В ночи раздались хрипы моей старухи. Я поднялся с кровати, откидывая лёгкое одеяло. После метнулся на кухню, не включив свет и не пытаясь найти тапочки. Холодный кафель обжигал босые ноги. Холодная ночная прохлада наполнила дом, будто сам посланник смерти явился в гости.
Я взял первый попавшийся под руку стакан, налил воды из фильтра и вошёл в соседнюю комнату, миновав холл за считанные шаги. Старое маленькое тельце лежало под таким же, как у меня, тонким одеялом. Голова старушки чуть крутилась по подушке, а тонкие брови сошлись на переносице.
Я поставил у изголовья стул, положил руку на плечо и почувствовал, на сколько моя ладонь большая. Как бы мне не хотелось признавать, но моей, хоть и приёмной, бабушке осталось совсем не долго.
Сам страдая от кошмаров и бессонниц по ночам, я через тонкие стены всегда легко могу расслышать тихие стоны и бред. Но в этот раз голос её был ещё тише, а приближающаяся осень не жалела и погружала деревню в холод и заморозки.
Поставив стакан с водой на прикроватную тумбочку я стал будить старушку. Я аккуратно коснулся её плеча, поглаживая морщинистую кожу. Она открыла глаза и без слов я помог ей подняться. Положив одну руку ей под спину для опоры, а второй взял её хрупкую ладонь в свою. Приняв сидячее положение и облокотившись на подушки, которые я бережно подложил старушке под спину, она глубоко вздохнула. Я же взял стакан с тумбочки и помог ей сделать глоток.
В последнее время она мало говорила, а если я и слышал что-то, то чаще это были несвязные обрывки чего-то очень далёкого из её прошлого. Порой я видел в померкших глазах яркие вспышки и страх, а после она шептала:
– Саша, Саша, Саша…
Она повторяла это имя чаще остальных, а после горько плакала и ничто не могло её утешить. Не помогали объятья, слова и успокоительные. Только спустя время она успокаивалась и засыпала.
Об этом её прошлом я знаю мало, слышал от других приёмных детей. А в семье нас больше тридцати. Родных же у неё никогда не было. Почему так – в основном лишь догадывался. Но она всегда заботилась о каждом и всех сумела поставить на ноги. По-разному, но сумела. Одна против всей несправедливости в этом мире по отношению к детям.
Знаю, что в этом только доме она вырастила без малого двадцать ребят разного возраста. кого-то брала под опеку, но не забирала в этот дом – просто комнат не хватало. Но почти каждый день навещала, покупала одежду и обувь, помогала с уроками. Святая женщина.
Сейчас же моя старушка жадно пила воду, как в последний раз. Я придерживал стакан, чтобы её руки не так тряслись. В комнате будто бы продолжала опускаться температура. То ли остывал камин, то ли ветер за окном был на столько сильным, что стенам не удавалось сохранить тепло.
– Тебе принести тёплую одежду? – спросил я, надеясь на адекватную реакцию.
Глаза уже привыкли к ночной темноте, которая окутала наш дом. Я разглядывал свою старушку: каждая морщинка была напоминанием груза её прошлого. Хорошее и, несомненно, плохое, всё это, словно карта жизни, сейчас было перед моими глазами.
Старушка перестала пить, отняла стакан от губ и пристально посмотрела мне в глаза. Я помню цвет её радужки до того, как они стали покрываться плёнкой катаракты – небесно-голубой. Теперь же зрачок было сложно различить, а этот ангельский цвет глаз стал блёкнуть. Но сейчас, в темноте, глаза её будто светились. Мне вдруг показалось, что она видит.
– Спасибо, мальчик мой, не утруждайся.
– Мне не сложно.
– Сколько времени?
– Ещё четырёх нет.
– Самое время…
Я вспомнил, каким был звонким её голос раньше, десять лет назад. Когда она выглядела более живой и пропитанной жизненными силами. А то, какие споры в газетах вызывала её личность! Прекрасная, невиданной красоты женщина, приехавшая сюда не ясно откуда и за наличные тут же приобретает большой семейный дом.
Не проходит неделя и она начинает свою миссию – помощь сиротам. Собирает средства, но в основном вкладывает свои деньги. кто-то писал, что это наследство, которое она решила подарить детям, а кто-то писал, что это украденные деньги.
Вокруг самой иностранки – явный русский акцент выделялся среди финскоговорящего населения – крутились тайны. Кто же она такая? Почему помогает в ущерб себе? Где её муж? Да и почему, собственно, при таком рвении не заводит семью?
От своих братьев и сестёр я узнал мало. Сама наша старушка не так много говорила о своём прошлом. В детстве все мы проглатывали сказку, что она – фея, которая прилетела, чтобы помогать нам. И мы верили, дети ведь.
– Скажи, кто же ты? – спросил я, поддавшись нахлынувшим мыслям у себя в голове.
– Фея-крёстная для всех обездоленных детишек, – на её лице чуть углубились морщинки от улыбки. – Или ты уже не веришь?
– Верю, конечно же я верю.
– Закроешь окно?
Я встал, закрыл окно в комнате и решил проверить камин. Выглянув из комнаты, я увидел, что огонь по—прежнему горит, а значит этот холод был лишь из-за сильного ветра.
Вернувшись обратно в комнату, я вновь сел на стул. Казалось, будто на миг стало тише и одновременно теплее. Я взял ладонь старушки в свою руку. Её тонкие пальцы были холодными, а глаза не открылись.
Я вызвал скорую и написал всем её детям, контакты которых знал. Без пяти четыре утра этот мир покинула фея—крёстная многих детей, чья судьба могла сложиться иначе.
– Прямая дорога тебе на небеса. Пусть там тебе будет спокойно. А о себе мы все сможем позаботиться сами.