Глава 1 Слава, богатство, любовь к себе… Чего не может дать карьера модели?

Ты достаточно хороша, чтобы все, чего ты хочешь достичь, стало возможным. Нужно просто выявить свой талант и любимое дело – а потом вложить в него прорву труда.

Один из вопросов, которые постоянно задают мне молодые женщины: «Как мне стать моделью?»

Я никогда не отвечаю на этот вопрос. На свете полно агентов, книг и других источников, более компетентных в профессиональных советах, чем я. Вместо ответа я задаю встречный вопрос:

– Позвольте мне спросить вас вот о чем: вы хотите стать моделью, потому что это поможет вам чувствовать себя красивой, зарабатывать много денег или стать знаменитой?

А потом наступает момент суровой истины, и я добавляю:

– Если да, то ничего подобного не случится.

Я понимаю, что из моих уст это звучит ошеломляюще, а может быть, даже грубо. Да, мне повезло, потому что я, став моделью, получила все это и даже больше. Но слава и в моем случае, и практически во всех остальных – это чистое везение, которому предшествовала бездна упорного труда. Я не шучу. Если бы существовала какая-то формула славы, звездами становилось бы намного больше людей!

Большинство моделей делают свою работу в полной безвестности, как и люди, занимающиеся любой другой деятельностью. Лишь единицы в модельном мире становятся брендовыми именами.

А как же деньги? Зарабатывать много, безусловно, можно – при условии, что ты «то, что надо», а это такая же редкость, как сделать успешную карьеру актрисы или поп-музыканта. (Если же ты именно «то, что надо», научись выгодно вкладывать свои денежки, поскольку «тем, что надо» ты долго не пробудешь.) Гонорары в журналах и модных шоу намного скромнее, чем кажется непосвященным, а многие модели тратят свое время не на оплачиваемую работу, а на блуждания с одного кастинга на другой, где конкуренция настолько свирепа, что тебя с большей вероятностью отвергнут, чем возьмут.

И последнее: насчет красоты. Сколько бы стилистов, визажистов, костюмеров и экспертов по фотошопу ни состояло у тебя в личном штате, работа модели заставляет тебя на полном серьезе чувствовать себя уродиной. Поскольку твоя внешность – это твоя профессия, она же становится легкой добычей критики. Когда ты модель, люди разбирают на косточки любой, даже самый мельчайший аспект твоей внешности. И никаких табу не существует.

Я произношу эту полную суровой истины речь перед всеми девушками, мечтающими о карьере модели, потому что хоть мне и хочется, чтобы они представляли, во что впутываются, мне понятен импульс, стоящий за этим желанием.

Еще до того, как стать «красавицей», я стремилась быть в центре внимания. Черт, да у меня еще молочные зубы не выросли, а я уже упивалась вниманием! По словам моей мамы, я была «яркой» даже во младенчестве. Когда она выкладывала меня на застеленный одеяльцем пол, я поднимала головку и обводила комнату взглядом, полным «достоинства» (опять-таки мамино слово). Я всегда смотрела людям прямо в глаза – даже в два года, когда мы поехали в «Мир Диснея» и я принялась здороваться с каждым встречным. К трем годам я повадилась забираться на кафедру в церкви и читать проповеди в пустом молитвенном зале. Да, я себе очень нравилась. И никакая сцена не была для меня слишком мала. Для демонстрации моего великолепия годился и камин в гостиной.

Когда на свет появились мои младшие сестры, Мэдди и Эбби, я вовлекла их в свои шоу, как только они подросли. Я была не против делиться славой – при условии, что в свете прожекторов останусь самой шумной и самой запоминающейся. Мы все танцевали и пели. Каждое Рождество устраивали для наших родственников шоу талантов. Каков бы ни был повод для выступления, я всегда была и режиссером, и примадонной.

Мы часто переезжали с места на место, поскольку папина работа была связана с маркетингом по базам данных. Мне был всего месяц или два от роду, когда мы перебрались в Атланту, где прожили до моего четырехлетия. Мама была на девятом месяце беременности Мэдисон, когда мы переехали в Нью-Гэмпшир. А Эбби оставалось два месяца до рождения, когда грянул переезд в Конуэй, штат Арканзас. Моя мама, «профессиональная домохозяйка», то и дело оказывалась в новых домах в незнакомых городах, где у нее не было ни единой родной души. В то время как отец ездил по бесконечным рабочим делам, она сидела дома со мной и сестрами.

Теперь, став взрослой, я даже представить себе не могу, через что прошла моя мама. Я впадаю в панику, если не могу заказать еду на дом. Мне страшно даже вообразить, как это – каждый вечер готовить ужин на пятерых. Но в любом месте, будь то Арканзас, Нью-Гэмпшир, Даллас, а потом снова Небраска, она всегда находила возможность создавать домашний уют, наполненный множеством людей, вкусной едой и весельем. Она заводила друзей по соседству или в церкви и всегда готовила дома. Она обожала шум, разговоры, смех и музыку. Наш магнитофон всегда проигрывал записи Эми Грант или Шанайи Твейн. Мы с сестрами придумывали целые танцевальные номера на эти песни и показывали их маме, как настоящее представление.

Только став взрослой, я узнала, что мама вовсе не была в восторге от всех этих бесконечных переездов. Недавно она призналась мне, как тяжело было ей каждый раз заново строить отношения и уклад жизни, от которых не оставалось и следа, как только наступала пора перебираться на новое место. Впрочем, невзирая на грусть от предстоящего расставания со старыми друзьями и опасения не найти новых там, куда мы направлялись на этот раз, нам мама всегда представляла переезды как большое приключение.

– Вы скоро познакомитесь со своей самой-самой новой лучшей подругой, – убеждала она меня и сестер. – Она ждет не дождется знакомства с вами там, где мы будем жить.

– Э-ге-гей! – вопили мы в ответ, прыгая от восторга. Она делала любой переезд волнующим событием для нас, хотя душа ее была полна печали.

Многие люди, которым в детстве пришлось часто переезжать, жалуются, что это было ужасно. Я никогда не ощущала ни тревоги, ни печали, и все это благодаря постоянному присутствию мамы.

Теперь-то я понимаю, что не испытывала беспокойства из-за того, что покидала друзей, очередную школу или свою комнату, потому что мама всегда была рядом. Она всегда поддерживала меня и сестер, хотя и не кидалась хватать на ручки и утешать после любого падения. Вот падения ее ничуточки не волновали; как-то раз я, грохнувшись с велосипеда, пролежала на земле добрых минут пять, то ли действительно рыдая, то ли играя на публику в расчете на то, что мама выбежит из дома с холодным компрессом или еще каким-нибудь спасательным средством. Вот чего она от нас хотела – подниматься и идти дальше, что бы ни случилось. «Чем займемся сегодня? – говаривала она. – Давайте-ка повеселимся!» Это была ее мантра.

Когда мы переехали в Небраску и мне исполнилось двенадцать лет, я впервые задумалась о карьере модели. Мне и прежде говорили, что я хорошенькая, но когда мы жили в Техасе, помню, ворчала про себя: «Не такая уж я и красивая».

Причина, по которой я так думала, не имела ничего общего ни с тем фактом, что я носила очки, ни с тем, что у меня уже начали появляться округлые женские формы. Просто я была не слишком популярна. Как и многие другие молодые девушки, я приравнивала популярность к красоте.

Выше всех на социальной лестнице в Далласе были блондинки с сияющими волосами из богатых семей, стройняшки, одетые в самые модные наряды.

А не крикливые и грудастые темноволосые девицы с бедрами как у двадцатипятилетних.

Так что когда однажды вскоре после переезда в Небраску в торговом центре к нам с папой подошел сотрудник модельного агентства, моему удивлению не было предела. Кларк представился нам в характерной для Среднего Запада дружелюбной манере, сообщив, что он из агентства I & I, базирующегося в Канзас-Сити, штат Миссури, и что он хотел бы поговорить со мной насчет возможности поработать моделью.

Загрузка...