Есенин. Гибель. Графиня ПохабIас - читать онлайн

Осень 1925-го года у Есенина выдалась тяжкой

В каноническом есениноведении принято считать, что в на-чале сентября, в поезде Баку – Москва, Есенина не пустили в ва-гон-ресторан и он поднял шум. Дипкурьер Адольфа Рога сделал ему замечание. В ответ Есенин оскорбил его на национальную тему. И Рога подал в суд.

На самом деле в суд подало Министерство иностранных дел СССР за нападение на дипкурьера – якобы, Есенин рвался к не-му в купе, вовсе не для того, чтобы дать по этой самой морде, а отобрать государственной важности секретную почту.

Поэт Иван Грузинов:

– «1925 год. Осень.

Ранним вечером в моей комнате собрались поэты, издатели и одна московская поэтесса. Человек шесть.

Все пришли случайно».

Дело происходит в Москве,

в Столешником переулке, дом №5 кв. №12.

Это центр, у памятника Юрию Долгорукому (тогда памятника Свободы) – Союз поэтов совсем рядом – удобно

и у Грузинова всегда поэтическая туса.

Он живёт у сестры, которая, то ли сама замужем за работни-ком типографии ОГПУ, то ли муж её там работает – но, скорее все-го, это коммуналка – в ней у сестры с мужем две комнаты, одну из которых отдали Грузинову.

Грузинов:

– «Явился Есенин.

Он был каким-то вялым.

Молча сидел в кресле.

Вид у него был усталый, измученный.

Казалось, он только что пережил неприятные минуты».

А неприятностей у Есенина в ту осень было – немало: народ-ный судья Липкин пытается объединить пять ранних уголовных дел Есенина:

1. дело №1 – от 11/Х-1923 г.

«Дебош, драка, хулиганство в кафе «Стойло Пегаса»

на Тверской ул., 15/IX-23 г.»

2. дело №2 – от 20/I-1924 г.

«Хулиганство в кафе «Домино» на Тверской и буйство

в отделении милиции»

3. дело №3 – от 9 февраля 1924 г. «Скандал в кафе «Стойло Пегаса»

4. дело №4 – от 23 марта 1924 г. «Драка на Тверском буль-варе»

5. дело №5 – от 6 апреля 1924 г. «Дебош и драка в Малом театре».

Эти дела Есенину удалось в своё время с помощью высоких покровителей отложить в долгий ящик.

+

наверняка, судья не прочь добавить ещё и четыре задержа-ния ОГПУ – если все дела дойдут до суда, мало Есенину не бу-дет – даже по году на дело – 10 лет Соловков гарантировано.

+

неприятности личного порядка с женой Софьей Толстой,

которая, кроме рогов с писателем Пильняком и ещё кое-че-го, неумно спасая мужа от уголовного преследования, вовлекла его в сложнейшую политическую интригу с участием главного редактора журнала «Красная Новь» Александра Воронского,

ярого сторонника Троцкого,

посла СССР в Англии Христиана Раковского, тоже троцкиста

и… Дзержинского, в то время уже союзника Сталина —

председателя ОГПУ Раковский с Воронским пытаются втянуть в предсъездовские игры со Сталиным – коммунисты готовятся к XIV-тому съезду партии, на котором Зиновьев с Каменевым

(и Троцкий сам по себе)

решили свалить Сталина.

В итоге – в конце ноября Есенину приходится лечь в платное отделение психиатрической клиники и купить себе спасительный диагноз – Delirium tremens — белая горячка – в народе ласко-во – белочка.

Так проходила осень…

Иван Грузинов:

– «Есенин был недоволен поэтессой: она почему-то ему не нравилась.

Начал по адресу поэтессы говорить колкости…»

Короче – пришёл скандалист Есенин.

Безо всяких паркетных церемоний за новым уголовным де-лом…

Грузинов:

– «Не обижай её, Серёжа! Она – Есенин в юбке, – сказал я.

Есенин замолчал и оставил поэтессу в покое.

Приятели пробыли у меня недолго. Каждый куда-то спешил. Быстро начали расходиться».

То есть – Есенин всех разогнал.

Вот такой вот склочный самодур – на всех кидался.

Но больше всего – на какую-то поэтессу.

Как говорила Марина Цветаева:

Через сто лет сидеть-гадать-вычислять участников той

вечеринки, конечно, бесплодное безумие.

Но попробуем вычислить хотя бы ту несчастную поэтессу…

И ключиком у нас будет редчайшее слово – юбка —

по юбке и попробуем узнать.

Как говорил незабвенный Иван Барков:

Юбок много.

Но юбка писала стихи.

Уже проще.

Поэтесса в юбке – это особая примета,

как поэт в штанах.

К тому же она названа – Есенин в юбке.

Теперь – совсем просто.

Её в те годы называли немного иначе – Барков в юбке.

Что сильно преувеличено.

или вот —

До разухабистых вагин и весёленькой мудистики Баркова с его «Ебихудом» ей, конечно, далековато, но вот этими – Хе-беб-шерчато-шара-шурами – она его явно переплюнула.

И тут – в семенных улюлатя-тючку-жертвоприношениях она Баркова обскакала.

И Грузинову Баркова стало мало и он назвал её – Есенин в юбке.

Что – ещё более преувеличено.

Ну, вылитый Есенин!

Только он с керосиновой лампой на голове ходил,

как Диоген днём с фонарём ходил-искал человека.

А у поэтессы – невыщипанные «веточки растут между бро-вей» и, хорошо бы, ненароком, не выросли усы и борода.

Имя вычислили – Нина Хабиас.

В девичестве Комарова.

В двадцать пятом – тридцать три полных года.

Журналист Эмилий Миндлин – «Необыкновенные собесед-ники»:

– «В 1921-ом году самой приметной, во всяком случае наи-более шумной, из всех посетителей «Домино» была Н. Хабиас-Комарова.

Говорили, будто она из бывших графинь…»

Нет, она не графиня.

Просто – первый раз замужем – за Оболенским.

Князем.

Да и сама – из «бывших».

А «Домино» – это дореволюционное название кафе в Мо-скве, через Тверскую напротив Центрального Телеграфа, кото-рое образовавшийся в 1918 году Союз поэтов (СОПО) арендо-вал у новой власти, назвав «эстрада-столовая при СОПО».

Эмилий Миндлин – «Необыкновенные собеседники»:

– «Хабиас была полной розовощёкой дамой с монгольски-ми чертами лица, зимой в роскошном котиковом манто, летом в режущих глаза пёстрых и дорогих нарядах».

На единственной сохранившейся фотографии Нины Хабиас она не так уж полна и розовощёка. Может, фотография более поздняя.

Но за что Есенин её так?

Ведь не за розовые щёчки и не за графиню – у него и само-го жена графиня.

И не за пёстрые же наряды.

И не за стихи же.

Как говорила всё та же Цветаева:

А и вправду – что она ему сделала?…

Нина Хабиас появилась в Москве летом 1921 года из Ир-кутска и в некоторых интернетных статьях названа провинциал-кой.

Устроилась на работу в ВЧКлб – это тоже Всероссийская Чрезвычайная Комиссия только по ликвидации безграмотности.

В сентябре – она читает стихи со сцены в кафе «Домино»…

Поэт Тарас Мачтет, низкорослый горбун, которого Маяков-ский, со свойственной ему хамоватостью, представил со сце-ны, – «Тарас Мачтэт стихи прочтэт» – «Дневники»:

– «Хабиас, новая поэтесса, читает свои похабные, барков-ские стихи с эстрады….»

Ну а чем ещё может провинциальная поэтесса подивить мос-ковскую революционно-полуголодную, но зажравшуюся эпа-тажными стихами публику – только матом. Ведь не писать же ей, как папа Тараса Мачтета, депрессивные пролетарские песни, вроде «Замучен тяжёлой неволей», которые семьдесят лет угрю-мо пела вся страна.

Поэт Тарас Мачтет – «Дневники»:

– «Шум, гром, крики… милицию даже вводили».

Вот так и завоёвывается Москва.

Стало быть – моралист Есенин рассердился, что поэтесса Шафрана Хебебовна Хабиас ругается матом – и наговорил ей «колкостей».

Так Сергей Александрович и сами были мастер по этой час-ти – большой и малый загибы Петра Великого – около трёхсот слов и морской и казачий загибы знали назубок, и полтора года назад с этой же сцены эстрады-столовой читали:

Вы, любители песенных блох,

Не хотите ли отс… ать у мерина?

(по другой версии – просто вышел и послал публику матом куда подальше)

И тоже был скандал – шум, гам, крики, – Зоофилия!

И тоже вызывали милицию.

И ЧК.

О чём на Лубянке завели уголовное дела №10055.

Оказалось – никакой зоофилии. Просто – парижский поце-луй.

А мерин – это кличка поэта Мариенгофа.

Ну а коль не мат – так что ж так возбудило Есенина в Нине Хабиас?

Что такое «сопо (СОюз ПОэтов) китайскому домику» – не-известно, но это хоть поэтический образ, а вот в какое такое ме-сто «стально и сладчайше давит коленом» Грузинов Иван – тут уже явно какая-то революционная садо-мазо-кама-сутра и но-чи, как повидло.

Но получается – Есенин пришёл в гости к Ивану Грузинову – обхамкал и выпер из дому не просто гостью, а любовницу хозя-зина дома.

Ну, зверь человек – никаких понятий.

Журналист Эмиль Миндлин:

– «В один из вечеров в „Домино“ Хабиас торжественно со-общила мне о сделанном ею сенсационном открытии: её сожи-тель, поэт-имажинист Иван Грузинов, не кто иной, как сам… Ии-сус Христос!»

О как!

Тут не просто – тут небесное.

Духовное сожительство.

Тантрический секс, кундалини-йога и немного спирта с ржа-вой селёдкой.

Умела барышня дурить.

Журналист Эмилий Миндлин – «Необыкновенные собесед-ники»:

– «Говорили, будто она из бывших графинь, называли её «Похабиас».

Она выпустила внецензурное издание книжки стихов с изо-бражением фаллоса на обложке.

Книжка открыто продавалась в кафе «Домино» и пользо-валась невообразимым успехом у московских извозчиков.

Чёрным по белому стихотворными строками были в ней на-печатаны настолько циничные выражения, что даже извозчики не решались читать их вслух».

Вряд ли извозчики покупали стихи.

Тем более, что тираж был конфискован.

Да и весь тиражок-то был всего 100 (сто) экземпляров.

Экземпляр №79 (вписано от руки),

был недавно продан на аукционе за полтора миллиона руб-лей.

(по курсу $ – 35 р.)

Правда, с рукотворным автографом Хабиас.

(последнее слово трудно поддается прочтению – то ли таю, то ли тело)

Через сто лет прапраправнуки тех извозчиков могли бы при-обрести вполне себе машину за тоненькую брошюрку поэтессы Хабиас.

Так что – извозчики подальновиднее, может, и успели купить до конфискации.

Книга, а точнее брошюрка, толщиной в двенадцать страниц, если считать с обложкой, была издана в Петрограде, конце 1921 года, вместе с такой же толщины брошюркой Ивана Грузи-нова с мудрёным названием «Серафические подвески», которая за рукописным номером 40

и тоже с автографом Грузинова, подписанным – «Бутырская т. 1922 год».

продана была тоже за полтора миллиона.

Род Комаровых известен с середины IVIII века,

первый Комаров – Дмитрий N (ум. между 1790 и 1796) в 1774 в составе отряда премьер-майора Михельсона участво-вал в подавлении пугачевского бунта.

После увольнения из армии поселился в своем поместье близ Саратова.

Один из его сыновей – отставной поручик артиллерии Савва Дмитриевич, (р. ок. 1741), выйдя в отставку, приобрел неболь-шое имение и был причислен к дворянству.

А крепостных у него было – аж четыре души.

Потом род Комаровых так разросся, что в 1912-том в Пе-тербурге состоялся… съезд Комаровых

на котором двадцатилетняя Нина несомненно присутствова-ла, но на фото её почему-то нет.

Все мужчины в роду служили по военной части.

Дед Нины Комаровой – генерал, усмирявший мятежных гор-цев на Кавказе, а в русско-турецкую – командовал Кавказской гренадерской дивизией.

Бабушка со стороны отца – дагестанская армянка.

Со стороны матери – Елена Петровна Вениаминова-Стар-кова одна из первых в России женщин врачей.

Отец – Пётр Дмитриевич Комаров, полковник, командир 105-го пехотного Оренбург-ского полка, погиб в 1914-том году в Восточной Пруссии и посмертно произведён в генерал-май-оры.

Стало быть, Нина Хабиас внучка генерала и дочь генерала.

И тётка её – писательница Ольга Форш – в девичестве Ко-марова – тоже замужем за генеральским сыном.

И правильно она не Форш, а фонЪ ФоршЪ.

И никакая Нина Хабиас не провинциалка, как пишут в ин-тернете – родилась она в Москве.

Потом в Петербурге закончила Смольный институт с золотой медалью.

Медаль, правда, ей не дали – в связи с войной медали кон-чились.

Но свидетельство осталось.

Два года проучилась в университете на юрфаке и с началом Первой Мировой ушла на фронт медсестрой.

Три года на войне.

За Веру, Царя и Отечество.

За Россию монархическую.

В гражданскую – она тоже сестра милосердия.

У белых. У Колчака.

Два года.

За Россию республиканскую. Без Царя.

Но в 1919 году с Ниной Комаровой происходит странная ме-таморфоза – она вдруг объявляется в Политотделе 5 Красной армии, в комитете по ликвидации неграмотности и становится не то членом ВКП (б), не то кандидатом в члены.

Согласитесь…

Но, видимо, время было такое – люди ложились спать ли-бералами, просыпались с партбилетом.

И наоборот.

А может – так было выгоднее – проснуться другим чело-веком.

У хабиасоведов нет ясного представления о псевдониме Ха-биас.

И даже непонятно, где ставить ударение.

Скорее всего, на последнем слоге.

По одной из версий, псевдоним связан с популярной доре-люционной детской сказкой писателя и художника Валерия Кар-рика, полурусского, полушотландца, где странного вида «хобiа-сы» приходили по ночам из лесу пугать детей и пожирать стари-ков, пока их не съела охотничья собака.

Однако, приехав летом 1921 года в Москву и устраиваясь на работу в комиссию по ликвидации неграмотности Нина Ха-биас, заполняя в анкете графу «семейное положение», напи-сала – вдова.

И подписалась – Нина Хабiас – Комарова.

Зачем писать в анкете комиссии по ликвидации неграмот-носности литературный псевдоним?

Следующую анкету будет заполнять уже следователь ГПУ.

В середине марта 1922 года Хабиас и Грузинов были арес-тованы за свои тоненькие брошюрочки стихов, отпечатанные в обход установленных советским государством правил.

Тюремное

«ах знаю другую теперь ты

когда я камеру бетон хрящиком бью…»

…носом в сырую тюремную стену, в ожидании срока, или да-же расстрела,

а любимый изменяет…

тоска…

но гражданский муж её Иван Грузинов тоже сидит…

Или не знала…

Ну да это личное.

За брошюрочку со стилизованным фаллосом в сто экземп-ляров, конечно, не расстреляют,

да и не фаллос интересует ГПУ и не обсценные буковки —

кто и где без ведома советской власти отпечатал книгу? —

вот в чём вопрос.

Ну, дадут лет пять Соловков – это ж не контрреволюция, просто бранные слова…

Но Нина свято верит в небесное заступничество своих пред-ков, включая покойного мужа (она же – вдова) —

и следователь с её слов запишет в анкете:

муж – Степан Платонович Оболенский, князь,

командир егерского батальона особого назначения,

начальник мобилизационного отдела при правительстве

Колчака.

Егери – с немецкого – охотники.

И переводя на современный язык – это армейская разведка, спецназ Белой армии.

Вряд ли пылающий симпатиями к большевикам.

И сколько красных головушек успел порубать этот княжина – егерь Оболенский, пока сам не лёг.

То есть – подследственная Комарова честно призналась, что была замужем за лютым врагом советской власти —

а куда ей было деваться – всё равно установят.

Но в 90-тые, воскрешая биографию поэтессы, дотошные ха-биасоведы раскопали:

– «В родословиях князей Оболенских человека с таким именем НЕ НАЙДЕНО.