Он бежит туда, где горит свет.
Ведь у него внутри пустота и тьма.
Назар
Рубит так, что я не рискую брать тачку, прилетев на место. Аэропорты – мой дом родной. В каждом городе разные – большие и роскошные, как в Дубае, или маленькие и обшарпанные, как практически везде у нас, если отъехать от столицы чуть в сторону, не суть. Они всего лишь перевалочные пункты на пути… к чему-то. Иногда, устав, вот как сейчас, я не очень понимаю, куда бегу. И на кой мне оно вообще надо. Всего, чего можно, в своем деле я уже достиг. Даже на международный уровень вышел, о чем раньше, оставаясь все-таки реалистом, я и мечтать не смел.
– Господин Звягинцев?
– Да.
– Мне поручено вас доставить на яхту. Позволите ваш багаж?
Торжественно вручаю водителю ручку от чемодана. Я бы, конечно, его и сам без труда докатил, но мне нужно купить кофе в дорогу. Не то вырубит нахрен. Плетусь к кафешке на выходе из аэропорта. Заказываю три эспрессо в одну посуду. Бариста удивленно на меня таращится.
– Мотор остановится, – ненавязчиво замечает он. Как ресторатор, я ценю такую деликатную заботу о клиенте. Но конкретно в этой ситуации все же настаиваю на своем. Помереть от ударной дозы кофеина мне не грозит. В свое время я употреблял и похуже допинги. Убивая себя качественно, чтоб наверняка. И ниче. Вы только посмотрите, какой живучий!
Зеваю так, что трещит челюсть.
– Осторожно. Крышечка неплотно держится.
– Ничего, Юра, – гляжу на бейдж баристы. – Сейчас так у всех.
Парень открыто улыбается, когда до него доходит смысл шутки, но я уже отворачиваюсь. Первый глоток обжигает, крышка и впрямь не держится толком, и я отпиваю гораздо больше, чем планировал, чтобы не облиться. Все равно кайф. Еще немного, и вообще огурцом буду. Что не помешает, я же на праздник еду! У моего лучшего друга день рождения.
С Маратом мы сошлись довольно давно. Хотя, казалось бы, более разных людей не найти. Я – босяк из подворотни, который сделал себя сам при не самых благоприятных вводных. Он – наследник богатых родителей, которым не иначе как чудом удалось не испортить парня деньгами. Панаев – мой якорь в мире цинизма и пошлости. Эталон того, как можно не скурвиться, не сторчаться, не превратиться в кусок дерьма. Особенно когда чуток приподнялся над другими. Видит бог, в наших реалиях это сложно. Мне нравится, что у него своя философия и четкие установки о том, что хорошо, а что – харам. Панаев мусульманин, я разве не упоминал? Короче, это я к тому, что жизнь – непростая штука. В ней легко потеряться. Зло умело прикидывается добром, а добро порой сущим злом кажется. И все так перемешивается, что уже не разобрать в этом бардаке, где черное, а где белое. А он может. Всегда может отделить зерна от плевел. И так доступно это до тебя донести, что становится непонятно, что ж ты, олень такой, сам до этого не додумался.
В дороге все-таки засыпаю. Может, и к лучшему. Приезжаю помятый, но хоть чуток отдохнувший. На яхте веселье в разгаре.
– Наконец-то! – выходит вперед Марат. – Я уж думал, не выберешься.
Тепло обнимаемся, привычно похлопываем друг друга по спинам.
– Как я пропущу твою днюху?
Братаемся с Тохой и Арсом Брагиным. А следом, чтобы позлить мужиков, сгребаю в объятия Манюню с Афиной. По одному – харам. Но так-то, типа, в шутку, можно же чужих жен потискать?
– Назар! – строго замечает жена Марата Афина. А Марфа, наоборот, смеется. У первой муж мусульманин и свои рамки. У второй рамок нет. Оттого и реакция разная. Афине важно соответствовать, а у Марфы одни шуточки на уме. Она ученый, уже сумевший сделать себе имя в сфере изучения мозга приматов. И чует мое сердце, Брага – ее любимый подопытный. Обожаю я этих девочек. Смотрю на то, какими счастливыми они делают моих друзей, и… нет, не завидую. Зависть означала бы, что я хочу чего-то подобного, а это неправда. Я лучше со стороны потыкаю в свой цинизм палочкой, мол, вот же, вот, бывают хорошие девочки. Не все такие суки, как тебе в свое время попалась.
В теории я согласен. Искать тому подтверждения не хочу. Я очень хорошо помню, во что неподходящая женщина может превратить даже самого стойкого мужчину. Как сильно его уронить. Потому что я сам едва с того дна поднялся.
Иду в отведенную мне каюту, быстрый душ, шорты, майка. Возвращаюсь на палубу. В стакане под видом виски – чай со льдом. Укладываюсь в шезлонг. Впитываю щебет девочек, разговоры мужиков. Вставить свои пять копеек не удается, все силы трачу на то, чтобы не уснуть. Рядом мать Марата Зара Джамильевна листает огромный альбом с репродукциями картин известных мастеров, объясняя внучке:
– Смотри, Марьям, это картина Николая Николаевича Ге. Называется «Христос и Пилат».
– Пилат? Калибского моля, что ли? Не очень-то он похоз, – кривит губки дочь Марата. Зара Джамильевна смеется. Захлопывает книгу. Я тоже тихонько ржу. Мелкая недобро на меня косится.
– Так, понятно. Рано еще.
– Что лано?
– Учить тебя.
– Плавильно. Лучше я иглать буду. Назал, пойдем поплаваем! Хочу, штобы ты меня кинул в бассейн. – А сама на море глядит. Глаз да глаз нужен за этим маленьким чудовищем. Полным отсутствием благоразумия Марьям явно в тетку. Кстати, что-то ее не видно. С женихом она своим, что ли? Девке восемнадцать всего. Разница у них с Маратом огромная. Но она уже замуж собралась. Вынужден признать, что все-таки не все кавказские обычаи я одобряю. В какой-нибудь Америке Лале даже алкоголь бы еще не продали. И ее жениху, кстати, тоже. И эти безмозглые дети женятся. Какая жесть…
Пока я собираюсь с силами, чтобы стащить себя с шезлонга, маленькая зараза без объявления войны начинает обстреливать меня из водного пистолета.
– Эй!
Сатанински смеется. Снимаю майку и, как был в шортах, ныряю в бассейн, утаскивая пакостницу за собой. Выныривает. Хохочет. Мелкие зубки хищно блестят в лучах солнца.
– А у мамы с папой будет еще один лебеночек, – сообщает мне, как будто я не догадался, отчего у Афины такой живот.
– Круто. Хочешь братика?
– Нет. Но меня не сплашивали.
Угораю. Даже если бы мне пришлось не спать еще несколько суток, я бы все равно сюда вырвался. Рядом с этими людьми… не знаю, мои ледники будто тают. Мне хорошо, как, может, бывало только в раннем детстве в гостях у бабушки.
Некоторое время еще бултыхаемся в бассейне. Потом Марьям переключается на близнецов Брагиных, а я обсыхаю на солнышке. Стоим, болтаем расслабленно с мужиками, когда появляется Ла-ла-ла. Купальник, вполне нормальный для дубайских эскортниц, на сестре моего лучшего друга смотрится как на корове седло. Не потому, что он ей не идет. Нет. С формами у девочки все в полном порядке. Лала совершенна, ни один гетеросексуальный самец не стал бы с этим спорить. Но она же из другого теста совсем. И ей к лицу другое. Однако она с бараньим упрямством отрицает свою уникальность, уподобляясь дешевым шлюхам. Вот за это я и не люблю мир, в котором живу. За то, что все навешивают на себя ценники и выставляют на продажу. Мы как в огромном супермаркете – только покупай. Да, еще ж вопрос цены… Ла-ла-ла в деньгах не нуждается. За что ж тогда она с собой так? Только чтобы соответствовать тупой моде?
Врет еще постоянно. Я такой лгуньи в жизни не встречал! Хотя я и могу понять, как на современную девочку давят патриархальные обычаи семьи. Ей и погулять хочется, и в клубы-рестораны с подружками выбраться. Куда ее, конечно, не отпускают. И тогда… О-о-о, как она выкручивается! Родители не успевают снимать лапшу с ушей, с такой скоростью она им ее навешивает. Ты куда, Лалочка? А дальше следует полет фантазии, которому бы позавидовал самый упоротый сказочник.
Я в силу своей работы невольно в курсе многих ее секретиков. Однажды Ла-ла-ла даже принимала участие в весьма специфическом танцевальном конкурсе. Я когда ее в высоких стрипах на шнуровке увидел, не поверил своим глазам. Конкурс проходил в моем клубе, и организаторы в последний момент уломали меня заменить кого-то из заболевших членов жюри. В общем, все шло по плану, пока она со своей командой на паркет не вышла. Никто, конечно, не раздевался, конкурс был не про то, девочки показывали уровень мастерства и только, но я все равно охренел. Предполагалось, что Лала без особого успеха занимается народными танцами. Ну, в принципе, не поспоришь. Народ такое любит, ага. Аж слюни у народа текут. Увидела меня, разнервничалась. А в перерыв первым делом ко мне прибежала.
– Ты че творишь? – сощуриваюсь я.
– Ничего такого! Уж кому как не тебе знать, что это просто спортивный танец!
– Лала, если бы ты сама в это верила, то не стала бы меня просить не рассказывать твоему брату о случившемся, – устало вздыхаю я. – Ты же за этим пришла, не так ли?
– Да! – буквально выплевывает. – Не говори ему. Пожалуйста. – Это уже чуть не плача. Понимает ведь, как ей попадает. И все равно дичь творит.
– Ты хоть представляешь, что будет, если отец узнает, чем ты занимаешься? Трясешь прелестями перед мужиками…
– Это спорт! – кричит она. – И ни перед кем я не трясу. Я для себя занимаюсь. – Сдувается.
– Тогда чего ж ты на конкурс поперлась?
– Одна девочка заболела. Я заменила, чтобы не подвести коллектив.
Сидит размалеванная вся. Сама, блядь, невинность. Огромные глаза из-за стрелок еще больше кажутся. Или это из-за слез, что Ла-ла-ла едва сдерживает? Не представляю, как в ней сочетается эта совершенно детская невинность с откровенной пошлостью. Стараюсь не смотреть в глубокий вырез декольте. Эта малышка – сестра моего друга. Девчонка без мозгов. А то, что у нее тело женщины, ровным счетом ничего не значит.
Потому что:
– Какого черта она так вырядилась? – сощуривается Марат, глядя на Лалу. – Тоха, рот закрой! Ты на мою сестру вообще-то пялишься! – Фух, ну, слава богу, не мне его отповедь предназначена. Значит, я, даже погрузившись в воспоминания, сумел сохранить лицо.
– Извини, брат, – выставляет перед собой руки бедный Дубина. – Кхе-кхе, она – как бы это сказать… выросла.
Ага. И расцвела. Марат встает, воинственно весь подобравшись.
– Ей почти девятнадцать. Она через месяц выходит замуж, – осаживает его жена.
– Это не означает, что можно ходить вот так… Только посмотри, как на нее пялятся! Антон, блядь!
То, что Марат употребляет мат, свидетельствует о том, что он действительно в ярости. В обычной жизни братишка почти не ругается.
– Смотрят, потому что она – красавица, – ерзает Афина.
– Лала красавица? – недоверчиво протягивает Марат.
– Ну конечно!
– Все равно. Она еще маленькая.
Маленькая. Ага. Я согласен с другом. И поэтому меня тоже немного напрягает реакция Тохи. Тычу его в бок.
– Возьми себя в руки.
– Да блядь! Ты ее видел?
– Угомонись!
Меня обламывает сама эта тема. От нее какой-то педофилией попахивает. Я Лалу лет с десяти-одиннадцати знаю. И если честно, как-то все равно, сколько лет прошло с тех пор. Она просто ребенок. Младшая сестренка лучшего друга. И… все.
Смотрю на часы. Вспоминаю, что обещал позвонить саудитам, с которыми у меня намечается совместный проект в Дохе. Спускаюсь вниз и натыкаюсь на весьма прелюбопытную сцену.
– Поцелуй меня! Нет, не так! Холодно. Я хочу тебя, – жарко шепчет «просто ребенок» Лала своему недоделанному женишку. Даже у меня от ее сладострастного шепота член к животу подтягивается. А этот идиот блеет что-то про свадьбу, которая аж через месяц будет. Ну, пиздец!
– Кхе-кхе. Мне бы пройти. Всего лишь, – замечаю сухо. Ла-ла-ла бледнеет. Отшатывается в сторону. Не знаю, за каким чертом она решила связать судьбу с этим кретином, но факт – ничего хорошего из этого брака не выйдет. Он ее тупо не вывезет. Впрочем, мое мнение никому не интересно. Да я бы и не стал его никогда озвучивать.
Возвращаюсь к себе. Опять долго стою под душем, с неудовольствием косясь на свой и не думающий опадать член. Ну и чем я в этот момент лучше Тохи? Дерьмо. Мужики – скоты. Вот и все.
Закручиваю краны. Звоню. Разговор затягивается. Выйдя из каюты, узнаю, что Марат с женой отправились на берег рожать. Вместе со всеми жду новостей. Вместе со всеми праздную, когда нам сообщают, что Марат младший родился. Мне так кайфово за друзей. Так радостно, что я позволяю себе два бокала виски вместо привычного одного. Это ошибка, конечно, учитывая то, сколько я не спал, но… Блин, когда еще такой повод будет? От усталости аж шатает. Иду к себе, а у меня в постели Дубина без задних ног дрыхнет. Представляю, как завтра буду его прикалывать. Мол, что ж ты меня не дождался, милая? Посмеиваясь, выхожу. Походу, мне у него ночевать придется. Вот уже пьянь. Толкаю дверь в каюту и укладываюсь в постель.