Дата: 15.09.19 в 00.13
Кому: @elvin.devil
От кого: @R.Tanner
Привет, Эл.
Конечно, ты никогда не прочитаешь этого сообщения, но я не могу не поздороваться. Где-то в глубине души я думаю о том, что когда-нибудь ты зайдешь на этот аккаунт и прочитаешь все, что я тебе написал. Хотя вряд ли ты это осилишь, ты никогда не был поклонником чтения, ха-ха.
Ладно, если серьезно. Я вообще не знаю, зачем и почему тебе это пишу. Я сейчас представил, как ты, сдвинув очки и делая вид, что зрение у тебя все еще такое же острое, читаешь это сообщение и пытаешься понять, о чем я тут веду речь. И зачем пишу тебе на твой старый аккаунт в почте, если ты сюда не заходишь уже много лет. Я проверял, что это так – присылал тебе разные сообщения сюда в течение недели, и ты на них так и не ответил, а когда звонил тебе – ты ни словом не обмолвился о них. Значит, ты действительно не проверяешь эту почту.
Но если все же так случится, что ты сюда зайдешь и увидишь все эти непрочитанные сообщения от меня, то пишу сразу: это не спам. Меня не взломали. Это я пишу тебе, Ральф Ричард Теннер, рожденный 5 марта 1980 года. И пишу я тебе только по одной простой причине.
Мне нужно тебе признаться.
Эл, я – гей.
И я люблю тебя всю свою жизнь.
Я хотел стереть предыдущие предложения и переписать заново, но отправил то сообщение, щелкнув по кнопке мыши потной рукой. Я взял и просто написал это. Вылил на тебя то, что скрывал в себе тридцать пять лет. Ты подумаешь, что я сумасшедший, но это не так. Это правда. Я гей и я люблю тебя.
Мне пришлось скрывать это от тебя всю свою жизнь. И всю твою жизнь. Сколько мы с тобой знакомы? Тридцать пять лет. Ты можешь вдуматься в эту цифру? Это половина средней продолжительности жизни человека, и если нам удастся дожить до этого возраста, мы будем знакомы с тобой почти всю жизнь.
И все эти годы я врал тебе. Скрывал то, кем я являюсь на самом деле.
Я знаю, что это нечестно и неправильно. Я ненавидел себя за это. Я пытался тебе признаться, но просто не знал, как. Никто не знал об этом – ни мои родители (хотя, возможно, они догадывались), ни мои друзья, ни наши с тобой общие знакомые. Думаю, что твоя жена знает про меня. Она очень умная, понятия не имею, как вы сошлись? (тупая шутка). Мне правда тяжело писать все это, но я просто дошел до какой-то точки, после которой молчать уже невозможно. Меня буквально распирает по швам. Хотя, возможно, распирать меня будет через пару часов после выпитой бутылки виски. Мне не надо было столько пить, но иначе я бы не решился написать тебе на твой заброшенный почтовый адрес.
Ну, вот. Написал. Стало ли мне легче? Не знаю. Я ощущаю себя подвешенным в воздухе и снова начал кусать ногти, как делал это в детстве, а ты бил меня по рукам и говорил, что у меня будут глисты.
«Тогда я не буду дружить с тобой», – говорил ты, – «тебе и своих друзей в организме будет достаточно».
Ты умел убеждать, не правда ли? Кусать ногти я бросил, хотя сейчас я бы не отказался от парочки гостей в желудке, ха-ха.
Прости за мои тупые шутки. Я снова пытаюсь в юмор, чтобы хоть как-то скрасить тон этого сообщения. Оно слишком официальное, но я просто не знаю, как еще сообщить тебе эту новость.
Эл, если ты все еще не понял, то это не шутка. Я абсолютно серьезен. Я – гей и я люблю тебя.
И это было с самого детства. Конечно, тогда я еще не понимал, что меня тянет к мужчинам (ребенка вообще может тянуть к мужчинам? Фу, какая гадость). То есть, к парням, а в особенности – к тебе. Это всё стало проявляться позже, и моей самой главной любовью всегда был ты. Я испугал тебя, да? Понимаю, так себе признание. Но я не маньяк и не фанатик. В нью-йоркской квартире у меня нет стены с твоими фотографиями (только одна, где ты в дебильных розовых очках), я не слежу за тобой и не поклоняюсь тебе как божеству. Я любил других мужчин. У меня были отношения с мужчинами, и их было немало, но всегда главной моей любовью оставался только ты.
Я всегда понимал, что никогда не получу в ответ твоей взаимности. Поэтому и молчал. Да и что бы это изменило? Признаться в открытую, что ты гей это же не в магазин сходить. Это сразу обозначить всем вокруг, что ты отличаешься от других. Что ты особенный. Не такой, как все. И я просто не мог этого сделать. Возможно, если бы предметом моей симпатии стал кто-то другой, может быть, мне удалось бы сделать это быстрее. Ты бы стал первым, кому бы я признался, что мне нравятся мальчики, если бы этим самым мальчиком не был ты.
Ну, в общем, дальше ты можешь не читать. Я просто хотел написать, что несмотря ни на что, я всегда относился к тебе как к другу. Я не позволял себе лишнего и любил тебя молча, со стороны, пытаясь до определенного возраста убедить себя, что то, что я испытываю к тебе – не более, чем просто дружеские чувства. Мне много лет удавалось так думать, и все было хорошо. Но потом мы повзрослели, и обманывать себя я уже больше не мог.
Но продолжил обманывать тебя.
Прости, что врал тебе про каких-то девушек. У меня никогда не было девушки, и целовался с девушками я всего два раза в жизни. И это было так себе. Не мое, знаешь ли.
У меня никогда не было сексуального опыта с девушками. Как-то я познакомился с лесбиянкой пару лет назад, в ресторане, и мы разговорились, но после этого дальше ничего не зашло. Мы остались друзьями, и, кстати, дружим до сих пор. Ты ее знаешь, это Барбара. Как-то я представил ее тебе, как свою нынешнюю девушку, а ее родители думали, что я ее жених. Вот так вот.
Что еще сказать тебе? Как я осознал это и пережил? Наверное, я до сих пор не осознал это в полной мере. Именно поэтому я начал ходить к психологу. Он предложил мне писать эти письма, что-то вроде дневника, но чтобы в них я обращался именно к тебе. Ну, вот, обращаюсь.
Элвин, я гей – и я люблю тебя.
Мне так и не хватило духа признаться тебе в этом лично. Все было как-то не до этого… То одно, то другое. То вот ты женат, у тебя первый ребенок, потом еще двое следом за раз, потом вот еще один на подходе… И как-то среди всех этих важных событий я так и не смог позвонить и сказать тебе: хей, друг, поздравляю с рождением близняшек, кстати, ты в курсе, что я гей?
(Здесь могли бы быть ваши тупые шутки, но будут мои. Господи, Эл, я такой пьяный, я еле попадаю по кнопкам).
И еще раз повторяю. Я не шучу, не издеваюсь над тобой. Я пишу тебе абсолютную правду. Если ты сейчас попытаешься вспомнить наше общение в детстве, в подростковом возрасте, то думаю, ты поймешь, вспомнишь, увидишь все мои намеки, недвусмысленные взгляды и жесты. А если скажешь об этом своей жене, то она ответит тебе «Я знала, Эл».
Она всегда и все знала.
Думаю, пока достаточно. Просто я хотел, чтобы ты знал – что я люблю тебя. Не только как друга, даже если тебе могло бы быть неприятно от этой информации. Всякий раз, когда я уезжал в другие города, не общался с тобой, а ты обижался и выяснял отношения, я всякий раз пытался уехать от тебя, чтобы забыть, вычеркнуть чувства, но всякий раз за ними возвращался. Иногда мне кажется, что я родился уже с этими чувствами к тебе и спустя пять лет познакомился с тобой на детской площадке.
Ну, пока все. Не знаю, что еще написать. Я молчал тридцать пять лет и вот теперь, думаю, настала пора написать тебе, что ты значил и значишь в моей жизни. О том, как я понял, что люблю тебя и наконец-то раскрыться перед тобой полностью.
Теперь я могу с полной уверенностью подписывать сообщения так.
С любовью
(да, с любовью, Эл),
Ральф
Дата: 16.09.19 в 05.16
Кому: @elvin.devil
От кого: @R.Tanner
Мы познакомились в восемьдесят пятом, когда тебя перевели в мою группу детского сада – в своей ты всех достал и мешал вести занятия, а когда все ложились спать, прыгал на кровати. Ты подошёл ко мне и сразу же начал деловой разговор.
– Эй, у тебя есть лопатка?
– Есть, – я обернулся, – а зачем тебе?
– Буду рыть могилу для Гарри, – ты не выговаривал "р", и она звучала надрывной, неполной, перекатывалась у тебя во рту. Я заинтересовался. Гарри был огромным тупым мальчишкой из параллельной группы, который избивал других детей.
Я удивился такому открытому и честному предложению. Друзей в группе у меня не было – никто из детей особо не питал ко мне симпатии, и часто я оставался один, когда все разбирались по парам, чтобы идти на прогулку или выполнять какое-то задание. Я поднял на тебя голову, отложив кубики, и стал рассматривать.
Короткие красные шорты на подтяжках. Белая футболка заляпана краской. Светло-каштановые волосы зачесаны кверху. На одном носке лопнула резинка, и он сполз прямо к щиколотке. Руки чистые, но все в ссадинах – вчера ты гонялся за кошкой, пытаясь поймать ее и надеть ей на хвост бант. Ты улыбался искренне, без двух передних зубов, поэтому сразу же внушил мне доверие.
– Он вчера меня достал. Опять толкнул. А я сегодня дал ему кекс, в который запихнул землю. Боюсь, ему осталось жить немного.
Ты говорил слишком серьезно для пятилетнего ребенка, и это меня подкупило. Я оставил кубики и пошел с тобой.
На заднем дворе детского сада мы вырыли могилу для Гарри, и, хотя он прожил еще очень много лет, потому что его желудок мог вынести даже кекс с землёй, это было началом нашей дружбы, которая продлилась очень и очень долго.
– Как тебя зовут? – спросил я, отряхивая руки от земли. Мои джинсовые шорты испачкались в песке. Но не успел я даже наклониться, чтобы отряхнуть их, ты сделал это быстрее – резво наклонился передо мной и в два счета отряхнули мои коленки.
– Элвин, – у тебя из носа потекли сопли, и ты стал вытирать их краем футболки. Обычно мне не нравились сопливые люди, но у тебя они выглядели мило. И ты выглядел милым. На носу у тебя была россыпь веснушек, но только на носу и больше нигде на лице. Потом ты показал мне, что летом они выступают у тебя еще и на руках, чуть выше локтя, на внутренней стороне руки. Я улыбнулся. Ты протянул мне ладонь, и я пожал ее. Мы молча смотрели на вырытую в песочнице могилку для Гарри и тихо посмеивались. Это был наш секрет. Мой первый секрет, – а тебя?
– А меня Ральф.
– Круто. Прикольное имя, – ты еще раз пожал мою руку, – теперь это наш секрет, Ральф.
– Ага.
Дата: 17.09.19 в 22.19
Кому: @elvin.devil
От кого: @R.Tanner
А ведь я начал понимать, что со мной что-то не так, лет в пять, когда еще только-только познакомился с тобой. Я согласился на твое предложение вырыть могилу для Гарри, потому что ты показался мне очень милым и добрым. Я сразу обратил внимание на твою щель между передними молочными зубами и взлохмаченные волосы, как будто ты только что проснулся. Но о тебе я еще не думал. У меня был другой объект для воздыхания.
Тогда по телевизору часто показывали клип группы Modern Talking, и я всегда как бешеный летел вниз, чтобы посмотреть его в сотый раз. Один из участников, Томас Андерс, казался мне тогда самым красивым человеком на свете. Я смотрел на него с открытым ртом. Я даже не думал, что бывают такие красивые люди.
– Ральф, отойди от телевизора. Сядь на диван. Ты так испортишь себе зрение. Не подходи так близко, – говорила мама, и закатывала глаза всякий раз, когда я начинал дергаться и кривляться под эту песню.
Однажды я даже попытался поцеловать его через экран, и меня ударило током. Мама сказала, что я настоящий дурак, и целовать телевизор нельзя.
– Надеюсь, там показывали не обнаженную женщину, – пошутил папа, и мама замахнулась на него полотенцем, – а то я думал, что до подросткового возраста у нас еще есть в запасе пара лет.
– А лучше, чтобы это был мужчина? – мама уперла руки в бока, и ложка с хлопьями застыла у меня по дороге ко рту, – Ральф, еще раз увижу, что ты таким занимаешься – надаю по губам.
По губам я получить не хотел и кивнул. Ситуация забылась, телевизор я больше не целовал. Но всякий раз, когда родители смотрели какое-то шоу или фильм, я обращал внимание на мужчин. Мне нравились старинные фильмы про королей и принцев, которые ходили в париках и золоченых сюртуках.
Помню, что еще за два года до моего рождения вышел сериал «Поющие в терновнике», который обожала потом пересматривать мама. Обычно она гладила или вышивала что-то, и если попадала на этот сериал, то смотрела его от начала до конца, хотя и так знала его наизусть. Я иногда сидел возле нее на полу, катал машинки или рисовал и краем глаза поглядывал за тем, что происходило на экране.
– Твоя бабушка до сих пор смеется надо мной из-за того, что я назвала тебя в честь своего любимого книжного персонажа, – мама методично складывала мои футболки и клала на угол гладильной доски, – шикарный мужчина.
– Что значит «шикарный»? – спросил я, смотря на экран. Мужчина на экране был в каком-то черном длинном платье и просто старый. Ему, наверное, было уже лет сто.
– Красивый. Ральф, не мешай, я смотрю.
Мама вернулась к глажке и телевизору, я – только к телевизору. Мужчина на экране что-то говорил про любовь, страдал, молился. И так из серии в серию. Красивым я его назвать не мог, шикарным – тоже. Но после того случая во всех фильмах, которые смотрела мама, я выискивал взглядом актеров мужчин и спрашивал у нее:
– А он шикарный? А он? А он? А я?
Мама всегда честно отвечала. Я узнал, что шикарным она еще считает Тимоти Далтона, и вот он понравился мне намного больше. Когда мама выходила из комнаты, я подходил к экрану и трогал его пальцем, но уже не губами. Потому что мама запретила только целовать экран, а про пальцы ничего сказано не было. Мне нравилось смотреть фильмы про сильных, смелых мужчин, которые ездили на лошадях, стреляли из ружья и спасали красавиц. Хотя красавицы меня не интересовали.
– Почему она кричит? – спрашивал я, – он же сейчас ее освободит. Она так только мешает ему.
– Маленький женоненавистник, – говорил папа и трепал меня по плечу, – вырастешь – поймешь, почему женщины кричат.
Иногда от скуки я брал мамины журналы, листал в них картинки. Там были мужчины модели, актеры, у которых брали интервью, фотографии певцов. Мне нравилось их рассматривать. Мне нравились красивые мужские тела на разворотах журнала, где была реклама про солнцезащитный крем. Нравилось трогать пальцами картинки.
А потом мне стало нравиться смотреть на тебя.
В саду я не понимал, почему я должен вставать в пару с девочкой, которая сморкается и вытирает сопли о занавеску, если я хочу стоять в паре со своим лучшим другом. Воспитательница говорила: «Так надо. Мальчики с девочками». Но девчонки были сопливые, с огромными бантами и розовых колготках, которые вечно сползали. С ними нельзя было играть в роботов или рыть могилу для Гарри, как с тобой. Когда нам разрешалось выйти из пары, я тут же бежал к тебе, а ты ко мне.
– Наши мальчики так подружились. Не находите? – спрашивала моя мама у твоей, когда приходила нас забирать. Твоя поначалу скептически разглядывала мою маму. Потому что она казалась ей слишком молодой, особенно когда она отстригла челку и покрасила волосы в черный.
– Да, пожалуй. Элвин, иди собирайся. Нам пора домой.
Мне нравилось, что из всех детей в группе ты мог предложить самую интересную и смешную игру, петь, танцевать, умел даже лазить по деревьям и кататься на велосипеде без рук. Правда, ты потом упал с него дважды, но каким ты смелым казался в моих глазах! Куда уж до тебя этим сопливым девчонкам!
– Мам, мам, Элвин такой классный! Давай пригласим его в гости!
– Ну, давай. Хотя я уже имела удовольствие познакомиться с его матерью – суровая женщина.
– Они ведь только недавно переехали, чего ты, – папа зашел в комнату, – и у Ральфа сразу в саду появился друг. Может быть, они еще в школу вместе пойдут.
Ты заменил мне всех девчонок, и в детстве, и потом. Я сразу понял, что мы станем друзьями, когда показал тебе клип Modern Talking и ты сразу сказал:
– Вот этот классный! На твоего папу похож. Волосы длинные, здорово! И у тебя тоже. Мне нравятся.
После этого я с криками запрещал маме меня стричь, пока не обрастал как самый настоящий Маугли. С тобой я не боялся быть собой, настоящим. Фальшиво подпевать песням, танцевать невпопад, говорить глупости, потому что ты делал все то же самое. Нашим мамам пришлось подружиться, когда они поняли, что мы готовы проводить друг с другом все своё свободное время, и твоя мама даже научила готовить мою свой фирменный пирог.
Мы стали неразлучны.
Мама говорила мне о том, что я родился недоношенным, был слабым и болезненным ребёнком, и до трёх лет она таскала меня по врачам каждый день. Поэтому она была только рада, что я подружился с тобой и начал играть, бегать и вести себя как самый обычный ребенок шести лет.
Мы все делили с тобой. Твоя мама не всегда могла купить тебе все те игрушки и вещи, о которых ты мечтал, поэтому я делился с тобой. Мои новые кроссовки с липучками мы носили по очереди. Родители только переглядывались между собой, и говорили, что ты хороший мальчик.
– Он классный пацан. И умный не по годам. Как что скажет, я умираю со смеху. Вчера обратился ко мне со словами: Сэр, а не найдется ли у Вас сигареты? И это в шесть лет!
– Мальчик хороший. И он хоть немного расшевелил Ральфа. Я уже боялась, что с ним что-то не так.
– Брось, наш сын абсолютно нормальный. У нас никого… С придурью в семье не было. И пусть дружат. От дружбы никому ещё вреда не было.
– Но у него нет отца, – мягко сказала мама, – а его мать так много работает…
– Поэтому пусть общается с Ральфом. И всем будет хорошо.
Родители благословили нашу дружбу, и мы стали бывать в гостях друг у друга все чаще.
С тобой я перестал бояться быть собой, ожил и пытался всеми силами успевать за твоей быстрой речью, слегка картавой в детстве, за скоростью мыслей и движений. Мы совпали идеально во всем: я – идеальный слушатель, а ты рассказчик. Твои бредовые идеи и мое желание попробовать все, что ты предлагал. Долгие разговоры по ночам, игры в шпионов, слезы и смех, разделенные на двоих.
Ты стал для меня первым во всем. Первым другом, первой любовью, первой болью, первым парнем, с которым я поцеловался.
Но потом мы выросли, и быть собой стало небезопасно. Я перерос все свои увлечения, пристрастия и желание стать могильщиком.
Но любовь к тебе оказалась на вырост, и сейчас я праздную тридцать пятую годовщину любви к тебе.
С днем нашего знакомства, Эл, друг.
Дата: 20.09.19 в 22.48
Кому: @elvin.devil
От кого: @R.Tanner
А помнишь, когда нам было по шесть лет, я впервые прибежал к тебе в слезах? Мы тогда уже были лучшими друзьями, но иногда ты меня все равно пугал. Свой громкостью, манерностью, умением играть и в куклы, и в машинки, своими вопросами для воспитателей, а потом учителей в школе про то, откуда берутся дети и есть ли на свете Бог. Ты казался мне старше и умнее, и я отвечал на любую твою затею, потому что уже в детстве не мог тебе отказать. Мы дружили, но как будто бы были не настоящими друзьями – потому что мы еще ни разу не видели друг друга в слезах.
И помнишь, как это случилось?
Никогда не забуду этот вечер. Я был у себя, рисовал, когда услышал, что внизу в гостиной мама и папа ссорятся. Это был единственный раз на моей памяти, когда они повысили друг на друга голос, но я очень сильно испугался. Я выглянул в коридор, остановился на лестничной площадке, но мне было их не видно, только их тени. Мама махала руками и громко кричала.
– Я не виновата, что тебе пришлось бросить группу! Это было твое решение!
Они кричали друг на друга, обвиняли. Отец матерился. Я заплакал, мне стало страшно. Я испугался, что они меня увидят. Я понимал, что они ссорятся из-за меня, и это было невыносимо. Тогда я и пообещал себе, что никогда и никому не причиню боли. Я вернулся к себе в комнату, размазал слезы по щекам. Мне не с кем было поговорить, я боялся спуститься вниз, но оставаться в комнате и слушать их ругань, было невыносимо. Я подлетел к окну, раздвинул шторы. Увидел, что у тебя горит в комнате свет.
«Элвин».
Такой была первая мысль. Я открыл окно, оцарапал руку, а потом вывалился оттуда. Второй этаж, я упал на траву, разбил колени и ладони, заплакал еще сильнее и прибежал к тебе весь в соплях и слезах.
– Ральф? Господи, Ральф, что с тобой случилось?!
Конечно, дверь мне открыла твоя мама. Я иногда ее побаивался – властная, суровая, строгая – но в тот момент она показалась мне оплотом спасения. Я прижался к ней, обнимая где-то в районе живота, и заплакал еще сильнее.
– Ральф! – я услышал, как ты быстро сбежал по ступенькам. Босиком, в одной пижаме. Я смутился, что потревожил вас. Стал отирать слезы рукавом домашней кофты, и, заикаясь, кое-как промямлил:
– Там мама и папа ссорятся… Кричат… Мне страшно.
– Я сейчас. Элвин, отведи Ральфа к себе. Я вернусь через минуту.
И твоя мама ушла, грозно выпятив грудь. Как потом сказала мне моя мама, они жутко испугались, когда услышали дверной звонок и увидели потом на пороге соседку, миссис Кэмпбелл, в бигудях и халате, которая закричала на них:
– Выясняйте свои отношения в спальне, а не при ребенке! Бедный Ральф сейчас весь в слезах в комнате Элвина. Верну его вам утром, а сейчас придите в себя и подумайте, как будете извиняться перед сыном.
И ушла. Мама и папа были в таком шоке, потому что почувствовали себя нашкодившими подростками. Конечно, им было уже почти по тридцать, но они были на десять лет младше твоей мамы и воспринимали ее как старшую родственницу. Твоя мама разрешила мне остаться у тебя до утра. Обработала мне руки и коленки, напоила молоком с печеньем, а потом уложила с тобой в одной комнате.
– Мне жаль, Ральф, но иногда взрослые хуже детей. Ничего страшного не случилось, твои родители немного поссорились. Завтра утром они тебе все объяснят. А сейчас ложись спать. Элвин, никаких страшилок в кровати, ты меня понял?
– Да, мам, – ты вытянулся под одеялом как солдат на плацу и кивнул.
– Хорошо. Спокойной ночи. Завтра я отвезу вас в школу.
– Ага, мам.
– Спасибо, миссис Кэмпбелл, – пробормотал я, чувствуя себя жалким и сконфуженным, потому что переполошил весь ваш дом.
– Спокойной ночи, Ральф, Элвин. Долго не болтайте.
Как только за твоей мамой закрылась дверь, ты тут же вылез из-под одеяла со своей стороны постели.
– Ты реально прям из окна выпал?
– Ага, – я протянул тебе левую ладонь, которую жгло под слоями разноцветных пластырей, – но это так, пустяки.
– Офигеть, – протянул ты, садясь на кровати, – да ты герой!
– Да если бы…
– Сильно они? – спросил ты, подползая ко мне по кровати и прижимаясь всем телом. Я пожал плечами. Старался храбриться, но смысла уже не было – ты увидел меня в слезах, твоя мама тоже.
– Они кричали очень громко. Мама махала руками, они говорили ужасные слова друг другу… Дурак и тупица.
– Ого, – присвистнул ты, – твои родители матерятся?
– Иногда, когда думают, что я не слышу.
– Сколько им лет? – спросил ты, и тронул меня холодной ногой. Я пнул тебя в ответ.
– Маме двадцать семь, отцу – двадцать шесть.
– Ого! Такие старые, – произнес ты, – а ведут себя как дети.
– Ага. А где твой отец? – вдруг спросил я, хотя и не знал, можно ли задавать такой вопрос. Мы дружили уже целый год – в шестилетнем возрасте это просто вечность – но почему-то такие вопросы оба обходили стороной.
– Не знаю. Его нет, – ты пожал плечами, – а твой папа часто так кричит?
– Вообще-то… Нет. Сегодня первый раз услышал.
– А он пьет?
– Пиво иногда. Давал мне даже понюхать.
– И как?
– Воняет, – хмыкнул я, и ты взял меня под одеялом за руку. Осторожно погладил по пластырям.
– Ты чего? – спросил я.
– Я офигел, когда тебя увидел. Подумал, ты привидение.
– Испугался? – я ткнул тебя локтем в бок, и ты фыркнул.
– Еще чего! Я ничего не боюсь. Просто… Неожиданно было. Ты плакал. Никогда не видел, чтобы ты плакал.
– Я впервые за всю жизнь, – попытался гордо сказать я, и ты кивнул, ничего не возражая. Я почувствовал благодарность.
– Вообще, знаешь, тебе повезло, что у тебя есть папа. Ну, даже если сегодня он кричал. Один раз это ерунда.
– Да, наверное, – я пожал плечами. Поправил на груди фланелевую рубашку, которую дала мне твоя мама, – а ты бы хотел, чтобы у тебя был папа?
– Спрашиваешь? – ты снова сел в постели. Волосы были взъерошенными как у птенца, – больше всего на свете. И твой папа кажется мне прикольным. Только почему он носит такие длинные волосы?
– Говорил, что в молодости играл в музыкальной группе, и так было модно.
– Ого! А на чем?
– На гитаре, – ответил я.
– Очуметь! А познакомишь меня со своим отцом? – ты начал подпрыгивать на кровати, пружины подо мной заскрипели.
– Ну, если хочешь.
– Очень хочу! И это… Я никому не скажу, что ты плакал. Я не трепло.
– Спасибо, – тихо сказал я, и в носу опять защипало.
– Эй, ты плачешь? Не надо. Иди сюда, – ты убрал все свои шутки, активность и острый язык куда-то подальше и с силой обнял меня, – только никакой сырости в моей кровати.
– Как будто ты сам ее не разводишь, – я уткнулся тебе куда-то в плечо лбом.
– Мне можно, это же моя кровать.
– Так уж и быть, – ответил я, и уже перестал плакать, но ты все еще обнимал меня.
– Ральф?
– М?
– Тебе повезло, что у тебя есть отец, – тихо сказал ты, все еще обнимая меня, как игрушку, – и ты можешь плакать у меня дома сколько тебе угодно, вот.
– Спасибо, Элвин, – сказал я, улыбаясь в темноте твоей комнаты, – а ты можешь общаться с моим отцом, как со своим. Уверен, он будет не против.
– Лучшие друзья? – ты протянул мне вперед две руки, ладонями кверху, и я со всей силы ударил по ним, забыв о пластырях и бинтах. Было больно, но я улыбался.
– Лучшие друзья.
Дата: 21.09.21 в 23.11
Кому: @elvin.devil
От кого: @R.Tanner
Эл, ты же знаешь, что все мое детство было связано только с тобой. Сейчас я вырываю из памяти какие-то отрывки, особо важные моменты, но на самом деле каждый день мой был связан с тобой. Я даже не помню ни одного дня, чтобы мы с тобой не виделись! Только когда ты заболел, помнишь? Сколько нам тогда было лет? Лет девять, наверное, и ты тогда заболел страшной простудой, температура у тебя держалась неделю, почти под сорок градусов, и твоя мама не находила себе места от волнений за тебя. Я каждое утро подбегал к окну, чтобы помахать тебе, и ты слабо улыбался и махал мне в ответ, стоя за занавеской в пижаме, которая за время твоей болезни стала тебе даже велика. После школы я тут же бросался к телефонной трубке и рассказывал тебе все школьные новости, передавал домашние задания, и просто хотел слушать твой голос. Пусть слабый, лишенный эмоций, но твой. В школе без тебя всегда было невыносимо. Я сидел один, и даже когда кто-то хотел ко мне подсесть, я отказывал, потому что место за третьей партой возле окна – только твое и ничье больше.
А как я был счастлив, когда мне наконец разрешили прийти к тебе и навестить! Ты шел на поправку – температура спала, но ты еще ощущал ужасную слабость и лежал в постели. Челка у тебя отросла, и ты постоянно откидывал ее со лба. Я сел рядом с тобой на постель. Я был так рад тебя видеть! Моя мама передала тебе гору сладостей, и я вывалил их тебе на кровать. Ты улыбнулся. Что-то кольнуло меня куда-то под ребра – я подумал о том, что никогда и ни у кого не видел такой красивой улыбки. Эта мысль показалась мне неправильной, и я тут же затряс головой, отгоняя ее, а ты как на зло, продолжал улыбаться.
Я ушел от тебя расстроенный и сам не свой, хотя был безумно счастлив, что ты поправляешься. Стыдно признаться, но когда ты заболел, я боялся, что ты умрешь. Эти мысли преследовали меня, я не мог спать, и один раз мама услышала, что я плачу в комнате.
– Ральфи? Милый, что случилось? – она открыла дверь в мою комнату, встала на пороге, пропуская в темноту луч света из коридора, – милый?
– Мам, я боюсь, что Элвин умрет, – пробормотал я, зарываясь лицом в одеяло. Я услышал, как мама вздохнула и вошла ко мне. Села на кровать и обняла, хотя я считал себя уже взрослым для таких объятий. Я уткнулся ей в плечо.
– Не говори глупости. Элвин не умрет. У него обычная простуда.
– У него уже неделю держится температура, и я переживаю.
– Ральф, – мама мягко отстранила меня от своего плеча и посмотрела в глаза – я тут же отвел их, потому что все лицо у меня было залито слезами, – все хорошо, слышишь? Элвин не умрет. Откуда у тебя вообще взялись подобные мысли?
Я пожал плечами. Мама снова меня обняла.
л – Вы так близки с ним. И мы с папой тоже переживаем за Элвина. И мы очень рады, что у тебя появился такой хороший друг. Но правда, если бы с ним случилось что-то серьезное, его бы забрали в больницу.
– Ты мне не врешь? – я шмыгнул носом, и мама погладила меня по щеке. Я очень хотел ей верить, потому что я даже не мог допустить мысль о том, что ты можешь умереть. Что тебя не будет больше в моей жизни. От подобных мыслей у меня начинала кружиться голова.
– Конечно, не вру, Ральф. Вот увидишь, через неделю Элвин поправится.
– И я смогу ходить к нему в гости?
– Да, милый.
– И играть?
– И играть.
– И оставаться с ночёвкой?
– Да, – чуть поколебавшись, ответила мама, – с Элвином все будет хорошо, я тебе обещаю. И ему очень повезло, что у него есть такой друг, который так за него переживает.
Мама вытерла мне лицо, принесла воды и разрешила на следующий день пойти ко второму уроку. Укрыла меня одеялом и пожелала спокойной ночи.
Но как только она вышла из комнаты, я вскочил с постели и встал на колени возле нее. Я помолился, хотя не знал, как это делать, чтобы ты не умер. Но если богу было бы угодно, чтобы умер кто-то из детей – я попросил его, чтобы это был я, а не ты.
Дата: 22.09.21 в 02.17
Кому: @elvin.devil
От кого: @R.Tanner
А помнишь нашу первую драку? Не друг с другом, хотя такая тоже имелась, но о ней я напишу позже. Нет, я о том моменте, когда в одиннадцать лет мы сцепились с бандой Гарри, того придурка из нашего класса, который весил уже под сотню и у него была умственная отсталость, поэтому он был старше нас на пару лет, но учился с нами в классе. Помнишь, как мы возвращались со школы, шли ко мне домой, потому что у меня никого не было и мы планировали до самого вечера смотреть мультики и есть печенье с молоком? Но этому придурку надо было все испортить, конечно же. Я даже не понял, откуда он выскочил, но я дико испугался.
– Эй, малолетки, гоните все свои денежки.
– Иди на хер, – сказал ты, и это был первый раз, когда я услышал, что ты ругаешься. Я даже присвистнул. Ты не остановился, не замедлил шаг, пока я стоял на тротуаре, как вкопанный. Гарри сделал вид, что не расслышал, что ты сказал.
– А ну повтори!
– Я сказал, иди на хер. Ральф, давай быстрее.
Я так удивился твоей храбрости, хотя она была не к месту. Гарри боялись все в округе, в нашем классе особенно, даже некоторые родители. Он в третьем классе уже выглядел так, будто бы сидел в тюрьме. Я испуганно попятился от него.
– Мелкие говнюки!
А потом невесть откуда взялись и его тупоголовые дружки и началась драка. Хотя дракой это назвать было сложно – скорее, форменное избиение, но мы отделались парой царапин и синяков, потому что очень быстро сбежали. Мы мчались от них, как сумасшедшие, ты помнишь? А они кричали нам вслед, что на завтра оторвут нам головы. Кажется, тебе удалось даже пнуть Гарри в голень, когда он тебя схватил, и я успел толкнуть его еще со спины, чтобы он тебя отпустил. Не скажу, что мы вышли победителями из этого сражения, просто сбежав, но это было точно лучше, чем потом собирать свои мозги с асфальта. Помню, мы так быстро бежали, даже когда погони за нами уже не было, но мы все равно не могли остановиться. У меня начало колоть в боку, воздуха не хватало, но я все бежал следом за тобой и в какой-то момент растянулся на асфальте, наступив на собственный шнурок от кроссовка. Моторная координация никогда не была моей сильной стороной. К счастью, школьные брюки не порвались, но я тут же почувствовал острую боль в колене и дальше до дома бежал уже не так быстро.
Мы пришли ко мне, ты тут же стал осматривать собственные царапины, потому что мы бежали через парк, задевая кусты и ветки. У тебя была рассечена щека, и ты стал промывать ее мылом, пока я сидел на бортике в ванне.
– Могло быть хуже. Маме скажу, что поцарапался в школе.
– Ты ей не скажешь? – удивился я.
– Не-а, она в школу пойдет, разборку устроит. Все в нас пальцами тыкать будут, ну, что нажаловались. Сами разберемся. Так, с тобой же все нормально? – ты повторил это, наверное, в сотый раз, с момента моего падения.
– Коленка болит.
– Снимай штаны, надо промыть.
Я закатил глаза.
– Да ерунда там, наверное.
– Снимай, я хочу посмотреть! – и ты сложил руки на груди, стоя в моей ванной. Мне стало как-то не по себе, и я растерянно поднялся на ноги и стал расстегивать штаны.
– Давай быстрее, хочешь, чтобы случилось заражение крови?!
Я не хотел, поэтому постарался как можно скорее раздеться. Длинная школьная рубашка, заправленная в брюки, немного прикрывала трусы, и я обрадовался этому. Мне вдруг почему-то подумалось, что, если бы мама узнала, что я раздевался перед тобой, закрывшись в ванной комнате, пока никого не было дома – она бы этого не одобрила.
Кровь успела застыть, и я еле оторвал ткань брюк от кожи. Было больно, я зашипел.
– Охренеть. Почти до мяса разодрал, – воскликнул ты и в секунду оказался на коленках передо мной. Я почувствовал, что меня бросило в жар.
– Что ты делаешь? Эл?
– Хочу рассмотреть. И надо промыть. Где у тебя аптечка?
– Там, – махнул я рукой на верхнюю полку над раковиной. Ты быстро оценил высоту полки и побежал на кухню за стулом. Я не знал, куда мне встать или сесть. Мне стало как-то не по себе. От того, как ты прикасался ко мне, хотя в этом и не было ничего такого. Но сердце забилось чуть быстрее.
– Итак, сидите, мистер Т., сейчас я все сделаю.
Ты усадил меня на бортик ванны, а сам устроился на коленках передо мной и стал обрабатывать мне царапину. Колено было сбито в кровь, но я бы дал Гарри разбить мне и лицо, если бы ты так же за мной ухаживал. Мне было одиннадцать, половое созревание еще даже не начинало наступать, но что-то все противно крутилось в животе. Я почему-то вспомнил, как Гарри всех мальчиков в классе, кто хоть как-то близко взаимодействует, называл педиками. Странно, что к нам это слово не пристало.
– Готово. Больно? – ты завязал бинт мне на ноге, а сверху налепил еще смешной пластырь, который маме дали на сдачу в аптеке. Я пожал плечами.
– Не знаю.
– Подвигай ногой.
Я попробовал и скривился. Ты так сильно затянул бинт, что нога едва сгибалась.
– Это нужно, чтобы кровь остановилась. А то ты умрешь.
– Я не хочу умирать, – пробормотал я.
– Тогда не снимай повязку, – ты встал, отряхнул руки и стал убирать все в аптечку обратно. Я осторожно потрогал бинт. Нога за ним, как будто назло, зачесалась. Не знаю, зачем, но пока ты отвернулся, чтобы встать на стул и убрать все на место в ящик, я развязал бантик на бинте.
– Эл.
– Че?
– Ты плохо завязал. Че ты за врач такой?
– Да? – ты оглянулся через плечо, – сейчас поправлю.
Ты методично все убрал на место, вымыл руки, унес стул обратно на кухню. Из-за того, что твоя мама постоянно работала, а ты часто оставался один дома или только со мной, она научила оказывать тебя первую помощь еще лет в пять, наверное. Ты вернулся ко мне и снова опустился передо мной. Я уперся руками в бортик ванны и стал смотреть на пробор у тебя на голове.
– Так нормально? – ты снова завязал бинт на бантик.
– Щиплет.
– Придется потерпеть.
– Очень щиплет.
– Может, вызвать врача? Вдруг, ты ногу сломал?
– Не настолько щиплет, – быстро проговорил я, и ты, закусив губу, вдруг наклонился и подул мне на коленку. Я замер.
– Так лучше? Мама всегда так делала, – в твоем голосе сквозило беспокойство, – может, все-таки врача?.
– Не надо, – проговорил я, чувствуя, как даже руки краснеют от странного чувства. Я нервно сглотнул, попытался откинуть волосы с лица.
– Ладно. Пойдем, что-нибудь поедим? Очень есть хочу.
– Да, пойдем.
Я поднялся с бортика ванны и вдруг не удержал равновесия, видимо, затекла нога. Я чуть не упал, но ты придержал меня. До сих пор помню твои закатанные рукава рубашки вместе с пиджаком. До сих пор помню запах твоего шампуня, который мама покупала тебе в аптеках в отделах для малышей, потому что он был дешевле.
– Ральф? Может, все-таки?…
– Не, все норм, – я улыбнулся, и сердце застучало так быстро, потому что мы все еще стояли, почти обнявшись. Я смотрел на царапину на твоей щеке, а потом потянулся и поцеловал тебя. Ямочки расцвели у тебя на щеках.
– Ты чего?
– Спасибо, – пробормотал я, отстраняясь, – ну, за ногу.
– Могу отрезать, если будет очень болеть, – ты улыбнулся еще шире, – ладно, пошли пожрем. А то я сейчас в обморок грохнусь. Хотя вид твоей кровищи – не самый аппетитный.
– Да, пойдем.
Я улыбнулся через силу, и когда вышел за тобой из ванны, понял, что мне в прямом смысле трудно идти. Но не из-за перебинтованной ноги, а потому что внизу, в паху, что-то изменилось. Я застыл как вкопанный, когда до меня донесся с кухни твой голос.
– Ральф, где печенье?…
– Я сейчас достану, – крикнул я, лихорадочно оттягивая рубашку вниз, – только штаны надену.
– Ладно.
Я не знал тогда, почему это могло случиться. Иногда это происходило, но все приходило в норму так же быстро, как и появлялось, я не чувствовал почти никакого дискомфорта. Думал, может, он просто растет и поэтому становится чуть больше. Но в тот раз я почувствовал дискомфорт. Было больно, и он принял какое-то странное положение. Я испугался спросить у тебя, что бы это могло значить. Доковылял, как раненый солдат, до своей комнаты, и натянул пижамные штаны. В паху все пульсировало, но я постарался не обращать внимания. Я даже побоялся снять белье и посмотреть на него или прикоснуться. Я почувствовал, что это что-то неправильное, а потом вспомнил, что в предыдущие несколько раз это происходило, когда ты тоже был рядом.
В голове всплыл образ Гарри и его громкий голос.
«Педики».
Это было началом конца.
А помнишь, как ты решил показать мне, что такое засосы?
Ты всегда узнавал все такие вещи раньше, чем я. Что в теории, что на практике. Не знаю, на какие фильмы ты вечно попадал, но информации ты там почерпнул немало, и видимо, хотел поделиться ей именно со мной.
Помню, как мы лежали с тобой на моей кровати, было так жарко, послеполуденное солнце готово было сжечь все дотла. Мои родители были на работе, твоя мама – уехала в город за покупками, а у нас было ничем не обремененное лето. Впереди еще два месяца каникул и безмятежности.
Сколько нам было лет? По одиннадцать, если я не ошибаюсь. Тогда наших мам еще не волновал тот факт, что мы спали вместе на одной кровати. Накатавшись на велосипедах и нагулявшись, мы вечно приходили ко мне и валились на кровать. Могли лежать так часами, в перерывах пощипывая и щекоча друг друга, а потом снова проваливаясь в тяжелый сон.
– Ральф, – позвал меня ты, – ты спишь?
– Нет, – я повернулся на бок. Постель была горячая от наших тел, мне стало жарко. Ты уже давно лежал без футболки, только в одних шортах, но я почему-то не решался раздеваться при тебе. На озере – да, но дома почему-то становилось неловко. Я смотрел на то, как поднимается и опадает твоя грудь, уже обильно тронутая загаром, в то время как я оставался мертвенно бледным. Ты лежал, закинув одну руку за голову, и я с удивлением отметил, что волосы у тебя на теле еще не растут. Или ты уже брил их? Я сконфузился и опустил голову обратно.
– Я вчера телек вечером решил посмотреть, – ты повернулся ко мне, кладя руку под голову и щекой прижимаясь к ладони, – и в общем, там фильм странный шел…
– Опять порно? – тихо спросил я, хотя кроме нас дома никого не было. Помню, как ты впервые рассказал, что это такое, и даже включил мне диск. Это было ужасно. Если бы ты опять стал рассказывать про нечто подобное – я бы отправил тебя домой.
– Не. Ну, не совсем, – ты почесал переносицу. Летом у тебя всегда на носу выступали веснушки, которые ты ненавидел, а мне они нравились. Уже тогда мне все в тебе нравилось, но я еще не понимал, почему, – они там одеты были.
– И что?
– Там мужчина и женщина целовались… И короче, как-то странно. Типа в шею куда-то, и у нее потом такой след остался. Как от синяка.
– Может, он вампир? – хмыкнул я, отодвигая от шеи воротник рубашки. Было очень жарко; за окнами жужжала газонокосилка соседей, под потолком кружила огромная ленивая муха.
– Не знаю, вряд ли. Судя по всему, ей было приятно. А потом она сказала ему, чтобы он ей не оставлял засосов, а то муж увидит.
– Ага, понятно. А дальше че?
– А дальше мать на кухню пошла, пришлось резко выключить, – ты перевернулся на живот, подпирая подбородок руками, – как думаешь, это приятно?
– Когда тебя за шею кусают? Вряд ли. Меня так как-то оса укусила, – я поморщился от воспоминаний.
– Ну ты сравнил, – ты начал постукивать себе по подбородку пальцами, – осу и поцелуй.
– А это было похоже на поцелуй? – тут уже я заинтересовался, потому что ты всегда узнавал какие-то непонятные вещи про отношения взрослых людей раньше всех остальных в классе, хотя и был ниже всех ростом.
– Ну, похоже, да. Давай попробуем?
Я уставился на тебя.
– Ты мне щас целоваться с тобой предлагаешь? – я даже приподнялся на постели, и футболка еще больше намокла на спине, – мы друзья, конечно, но…
– Вот ты дурак, – ты закатил глаза, – нет, конечно. На шее если мать увидит, так всыплет. И с мальчиками я не целуюсь.
– Ты еще вообще ни с кем не целовался, – поддразнил тебя я.
– Это лишь дело времени! Ну-ка, дай руку, – ты быстро сел на кровати, поджимая под себя загорелые ноги. На коленях и чуть выше, к бедру, у тебя была поросль светлых мелких волосков. Почему-то я смутился, когда ты задел меня своим бедром по оголенной коже. Я тут же убрал ногу.
– Ты уверен?
– Да давай, все равно скучно же. А спать не хочется.
Я растерянно протянул тебе руку. Ты дернул меня на себя за запястье. Потом стал рассматривать мою левую руку, как будто увидел ее впервые.
– А потом ты, ладно?
– Ну, ладно.
Я все еще не понимал, что ты собираешься делать. Нас разморило от жары, было душно и мокро. Я засмотрелся на твою грудь, плечи, ключицы. Увидел, что один сосок у тебя чуть розовее, чем другой, и почему-то это так отложилось у меня в памяти, что даже сейчас, при воспоминании об этом, меня бросает в жар. Тогда я просто не понимал, почему я не мог отвести от этого взгляд.
А потом ты прикоснулся губами к моей руке.
Да и не просто к руке, а к самому уязвимому месту, на внутренней стороне сгиба локтя и втянул кожу в рот.
Это было странно. Ты оставил мне огромный засос на руке, который выглядел, как только что появившийся синяк. Ты очень старался. Я чувствовал, как ты всасываешь в рот кожу на моей руке, и мне было щекотно, приятно и странно. Что-то мне говорило внутри, что мне надо вырвать свою руку, но я не мог. Я смотрел, как ты сосредоточенно делаешь это, и внизу живота что-то шевельнулось.
– Ну, как?
Ты отпустил мою руку и быстро лизнул покрасневшее место языком. В комнате слегка подуло ветром, у меня по коже побежали мурашки.
– Странно, – я пожал плечами, – слюней много напустил.
– Да? – ты потянулся пальцами к губам, – извини. Теперь ты?
– Ну, давай.
Я все еще пялился на красное пятно размером с монету у себя на руке. Хорошо, что родители тогда ничего не заметили. Ты протянул мне правую руку, и я осторожно прикоснулся губами к тому же месту, возле локтя.
Кожа у тебя была мягкая, пахла загаром и детским кремом. Я осторожно втягивал ее в рот, как показал ты, стараясь не задеть зубами. В голове пульсировали все жилы. Я подумал о том, что моя мама бы наругала нас за то, что мы делаем, и почему-то твердо решил для себя, что она никогда об этом не узнает. Я отодвинулся, смотря как кожа у тебя краснеет все сильнее и быстро лизнул это место языком.
– Ну?
– Прикольно. Щекотно немного. А так приятно. Но с девчонкой явно лучше будет.
– Вот спасибо, – я оттолкнул твою руку, и ты тут же стал рассматривать след от моих губ, – с ней бы и старался.
– Ну, надо быть готовым к будущим отношениям, – серьезно ответил ты, проводя пальцами по контуру пятна. Мне стало так жарко, что я не выдержал и снял футболку через голову. Запутался в ткани, волосы попали в глаза. Кинул футболку комком куда-то на пол, чувствуя, как сильно бьется сердце. Я вдруг резко устыдился своей наготы, худобы и бледной кожи, что быстро лег на кровать, лицом в одеяло и сделал вид, что заснул.
– Вообще прикольно. Давай потом еще потренируемся, – сказал ты, ложась рядом со мной, и снова задевая меня ногой по бедру. Тело отозвалось каким-то странным подрагиванием. Я отодвинулся от тебя.
– Жарко, – зачем-то произнес я.
– Ага. Пойду схожу на кухню, принесу воды. А потом давай поиграем в приставку, идет?
– Идет.
Ты вышел на кухню, а я перевернулся на спину и положил руку себе на грудь. Сердце отбивало дробь. Я списал тогда все на жару, а не на твою близость. И пока ты не видел, поднес руку к губам и лизнул языком ты место, где ты оставил мне засос и еще не до конца высохшую слюну.
Мне понравилось.
И знаешь, Эл, это может показаться странным, но я никому и никогда в жизни не позволял оставлять мне засосы.
Дата: 23.09.19 в 01.56
Кому: @elvin.devil
От кого: @R.Tanner
Я помню, каким необычным ты казался мне в детстве. Я помню один день из того времени – ужасный, страшный день. Нам было по десять. Мы играли у меня в комнате, когда в дверь постучала мама. Она была не накрашена – я даже не сразу узнал ее с таким «голым» лицом. Помню, что она показалась мне очень молодой, хотя тогда я не мог представить себе, что родители могут быть молодыми. Мама заправила волосы за уши, присела на край моей кровати.
– Что-то случилось, миссис Ти? – спросил ты, подползая к ней по ковру на коленях. Я так и остался на своем месте, сжимая игрушечного робота.
– Ральфи, – сказала мама, и голос ее дрогнул; я сразу понял, что случилось что-то страшное, – бабушка умерла.
Помню, что я даже не плакал. Я просто не понимал, как это – умерла? Что значит – бабушки больше нет? За тобой пришла твоя мама, долго о чем-то разговаривала с моими родителями в коридоре. Тебе разрешили остаться у меня на ночь. Ты молчал, пока я разбирал кровать.
– Ральф?
– М?
– Как думаешь, бог существует?
Я обернулся на тебя. Мне казалось странным, что дети могут обсуждать подобные темы. Моя семья не была религиозной, в церкви я был только пару раз, в самом раннем детстве, и почти ничего не помнил. Я пожал плечами и стал дальше расстилать простынь.
– Не знаю. А ты?
– Думаю, что да. Только не думаю, что бог хороший.
– Плохой, значит? Как дьявол?
– Нет, – ты покачал головой, – дьявол это прям совсем зло. Хотя не думаю, что он есть. А Бог, он… Ну, не хороший и не плохой. Он обычный. Как человек. У моей мамы есть двоюродная сестра в другом городе. И у нее есть дочь, моя какая-то там кузина. Я видел ее только пару раз в жизни, – я повернулся на тебя, и заметил, что всегдашняя улыбка сошла с твоего лица, – она младше меня. Была.
– С ней что-то случилось? – спросил я, опуская простынь на кровать и садясь на нее. Ты кивнул и сел рядом.
– Ага. Я слышал, как мама разговаривала со своей сестрой. У моей кузины был рак. В семь лет. И она умерла.
– Это… Ужасно, – сказал я, хотя до этого думал, что рак – это животное. Я тут же почувствовал себя глупым и маленьким.
– И мама сказала тогда, что богу так было угодно, раз он ее забрал. И я вот думаю: зачем богу дети? Или старики? Наверное, он с ними развлекается. Наверное, твоей бабушке там будет весело.
Я почувствовал, что у меня защипало глаза. Я отвернулся от тебя и стал рассматривать узоры на одеяле.
– Да, наверное.
– Прикинь, они там могут красить волосы во все цвета радуги, носить яркую одежду, и никто не будет тыкать их возрастом. Твоя бабушка любила яркую одежду?
– Как-то не особо.
– Наверное, потому что она считала себя слишком старой для этого. А Бог дает разрешение. Он много косячит, но и совершает добрые дела. Как обычные люди.
Я попытался кивнуть. Горло сдавило. Вдруг ты потянулся ко мне и взял меня за руку. Обычный жест, но тогда меня всего как будто пропустили сквозь мясорубку. Ты сжал мои пальцы и уверенно сказал:
– Она не перестала быть твоей бабушкой, даже когда умерла, Ральф. И теперь она там может красить волосы в другие цвета.
Утром я проснулся раньше тебя и увидел на столе листок бумаги. Там был рисунок моей бабушки. Ты видел ее пару раз, но нарисовал довольно похожей – с седыми кудрями и в цветном платье. Бабушка на рисунке показывала «козу» и под ней была подпись, выведенная твоим корявым почерком.
«Оторвись здесь за меня, внучок!»
Вот тогда я и заплакал.
На следующий день ты объявил мне, что хочешь пойти со мной на похороны. Мои родители переглянулись, и ты, чтобы нарушить неловкое молчание, твердо сказал:
– Моя мама в курсе. Она сказала, что я могу пойти.
– Но, Элвин… – моя мама растерянно посмотрела на отца, – ты уверен, что?…
– Уверен, миссис Ти.
– Ральфу нужен друг в этот момент, – сказал отец, откладывая газету, – спасибо, что остаешься с ним, Элвин.
Ты улыбнулся во весь рот.
– Мы же друзья.
Я не помню, как я чувствовал себя в те дни. Мама плакала у себя в комнате, а папа купил мне черную рубашку и черные джинсы. Ты пришел в черной футболке и школьных брюках. Мы не смотрели друг на друга.
Это были мои первые похороны в жизни. Я чувствовал, что это все выглядит чем-то неискренним. Пришли бабушкины друзья, которые еще остались живы. Они спрашивали, как друг у друга дела, вспоминали молодость. Я стоял возле гроба бабушки, смотрел на ее фотографию. На минуту представил ее с красными волосами. Стало чуть легче. Если бы не ты, Эл, уверен, этот день показался бы мне настоящим адом.
– Ты как? – ты подошел ко мне и протянул яблоко, – там все взрослые о чем-то болтают. Никто не обращает на нас внимания.
– Они думают, что детям не место на похоронах, – ответил я растерянно.
– Если дети могут умирать, значит, могут посещать и похороны, – ответил ты, и я удивился, откуда в твоей маленькой голове такие умные мысли. Мы решили пройтись, отойти чуть в сторону под большое дерево.
– Мне жаль, что я не успел познакомиться с твоей бабушкой поближе, – сказал ты, снова беря меня за руку. Мне была приятна твоя тактильность, но я не мог сказать спасибо. Все было как декорации, хотя тогда я не отдавал себе в этом отчета. Просто прогуливался по парку со своим лучшим другом, который размышлял о смерти, – я думаю, она была очень крутой.
– Да, это правда, – сказал я, подкидывая яблоко на ладони, – теперь некому будет водить меня в театр. Родителям не до этого.
– Ну, ты можешь ходить один, – ты пожал плечами, – тебе уже десять.
– Мне не продадут билеты.
– Моя мама может нас водить. Ну, иногда, – ты сморщил нос, – и я тоже буду с тобой ходить.
– Ты там засыпаешь, – я закатил глаза, и ты ткнул меня локтем в бок.
– Не всегда. Только когда не высплюсь.
Мы оба прыснули со смеху, хотя было не смешно. Я был очень благодарен тебе, что ты находишься сейчас рядом со мной. Мне было намного спокойнее, когда я находился с тобой.
– Ты все успел сказать своей бабушке?
– Что? – я обернулся на тебя, уйдя в свои мысли. Ты остановился позади меня.
– Ну. Ты все ей сказал, что хотел?
– Не знаю, – я пожал плечами, – я… Наверное. Не знаю. Что за сложные вопросы?
– Ты можешь сказать сейчас, – ты заложил руки за спину, – ты можешь всегда поговорить с ней. Просто она тебе не ответит. Но услышит. Обязательно.
Из глаз полились слезы. Я не понимал, как ты можешь говорить так, что твои слова пробивают меня полностью. Ты развел руки в стороны, и я бросился к тебе.
– Обещай, что не умрешь раньше меня, – тупо проговорил я, утыкаясь тебе носом в шею. Это было очень приятно. Ты пах чем-то вкусным и сладким – детский гель для душа и порошок. Ты обнял меня сильно-сильно.
– Обещаю. И ты.
– Но мы не можем умереть в один день, – глупо сказал я, все еще пряча лицо у тебя на плече.
– Постараемся, – ответил ты.
Я впервые плакал так сильно не при родителях, а при ком-то другом. Я впервые осознал смысл слова «друг». Впервые так долго обнимал тебя, а ты гладил меня по спине. Мы были детьми. Это выглядело абсолютно нормально. И в ту минуту ты был для меня самым близким и дорогим человеком. Я не знал, с кем еще бы мог говорить о боге, кто еще бы смог нарисовать мою бабушку в рокерском стиле, кто еще мог бы двадцать минут терпеть мои слезы, кто бы отправился со мной на похороны.
Дата: 24.09.19 в 21.09
Кому: @elvin.devil
От кого: @R.Tanner
Эл, я правда не знаю, как мы с тобой так совпали. Как смогли стать такими друзьями. Как могли понимать друг друга без слов. Ведь после этого мы даже создали с тобой наш тайный алфавит, помнишь? Буква А – треугольник, Б – квадрат, В – знак бесконечности и так далее. Мы писали друг другу записки на уроках тайным шифром, и когда учителя забирали их, они не могли понять, о чем мы переписываемся. И даже если кого-то из нас вызывали к директору, мы всегда друг друга выгораживали. Даже директор и все учителя в школе знали, какие мы с тобой лучшие друзья. Если нас хотели за что-то наказать – нас рассаживали в разные концы кабинета, но даже оттуда мы умудрялись переговариваться жестами и строить друг другу рожи.
Ты был моим лучшим воспоминанием из детства, самым болезненным – из юношества, тоскливым и ноющим – из взрослой жизни. Я люблю тебя.