– Господин полковник, а… – ротмистр Радиевский завис, удивленно хлопая глазами.
– Константин Константинович, у вас телефонная связь с комендантом крепости есть? – задал я вопрос, пытаясь вывести начальника жандармской команды из ступора.
– Нет, – смог односложно ответить ротмистр.
– Тогда попрошу вас отправить к нему посыльного с просьбой прибыть к вам в кабинет как можно быстрее, – видя, что Радиевский все еще неадекватен, подошел к нему ближе. – Константин Константинович, вы меня слышите? С вами все хорошо?
– Господин полковник, все так неожиданно. Вы и в таком виде. А ваш агент сказал, что вы вместе с Маклером пропали, – начал мямлить ротмистр, но потом мотнул головой и, вытянувшись в струнку, четко произнес: – Господин полковник, со мной все в порядке. Что надо делать?!
– Отправьте к Дмитрию Николаевичу посыльного с просьбой срочно прибыть в ваш кабинет. Перед тем как посыльный будет передавать вашу просьбу, пускай он произнесет два слова – код цунами. Вы все поняли, ротмистр?! – я подпустил в голос металл.
– Так точно, господин полковник. Код цунами. После чего попросить прибыть ко мне в кабинет, – уже осмысленно ответил Радиевский.
– Вот и замечательно, Константин Константинович. И еще одна просьба: пускай из караула принесут чего-нибудь поесть. Лучше из их котла. Признаться, я почти двое суток не ел.
– Господин полковник, я сейчас закажу обед из ресторана. Полчаса, и все будет доставлено.
Не надо, Константин Константинович. Ни к чему лишние разговоры о том, что начальник крепостной жандармской команды кормит какого-то китайца обедом из ресторана. А вот солдатской пищей сойдет.
– А вы…
– Да, Константин Константинович, от вас я уйду все тем же китайцем. И о том, что я нашелся, еще пару дней, а может быть и больше, надо будет помолчать.
– Я все понял. Сейчас распоряжусь, – с этими словами ротмистр буквально выбежал из кабинета.
Я же направился к столу, где стояли графин с водой и посуда. Налив стакан, начал цедить воду мелкими глотками, но не выдержал и чуть ли не в один глоток допил. Тут же налил повторно, присел на стул и уже не спеша продолжил наслаждаться такой вкусной жидкостью, как обычная кипяченая вода. Почти двое суток я не только не ел, но и не пил.
Да, это время прошло весело. Баня, пленение, побег. После того как я переоделся в китайца, мы компактной группой двинулись дальше по дворам, переходам Миллионки, два раза через какие-то подвалы пробирались. Пока не попали в опиокурильню. Прошли через зал, где на нарах и лежаках размещались, находясь в нирване, в основной массе азиаты, но заметил и нескольких личностей европейской наружности. Откинув полог, протиснулись через длинный и узкий проход, после чего через скрытую в шкафу дверь оказались в богато обставленной комнате, представляющей собой что-то типа рабочего кабинета.
Двое маньчжуров вышли в другую, нормальную дверь, а тот, который отдавал приказания, снял соломенную шляпу, и я наконец-то смог его рассмотреть. Первое, что бросилось в глаза, его молодость. На первый взгляд, моему спасителю не было и двадцати пяти лет, но жесткий и пронзительный взгляд выдавал человека, который умеет повелевать.
Усмехнувшись, китаец, показав рукой на стулья за столом, произнес:
– Садитесь, господин полковник. Я говорю и понимаю по-русски, но не так хорошо, как по-английски. Представлюсь. Меня зовут Чжан Цзучан, я выходец из Шаньдуня. Четыре года назад в восемнадцать лет в Маньчжурии вступил в отряд хунхузов, которым командовал мой названый брат Чжан Цзолинь. По его приказу перебрался во Владивосток. В одна тысяча девятисотом году при городском полицейском управлении была сформирована китайская полиция из лиц, выбранных для этой цели самими китайскими купцами. Я сначала работал сыщиком в этой полиции, а потом возглавил данное формирование, одновременно следя за порядком в публичных домах, опиокурильнях и игорных притонах, – Чжан хитро улыбнулся. – За это время заработал определенный авторитет, даже несколько раз был отмечен благодарностью полицмейстера Владивостока полковника Андреева.
Китаец, сходив к буфету, вернулся с графином и двумя чашами. Налив в них какой-то напиток темно-бордового цвета, подвинул по столу одну из них мне, а сам с наслаждением начал пить из своей чаши.
– Попробуйте, господин полковник, вам понравится. Это освежающий и успокаивающий напиток из чернослива, – поставив чашу на стол, произнес Чжан.
Я, несмотря на то что пить хотел ужасно, к чаше не притронулся, а продолжил молча смотреть собеседнику в глаза.
– Не доверяете мне? Это правильно. Доверять нельзя никому, даже себе. Дольше проживете, – китаец повернулся кругом, сходил к другому шкафу и вернулся, держа в руках пару футляров, которые положил передо мной.
Взяв тот, что больше, в руки, я с удивлением увидел на нем печать дзянь-дзюня провинции Цзилинь Чан Шуня.
– Во втором футляре письмо от вашей сестры, – невозмутимо произнес Чжан Цзучан. – Их привезли люди моего названого брата с просьбой передать их вам, а также обеспечить вашу безопасность.
– И каким образом они оказались в руках командира отряда хунхузов? – задал я вопрос, удивленный сложившейся ситуацией.
– Чжан Цзолинь уже год как командует большим кавалерийским отрядом в Бэйянской армии. На словах он передал, что футляр с документами необходимо срочно передать российскому императору. А также два слова: «Армия недовольна».
«Вот это дела! Куда же Тифонтай-то влез. Пароль, что мне сказал этот Цзучан, знали только мы вдвоем. Он был на самый крайний случай, для опознания своих. Но футляр-то с печатью Шуня! Неужели Юань Шикай решился на переворот?!» – промелькнуло у меня в голове.
Мои воспоминания прервал Радиевский, который вернулся в кабинет, держа в руках глубокую тарелку какого-то варева и большой кусок хлеба.
«Молодец, не побрезговал сам принести. Ни к чему меня видеть посторонним без шляпы и косы», – подумал я, уплетая за обе щеки наваристый кулеш, в котором даже кусочки мяса попадались.
Только я закончил поздний обед или ужин, как дверь распахнулась, и в помещение буквально ворвался генерал-майор Воронец.
– Где полковник?! Кто передал вам, ротмистр, слова «код цунами»?! – буквально с порога начал басить генерал.
– Ваше превосходительство, я здесь, – произнес, вставая из-за стола.
Воронец недоуменно посмотрел на меня и мотнул головой, будто прогоняя морок.
– Тимофей Васильевич, что вы делаете в таком наряде? Где вы пропадали? Я уже генерал-губернатору доложил и получил от него приказ найти вас живого или мертвого!
Генерал судорожно вздохнул, а я, воспользовавшись паузой, произнес:
– Ваше превосходительство, так сложились обстоятельства. Извините! – Сунув руку в сумку, которая так и висела у меня на боку, достал футляр. – Данные документы необходимо срочно и под усиленной охраной отправить государю. Они должны попасть только в руки императора. Дело повышенной секретности.
Воронец резко выдохнул, подойдя ко мне, взял футляр и внимательно осмотрел его.
– Что в нем? – приглушив свой бас, спросил генерал.
– Не знаю, ваше превосходительство. Но мне дали понять, что документы там очень важные и только для императора.
– А чья печать?
Дзянь-дзюня провинции Цзилинь Чан Шуня. Кстати, ее видеть никто не должен, так что футляр надо скрыть. Константин Константинович, – я повернулся к ротмистру, – у вас есть пакет подходящего размера и сургуч?
Пока ротмистр упаковывал футляр, потом плавил сургуч и ставил свою печать, в кабинете стояла тишина.
– Тимофей Васильевич, может быть, расскажете, что с вами произошло? – нарушил ее генерал.
Пришлось поведать в сжатом виде о своих приключениях.
– Получается, что агент Маклер вас предал, господин полковник. Он жив? – возмущенным голосом спросил ротмистр. – Если жив, то его надо отдать под суд!
– Не судите и не судимы будете, кажется, так сказал Иисус Христос фарисеям. Коллежский секретарь Артемьев Петр Владимирович жив, но здоров относительно. А свое предательство, Константин Константинович, он совершил после того, когда ему в течение суток срезали на спине, плечах, груди небольшими лоскутами около двадцати процентов кожи, а потом начали медленно отрезать по фалангам пальцы на руках. Одну отрежут, прижгут, приведут в сознание, зададут вопрос, если он молчит, то отрежут следующую фалангу. Петр Владимирович сломался на четвертом пальце. Вот такие дела, господа! – я замолчал, вспоминая мою встречу с агентом.
Бледное, осунувшееся лицо, искусанные, покрытые коростой губы, горящие лихорадкой глаза Маклера и его прерывистый шепот: «Я им все рассказал, Тимофей Васильевич! Я не смог больше терпеть эту боль… Я предатель…»
Оказалось, что люди Чжан Цзучана, когда освобождали меня, в соседнем доме, где я видел трупы, обнаружили Артемьева и вывезли его на повозке, которая предназначалась для меня. Поэтому нам и пришлось уходить пешком по второму варианту. Этим поступком Чжан меня вогнал в очень большой долг, который вырос неизмеримо после того, как он передал мне кое-какие списки и поделился информацией.
Вырвавшись из воспоминаний, я посмотрел на генерала и ротмистра, которые – потрясенные моими словами – молча смотрели на меня.
– И где он? – нарушил молчание Воронец.
– В одном из домов Миллионки. Ему там оказали помощь, но мне нужен пенициллин Бутягина для Петра Владимировича. Он есть в местном госпитале? – ответил я.
– Есть, Тимофей Васильевич, – вмешался Радиевский. – Так вы поэтому хотите остаться переодетым китайцем и не афишировать, что нашлись?
Сдал меня ротмистр, сдал по полной. Комендант крепости вскинулся, как боевой конь при звуке полковой трубы.
– Что значит остаться переодетым китайцем?! Тимофей Васильевич, вы даже не понимаете, сколько седых волос в моих остатках шевелюры и бороде добавилось после вашей пропажи. И вы собираетесь вновь встрять в какую-то авантюру, – генерал начал кипеть, а его бас, казалось, начал сотрясать стекла в окнах. – Я этого не допущу, даже если придется выйти напрямую на государя. Вывезем вашего Артемьева в госпиталь, окажем всю необходимую помощь. Подключим для этого полицмейстера города и его китайских полицейских. Они справятся! А вас я больше никуда не отпущу! Мне же голову снимут, если с вами что-то случится! Вы же буквально только что из лап смерти вырвались!
Я смотрел на бушующего генерала и думал о том, что действительно заигрался. Видимо, выбравшись из столицы и почувствовав воздух свободы, решил порезвиться без контроля сверху. А о том, какой я и мои выпускники разведчики, очень точно сказал покойный капитан японского Генерального штаба Наито Тоширо: «В Японии опыт тайной добычи информации и противодействия этому имеет многовековую историю, и не гайдзинам мериться с нами силами на этом поприще».
Не все в книгах и фильмах было правдой. А я, оказалось, как был обычным командиром группы спецназа[2], так им и остался.
– Вы правы, ваше высокопревосходительство, – воспользовавшись паузой в словоизлиянии коменданта крепости, сказал я, – но есть пара проблем.
– Каких? – несколько огорошенный моим согласием, спросил Воронец.
– Перва: кроме меня никто не знает, где находится Артемьев. Вторая… Что вы можете сказать о подполковнике Андрееве и его помощнике коллежском асессоре Шкуркине?
– Что я могу сказать? Подполковник в отставке Андреев Владимир Иванович – старый служака. Несмотря на малое количество подчиненных, как может, пытается организовать порядок в крепости. Претензий к нему нет, – генерал сделал паузу, как бы собираясь с мыслями. Его помощник Шкуркин Павел Васильевич – очень ответственный товарищ. Бывший офицер, был приставом Ольгинского участка, награжден за эту службу орденом Станислава третьей степени. С началом военных действий в Китае был вновь зачислен на военную службу. Участвовал в боях за Пекин, потом был перечислен в запас. В этом году окончил Восточный институт, после чего был назначен на должность помощника полицмейстера Владивостока. Недавно в перестрелке с хунхузами в бухте Холовей на острове Попова получил ранение в руку. Разогнал коррумпированную китайскую полицию. Создал свою. А что-то случилось?
Пришлось рассказать генерал-майору полученную от Цзучана информацию, которая показала его личную заинтересованность в моем освобождении и оказании помощи. В общем, как всегда, все свелось к деньгам.
Ставленник хунхузов Чжан Цзучан, будучи старшим в китайской полиции, занимался поддержанием порядка среди азиатской диаспоры, соответственно, «крышевал» не только официальную торговлю, но и часть криминального бизнеса Владивостока, опираясь на большую группировку хунхузов, которая, несмотря на постоянную ротацию, присутствовала в городе. Разбойникам надо было где-то сбывать добытый грабежами и разбоем товар по хорошим ценам. Да и откупные составляли неплохую сумму ежемесячно.
Три месяца назад по инициативе помощника владивостокского полицмейстера Шкуркина практика назначения китайских полицейских десятниками в помощь местной полиции была изменена. Теперь они не выбирались купцами, а назначались по своему усмотрению Шкуркиным, который фактически осуществлял контроль за жизнью китайского и корейского населения города, оттерев Чжан Цзучана. Во главе китайской полиции им был поставлен китайский подданный Сун Жихио, владелец торговой фирмы «Сан Ши Юн».
Опираясь на силы Владивостокского городского полицейского управления, Павел Васильевич быстро обложил китайских купцов, содержателей банковок, опиекурилен и тайных домов терпимости поборами намного выше, чем те до этого платили Чжан Цзучану и другим представителям хунхузов.
Ранение, которое недавно получил Шкуркин, произошло во время разборок с одной из банд, крышевавшей, говоря языком девяностых в моем прошлом-будущем, один из кварталов Миллионки. Те отказались платить Павлу Васильевичу и покинули бренный мир.
И сегодня вечером коллежский асессор Шкуркин должен был получить ежемесячный платеж от своих крышуемых в размере четырех-пяти тысяч рублей.
Много это или мало? Согласно новым штатам полиции Владивостока, утвержденным в январе этого года, полицмейстер получал три тысячи рублей в год и дополнительно шестьсот рублей на разъезды. Его два помощника получали по две тысячи рублей. Нижние чины, чья численность достигла девяносто девяти человек, – по триста шестьдесят рублей. Девять толмачей с китайского, японского и корейского языков – по двести рублей.
– Боже мой, Павел Васильевич… Как он мог?! А Владимир Иванович тоже в этом участвует?! – задал вопрос потрясенный генерал Воронец.
– По поводу подполковника Андреева у меня информации нет. Но как понимаете, коллежский асессор Шкуркин действует не один. Поэтому доверия к владивостокской полиции у меня нет. А Павла Васильевича желательно взять с поличным. Но не это главное, господа, – я задумался над тем, как довести до присутствующих остальную информацию, которая была, мягко говоря, плохой.
– Давайте, Тимофей Васильевич, добивайте, – мрачно пробасил генерал. – Вы здесь третий день, а у меня уже голова кругом идет!
– По имеющейся в Аналитическом центре информации, в Японии внешней разведкой против России занимаются три ведомства: первое отделение Генерального штаба, третий отдел Морского Генерального штаба и политическая разведка при Министерстве иностранных дел. Представители всех этих служб присутствуют во Владивостоке и работают в полном взаимодействии. Думаю, не надо что-то говорить, чтобы определить, на какую из трех структур работает Каваками Тосицунэ – японский коммерческий агент во Владивостоке, так же как и его секретари Судзуки Еносукэ, Сасаки Сэйго, Исида Торамацу, Иванага Какудзю и Сато Кэсадзо. Еще два года назад, Константин Константинович, в ваше ведомство было направлено указание отслеживать их деятельность. Какие-нибудь успехи есть? – поинтересовался я у ротмистра.
– Нет, господин полковник. Вы же знаете, какой штат в жандармской команде. Мы даже официальный надзор за постоянно проживающими в крепости и ее районе осуществить толком не можем. А о негласной и агентурной работе с моими унтер-офицерами говорить и смысла нет. Они ей просто не обучены, – виновато ответил тот.
– Ваше превосходительство, – выслушав Радиевского, продолжил я, обратившись к генералу, – как вы понимаете, моя авантюра с переодеваниями была вызвана необходимостью незаметно встретиться с агентами. Хотя и с приключениями – информация была получена. Предположительно резидентом от первого отделения Генерального штаба во Владивостоке был Фуццо Хаттори, который организовал в городе школу японской борьбы и сеть публичных домов с гейшами, причем не только во Владивостоке, но и в Порт-Артуре, Харбине, Хабаровске и даже в Чите.
– Не может быть! – не сдержавшись от удивления, воскликнул ротмистр.
– А почему был? – задал конкретный вопрос генерал.
Неделю назад он отбыл в Японию. И, вернее всего, сюда больше не вернется. На смену ему прибыл студент-стажер Токийской коммерческой школы с документами на имя Исидзака Дутомо.
– А вашим агентам можно доверять, Тимофей Васильевич? – тихо пробасил Дмитрий Николаевич.
– По поводу студента, думаю, можно. Господин Артемьев по описанию опознал в нем одного из своих мучителей. Вторым был владелец фотоателье «Японская фотография» на Китайской улице Наито Тоширо, по совместительству капитан японского Генерального штаба. Так он мне представился. К сожалению, покойный Наито, как и специалист по пыткам.
Генерал и ротмистр вновь уставились на меня удивленно-изумленными взглядами: когда я кратко рассказывал о своих приключениях, фамилий я не называл.
– Поэтому первоочередной задачей считаю арест Исидзака Дутомо, против которого есть показания Артемьева. И то, что они с ним сотворили, думаю, даст однозначное решение присяжных и суда, а также обыск в фотоателье. Возможно, еще не поздно, успеем и найдем там улики. Массажиста также надо брать. А вот по остальным пока проблема. Доказательств нет никаких.
– И много остальных? – поинтересовался Воронец.
Я достал из сумки несколько листов бумаги, на которых с классификацией по группам разнес информацию, полученную от Чжан Цзучана, и протянул их коменданту крепости.
Пока Дмитрий Николаевич знакомился с полученными сведениями о японской разведке в крепости, я вспомнил наш разговор с китайским «авторитетом». Он рассказал мне, почему решился на такие действия.
Просьба названого брата, конечно, играла большую роль. Но в большей степени на выбор повлияло то, что у него в «Могиле двадцати тысяч сохранивших верность» остались родители, братья и сестры.
Когда в Люйшуне, или теперь Порт-Артуре, началась резня, Цзучан, будучи тринадцатилетним подростком, смог спрятаться от японских солдат, которые ворвались в их дом. Потом было несколько дней ужаса, когда он пытался выбраться из города. Случайно встретился с двадцатилетним Чжан Цзолинем, который, будучи сиротой, в неудачное время нашел работу в порту и также прятался. Дальше выбирались из города вместе. Оба были ранены, но смогли скрыться.
Цзолинь, пристроив названого брата в семью каких-то своих очень дальних родственников в Мукдене, в которой вырос сам, вступил в один из отрядов китайских солдат, покинувших Люйшунь и начавших партизанскую войну против японцев. По окончании войны патриотический порыв быстро угас, и вчерашние партизаны стали обычной бандой, которую Чжан Цзолинь вскоре возглавил. В общем, определенный счет к японцам у названых братьев имелся. Но вопрос, как у Цзолиня оказался пароль от Тифонтая, оставался открытым.
Между тем генерал, знакомившийся со списком предполагаемых японских шпионов, мрачнел на глазах.
– Неужели это правда, Тимофей Васильевич?! – наконец произнес Воронец.
– Не знаю, ваше превосходительство, но очень похоже. Будем проверять. Точнее, вы будете проверять, – ответил я.
– Господи, здесь даже служанка моей жены есть. Но я думал, что она китаянка.
– Ваше превосходительство, а сколько вы ей платите?
– Десять рублей в месяц на полном коште, плюс одежда за наш счет, – озадаченно ответил генерал.
– Как мне сказали, такие агенты, как ваша служанка, получают двести иен в месяц.
– Боже мой, мне на всю агентурную работу в месяц выделяется триста рублей. А здесь служанка получает больше меня в месяц. Двести иен – это почти двести рублей, – пробормотал ротмистр.
– Да, господа, Япония на шпионскую деятельность денег не жалеет. И еще, в продолжение разговора. Господин Шкуркин неоднократно бывал в школе борьбы Фуццо Хаттори, да и его заведения с гейшами любит посещать.
В кабинете после моих слов возникла звенящая тишина, которую нарушала муха, пытавшаяся пробить своим телом оконное стекло.
– Что будем делать, Тимофей Васильевич? У вас опыта в этих шпионских играх намного больше. Слушаем вас… – тяжело вздохнув, произнес Воронец.
– Нужны люди, ваше превосходительство. Лучше всего из уссурийских казаков.
– У меня вернулась из экспедиции охотничья команда поручика Арсеньева. Владимир Клавдиевич набрал к себе в отряд настоящих сорвиголов. На его счету кроме топографических съемок несколько уничтоженных банд хунхузов. Лучше его команды не найдете.
Фамилия поручика меня зацепила, но почему – не понял.
– Что же, давайте подумаем, как нам провести аресты и обыски. Только сначала надо решить вопрос с отправкой футляра с документами государю, – произнес я.
– Тимофей Васильевич, документы отправим завтра в Хабаровск на поезде. Если даже сегодня задействовать фельдъегерскую службу, мы ничего не выиграем по времени. Поездом будет быстрее.
– Я понял, ваше превосходительство.
– И, господин полковник, не пора ли вам привести себя в порядок. Насколько я знаю, ваша форма находится у Константина Константиновича. А я пока отдам приказ прибыть сюда поручику Арсеньеву.
Тяжело вздохнув, я поднялся из-за стола и, приняв стойку смирно, коротко кивнул головой.
– Господин Исидзака Дутомо, как видите, следственное действие по опознанию вас, как одного из группы подданных японского императора, пытавших господина Артемьева, служащего кабинета его величества Николая Второго, прошло не в вашу пользу. Коллежский секретарь вас уверенно опознал. Поверьте, для суда присяжных его показаний будет достаточно, чтобы осудить вас к смертной казни через повешение, – произнес по-русски я и отметил, как дрогнули веки японского шпиона.
– Я являюсь подданным микадо и не подлежу вашему суду, – твердо ответил тот.
– Ошибаетесь, господин Исидзака. Изменения в законодательстве Российской империи позволяют привлечь вас к уголовному преследованию по статье «Шпионаж». Вам еще повезло, что во Владивостокской крепости не объявлено военное положение. Иначе вы бы уже болтались в петле по приговору военно-полевого суда, – веско произнес я.
– Неужели вы думаете, что я буду сотрудничать с вами? – с усмешкой произнес Дутомо.
– Ну что вы! Я так плохо об офицерах японского Генерального штаба не думаю. Вы, вернее всего, из какого-нибудь самурайского рода, для которого понятия честь и преданность являются не просто словами. Как мне сказал один из ваших подчиненных, капитан Наито: «Вы умрете». Но, в отличие от него, я могу вам предложить умереть как офицеру, будучи расстрелянным, либо… – я замолчал, вспомнив Артемьева.
В эту ночь во Владике силами охотничьей команды Арсеньева и жандармской крепостной команды было проведено несколько операций. Задержали Шкуркина при передаче ему денег, Исидзака Дутомо, массажиста, который и не думал покидать город.
Взяли японского коммивояжера с документами на имя Иванага Какудзю, который, вернее всего, проходил по третьему отделу Морского Генерального штаба, и еще несколько лиц из списка, надеясь получить от них информацию после ареста.
Не все задержания прошли спокойно. Двое казаков из отряда Арсеньева были ранены, причем один тяжело. Особенно было обидно, что это произошло при аресте служанки коменданта крепости. Судя по всему, девушка была из самурайского рода, так называемая онна-бугэйся. Заколками в своей прическе она воспользовалась на все сто процентов.
В общем, перевезенный во владивостокский госпиталь Артемьев (благо Арсеньев очень неплохо ориентировался в Миллионке, а с Цзучаном мы обговорили вариант, что могу прийти и не я) был плох. И больше в моральном плане.
– Тимофей Васильевич, зачем все это! Я же предатель! Мне лучше умереть! Я под суд не пойду!
– Петр Владимирович, дорогой мой, о каком суде вы говорите. Выбросьте эти глупости из головы. Да, мы проиграли определенный этап в тайной войне, но поверьте, к вам никаких претензий нет. Я даже не знаю, как бы я повел себя на вашем месте. Не уверен, что выдержал бы столько же, сколько и вы.