20 Что же представляет собой фактор, создающий проекции? На Востоке его называют «пряхой»[4] – Maya, своим танцем порождающей иллюзию. Даже если бы мы ничего не знали о ней из символики сновидений, этот намек с Востока навел бы нас на верный след: окутывающий, всеобъемлющий и поглощающий элемент явно указывает на мать[5], то есть на отношение сына к реальной матери, к ее имаго, и к женщине, которая должна стать для него матерью. Его Эрос пассивен как у ребенка: он надеется быть пойманным, втянутым внутрь, окутанным и поглощенным. В действительности он стремится в защищающий, питающий, зачарованный круг матери, к состоянию младенца, избавленного от всех треволнений, в котором внешний мир заботливо склоняется над ним и даже вынуждает испытывать счастье. Неудивительно, что реальный мир исчезает из поля зрения!
21 Если эта ситуация драматизируется (а бессознательное, как правило, драматизирует ее), то на психологической сцене появляется человек, живущий регрессивно, стремящийся вернуться в детство, к матери, бегущий от холодного жестокого мира, который его не понимает. Нередко рядом с ним появляется и мать, которая, по всей видимости, отнюдь не заинтересована в том, чтобы ее сын стал мужчиной, но которая, прилагая неустанные и самоотверженные усилия, не пренебрегает ничем, что может помешать ему повзрослеть и жениться. Мы видим тайный сговор между матерью и сыном, в рамках которого один помогает другому обмануть жизнь.
22 На ком же лежит основная вина – на матери или сыне? Вероятно, на обоих. Неудовлетворенную тоску сына по жизни и миру следует принимать всерьез. Он жаждет соприкоснуться с реальностью, заключить в объятия землю и заставить поле мира приносить плоды. Однако он предпринимает лишь несколько судорожных попыток, ибо и его инициатива, и стойкость подорваны тайной памятью о том, что мир и счастье можно получить как подарок от матери. Тот фрагмент мира, с которым он, как всякий человек, вынужден сталкиваться снова и снова, всегда оказывается для него не тем, поскольку не дается ему в руки сам собой, не бежит навстречу, но сопротивляется, желает, чтобы его завоевывали, и подчиняется только силе. Он предъявляет требования к маскулинности мужчины, к его пылу и рвению и, прежде всего, к его смелости и решимости, когда дело доходит до того, чтобы бросить на чашу весов само его бытие. Для этого мужчине требуется вероломный Эрос – такой, который способен забыть свою мать и отступиться от первой любви своей жизни. Мать, предвидя такую опасность, старательно прививала ему добродетели верности, преданности, лояльности, дабы защитить его от риска морального разложения, сопутствующего жизненным перипетиям. Он слишком хорошо усвоил эти уроки и остается верен матери. Это естественным образом вызывает у нее глубочайшую тревогу (когда, например, он оказывается гомосексуальным), но в то же время приносит бессознательное удовлетворение явно мифологического свойства. Ибо в нынешних отношениях между ними реализуется извечный и самый священный архетип брака матери и сына. В конце концов, чтó эта прозаичная действительность, с ее загсами, конвертами с зарплатой и ежемесячными взносами за жилье, может предложить такого, что смогло бы перевесить мистический трепет hieros gamos? Или увенчанной звездами девы, которую преследует дракон? Или благочестивых потемок, скрывающих брак Агнца?
23 Данный миф лучше, чем любой другой, иллюстрирует природу коллективного бессознательного. На этом уровне мать одновременно стара и молода, она – и Деметра, и Персефона, а сын – супруг и спящий младенец, слитые воедино. Несовершенства реальной жизни с ее трудностями адаптации и многочисленными разочарованиями, разумеется, не могут соперничать с подобным состоянием неописуемой полноты и удовлетворения.
24 В случае сына фактор, порождающий проекции, идентичен материнскому имаго, который, следовательно, воспринимается как реальная мать. Проекция может быть устранена лишь тогда, когда сын увидит, что в царстве его психики присутствует образ не только матери, но и дочери, сестры, возлюбленной, небесной богини и хтонической Баубо. Каждая мать и каждая возлюбленная вынуждены становиться носителем и воплощением этого вездесущего и вечного образа, который соответствует глубинной реальности в мужчине. Данный губительный образ Женщины принадлежит ему; она представляет собой ту верность, от которой, в интересах жизни, он иногда должен отказаться; она – столь необходимая компенсация за риски, трудности и жертвы, кои неизменно завершаются разочарованием; она – утешение за всю горечь жизни. В то же время она – великая фокусница и соблазнительница, которая вовлекает его в жизнь, причем не только в ее разумные и полезные аспекты, но и в ее пугающие парадоксы и двусмысленности, где добро и зло, успех и крах, надежда и отчаяние уравновешивают друг друга. Поскольку она представляет для мужчины величайшую опасность, то и требует от него наибольшего, на что он способен; и, если оно в нем есть, она это получит.
25 Этот образ – «Госпожа Душа», как назвал его Шпиттелер. Со своей стороны я предложил термин «анима» как подчеркивающий нечто специфическое, для чего слово «душа» слишком общее и расплывчатое. Эмпирическая реальность, выраженная понятием анимы, образует крайне драматическое содержание бессознательного. Это содержание можно описать рациональным, научным языком, но тогда теряется его живой характер. Посему при описании живых процессов психики я намеренно и сознательно отдаю предпочтение драматическому, мифологическому способу мыслить и говорить, ибо он не только более выразителен, но и более точен, нежели абстрактная научная терминология, питающая надежды, будто ее теоретические формулировки в один прекрасный день удастся выразить через алгебраические уравнения.
26 Фактором, порождающим проекции, является анима или, точнее, бессознательное, представленное анимой. В снах, видениях и фантазиях она всегда появляется в персонифицированной форме, показывая тем самым, что олицетворяемый фактор обладает всеми характерными признаками существа женского пола[6]. Она не изобретение сознания, но спонтанный продукт бессознательного. Не является она и фигурой, замещающей мать. Напротив, высока вероятность, что нуминозные качества, придающие материнскому имаго столь опасное могущество, проистекают от коллективного архетипа анимы, который заново воплощается в каждом ребенке мужского пола.
27 Поскольку анима – архетип, который обнаруживается у мужчин, разумно полагать, что некий эквивалентный архетип должен присутствовать и у женщин; ибо как женский элемент компенсирует мужчину, так и мужской компенсирует женщину. Я, однако, вовсе не хочу, чтобы данный аргумент создавал впечатление, будто эти компенсаторные отношения выведены путем дедукции. Напротив, чтобы эмпирически постичь природу анимы и анимуса, понадобился долгий и разнообразный опыт. Таким образом, все, что мы можем сказать об этих архетипах, либо поддается непосредственной проверке, либо представляется высоко вероятным, учитывая имеющиеся факты. В то же время я полностью отдаю себе отчет в том, что мы обсуждаем лишь первые исследования в этой области, которые по самой своей природе могут носить лишь предварительный характер.
28 Как мать для сына, так и отец для дочери представляются первыми носителями продуцирующего проекции фактора. Практический опыт таких отношений включает множество индивидуальных случаев, представляющих все возможные вариации одной и той же основной темы. Следовательно, их краткое описание может быть только схематическим.
29 Женщина компенсируется маскулинным элементом, а потому ее бессознательное несет на себе, так сказать, маскулинный отпечаток. Это приводит к существенному психологическому различию между мужчинами и женщинами, в связи с чем я назвал порождающий проекции фактор у женщин «анимусом», что означает «разум» или «дух». Анимус соотносится с отцовским Логосом так же, как анима – с материнским Эросом. Однако я не стремлюсь дать этим двум интуитивным понятиям чересчур специфическое определение. Я использую Эрос и Логос просто как концептуальных помощников для описания того факта, что сознание женщины характеризуется связующими качествами Эроса в большей степени, чем различением и познанием, ассоциирующимися с Логосом. У мужчин Эрос – функция отношений – обычно менее развит, чем Логос. У женщин, напротив, Эрос есть выражение их истинной природы, тогда как их Логос зачастую бывает не более чем прискорбной случайностью. В кругу семьи и друзей он дает начало недопониманию и обидным истолкованиям. Это происходит потому, что он состоит из мнений вместо размышлений; под мнениями я подразумеваю априорные предположения, претендующие на абсолютную истинность. Подобные предположения, как всем нам хорошо известно, могут быть крайне раздражающими. Поскольку анимус обожает спорить, его лучше всего наблюдать во время тех дискуссий, в которых обе стороны считают себя правыми. Мужчины могут спорить и по-женски, когда бывают одержимы анимой и превращаются, таким образом, в анимус своей собственной анимы. Для них вопрос становится вопросом их личного тщеславия и чувствительности (как если бы они были женщинами); для женщин же это вопрос силы, будь то силы истины, справедливости или какого-нибудь «изма», поскольку об их тщеславии уже позаботился парикмахер и портной. В женской аргументации важную роль всегда играет «Отец» (то есть сумма устоявшихся мнений). Сколь бы дружелюбным и любезным ни был Эрос женщины, никакая логика на свете не способна поколебать ее, если она находится во власти анимуса. Нередко у мужчины возникает ощущение (и он не так уж заблуждается), что только соблазнение, побои или насилие могут ее переубедить. Он не осознает, что эта в высшей степени драматическая ситуация мгновенно пришла бы к банальному и тихому завершению, если бы он покинул поле боя и предоставил право продолжать сражение другой женщине (своей жене, например, если она сама не есть тот «боевой конь»). Данная разумная мысль никогда или почти никогда не приходит ему в голову, ибо ни один мужчина не способен беседовать с анимусом более пяти минут, не рискуя при этом пасть жертвой собственной анимы. Всякий, у кого хватит чувства юмора, чтобы беспристрастно выслушать последующий диалог, будет поражен огромным количеством банальностей, избитых истин, вставленных не к месту, клише из газет и романов, всякого рода общих фраз, перемежающихся вульгарными оскорблениями и умопомрачительным отсутствием логики. Это диалог, который, независимо от его участников, повторяется бесчисленное множество раз на всех языках мира и всегда остается в сущности одинаковым.
30 Данный примечательный факт объясняется следующим обстоятельством: когда анимус и анима встречаются, анимус обнажает меч силы, а анима источает яд иллюзий и соблазна. Исход вовсе не всегда бывает отрицателен, так как оба имеют равные возможности влюбиться (особый случай любви с первого взгляда). Язык любви отличается удивительным однообразием и пользуется старыми формулами с завидным постоянством, в результате чего двое партнеров вновь оказываются в банальной коллективной ситуации. При этом, однако, они пребывают в иллюзии, будто их отношения в высшей степени индивидуальны.
31 И в своих положительных, и в своих отрицательных аспектах отношение анима/анимус всегда «анимозно»; то есть оно эмоционально и, следовательно, коллективно. Аффекты понижают уровень отношений и приближают их к общей инстинктивной основе, в которой уже нет никакой индивидуальности. Очень часто отношения следуют собственному курсу независимо от самих участников, которые и не подозревают, чтó с ними случилось.
32 Если облако «анимозности», окружающее мужчину, состоит главным образом из сентиментальности и негодования, то у женщины оно выражает себя в виде безапелляционных мнений, домыслов, инсинуаций и неверных толкований, единственная цель которых – разрушить связь между двумя человеческими существами. Женщина, как и мужчина, оказывается окутанной иллюзиями, сплетенными ее демоном-фамильяром, и как дочь, которая одна понимает отца (то есть всегда во всем права), переносится в овечью страну, где ее пасет пастырь ее души, анимус.
33 Анимус, как и анима, имеет и положительный аспект. Через фигуру отца он выражает не только общепринятое мнение, но и то, что мы называем «духом», в частности философские или религиозные идеи, или, скорее, проистекающую из них установку. Таким образом, анимус – это психопомп, посредник между сознательным и бессознательным и персонификация последнего. Как анима становится Эросом сознания посредством интеграции, так и анимус становится Логосом; как анима придает сознанию мужчины способность устанавливать связи и отношения, так и анимус наделяет сознание женщины способностью к размышлению, обдумыванию и самопознанию.
34 Влияние анимы и анимуса на эго в принципе одинаково. Это влияние крайне трудно исключить, поскольку оно, во‐первых, обладает необыкновенной силой и мгновенно наполняет эго-личность несокрушимым чувством правоты и праведности. Во-вторых, причина этого влияния спроецирована и представляется заключенной в объектах и объективных ситуациях. Обе эти характеристики, как я полагаю, восходят к особенностям архетипа, который, разумеется, существует априорно. Возможно, этим и объясняется зачастую абсолютно иррациональное, но вместе с тем бесспорное и неоспоримое существование определенных настроений и убеждений. Вероятно, они с таким трудом поддаются влиянию именно из-за суггестивного эффекта, исходящего от архетипа. Он зачаровывает сознание и держит его словно в гипнотическом плену. Очень часто эго испытывает смутное чувство морального поражения и тогда ведет себя еще более оборонительно, дерзко и самоуверенно, тем самым создавая порочный круг, который лишь усиливает его чувство неполноценности. Как следствие, человеческие отношения лишаются почвы, на которой они зиждутся, ибо, как и мегаломания, чувство неполноценности делает невозможным обоюдное признание, без которого отношений не бывает.
35 Как я уже говорил, легче понять тень, нежели аниму или анимус. С тенью мы имеем некоторое преимущество: отчасти мы готовы к встрече с ней благодаря образованию, которое всегда стремилось убедить людей в том, что они состоят отнюдь не из чистого золота. Посему каждый сразу понимает, что подразумевается под «тенью», «низшей личностью» и т. п. А если человек забыл об этом, воскресная проповедь, жена или налоговый инспектор с легкостью освежат его память. С анимой и анимусом, однако, все гораздо сложнее. Во-первых, нравственное образование в данном плане отсутствует, а во‐вторых, большинство людей не видят ничего плохого в самодовольстве и предпочитают взаимные оскорбления (если не хуже!) признанию своих проекций. В самом деле, наличие иррациональных настроений у мужчин и иррациональных убеждений у женщин кажется вполне естественным. Предположительно подобная ситуация уходит своими корнями в инстинкты и должна оставаться неизменной, дабы Эмпедоклова игра любви и ненависти между стихиями могла продолжаться вечно. Природа консервативна и неохотно позволяет нарушить «круги своя»; она самым упрямым образом защищает неприкосновенность заповедников, где обитают анима и анимус. Таким образом, осознать проекции анимы/анимуса гораздо труднее, чем признать свою теневую сторону. Для этого требуется, разумеется, преодолеть определенные моральные преграды, такие как тщеславие, самолюбие, высокомерие, негодование и т. п., однако в случае проекций к ним добавляются всякого рода интеллектуальные затруднения, не говоря уже о содержаниях проекций, с которыми человек вообще не знает, как быть. В довершение ко всему возникают сильные сомнения касательно того, не чересчур ли мы вмешиваемся в дела природы, доводя до сознания вещи, которые лучше не трогать.
36 Хотя, судя по моему опыту, на свете существует немало людей, которые способны без особых интеллектуальных и моральных затруднений понять, что подразумевается под анимой и анимусом, многие лишь с большим трудом могут представить себе эти эмпирические понятия как нечто конкретное. Это свидетельствует о том, что данные понятия выходят за рамки обычных переживаний. Они непопулярны именно в силу своей непривычности. Как следствие, они мобилизуют предрассудки и становятся табу, как и все неожиданное.
37 Таким образом, если мы выдвигаем требование устранить проекции, ибо это не только полезно, но и во всех отношениях выгодно, мы вступаем на новую территорию. До сих пор каждый был уверен, что идея «мой отец», «моя мать» и т. д. есть не что иное, как правдивое отражение настоящего родителя, в точности соответствующее оригиналу, и что когда человек говорит «мой отец», то имеет в виду именно то, чем его отец является в реальности. На самом деле он думает, что имеет это в виду, однако допущение идентичности отнюдь не гарантирует эту самую идентичность. Здесь вступает в действие парадокс enkekalymmenos («скрытый под покрывалом»)[7]. Если некто Х включит в психологическое уравнение имеющийся у него образ отца, которого он принимает за реального отца, уравнение не будет иметь решения, поскольку введенная неизвестная не согласуется с реальностью. Х упустил из виду тот факт, что его представление состоит, во‐первых, из крайне неполной картины, полученной им о реальном человеке, а во‐вторых, из субъективных модификаций, наложенных им на эту картину. Представление Х о своем отце – комплексная величина, за которую реальный отец отвечает лишь частично, тогда как неопределенно большая доля принадлежит сыну. Следовательно, всякий раз, когда сын критикует или восхваляет своего отца, он бессознательно метит в самого себя, тем самым вызывая психические последствия, свойственные людям, которые привыкли принижать или расхваливать себя. Если, однако, Х тщательно сопоставит свои реакции с реальностью, у него появится шанс заметить, что он где-то допускает ошибку; по поведению отца ему надлежало давным-давно понять, что его представление о нем ложно. Однако, как правило, Х уверен в своей правоте, а если кто-то и не прав, то это, несомненно, кто-то другой. Если Х обладает слабо развитым Эросом, то он либо останется равнодушен к неадекватным отношениям с отцом, либо будет раздражаться из-за непоследовательности и общей непостижимости последнего, ибо его поведение никогда не соответствует образу, сложившемуся у Х. Таким образом, Х полагает, что имеет полное право чувствовать себя обиженным, непонятым и даже преданным.
38 Можно представить, насколько желательно в таких случаях устранить проекцию. При этом всегда найдутся оптимисты, которые верят, что, как только людям укажут правильный путь, наступит золотой век. Однако пусть они попробуют объяснить этим людям, что они ведут себя подобно собаке, которая гоняется за собственным хвостом. Чтобы заставить человека увидеть изъяны своей установки, недостаточно просто «сказать» ему о них, ибо здесь задействовано нечто большее, чем допускает обычный здравый смысл. Здесь человек сталкивается со своего рода судьбоносным непониманием, которое, в обычных условиях, всегда остается недосягаемым для инсайта. Это все равно что ожидать от среднестатистического законопослушного гражданина, что он признает себя преступником.
39 Я упоминаю обо всем этом с одной целью: продемонстрировать масштабы проекций анимы/анимуса, а также необходимых для их устранения нравственных и интеллектуальных усилий. Впрочем, проецируются далеко не все содержания анимы и анимуса. Многие спонтанно проявляются в сновидениях и т. п.; многие могут быть переведены в область сознания посредством активного воображения. Так мы узнаем, что в нас живут мысли, чувства и аффекты, о которых мы даже не подозревали. Естественно, подобные возможности кажутся абсолютной фантастикой любому, кто не пережил их сам, ибо нормальный человек «всегда знает, что он думает». Подобная детская установка со стороны «нормального человека» – правило, а потому от человека без опыта в этой области нельзя ожидать понимания реальной природы анимы и анимуса. Эти размышления приводят нас в совершенно новый мир психологического опыта, при условии, конечно, что мы сумеем реализовать их на практике. Те, кому это удается, будут поражены тем, сколь многого эго не знает и никогда не знало. В наше время подобные достижения в самопознании крайне редки и обычно заранее оплачиваются неврозом, если не хуже.
40 В фигурах анимы и анимуса выражается автономия коллективного бессознательного. Они персонифицируют те его содержания, которые, при их отделении от проекций, могут быть интегрированы в сознание. В этом смысле обе фигуры выполняют функции отфильтровывания содержаний коллективного бессознательного и их передачи сознательному разуму. Однако так они ведут себя до тех пор, пока тенденции сознания и бессознательного расходятся не слишком сильно. При возникновении любого рода напряжения эти функции, прежде безвредные, вступают в конфликт с сознанием в персонифицированной форме и ведут себя скорее как системы, отколовшиеся от личности, или как отчасти самостоятельный фрагмент души. Данное сравнение некорректно в том смысле, что ничего из ранее принадлежавшего эго-личности не откалывалось от нее; напротив, две фигуры представляют собой беспокойное приращение. Причина такого их поведения заключается в том, что, хотя содержания анимы и анимуса могут быть интегрированы, сами они интегрированы быть не могут, ибо являются архетипами. Как таковые они суть краеугольные камни психической структуры, которая во всей своей целокупности выходит за границы сознания и, следовательно, никогда не может стать объектом непосредственного познания. Хотя эффекты анимы и анимуса могут быть осознаны, сами они представляют собой факторы, трансцендентные по отношению к сознанию и недоступные для восприятия и воли. Как следствие, они остаются автономными, несмотря на интеграцию их содержаний, а потому о них никогда не следует забывать. Это крайне важно с терапевтической точки зрения, ибо постоянное наблюдение – та дань бессознательному, которая более или менее обеспечивает его сотрудничество. Как известно, с бессознательным невозможно «разделаться» раз и навсегда. На самом деле одна из важнейших задач психической гигиены состоит в том, чтобы постоянно уделять внимание симптоматике бессознательных содержаний и процессов – по той простой причине, что сознательному разуму всегда грозят однобокость, следование проторенным дорожкам и застревание в тупиках. Комплементарная и компенсаторная функция бессознательного обеспечивает возможность в некоторой степени избежать этих опасностей, которые особенно выражены при неврозе. Только в идеальных условиях, когда жизнь еще проста и бессознательное может следовать извилистой тропой инстинкта без колебаний и опасений, компенсация может увенчаться абсолютным успехом. Чем более цивилизован, бессознателен и сложен человек, тем менее он может следовать инстинктам. Влияние сложных жизненных условий и окружающей среды настолько велико, что заглушает тихий голос природы. Мнения, убеждения, теории и коллективные тенденции занимают его место и поддерживают все аберрации сознательного разума. Дабы компенсация заработала, необходимо уделять особое внимание бессознательному. Особенно важно при этом представлять архетипы бессознательного не как стремительную фантасмагорию неуловимых образов, но как константные автономные факторы, которыми они и являются.
41 Как показывает практический опыт, обоим этим архетипам присуща фатальность, которая иногда может приводить к трагическим последствиям. Они, в буквальном смысле, мать и отец всех губительных хитросплетений судьбы, и издавна считаются таковыми во всем мире. Вместе они составляют божественную пару[8], один член которой, в соответствии со своей природой Логоса, характеризуется пневмой и nous, подобно изменчивому Гермесу, тогда как второй, в силу своей природы Эроса, обладает чертами Афродиты, Елены (Селены), Персефоны и Гекаты. Оба суть бессознательные силы, фактически «боги», каковыми и видел их древний мир. Называть их так значит отвести им центральное положение на шкале психологических ценностей, которое принадлежало им всегда, вне зависимости от того, признано это сознанием или нет; ибо сила их растет пропорционально степени их бессознательности. Те, кто не видит их, пребывают в их власти – так эпидемия тифа сильнее всего там, где источник ее неизвестен. Даже в христианстве божественная сизигия не устарела, но занимает высшее место в лице Христа и его невесты Церкви[9]. Подобные параллели оказываются крайне полезными в наших попытках найти верный критерий для оценки значимости этих двух архетипов. Все, что мы можем выяснить о них с помощью сознания, столь незначительно, что почти незаметно. Лишь заглянув в темные глубины психики и исследовав странные, извилистые пути человеческой судьбы, мы начинаем понимать, сколь велико воздействие двух этих факторов, дополняющих нашу сознательную жизнь.
42 Подводя итоги, я хотел бы подчеркнуть, что интеграция тени, или осознание личного бессознательного, составляет первый этап аналитического процесса, и что без него невозможно признание анимы и анимуса. Тень поддается осознанию только через отношение с партнером, анима и анимус – только через отношение с противоположным полом, ибо только в таких отношениях их проекции начинают действовать. Признание анимы или анимуса у мужчины ведет к возникновению триады, одна треть которой трансцендентна. Эта триада включает маскулинный субъект, противостоящий ему фемининный субъект и трансцендентную аниму. У женщин наблюдается обратное. Недостающим четвертым элементом, который превратил бы триаду в четверицу (кватерность), у мужчины будет архетип Мудрого Старца (который я не рассматриваю здесь), а у женщины – Хтоническая Мать. Эти четыре элемента образуют наполовину имманентную и наполовину трансцендентную кватерность – архетип, который я назвал брачным кватернионом[10]. Брачный кватернион обеспечивает схему не только для самости, но и для структуры первобытного общества с его кросскузенными браками, брачными классами и разделением поселения на кварталы. С другой стороны, самость есть образ Бога или, по крайней мере, нечто от него неотличимое. Последнее было ведомо уже духу раннего христианства, иначе Климент Александрийский никогда бы не сказал, что тот, кто познает себя самого, познает и Бога[11].