Если пересчитать все секреты, которые я рассказала в доме Коэнов, можно подумать, что я там жила. Как-то, когда я была в пятом классе, мы с Мэл убирались в гараже, и я сообщила ей, что у меня начались месячные. Тринадцатилетняя, я поведала Мэл о своем первом поцелуе – с Каллэмом Тернером, – пока мы с ней танцевали в гостиной под песни Эми Уайнхаус. Мы с Люком и Ро бегали по газону между разбрызгивателей, когда я поделилась с ними тем, что увидела, как папа тайком курит у дома. Мы с Ро сидели в сарае, когда я рассказала, что депрессия моей мамы началась после того, как она родила меня.
Шла четвертая неделя летней школы. Мы с Мэл сидели на кухне, когда я наконец призналась ей и себе, что у меня проблемы с матанализом.
– Как же так? Это потому что ты слишком много времени проводишь здесь? – спросила Мэл. – Я же тебе говорила: хватит за мной ухаживать. Я в порядке!
– Нет, дело не в этом. Я просто тупая, – расписалась я в своем поражении, просеивая муку в чашу для миксера.
– Знаешь, что можно назвать тупым? Углы больше девяноста градусов и правительство, которое не борется с глобальным потеплением, – заявила Мэл. – Ты не тупая.
– Я просто могу заново взять курс по матанализу осенью и бросить один из предметов на выбор.
Мэл перестала взбивать яйца с сахаром и маслом и задумчиво нахмурилась. Ее лицо было бледнее обычного, а над верхней губой выступила капелька пота. Я предлагала ей поваляться на диване и посмотреть телевизор, вместо того чтобы готовить, но она отказалась. Она как будто поставила себе цель доказать, что является единственным человеком на свете, у которого от облучения радиацией возникают не тошнота и усталость, а рвение к активной деятельности и удвоенная энергия. Она играла свою маленькую роль передо мной и своими сыновьями, но ей не удавалось обмануть ни одного из нас.
– Давай отдохнем? – предложила я, но она не обратила на мои слова внимания.
– Ты можешь заново взять матанализ осенью, – проговорила она. – Или ты можешь найти человека, который отлично разбирается в математике, имеет достаточно времени, чтобы давать уроки, и не запросит у тебя за них бешеных денег.
Я сразу поняла, к чему она ведет, и моментально пожалела, что заговорила с ней про школьные неудачи. Я так привыкла делиться с Мэл всеми подробностями своей жизни, что мне даже в голову не пришло, что лучше держать рот на замке.
– Мне, наверное, просто надо больше заниматься, – сказала я, пытаясь вернуть разговор в обычное русло.
– Наверное, надо, – кивнула она и тут же продолжила. – С другой стороны, у занятий с репетитором есть определенные преимущества. Это может быть человек, который живет неподалеку отсюда и имеет опыт работы с учениками. Еще может оказаться, что он не против, чтобы ему платили комиксами. И у него рост около метра восьмидесяти. Или не стоит рисовать настолько подробный портрет?
– Мэл, – вздохнула я. – Он не захочет со мной заниматься.
– Он тебе это говорил?
– Ну нет, – признала я. – Но у него уже и так есть работа. А еще дело ведь не в том, что я не поняла пару тем. Я вообще не разбираюсь в этом предмете.
– Складывается впечатление, что тебе нужен репетитор, – самодовольно произнесла она.
– Только не этот репетитор.
– А почему нет? – с вызовом спросила она и снова принялась взбивать яичную смесь.
Я пристально поглядела на нее, пытаясь понять, зачем она это делает.
Мои чувства к Люку были одной из немногих тем, которые мы ни разу открыто не обсуждали, и после того странного дня, когда Мэл с Наоми долго смеялись, я думала, что это вряд ли изменится. Мэл никогда не делала ничего, чтобы оттолкнуть меня от Люка, но в то же время никогда и не помогала. Если не считать того плюшевого мишку с ярмарки. Или его стоило считать?
Стоило мне на секунду отвлечься, и мука полетела мне в нос. Я замахала рукой, чтобы разогнать это мучное облачко.
– Почему это обязательно должен быть Люк? – поинтересовалась я, впервые за весь разговор назвав его по имени.
– Да ты что? Ты его имела в виду? Люка? Моего Люка?
Сегодня она была в настроении поиграть на публику.
Я закатила глаза, и Мэл захихикала.
– А почему это обязательно должен быть не Люк?
Потому что он однозначно был самым умным человеком, которого я знала. Когда мы познакомились, ему было восемь лет, и он носил очки. С того самого момента я всегда помнила, что он знает множество вещей, о которых я не имею ни малейшего представления. Например, что такое круговорот воды в природе, как выглядят личинки жуков, и почему гром никогда не бывает без молнии.
– Не хочу выглядеть перед ним глупо, – призналась я.
Лицо Мэл тут же приняло серьезное выражение. Она взяла меня за подбородок, чтобы я посмотрела ей в глаза, а потом большим пальцем стерла что-то с кончика моего носа – наверное, муку.
– Если ты не разбираешься в чем-то идеально, это не делает тебя глупой. Это делает тебя человеком.
Пока мы росли, Мэл почти не ругала нас за грубые слова, но «глупый» было одним из немногих исключений.
– Хорошо, в таком случае, я не хочу казаться невежественной.
Мэл вздохнула.
– Если человек знает тебя и считает невежественной, то он глупый.
Разделавшись с мукой, я залезла на один из кухонных столиков и стала наблюдать, как Мэл продолжает готовить.
– Мамы всегда так говорят, даже если это неправда, – сказала я.
– Но только своим детям, – возразила Мэл. – Так что тебе я могу говорить такое абсолютно честно.
Я рассмеялась.
– А Ро и Люку – нет?
Когда мы с Мэл только познакомились, она сразу же понравилась мне за то, что почти никогда не проводила границы между мной и своими сыновьями. Она называла нас троих «ребятами» или «бандой». Любое напоминание о том, что я не была частью их семьи, казалось мне ударом в живот, и Мэл, словно зная об этом, всегда тщательно выбирала слова. Она не обращала внимания на то, что у нас разный цвет кожи, и как будто не видела странных взглядов, которые кидали на нас жители Винчестера – не самого разнообразного по национальному составу города. Хоть мы и не были родственниками генетически, это не играло никакой роли. Даже наоборот: то, что я не была ребенком Мэл, делало меня особенной. Она выбрала меня. Ро даже иногда в шутку называл меня «избранной».
Теперь уже улыбнулась Мэл.
– Я имею право хранить молчание. Значит, договорились? Люк будет давать тебе уроки.
Я вздохнула.
– А что, если он откажется?
– А кто говорил, что его кто-то будет спрашивать? – поинтересовалась Мэл. – Если я его попрошу, то получится, что мама заставляет его работать, бла-бла-бла.
Она произнесла эти слова низким голосом, пародируя то, как говорят мальчики-подростки. Получилось совершенно непохоже на Люка, так что я помимо воли расхохоталась.
– Давай просто сформулируем запрос вселенной и посмотрим, что из этого выйдет, – предложила она.
Я поняла, что она имела в виду только несколько минут спустя, когда Люк вернулся домой. Я думала, что он идет с работы, поэтому ожидала увидеть его в синей рубашке поло и черных брюках, но он оказался в спортивных шортах и домашней футболке, которая прилипла к его груди. Его волосы намокли от пота.
Он поднял руку в знак приветствия, подошел к раковине, налил стакан и залпом его опустошил. Пока он глотал воду, кадык на его горле двигался вверх-вниз, но Мэл зорко следила за мной, и я старательно делала вид, что мне все равно.
Однако, как выяснилось, мне не стоило беспокоиться. Мэл была занята собственными планами.
– Так с какой темой у тебя возникли сложности? – внезапно спросила она. Последние пять минут мы обсуждали вовсе не математику, но Мэл посмотрела на меня так выразительно, что я сразу поняла, о чем она говорит. – С произвольными последовательностями? Или с чем-то другим на букву «п»?
– Ты про производные? – неуверенно предположила я. Мэл прекрасно знала это слово.
– Точно! – воскликнула она, щелкнув пальцами. – Насколько я помню, мы в школе строили к графику касательную и измеряли угол транспортиром. Я могу завтра глянуть, остался ли он у меня, но ничего не обещаю.
Люк поставил стакан на стол и, словно по сценарию, посмотрел на нас. Кажется, он заглотил наживку.
– Эээ, спасибо, Мэл, – проговорила я, с трудом понимая, идет ли все по плану или уже нет.
– На здоровье, Джесси, девочка моя, – отозвалась она. – Люк, а у тебя, случайно, нет математического набора? Можешь на один день одолжить его нам с Джесси?
Люк нахмурился.
– Математический набор? Ты о чем?
– Ну, знаешь, бывают такие наборы в небольших серебристых коробочках?
Люк перевел взгляд на меня.
– Тебе нужна помощь с производными?
Несмотря на то что Мэл готовила меня к этому моменту, я покраснела.
– Да, типа того.
– Я уже все подзабыла, – пожаловалась Мэл. – Но в школе я отлично разбиралась в геометрии. Пойду-ка поищу свой старый калькулятор.
Она вышла из кухни и направилась к лестнице. Я закусила губу, чтобы не рассмеяться. Мэл так вошла в образ старенькой бабушки, что ее представление начало производить комический эффект.
Люк повернулся ко мне спиной, чтобы налить в стакан еще воды, и сказал:
– Я позанимаюсь с тобой.
Я не могла поверить, что Мэл оказалась права. Он и правда сам предложил мне помочь.
– Если хочешь, конечно, – добавил он, разворачиваясь лицом ко мне.
– Было бы чудесно, – выпалила я. – Это точно удобно?
Он пожал плечами.
– А почему нет?
Люк допил воду и, пройдя через всю кухню, остановился в паре сантиметров от меня. Я не сводила с него глаз, пока он тянулся к корзине фруктов, стоявшей за моей спиной, поэтому не успела заметить, как его вторая рука коснулась моего подбородка.
– Начнем завтра? – спросил он.
Мы одновременно опустили глаза: мука, которую он смахнул с моего подбородка, осела на его черные шорты, оставив на них белое пятнышко.
– Начнем завтра, – прошептала я.
Производные.
Учитывая, что я была сосредоточена совершенно на другом, за этот час я узнала о них гораздо больше, чем рассчитывала. Мы с Люком расположились за столом, за которым обычно ужинали. Только теперь там не было никого, кроме нас двоих.
Мы сидели рядом, слегка наклонившись друг к другу, и наши головы соприкоснулись уже два раза. Я поняла, что легкий запах мяты, который я ощутила в машине, когда мы ехали забирать Роуэна с вечеринки Силии, все-таки исходил от Люка. Когда я пододвинулась еще ближе, то четко почувствовала свежий запах мыла, исходящий от его кожи. В моей голове тут же замелькали всевозможные обонятельные уравнения. Мятная жвачка + порошок с отдушкой «Океанский бриз», которым пользовалась Мэл = уникальный запах Люка? Или мятные конфетки + пока остающийся неизвестным гель для душа? Как бы то ни было мне нестерпимо хотелось уткнуться в грудь Люка головой.
Роуэн пах по-другому. От него исходил запах «Олд спайс», смешанного с потом, который, надо признаться, был не таким вонючим, как у других людей – если, конечно, не нюхать Ро, когда тот только вернулся с корта. Интересно, у них с Люком было разное мыло, хоть они и пользовались одним и тем же душем?
Пожалуй, я должна была знать их достаточно хорошо, чтобы ответить на этот вопрос. Я начинала казаться себе маньячкой – у Мэл появились бы основания выставить меня из своего дома навечно, узнай она, как сильно я хотела узнать ответ.
– Ты знаешь, что делаешь, – внезапно сказал Люк, и я поняла, что все кончено. Я попалась. Он прочитал мои мысли.
– В смысле? – переспросила я, убирая прядь волос за ухо и отодвигаясь подальше к спинке стула. Мои попытки понюхать Люка привели к тому, что я уже почти сидела у него на коленках. Я не знала, что со мной творилось. Господи, Мэл ведь сидела в соседней комнате.
– Ты знаешь, что делаешь, – повторил он. – Не думай, что примеры сложнее, чем кажутся.
– А… Спасибо, – пролепетала я, чувствуя, как у меня загораются щеки. То ли на меня так подействовала его похвала, то ли безумные мысли, которые никак не шли из головы. – Ты очень добрый учитель.
Так оно и было. Я знала, что Люк редко выходит из себя и, понятное дело, отличается поразительным умом, но я оказалась не готова к тому, с каким терпением он подходил к нашим занятиям. Он никуда не спешил, не давил на меня и делал комплименты.
– А что, нужно быть позлее? – спросил он, и его взгляд – всего в паре сантиметров от моего лица – показался мне ощутимым, словно прикосновение.
– Нет-нет, все хорошо. Мне нравятся добрые.
Осознав смысл своих слов, я с удвоенной силой принялась писать в тетради. Если я сделаю ошибку, у нас будет повод заговорить. Тогда наше негромкое дыхание и оглушительный стук моего предательского сердца потонут в шуме голосов.
Больше на этом уроке я таких глупостей не совершала. Наконец мы закончили, и я начала собираться.
– С этой темой ты разобралась, – сказал Люк. – Мы можем встречаться пару раз в неделю, пока ты не сдашь экзамен, если тебе удобно.
– Да, отлично. Сколько я тебе должна? У меня есть деньги, так что я могу заплатить.
Он покачал головой.
– Ты ничего мне не должна.
– Ого… хорошо, спасибо тебе! – сказала я и убежала прочь, как довольный щенок. Уже потом мне пришло в голову: а может, стоило его обнять? Пожалуй, мне удалось бы это провернуть, не вызвав подозрений. Все-таки он очень сильно мне помог.
К счастью, на следующем нашем уроке неловкости заметно поубавилось. Мэл прилегла поспать в своей комнате, а Роуэн был на работе, так что мы снова остались вдвоем, если не считать Сидни, лежавшей у наших ног. Почему-то наши занятия всегда выпадали на то время, когда Роуэн работал, а так как за расписание отвечал Люк, я начала предполагать, что это происходит не просто так. Вероятно, он опасался, что Ро будет нас отвлекать. Наверное, так оно и случилось бы, но я все-таки скучала по Роуэну. После того утра, когда он забрался в мою комнату через окно, он снова пропал со всех радаров. Я не могла застать Ро даже в его собственном доме. На мои сообщения он почти не отвечал. Я пыталась убедить себя, что он просто занят или что ему нужно побыть одному, чтобы свыкнуться с мыслью о болезни Мэл, но все-таки я не могла не задаваться вопросом, почему он так сильно от меня отдалился.
Я приказала себе не думать о ноющей боли в груди и сосредоточиться на своем настоящем – на этом моменте, в котором я была вместе с Люком.
В этот раз мы решали примеры и болтали о разных вещах. О лечении Мэл. О выпускном классе. Об университете.
– Мама очень хочет, чтобы я поехал учиться, – проговорил Люк, наблюдая за тем, как я переписываю пример из учебника. – Она говорит, что будет чувствовать себя гораздо лучше, если мы будем жить своей жизнью, а не откладывать все личные дела… неизвестно насколько.
Мы оба понимали, что значат эти слова: на то время, которое осталось Мэл. Ее Большое Зло никогда не давало нам ни капельки надежды. Счастливый финал был исключен. Стоял лишь один вопрос: когда именно все закончится?
– Она говорит, что, может быть, даже успеет увидеть, как я оканчиваю университет, – сухо продолжил он.
– Значит, думаешь поехать? – спросила я.
– Не знаю… наверное. – Люк запустил пальцы в волосы, и я почувствовала, как он мучается. – А что ты скажешь?.. Ты бы все-таки осталась?
Это был странный вопрос. Неужели его так сильно интересовало мое мнение? Неужели он так хотел знать, как бы я поступила, будь Мэл моей мамой?
– Я не стану тебя осуждать, если ты об этом, – наконец проговорила я, потому что это был самый честный ответ, который я могла дать.
Мне было легко заявлять, что я сделала или не сделала бы, если бы приходилась Мэл дочерью, но, как правильно заметил Ро (как бы горько это ни было для меня), я таковой не являлась. Я могла любить Мэл эгоистичной, незамысловатой любовью – как любят люди, не связанные родственными узами. И как я поняла за эти годы, возможно, именно поэтому Мэл значила для меня так много. Ее любовь ко мне была ее собственным выбором и не имела никаких гарантий; у Мэл не было передо мной никаких обязательств из-за уз крови или родственных связей. По этой причине ее отношение ко мне казалось таким особенным. И я тоже могла любить ее так необъективно, как мне хотелось. Мне было необязательно знать, умеет ли она распоряжаться деньгами. Для меня не имело значения, повела ли она себя с мистером Коэном так же несправедливо, как он повел себя с ней. Я могла слепо становиться на ее сторону. Все ее советы были для меня только советами, когда для Ро и Люка они являлись приказами.
Я наверняка любила ее не меньше, чем они, но я любила ее иначе.
Это я могла признать.
На следующем нашем занятии Люк вел себя рассеянно и, пока я работала, почти не давал указаний, не исправлял и не хвалил меня. Он вообще почти ничего не говорил.
– У тебя все в порядке? – наконец спросила я.
Меня охватил уже привычный страх, что с Мэл что-то случилось, а мне об этом никто не сказал. Какой бы прекрасной ни была наша неродственная любовь, в ней имелся один недостаток: я не жила с Коэнами. Я понимала, что они не обязаны рассказывать мне абсолютно все.
Люк потер затылок.
– Помнишь, я сказал, что ты ничего мне не должна? Это по-прежнему так, – быстро добавил он. – Но мне пригодилась бы твоя помощь.
– Хорошо, выкладывай, – сказала я, выпрямляя спину.
Несколько минут спустя Люк открыл дверь своей комнаты и завел меня внутрь. Он рассказал о причинах своей рассеянности, и теперь перед нами стояла задача подобрать ему одежду. Сидни, забравшаяся вслед за нами вверх по ступенькам, сначала вилась вокруг моих ног, а потом уселась у изножья кровати. Я подошла к ней, опустилась на колени и погладила ее шерстку, делая вид, что находиться в комнате Люка Коэна для меня совершенно обычное дело.
– Извини за беспорядок, – сказал Люк, как будто я была в состоянии заметить, убрано или нет место, где он живет. Из всех комнат в доме Коэнов реже всего я бывала именно здесь. В детстве мы иногда играли на компьютере Люка или раскладывали настольные игры на его ковре, потому что в его комнате было больше места, чем у Ро. Но за последние несколько лет я ни разу сюда не заходила и лишь иногда бросала взгляд в приоткрытую дверь.
Его комната выглядела далеко не так аккуратно, как моя. Везде лежали стопки книг: на столе, на полу, на двух полках – их было так много, что они едва не падали. В одном углу валялась обувь, в другом я увидела несколько пар гантелей. Кровать была не убрана, но застелена свежим бельем.
– Эй, Сидни, – проговорил Люк. – Давай покажем Джесси наш маленький фокус?
Услышав свое имя, Сидни послушно подскочила и побежала к нему.
– Готова? – спросил Люк. Я не поняла, к кому он обращается: ко мне или к собаке, но на всякий случай широко улыбнулась.
– Обувь! – скомандовал он.
Сидни побежала в угол с ботинками, нашла серую домашнюю туфлю и принесла ее Люку.
– А теперь на другую ногу, – сказал Люк.
Сидни потрусила к куче обуви и, выбрав вторую туфлю из той же пары, бросила ее перед Люком.
– Не может быть, – ахнула я. – Как она поняла, какую туфлю…
– Секрет, – улыбнулся Люк. – Сид, ты славная девочка!
Нагнувшись, он положил туфли перед Сидни, которая виляла хвостом и терпеливо ждала.
– А теперь грандиозный финал… поехали!
По этой команде Сидни засунула в туфли передние лапы.
– Боже мой! – воскликнула я и наклонилась, чтобы еще раз ее погладить. – Ты такая молодец, Сидни! Какая умная девочка! Да-да, это ты наша умница!
Следующие несколько секунд мы с Люком изливали на Сидни нашу нежность. Она счастливо смотрела на нас и позволяла себя гладить.
– Может, нам запустить свое шоу? – спросил Люк.
– Черт возьми, да! – воскликнула я. – Я бы не пожалела денег, чтобы это увидеть. Тебе нужно выкладывать ролики на Ютуб или что-нибудь в таком духе.
Рассмеявшись, Люк поднялся на ноги, и я вспомнила, что он позвал меня в свою комнату не для того, чтобы показывать, каким трюкам он научил Сидни.
Я тоже встала, а потом присела на краешек его кровати, пытаясь не думать (без особого успеха) о том, сколько девушек сидело здесь до меня. Люк подошел к шкафу, открыл его и провел рукой по ряду рубашек, которые там висели. Мое внимание снова вернулось к тому факту, что я находилась в его комнате. В том месте, где он проводил бо́льшую часть времени. Где спал, одевался и раздевался. Учитывая, что он часто спускался к завтраку с растрепанными волосами и в пижамных штанах, довольно низко сидевших на его бедрах, он явно спал без футболки. Но что насчет штанов? Надевал ли он их только из скромности, перед тем как протереть заспанные глаза и спуститься вниз?
– Значит, одежда… – проговорил он, и мое тело накрыла волна тепла.
– Ага, одежда. Она определенно необходима, – пропищала я и смущенно поежилась.
Люк как-то странно на меня посмотрел, но сказал лишь:
– Спасибо, что согласилась помочь. Я бы попросил маму, но ты же знаешь, что тогда начнется…
Я улыбнулась.
– Ты о речи, которую она произнесет? «Силы небесные, может ли быть правдой, что мой первенец куда-то собрался вечером в пятницу?!»
– Типа того, – отозвался он.
Эта пародия на Мэл показалась мне довольно удачной, но, глядя на то, как Люк проводит рукой по затылку, я поняла, что смутила его.
Он вытащил несколько рубашек и футболок.
– Так, ты же собираешься надеть темные джинсы? – спросила я, рассеянно рассматривая предложенные варианты. Вся его одежда казалась такой мягкой на ощупь. Если бы я на мгновение осталась здесь одна, зарылась бы в нее лицом.
Люк кивнул.
Я задумалась, не захочет ли он запатентовать свой запах, чтобы такие девушки, как я (главным образом, именно я), не были вынуждены идти на хитрости ради возможности понюхать его или его одежду.
– Ты говорил, что идешь в караоке? – переспросила я, пытаясь вспомнить, что именно он сказал мне в столовой. Если он еще не начал сомневаться в моих умственных способностях, то ждать осталось недолго.
Я выбрала темно-синюю футболку и серую рубашку без воротника с небольшим вырезом на пуговицах – одну из моих любимых. Да, в его гардеробе у меня были свои фавориты. Возможно, я превратилась в извращенку, но, что поделать. Святую я из себя никогда не строила.
– Скажу честно, – начала я. – Никогда бы не подумала, что ты любишь караоке.
– Ты права, – подтвердил Люк. – Вообще не люблю. Но меня позвали, а я сейчас стараюсь почаще выходить из зоны комфорта, чтобы не испытать культурный шок, когда приеду в универ. Подумал, что пора меняться.
Я подняла на него удивленный взгляд.
– Тебе необязательно меняться.
– Обязательно. Университет – это совершенно другая история, – сказал он и через мгновение добавил: – А ты сама знаешь, какой я человек.
– Какой ты человек? – уточнила я, даже не пытаясь скрыть замешательство. Он уже видел, как я решаю математические примеры, так что у него не могло остаться иллюзий насчет уровня моего интеллекта.
– Ну, понимаешь, – проговорил Люк, глядя не на меня, а на рубашки, перекинутые через его руку. – Я не Ро.
Я понимала. В отличие от брата, Люк не был ни дерзким, ни многословным, ни спонтанным. С самого детства.
– Так в этом же нет ничего плохого…
В ответ он пожал плечами.
Нас окутала тишина. Я сделала глубокий вдох, твердо намереваясь вытянуть как можно больше информации из этого разговора, куда бы он нас ни завел.
– Я правильно понимаю, что ты хочешь впечатлить девушку? – спросила я так шутливо, как только могла.
– Это… эээ, я не могу ответить на такой вопрос.
Я уперла руки в бедра.
– И как я смогу тебе помочь, если ты утаиваешь важную информацию?
Люк рассмеялся.
– Не ожидал, что ты станешь давать мне настолько конкретные советы.
– А как же иначе, – настаивала на своем я. Секунду спустя я продолжила: – Хорошо, давай попробуем зайти с другой стороны. Тот человек, который позвал тебя в караоке… это девушка?
Он кивнул. У меня оборвалось сердце, но я заставила себя сделать вид, что меня это ничуть не расстроило.
– Понятно! Однозначно выбираем серую, – проговорила я, указав на нужную рубашку. – Вот эту.
– Ты уверена? – переспросил он, и я кивнула.
Мы обсудили еще пару деталей – я одобрила кеды, который он собирался надеть, и посоветовала ему выбрать какую-нибудь песню, которую все знают, например, что-нибудь из «Аббы», – а потом он сказал:
– Спасибо, Джей-Джей.
– Всегда пожалуйста, – ответила я. Вся эта ситуация по-прежнему меня расстраивала, но, с другой стороны, я была чуть-чуть счастлива из-за того, что он доверял мне достаточно, чтобы попросить о помощи. Хотя он не слишком-то горел желанием обсуждать эту тему, у меня в рукаве было припрятано несколько безобидных с виду вопросов о девушке, которая его позвала. Например, она была его знакомой с работы? Пригласила ли она кого-то еще?
Но мне так и не удалось их задать, потому что в эту секунду в комнату Люка влетел Ро.
– Вот ты где! – выпалил он, дыша так тяжело, словно пробежал марафон. – Какого черта? Я тебя везде ищу.
– Я сидела тут, – пожала плечами я, как будто в этом не было ничего удивительного.
Ро перевел взгляд с меня на Люка, открыл рот, чтобы что-то сказать, но потом тряхнул головой и произнес:
– Код «девять-девять-девять». У меня чрезвычайная ситуация. Жду тебя в сарае.
– Прямо сейчас? – спросила я, поймав взгляд Люка. Я собиралась сидеть на его кровати, пока он меня не выгонит.
– Прямо сейчас, – отрезал Роуэн и повторил: – «Девять-девять-девять», – как будто сомневался, что я расслышала его слова, когда он произнес их в первый раз.
Я вздохнула и поднялась с кровати. Мне хотелось остаться и поговорить с Люком, но я знала, что нужна Роуэну. Раз он хотел встретиться в сарае и даже использовал наш не такой уж тайный код, дело было серьезное.
Что бы я ни испытывала к Люку, Роуэн оставался моим лучшим другом. Я очень переживала из-за того, как в последнее время складывались наши отношения. Они стали неопределенными и хрупкими. Я задумалась: может быть, именно поэтому он меня и искал? Возможно, он скучал по мне так же сильно, как я скучала по нему, и отчаянно хотел поговорить – поговорить по-настоящему – так же, как и я?
Поэтому я попрощалась с Люком и вслед за Ро вышла из комнаты, чтобы узнать, в чем состояла чрезвычайность ситуации.
Я знаю, что это не вопрос жизни и смерти.
«Все будет хорошо», – повторяю я сама себе, но легче не становится.
Мне совершенно не помогает мысль о том, что Мэл все равно. Она не обратит никакого внимания ни на мою прическу, ни на одежду, ни на то, накрашены ли у меня глаза. Раз она попросила меня прийти, значит, она наконец готова сказать мне в лицо все то, что держала в себе с прошлой осени. Все то, что не сказала мне после смерти Роуэна.
Я думаю: а может, никуда не идти?
Мне невыносима мысль о том, что я загляну в ее глаза и увижу там тот же гнев, что и в глазах Люка. Мне невыносима мысль о том, что она не назовет меня своей девочкой. Вместо этого она будет на меня кричать или, что еще хуже, заплачет. Но я все-таки заставляю себя сесть в машину и тронуться с места.
Это то немногое, что я способна сделать.
Хоть этого и слишком мало.
Я подхожу к дому Коэнов на ватных ногах. Мои пальцы начинают мелко подрагивать. Я звоню в дверь, а потом сжимаю одну руку другой, пытаясь унять дрожь.
Проходит не меньше минуты, прежде чем дверь открывается. На пороге стоит Люк, и я не понимаю, почему это так меня удивляет.
Он кивком приглашает меня войти. Его взгляд падает на что угодно, кроме меня.
Я делаю шаг вперед, и меня с головой накрывает волна воспоминаний. Как мы с Ро съезжаем по перилам лестницы. Как я помогаю Мэл готовить и печь пироги. Как лежу на полу, притворяясь мертвой, пока Сидни обнюхивает меня и лижет мое лицо, чтобы я очнулась.
Люк смотрит, как я расстегиваю сандалии и, разувшись, оставляю их в холле. Все это время я чувствую себя по-идиотски, как будто мы играем в странную игру. Я притворяюсь вежливой незнакомкой, которая, переступив порог, снимает обувь – будто никогда в жизни не залезала в одежде и ботинках в кровать хозяйки дома.
Густая тишина давит на меня, и я пытаюсь придумать, что бы сказать.
– Где Сидни?
– Мы ее отдали.
Я задала этот вопрос, просто чтобы разрядить обстановку, но его ответ выбивает из меня весь воздух, как удар в живот. Сидни тут больше нет?
Люк смотрит куда-то в сторону со скучающим и нетерпеливым видом. Как будто сказал мне, что небо голубое, а не то, что они отдали собаку, в чью шерсть я плакала и смеялась последние девять лет.
– А, – запоздало произношу я и пытаюсь взять себя в руки. Этот визит будет сущим кошмаром. Я едва сдерживаю слезы, хотя еще даже не увидела Мэл.
Наконец разобравшись с туфлями, я следую за Люком мимо гостиной в маленькую гостевую спальню. Последние пять лет или около того я спала в этой комнате, когда оставалась ночевать в доме Коэнов. Как только я начала носить лифчик, Мэл ввела правило: мне больше не разрешалось спать в комнате Роуэна. Даже если каждый из нас залез бы в свой собственный спальный мешок.
Люк дважды стучит в дверь гостевой спальни.
– Мама?
До нас доносится голос, который я узнала бы всегда и везде.
– Заходи!
Он толкает дверь, и мы оказываемся в комнате, которая, видимо, стала новой спальней Мэл. Мне сразу бросается в глаза больничная кровать, но письменный стол из «Икеи», за который я садилась в тех редких случаях, когда делала домашнее задание, по-прежнему стоит у стены.
Мне требуется секунда, чтобы найти взглядом Мэл, а потом еще одна, чтобы осознать, что она сидит в коляске. В горле образуется огромный ком, лишая меня дара речи.
Похоже, Мэл тоже теряет способность говорить. Она только несколько раз моргает.
Пока стоит тишина, я замечаю, какой маленькой и хрупкой выглядит Мэл. Раньше она то и дело пробовала новые диеты (и конечно, никогда не доводила их до конца), игнорируя тот факт, что работала в пекарне и жила с двумя сыновьями, аппетит которых с легкостью позволил бы им съесть слона. Но сейчас она настолько худая, что сразу видно: никакой диетой такого не добиться. У нее бледная кожа, и мой взгляд снова и снова останавливается на ее запястьях. В них осталось так мало плоти.
– Джесси, – наконец выдыхает она.
Я подхожу ближе. Мне очень хочется дотронуться до нее, но я ужасно боюсь.
– Привет, малышка, – улыбается она.
Я теряю остатки самообладания и начинаю рыдать. Упав на колени, я обнимаю ее за ноги.
Она смеется и проводит рукой по моим волосам.
– Боже мой, не такой реакции я ожидала. Неужели теперь один мой вид вызывает у людей слезы?
Я всхлипываю и ловлю ртом воздух, дрожа всем телом. Почему она меня обнимает? Зачем пытается успокоить?
– Что ты тут делаешь? – спрашивает она, как будто мой визит стал для нее неожиданностью.
– Я же тебе говорил, мам. Она и есть твой сюрприз.
Только сейчас я осознаю, что Люк все еще стоит рядом с нами. А еще я понимаю, что Мэл действительно не знала, что я приду. Я оборачиваюсь и бросаю на Люка недоуменный взгляд, но он просто смотрит на нас, прислонившись к стене.
Я ее сюрприз?
Но он же сказал…
Он говорил мне…
Это Люк захотел, чтобы я пришла?
– Я так на тебя зла, – говорит Мэл и берет мое лицо в ладони. У меня сжимается сердце, и я опускаю взгляд.
Ну вот и началось.
Это реакция, которую я ожидала.
Это реакция, которую я заслуживаю. Возможно, она прикасается к моему лицу, только чтобы дать мне пощечину.
– Я ужасно, ужасно на тебя зла, – продолжает она. – Но ты все равно выиграла! Как же я, черт возьми, рада за вас двоих! Даже готова простить тебя за то, что ты совсем про меня забыла.
За нас двоих?
Произнося эти слова, она указывает на меня, а потом на Люка.
Я в замешательстве отстраняюсь от нее и встаю на ноги.
– Не понимаю, о чем ты, – выдавливаю я.
Люк внезапно подходит ко мне.
– Она говорит про нас, – поясняет он.
Его рука обвивается вокруг моей талии, и я подпрыгиваю на месте. А потом опускаю взгляд, чтобы проверить, не галлюцинация ли это.
– Я…
– Да-да, я помню, что мы пока не собирались никому про нас рассказывать, но я не удержался, – говорит Люк.
Я поворачиваюсь к нему и сверлю его взглядом, а в следующий момент он подносит руку к моему лицу и нежно смахивает слезы со щек.
Мое сердце едва не останавливается, когда я чувствую его прикосновение – столько месяцев спустя.
– Надеюсь, ты не против, – добавляет он.
Взгляд Люка притягивает меня как магнит, и в нем явно скрыто какое-то послание. Вызов? Нет, мольба.
Но что это за мольба? Чего именно он от меня хочет?
Молчание затягивается настолько, что любопытный взгляд Мэл начинает прожигать в моем лице дыру.
Наконец я хрипло выдавливаю:
– Нет, конечно… все… хорошо.
Какие бы изменения ни произошли с Мэл, ее интуиция остается непревзойденной.
– Так, ладно, я не вчера родилась. Вы чего-то недоговариваете.
– Ты… о чем? – мой голос срывается до такой степени, что я почти пищу.
Мэл прищуривается, и Люк вдруг начинает смеяться.
Я так давно не слышала его смеха. Но сейчас, стоя рядом с ним, я чувствую себя так, словно нахожусь в эпицентре землетрясения. Я вздрагиваю.
– Давай расскажем ей, – заговорщицки предлагает он, крепче прижимая меня к себе. – Мама, поверь, тебе не нужно знать, как это произошло. То, как мы снова начали встречаться.
Кажется, она относится к его словам скептически, но все-таки наклоняется чуть ближе.
– Расскажите!
– Это немного… личное, – произносит он.
Я перевожу взгляд с Люка на Мэл, зачарованная этим представлением, хотя ничего не знаю о его героях, не говоря уже о сюжете.
– Так это же хорошо. Когда я соблюдала личные границы? – интересуется Мэл.
– Ну мам, – стонет Люк.
– Не мамкай мне! Хочешь лишить умирающую женщину последних радостей в жизни?
Атмосфера в комнате тут же меняется; лицо Люка приобретает серьезное выражение. Та Мэл, которую я помню, никогда не говорила о смерти. Она говорила, что пытается пережить свое Большое Зло.
– Давай в другой раз, – тихонько предлагает он. – Мэрилин придет с минуты на минуту.
– Мэрилин – это моя медсестра, – поясняет мне Мэл, и я киваю, как будто это нормально, что она говорит мне такое. Как будто это нормально, что она вообще со мной разговаривает и радуется лжи, которая льется из уст Люка. Я не имею ни малейшего понятия, что здесь происходит.
– Мне… пора на работу. – Я нахожу самый быстрый путь к отступлению.
– Ой, точно, я совсем забыл, – говорит Люк и почесывает голову.
Мой личный радар, реагирующий на чушь, уже настолько выведен из строя, что на долю секунды я задаюсь вопросом: а когда я успела рассказать ему, что работаю? Когда до меня доходит, что я ничего ему не говорила, сгусток гнева временно берет верх над замешательством.
– Обними меня перед уходом, – просит Мэл, и я освобождаюсь из объятий Люка, чтобы попасть в объятья Мэл.
– Я тебя люблю, – шепчет Мэл мне на ухо. – Так всегда было и всегда будет.
И тогда я понимаю, что она ни о чем не знает.
Как?
Как она может не знать? После стольких месяцев?
– Я тоже тебя люблю, – задыхаясь от подступающих слез выдавливаю я.
Она крепко сжимает меня в своих классических объятиях, а потом я делаю шаг назад и выхожу из комнаты.
Люк говорит матери, что скоро вернется, и следует за мной, придерживая меня рукой за спину. Пока мы идем по коридору, у меня кружится голова. Замешательство снова стремительно сменяется удушливой красной волной гнева.
Как только я уверена, что Мэл нас не услышит, я скидываю его руку со своей спины и оборачиваюсь к нему лицом.
– Что это вообще было?
Он оборачивается через плечо и знаком просит меня идти дальше. Когда мы оказываемся в гостиной, он хватает полупустую бутылку воды и делает большой глоток.
– Зачем ты все это устроил? – снова спрашиваю я. Апатия в его взгляде заставляет мою кровь кипеть еще сильнее. – Ты сказал, что она хотела меня видеть!
– Она и хотела, – говорит он.
– Чушь! Она даже не знала, что я приду. Ты меня обманул! – с каждым мгновением мой голос звучит громче и громче.
– Успокойся, мать твою, – шипит Люк уже не с таким безразличным видом.
– Не указывай мне, что делать! – злобно отвечаю я.
На секунду мы оба застываем. Я не могу поверить, что мы с Люком используем такие слова. Я могла бы так разговаривать с Ро. Но с Люком – никогда.
– Она больна.
– Ты думаешь, я не знаю?
– Эта новость ее обрадовала.
– То есть ты решил соврать ей? Просто чтобы порадовать?
– Да, решил, – говорит он. – И знаешь что? Это гораздо больше, чем сделала ты. Где ты была, черт тебя побери? Где тебя носило весь этот год?
Услышав эти слова, я делаю шаг назад.
– Я думала, она не хочет, чтобы я приходила, – еле слышно отвечаю я.
– Она была офигеть как рада тебя видеть, так что нет, эта отмазка не работает, – произносит Люк. – Попробуй какую-нибудь другую.
– Я думала, ты не хочешь, чтобы я приходила.
Он проводит рукой по волосам, но не опровергает мои слова.
– Дело не во мне.
– Я не буду ей врать, – после долгой паузы говорю я. – Хочешь ее порадовать? Чудесно. Только давай как-нибудь без меня.
– Джесси, она больна, – тихо произносит он, не глядя мне в лицо.
– Да знаю я! – раздраженно восклицаю я.
– Тогда хоть раз подумай о ком-нибудь, кроме себя!
Меня передергивает.
– Я ухожу, – говорю я и поворачиваюсь к двери.
– Ты мне должна! – кричит он, прежде чем я успеваю дойти до порога. Я наклоняюсь, чтобы надеть сандалии, даже не думая их застегивать.
– Ты сама знаешь, что должна мне, – тихим голосом повторяет Люк, и я замираю на месте.
В следующее мгновение я поворачиваюсь к нему и смотрю ему в глаза.
– Да пошел ты, – шиплю я и выбегаю из дома.
Когда я сажусь в машину, мои руки дрожат так сильно, что я едва могу обхватить ими руль.
Слова Люка преследуют меня всю дорогу.
Ты мне должна.
Ты сама знаешь, что должна мне.
Я включаю радио и пытаюсь заглушить мысли музыкой. Осознав, что это не помогает, я вспоминаю о методике позитивного самовнушения, про которую маме рассказывал ее психотерапевт.
Я знаю себя.
Это нормально, что я иногда ошибаюсь.
Прошлое должно оставаться в прошлом.
Но я не могу сосредоточиться ни на дороге, ни на позитивных мыслях.
Потому что знаю, что он прав.