– Господа, я ещё раз поднимаю этот бокал за наших спасителей, за доблестных офицеров кайзерлихмарине. За вас, господа! – Вогак с бледным лицом отсалютовал бокалом с коньяком двум германским морским офицерам, сидящим за столом, и выпил.
Я, Панфёров и Селезнёв, встав, поддержали генерала. Командир бронепалубного крейсера «Нимфе» фрегаттен-капитан барон Клейст и командир истребителя «Таку» капитан-лейтенант фон Шварценберг также поднялись на ноги и, коротким кивком поприветствовав тост Константина Ипполитовича, медленно вдохнули пары коньяка и браво опрокинули бокалы.
Я выпил не знаю уж какой по счёту бокал под тосты за наших спасителей, но алкоголь не брал абсолютно. Видимо, нервная система от всего пережитого всего лишь несколько часов назад до сих пор впрыскивала в кровь адреналин в больших количествах, при этом её ещё и коньяк подстёгивал.
Да, появление германских кораблей и их действия спасли наш корабль от верной смерти. Когда японские истребители отвалили в сторону, мы, дойдя до германского крейсера, попросили у немцев два часа на ремонт, для чего надо было лечь в дрейф, либо принять на борт дипмиссию российского императора и доставить её в Тонгу.
Фрегаттен-капитан барон Клейст пошёл нам навстречу, и «Нимфе» вместе с «Таку» легли в дрейф, прикрывая наш миноносец с двух сторон. Японские истребители, развернувшись, прошли мимо тройки лежавших в дрейфе кораблей, но атаковать под нацеленными стволами 105-миллиметровых орудий, способных выпустить до пятнадцати снарядов в минуту, не рискнули и вскоре скрылись за горизонтом.
Два часа прошли быстро. Под руководством стармеха Зверева, непонятно как остававшегося на ногах, тело кондуктора Васильева сняли с паропровода, который на скорую руку залатали с помощью хомутов, устранили другие повреждения, какие были в силах исправить за это короткое время.
Потом весь экипаж собрался на палубе. Морю предали тело спасшего корабль кондуктора Васильева Владимира Ивановича и ещё девяти погибших моряков. Решение похоронить в море павших в бою приняли сообща.
Как сказал генерал Вогак, христианское кладбище в Тонгу постоянно подвергается разорению со стороны китайцев, и лучше похоронить моряков по морскому обычаю. Так Бохайское море стало местом захоронения ещё десяти русских моряков.
Кроме десяти погибших ещё тринадцать человек было ранено. Среди них оказался и генерал Вогак. Осколок снаряда, непонятно как залетевший в помещение, где он находился, вспорол Константину Ипполитовичу плечо. Слава богу, рана была небольшой, и до того момента, когда ему смогли оказать помощь, кровотечение уже остановилось благодаря платку, который Вогак наложил на рану под мундиром.
Командир «Нимфе», узнав, что одним из представителей дипмиссии является раненый генерал, прибыл на борт «Лейтенанта Буракова» вместе с врачом и парой санитаров крейсера.
После оказания помощи раненым барон остался на похоронах. Был шокирован, узнав про подвиг кондуктора Васильева. В результате все раненые, включая Константина Ипполитовича, были переправлены на германский крейсер. Фрегаттен-капитан клятвенно пообещал, что всем раненым будет оказан достойный уход и на корабле, и, когда крейсер вернётся в Циндао, в германском госпитале. После завершения лечения русские моряки будут переправлены в Российскую империю.
Закончив со всеми хлопотами, корабли на десяти узлах пошли к устью реки Пейхо к фортам крепости Дагу. В Чжилийском заливе барон Клейст вместе с генералом Вогаком перешли на борт «Таку», и два миноносца спокойно поднялись по реке до города Тонгу, откуда ранним утром на поезде я и Константин Ипполитович должны были отправиться до Тяньцзиня, а командир «Нимфе», как выяснилось, до Пекина, выполняя какую-то свою миссию.
Ожидая поезд, оккупировали небольшой кабинет ресторана при гостинице европейского типа, где остановились до утра, и вот уже час чествовали своих спасителей. Времени у нас было вагон и маленькая тележка.
– Господа, я хочу поднять этот бокал за мужество русских моряков. Сегодня я стал свидетелем подвига Российского императорского флота. Один миноносец принял бой против трёх и потопил один из них. А то, что совершил ваш кондуктор Васильев, – это, это… Я не могу подобрать слов. Подвиг?! Но этого слова слишком мало. Не знаю, смог бы кто-то из матросов кайзерлихмарине повторить такое. Я буду писать кайзеру с просьбой наградить этого храброго и самоотверженного матроса. Теперь я понимаю, как вы одерживаете одну за другой победы на море в битвах с японцами. За ваше мужество! – прервал мои воспоминания барон Клейст, который, закончив говорить очередной ответный тост, чисто по-русски махнул бокал, будто это не благородный коньяк, а водка или шнапс. По-русски он, кстати, говорил, как на родном.
За такой тост все дружно поднялись и выпили. Приземлившись за стол, в молчании закусили, делая перерыв между возлияниями, чему я был откровенно рад. Офицеры Российского императорского флота и кайзерлихмарине оказались достойны друг друга в принятии на грудь больших количеств благородного напитка. Я хоть и был пока трезв из-за взбудораженной нервной системы, но прекрасно осознавал, что мне с моряками не тягаться. Да и за Вогака несколько переживал, здоровым он отнюдь не выглядел. Ушибленные рёбра в тугой перевязке, раненое плечо, но Константин Ипполитович держался молодцом, несмотря на бледный вид.
– Тимофей Васильевич, а вы обещали песню, – нарушил невольно возникшее молчание кап-два Панфёров, положив нож и вилку.
– Константин Александрович, уместно ли сейчас будет петь? – попытался я отбрехаться.
– Что за песня? – поинтересовался Вогак.
– Ваше превосходительство, полковник Аленин-Зейский перед началом боя с японцами пообещал мне исполнить песню, посвящённую морякам, ничуть не хуже песни про подвиг «Варяга».
– О-о-о… Крейсер «Варяг»! Мозампо! Мы слышали о том бое! Это гроссен виктория! – вмешался в разговор фон Шварценберг, который на русском языке говорил значительно хуже командира крейсера, но всё понимал хорошо.
– А что, уже и про этот бой сложена песня? – поинтересовался барон Клейст.
– Да, господин фрегаттен-капитан. И с нами за столом сидит её автор. – Панфёров головой показал, кто является этим автором.
– Тимофей Васильевич, просим, – попросил, как приказал, генерал Вогак.
– Господа, но без музыкального сопровождения как-то…
– Я об этом позаботился. Старший инженер-механик Зверев любит исполнять романсы под гитару. Так что… – Константин Александрович поднялся из-за стола, сходил в угол кабинета и вернулся назад с гитарой. – Насколько мне известно, вы на этом инструменте музицируете. Начните, пожалуйста, с «Варяга».
Дальше отказываться становилось неудобным, поэтому, взяв гитару и чуть подправив её под себя, как и просили, начал с песни о подвиге русского крейсера. Вскоре ко мне присоединились Панфёров и Селезнёв. Получилось, может быть, и не так музыкально, но зато очень душевно, даже наших германских друзей пробрало.
– Превосходно, – произнёс командир «Нимфе» и захлопал в ладоши, к нему присоединился фон Шварценберг.
– Кстати, господин фрегаттен-капитан, Константин Александрович и Семён Владимирович были участниками той битвы, – произнёс я, переводя стрелки.
Этот манёвр, пока Панфёров и Селезнёв рассказывали о морском бое на рейде Мозампо, оттянул исполнение песни на десять минут, и за это время я на скорую руку изменил пару строк, приводя песню к современной обстановке.
По окончании рассказа все дружно выпили за «Варяг» и его подвиг. Тут принесли горячее, и все быстренько приступили к его уничтожению. Всё-таки под лёгкую закуску выпито было прилично.
– Тимофей Васильевич, первый голод утолили и теперь ждём песню, которую вы обещали Константину Александровичу, – улыбаясь, произнёс Вогак, щёки которого от коньяка и горячей пищи разрумянились.
Понимая, что дальше отвертеться не удастся, я взял первые аккорды, а потом запел:
Прощайте, Артурские горы!
На подвиг Отчизна зовет.
Мы вышли в открытое море,
В суровый и дальний поход.
А волны и стонут, и плачут,
И плещут на борт корабля…
Растаял вдали полуостров Тигровый,
Теперь это наша земля.
Я пел, а перед глазами вставали картинки недавнего боя, лицо деда, кадры из военно-морской хроники про Великую Отечественную войну. Возникло чувство какого-то единения тех и сегодняшних событий. Всё течёт, меняется, а мужество и бесстрашие русских моряков остаётся неизменным.
Корабль мой упрямо качает
Крутая морская волна,
Поднимет и снова бросает
В кипящую бездну она.
Обратно вернусь я не скоро,
Но хватит для битвы огня…
Я знаю, друзья, что не жить мне без моря,
Как море мертво без меня.
«Извините, авторы этой песни, не помню кто вы, но сейчас она нужна в этом мире. Пусть она станет гимном Тихоокеанской эскадры. Им ещё тащить и тащить на себе все тяготы этой войны», – промелькнуло в мыслях.
Нелегкой походкой матросской
Иду я навстречу врагам,
А после с победой геройской
К скалистым вернусь берегам.
Хоть волны и стонут, и плачут,
И плещут на борт корабля,
Но встретит героев-артурцев с поклоном
Российская наша земля!
Я закончил песню, и в кабинете наступила тишина.
– Дал же Бог вам талант, Тимофей Васильевич, – растроганно произнёс Вогак, смахнув слезы, появившиеся в уголках глаз.
– «Я знаю, друзья, что не жить мне без моря, как море мертво без меня». Будто бы про меня, – произнёс Панфёров, часто моргая заблестевшими глазами.
– Вы уже считаете Порт-Артур своей землёй? – вопрос Клейста вернул меня на грешную землю.
Я посмотрел в трезвые глаза фрегаттен-капитана и задумался, что же ответить, но тут мичман Селезнёв с каким-то юношеским максимализмом и задором произнёс:
– Как сказал император Николай Первый: «Где раз поднят русский флаг, он уже спускаться не должен!» Эта фраза выбита на памятнике адмиралу Невельскому во Владивостоке.
Барон вежливо улыбнулся, а я бросил быстрый взгляд на Вогака. Тот на мгновение закрыл глаза, как бы призывая к спокойствию.
Слава Богу, в этот момент за стеной кабинета шум общего зала ресторана значительно усилился и перерос в гвалт.
– Что-то случилось?! – несколько обеспокоенно произнёс барон Клейст.
– Насколько я услышал и смог разобрать, в Бомбее потоплены английские корабли… – Вогак прислушался, но ор стоял такой, что разобрать отдельные слова не получалось. – Тимофей Васильевич, вы же говорите по-китайски, не узнаете, что же произошло?!
Я, утвердительно кивнув, вышел из кабинета и вскоре вернулся назад со срочным вечерним выпуском местной газеты. Оказывается, продавец газет как-то просочился в зал ресторана, надеясь на более состоятельную публику, и начал громко рекламировать последнюю газетную новость, а она была действительно сногсшибательной, поэтому и реакция посетителей была столь бурной.
– Ваше превосходительство, извините, но с чтением китайских газет у меня проблемы, не так уж и хорошо я знаю их письменность. Как бы не переврать новость, – произнёс я, передавая газету Вогаку.
– Так, посмотрим, что здесь у нас, – генерал развернул газету, быстро пробежал колонки иероглифов и помотал головой. – Однако, господа, вот это новость!
Все присутствующие за столом замерли, ожидая продолжения.
– В порту Бомбея состоялась передача шести английских броненосцев типа «Канопус» и четырех броненосных крейсеров типа «Дрейк» Японской империи. Вчера вечером над английским кораблями взвились флаги Страны восходящего солнца, а ночью они были атакованы на рейде небольшими миноносками, принадлежность которых к какому-то государству не установлена, но предположительно это были русские. Больше просто некому, – генерал усмехнулся. – Отличный аргумент для газеты!
– А какие результаты атаки?! – перебил генерала мичман Селезнёв и тут же, смутившись, покраснел. – Извините, ваше превосходительство!
– Да бог с вами, Семён Владимирович. А результаты просто потрясающие, господа. Британский или Японский флот потерял три броненосца типа «Канопус» и три броненосных крейсера типа «Дрейк». – Вогак замолчал, а потом с улыбкой продолжил: – Семён Владимирович, руку менять не будем. Разлейте-ка нам по бокалам коньяка. Такую новость надо отметить!
Несколько пришибленные озвученной информацией, все присутствующие за столом молча смотрели на то, как раскрасневшийся мичман наполняет бокалы.
– Ваше превосходительство, а потери среди миноносок есть? – нарушил я молчание.
Генерал вновь заскользил глазами по столбцам текста, и постепенно довольная улыбка исчезла с его лица.
– Пишут, что две миноноски потоплены, а одна была повреждена, но сумела вырваться с рейда, – тихо произнёс Вогак.
– Это, как и в Мозампо, вновь отличились ваши новейшие быстроходные торпедные катера, ваше превосходительство? – задал вопрос фрегаттен-капитан.
«Ни хрена себе, насколько этот барон Клейст в курсе про нашу торпедоносную вундервафлю. Термин ”торпедные катера” используется в довольно-таки узком кругу. Течёт где-то, течёт! Официально – это малый миноносец проекта ”Барракуда”. Название такое было выбрано из-за того, что обычно барракуды подстерегают свою жертву в засаде, но довольно часто небольшими группами они нападают на косяки рыб, атакуя их на большой скорости, на ходу отхватывая куски плоти мощными челюстями. Символично так назвал… – Я мысленно покачал головой. – Надо будет Лаврова и Едрихина напрячь. Откуда-то информация по ”Барракудам” к германцам ушла! Вернее всего, из Порт-Артура».
– Господин барон, в газете написано, что английские, точнее, уже японские корабли в порту Бомбея атаковали малые миноноски неизвестного государства, – Вогак обаятельно улыбнулся. – Насколько мне известно, в Порт-Артуре есть несколько малых миноносцев, но они предназначены для охраны береговой зоны и неспособны уходить далеко в море. Я не ошибаюсь, Константин Александрович?!
Этот полувопрос-полуутверждение был задан капитану второго ранга Панфёрову.
– Насколько я знаю, наши «Барракуды» имеют дальность хода не больше четырёхсот миль, да и волну держат слабо. Как они могли оказаться в порту Бомбея, даже представить себе не могу, – как можно честнее произнёс командир «Буракова».
Фрегаттен-капитан понимающе улыбнулся, а потом поднялся с бокалом в руке и произнёс:
– Выпьем за очередную победу русского флота! Хорошо, что у Германии есть такой союзник! Прозит!
– Приказываю к боевой операции приступить! – Кононов осмотрел стоящую перед ним в кают-компании восьмёрку боевых пловцов, которые должны были отправиться на задание. – Храни вас Господь, господа! Удачи вам всем!
– Служу Престолу и Отечеству! – дружно рявкнули офицеры и кондуктора.
На этом уже сложившаяся традиция последнего инструктажа и начала боевой операции завершилась, и боевые пловцы через сокрытый в полу люк начали спускаться из кают-компании в трюм. Для этого было необходимо, нажав небольшой рычаг, запустить механизм, отодвигающий в сторону роскошный буфет с посудой и напитками, за которым скрывался лаз и проходы к двум шлюзовым камерам.
Кононов, проводив бойцов и вернув буфет на место, по привычке повернулся к красному углу, где на российских кораблях располагался иконостас, мысленно чертыхнулся и помотал головой.
На «Олимпии» – судне Национального географического общества САСШ – православного углового иконостаса не могло быть по определению. Весь экипаж был проинструктирован, что при посторонних креститься надо слева направо, и в кают-компании теперь висело на стене только распятие.
«Олимпия», бывший «Марсель», прибыла в порт Бомбей ещё три дня назад и встала на внешнем рейде. Цель визита для местной таможни – закупка продуктов, ремонтные работы и отдых экипажа после длительного перехода.
«Рион» с шестью торпедными катерами на борту – всё-таки рискнули взять их по максимуму – дрейфовал в Аравийском море милях в пятидесяти от бухты Бомбей, ожидая приказа с «Олимпии».
При вылазке в город небольшой группой офицеров, прекрасно говорящих по-английски, установили, что два парохода со сменными японскими экипажами на английские броненосцы уже в порту, а прибытие английских кораблей ожидается со дня на день.
Какой же шок испытала вся команда «Олимпии», когда в бомбейскую бухту на следующий день вошли шесть английских броненосцев типа «Канопус» и четыре броненосных крейсера типа «Дрейк».
– Откуда их столько, Антон Алексеевич? – тихо спросил Кононова командир шхуны Палецкий.
– Сам не ожидал. По предварительным данным должны были прийти два броненосца типа «Маджестик», а тут их… – командир корабля и командир боевых пловцов стояли на полубаке шхуны и, рассматривая в бинокли постановку на якоря английских боевых кораблей, тихо обсуждали сложившуюся обстановку.
А она была отнюдь не радостной. С таким количеством противника встретиться не предполагал никто. По своей мощи пришедшая эскадра лишь чуть-чуть уступала нашей Тихоокеанской, включая все её оставшиеся на плаву корабли и в Порт-Артуре, и во Владивостоке.
– Что будем делать, господа? – задал вопрос Кононов, собрав вечером в кают-компании боевых пловцов. – Кораблей противника слишком много.
В помещении наступила тишина. Офицеры и кондуктора молча переглядывались между собой.
– Я думаю, надо подождать. Атаковать броненосцы и крейсера, когда они под английским флагом, – это открытое объявление войны Британии, – задумчиво произнёс Ризнич. – Мы же планировали, что англичане передадут два броненосца японцам и только после этого минировать их. Отряд торпедных катеров капитана второго ранга Колчака был нужен только для прикрытия наших действий. Здесь же пока не ясно, что англичане предпримут. Если они корабли передадут Японии вместе с экипажами-добровольцами и на них поднимут флаги Страны восходящего солнца, то надо атаковать в любом случае, иначе нашим будет тяжело воевать с такой армадой.
– Кто ещё выскажется? – задал вопрос Анатолий Алексеевич, когда его заместитель умолк, а желающих продолжить дискуссию больше не нашлось.
– Я согласен с Иваном Ивановичем, – произнёс кап-два Завойко.
– Я также согласен, – поддержал друга Миронов.
Остальные офицеры и кондуктора молча кивнули.
– Что же, господа, тогда ждём и изучаем, как англичане организуют боевое дежурство. Минировать будем только те корабли, над которыми поднимется флаг Японской империи, – подвёл итоги совещания Кононов.
Эти воспоминания пронеслись в голове командира боевых пловцов, пока он поднимался на палубу шхуны.
Англичане передали сегодня все корабли Японской империи. Пять часов назад под торжественные марши, раздающиеся с флагманского броненосца «Вендженс», на всех английских броненосцах и крейсерах «Юнион Джек» был спущен, а его заменил флаг Японии.
До этого с берега на корабли были доставлены небольшие группы японских моряков. Видимо, два неполных экипажа, которые должны были довести до Японии два «Маджестика», поделили на десять кораблей. Но английские моряки на берег не сошли, все остались на борту.
Мало того, на флагмане остался развеваться штандарт главнокомандующего британского Средиземноморского флота адмирала Джона Арбетнота Фишера, знаменитого Джеки. Видимо, не удержался 1-й барон Фишер оф Кильверстоун, чтобы не попробовать свои силы в настоящем бою и утереть нос морским лордам, доказав, что главным условием победы в войне является полное уничтожение неприятельского флота в генеральном сражении линейных кораблей.
Поэтому броненосец «Вендженс» был выбран первой целью для минирования. Как инструктировал полковник Аленин-Зейский, флагман является приоритетной целью. На нём кроме командующего эскадрой находится его штаб из флагманских офицеров, и они составляют, можно сказать, «мозги и нервную систему» вражеского подразделения. Уничтожь их, и тело не будет знать, что делать.
С учётом расстановки англо-японских кораблей на рейде ещё целями для «Посейдонов» были выбраны броненосцы «Глори» и «Канопус», плюс броненосный крейсер «Гуд Хоуп».
Колчаку ушла шифротелеграмма с приказом только обозначить атаку торпедными катерами, появившись на рейде, так как противоминное дежурство англичане несли исправно и в дневное, и в ночное время. Поэтому реальная атака была бы просто самоубийственной против такого количества вражеской артиллерии.
Адмирал Фишер был действительно грамотным флотоводцем. Со слов Ермака, Кононов знал, что именно Джеки продавил строительство подводных лодок в Англии. Именно он разрабатывал меры противодействия атакам как надводным, так и подводным миноносцам. Поэтому расстановка кораблей на рейде позволяла англичанам вести огонь, прикрывая друг друга.
Кононов поднялся на полубак, посмотрел на небо, где висела россыпь звёзд, и перевёл взгляд на «Вендженс», который ушли минировать Ризнич и Белов.
«Да, ночное минирование – та ещё нервотрёпка. Темнота чуть ли не полная. Всё, на что ты можешь надеяться под водой на глубине в десять саженей – это приборы ”Посейдона” с фосфорной подсветкой. Идёшь по азимуту и отсчитываешь про себя время, прикидывая, сколько осталось до цели. Да ещё и силу течений надо учитывать. Лишь бы в противоминную сеть не влететь», – такие мысли крутились в голове кап-два Ризнича, когда он, изменив положение рулей, направил минодоставщик поближе к поверхности.
Через минуту Иван Иванович почувствовал, как его по баллону ребризера два раза стукнул напарник, сигнализируя «Стоп».
Ризнич тут же выключил двигатель минодоставщика. Чувству опасности Белова, или чуйке, цитируя Аленина-Зейского, Ризнич доверял полностью. Уже не раз и не два кап-два был обязан жизнью кондуктору.
Каково же было удивление Иван Ивановича, когда, почти потеряв скорость, нос «Посейдона» упёрся в противоминную сеть. Каким образом Кирилл смог почувствовать её приближение, Ризнич не мог себе объяснить абсолютно никак. Это было чем-то сверхъестественным. По его-то расчётам до цели оставалась ещё минута хода, и он собирался выключить двигатель через сорок секунд.
Медленная продувка балластной системы – и минодоставщик застыл в воде с нулевой плавучестью. Белов отсоединился от баллона с кислородом доставщика, перешёл на ребризер, надел ласты и направился к сети со специальными ножницами по металлу.
При планировании этой операции было учтено, что англичане используют усовершенствованные противоминные сети фирмы Bullvant, которые выставлялись всего лишь в пяти метрах от борта корабля в отличие от десяти-двенадцати, как это было раньше, поэтому было решено защиту прорезать. Слишком высока вероятность в полной темноте запутаться «Посейдоном» в этих сетях при подныривании. Тем более, как было известно из разведданных, на этих сетях использовали оцинкованный провод диаметром всего 1,8 миллиметра. Для спецножниц – это как бумага.
Отверстие прорезано, и началось мучение по установке трех мин практически в полной темноте, буквально на ощупь. Наконец-то эта адская работа закончена, развернув минодоставщик от сети, отцепив ласты, Ризнич и Белов взобрались на свою железную рыбину.
Иван Иванович отрегулировал плавучесть «Посейдона» и запустил двигатель. Потихоньку расстояние между боевыми пловцами и заминированным английским, или теперь уже японским, флагманом начало увеличиваться.
«Уже второй британский флагман минирую. Интересно, когда-нибудь я смогу об этом рассказать?» – успел довольно подумать Ризнич, когда за спиной вспыхнул огненный шар, и взрывная волна, гоня перед собой обрывки противоминной сети, догнала небольшой подводный доставщик, исковеркала его вместе с телами людей и помчалась дальше.
Когда рядом с кормой англо-японского флагмана раздался взрыв, Кононов несколько секунд простоял в каком-то столбняке, из которого его вывели корабельные ревуны боевых кораблей. На английской эскадре сыграли тревогу, по морской поверхности забегали лучи прожекторов, то и дело выхватывая из темноты силуэты судов. Через какое-то время лучи двух прожекторов скрестились на корме «Вендженса», которая значительно провалилась в воду.
– Что это было, Анатолий Алексеевич? – спросил Кононова командир шхуны Палецкий, когда тот решительным шагом зашёл в рубку, освещённую дежурным светильником в виде «летучей мыши».
Командир боевых пловцов достал часы, откинул крышку, рассмотрел циферблат, поднеся его к лампе. Положив часы в карман, задумался, а потом произнёс:
– Вернее всего, Антон Сергевич, неправильно сработал часовой механизм взрывателя одной из мин. По времени заряды должны взорваться через два часа пятьдесят минут. А тут рвануло через десять минут после установки взрывателя. Какая-то неисправность.
– А Ризнич и Белов?
Кононов снял панаму и перекрестился.
– Будем надеяться на лучшее. Пойду пловцов встречать, надеюсь, что все уцелели.
– А как же атака отряда Колчака?
– До неё ещё почти три часа. Подождём, посмотрим, что на рейде твориться будет. В атаку им соваться точно нельзя. Только мелькнуть, выпустить торпеды и исчезнуть. А дальше пускай гадают, кто и как потопил, почему противоминные сети не сработали!
Командир «Риона» капитан второго ранга Троян смотрел, как в предрассветных сумерках к кораблю на малом ходу подходит чудом державшийся на воде торпедный катер лейтенанта Вердеревского. На поверхности он оставался, наверное, только потому, что был сделан из дерева. Будь из железа, давно бы пошёл ко дну.
Десять минут назад на палубу подняли третий из вернувшихся относительно целыми катеров. Ждали только Вердеревского, надеясь, что он сможет дойти. Попытка найти в темноте, после того как его «Барракуда» вырвалась с рейда, не увенчалась успехом. Только короткие шифрограммы в одно слово «иду» говорили, что Роман Николаевич и его экипаж жив и следует к кораблю-матке.
А вот две «Барракуды» – лейтенанта барона Косинского и лейтенанта Бек-Джевагирова – уже никогда назад не вернутся. Их могилой стали воды бухты Бомбей. Особенно обидно, что на катере Косинского в этот рейд ушёл капитан второго ранга Колчак, чтобы на месте сориентироваться, как действовать.
Преждевременный взрыв одной из мин, да ещё под флагманом, ставил под угрозу раскрытия действия боевых пловцов, и их надо было прикрыть. Такое эффективное оружие должно появиться у наших противников как можно позже.
Вот и устроил Александр Васильевич самоубийственную атаку двумя волнами по три катера на два ближайших к выходу из бухты англо-японских броненосных крейсера. Из первой волны две «Барракуды» погибли, но прорвали торпедами противоминные сети, а вторая волна катеров выпустила по две торпеды с предельной дистанции, но и тех, что попали, хватило, чтобы пустить на дно «Левиафана» и «Дрейка». А остальные мины пловцов сработали надёжно и утопили броненосцы «Вендженс», «Глори» и «Канопус», плюс броненосный крейсер «Гуд Хоуп».
«Невероятная победа, но почему так на душе тошно», – подумал Троян, подходя к шторм-трапу, по которому на «Рион» уже поднимался экипаж последней уцелевшей «Барракуды».