Enjoy the silence - читать онлайн

Глава 1

Я нажимаю на экране телефона кнопку с треугольником, и через секунду в моих наушниках начинает играть:

Мне нравится американская классика: рок, фолк, блюз, ну знаете, это типа наше наследие. Хотя многие и делают презрительно-недовольную гримасу каждый раз, когда слышат старину Дилана или Аэросмит в моём плейлисте, и я даже могу их понять: когда тощий девятнадцатилетний янки с сальными волосами начинает затирать тебе про классику рока, хочется разве что схватить его за шкирку и хорошенько встряхнуть, выбив из него всё это спесивое дерьмо и отправив дальше играть в приставку и курить дурь за гаражами в компании поклонников Эминема и ебанутых клубных ремиксов и так никому не известных песен.

Признаюсь честно, я не так уж и привередлив к музыке, особенно когда бухой. Но это дрочево гитарных риффов и эпические тексты – это всё, что осталось у меня от Тони. Эта музыка и его джинсы, которые он подарил мне на Рождество. Мы познакомились, когда мы с родителями ещё жили при Гриффс Глен в Хантсвилле. Он был на четыре года старше меня и выглядел абсолютно отбитым: лохматые патлы, которые когда-то точно были какого-то цвета, потрёпанная жизнью кожаная куртка и тяжёлые армейские ботинки, явно больше на пару размеров, которые он упорно носил, невзирая на кровавые мозоли. С одной стороны, мне стоило бы вспомнить мамины наставления и держаться подальше от таких типов, как Тони. С другой стороны, если бы вы хоть раз прошлись по нашему району до начальной школы Мак Доннел, вы бы обосрались так, что были бы готовы подружиться хоть со сраным Фредди Крюггером, лишь бы не оставаться там в одиночестве. Да и в самой школе это правило продолжало работать. Я даже не знаю, что вызывало больше страха: её схожесть с секретным правительственным объектом, как будто специально расположенном на безлюдном пустыре, вечно затянутом туманом, или те ублюдки, которых я был вынужден видеть там каждый день.

Да и кого я обманываю – на фоне всего этого Тони совсем не пугал меня. Стоя рядом с ним в очереди в кафетерии, сквозь запахи омерзительной жижи, называемой обедом, я отчётливо уловил запах его кожаной куртки, и моментально почувствовал себя снова ребёнком, когда отец возвращается с рыбалки и пахнет табаком, снастями, сырой землёй и чем – то таким неуловимым, чем по удивительной случайности пахла и куртка Тони. Глупо начинать доверять людям, потому что они пахнут чем-то крутым, но помимо этого неоспоримого достоинства Тони также был молчалив, честен, немного философом, и у него всегда были сигареты. Мы слушали «Sweet Home Alabama» на его старом айподе, раскуривая одну сигарету на двоих под раздолбанной трибуной на футбольном поле. Тони задумчиво смотрел вдаль, а я пытался подавить свой агрессивный нонконформизм, который вызывал во мне чувство отвращения к прослушиванию песни о любви к Алабаме, когда живёшь в Алабаме. Мне не хотелось быть похожим на тех сорокалетних уродов, которые повизгивая хлопают в ладоши каждый раз, когда дыру, в которой они родились, показывают по государственному ТВ. Но Тони нравилась эта музыка, и она нас связывала, а потому я просто не мог не полюбить её.

Хрен его знает, где он сейчас, мы дружили несколько лет, а потом просто начали исчезать из жизни друг друга, как будто так и должно быть. Последний раз я видел его, когда он, пьяный и одновременно обдолбанный кислотой, залез в окно моей спальни на втором этаже в два часа ночи. Я молился, чтобы родители не проснулись, и одновременно как-то завороженно и тоскливо смотрел на его костлявое тело, развалившееся на моей постели, как у себя дома. Будто бы знал, что вижу его в последний раз. Потом он куда-то исчез, а спустя полгода мы переехали в Чикаго. Иногда мне хочется узнать, как он поживает. Собрал ли он мотоцикл, о котором так мечтал, разобрался ли с агрессивным бывшим той потаскухи, с которой встречался, не скололся ли в канаве. Но с тех пор я ничего о нём не слышал. Ублюдка даже нет на фейсбуке, сколько бы я не включал сраного Шерлока, прочёсывая френд-листы потенциальных общих знакомых. Впрочем, это так похоже на Тони.

Я ступаю своими красными кедами по уродливой тротуарной плитке. На севере она вылизана едва ли не до блеска, поэтому мне нравится выискивать на ней трещины и окурки. Они служат напоминанием о реальной жизни для местных хипстеров и бизнесменов, которые выйдут из рафинированных офисов в блестящих небоскрёбах и сразу же попрячутся по своим квартирам в стиле лофт или же барам с крафтовым пивом и кофейням с маффинами. Но может быть кто-то из них, глядя на незатушенную сигарету у края тротуара, хоть на секунду задумается о том, что для кого-то эти улицы – просто своего рода Чистилище, после которого придётся спустится в разверзнувшийся Ад метрополитена и ещё час трястись в засранном поезде с бездомными прежде, чем попасть в своё «роскошное» жилище в районе, при попытке загуглить название которого сразу выдаётся криминальная сводка. Я дохожу до Мичиган Авеню и, засмотревшись на кафешки на противоположной стороне улицы, спотыкаюсь о пожарный гидрант прямо у пешеходного перехода. Какой идиот додумался его здесь поставить? Линэрд Скинэрд в дешёвых наушниках из супермаркета выдают соляк на электрогитаре. Сквозь инструментальную партию и женский бэк-вокал я слышу пронзительный скрип. Повернув голову влево, я вижу радиаторную решётку белого универсала, тщетно пытающегося сбавить скорость и влетающего в меня прежде, чем в песне успевает закончиться такт.

«…Sweet home Alabama…»

***

Я открыл глаза и попытался понять, где нахожусь. Потолок над головой исполосован массивными балками, с которых очень нелепо свисают праздничные люстры, разбавляющие окружающую темноту слабым жёлтым светом. На фоне играют Блэк Айд Пис, что наводит меня на мысль, что я умер и попал наконец-то в Ад. Впрочем, ещё раз окинув взглядом дешёвое освещение с распродажи в Волмарте и почувствовав запах пота и дешёвого бухла, я вдруг вспомнил, что вся эта картина кажется подозрительно знакомой. Придя в себя, я понимаю, что не ошибся – я нахожусь в спортзале старшей школы Энглвуда на своём собственном выпускном. Мои одноклассники танцуют в обнимку с красными пластиковыми стаканчиками, содержимое которых, определённо, огнеопасно. Девчонки, в обычной жизни выглядящие вполне сносно, затянули себя в вычурные платья и размалевались как дешёвые шлюхи, почему-то считая, что выглядят королевами бала. Кстати, о дешёвых шлюхах… Нет, я определённо попал в Ад. Протискиваясь среди пёстрой разодетой толпы, ко мне направляется Руфь. Её рыжие волнистые волосы начёсаны, будто чтобы специально подчеркнуть их сухость. Макияж как всегда – мисс «пять баксов в час». Ко всему прочему она разодета в короткое белое платье без бретелек – очень дальновидный ход, учитывая то, что мы и так немногочисленные белые на этом празднике жизни.

– Я разве не говорил, что в белом твоя жопа выглядит ещё толще?

– И тебе привет, – она скривила неровно накрашенные губы.

– Вот уж не думал, что Ад будет выглядеть как выпускной. Хотя догадаться можно было, – я оглядываю уродливый зал с жёлто-фиолетовыми знамёнами, пока Руфь отхлебывает из своего стакана.

– Думаешь, ты в Аду?

– Ну я же разговариваю с тобой. Думаю, в других условиях этого диалога бы не случилось.

– Ну почему же, – она картинно закатывает глаза и накручивает прядку волос на палец, – я всё ждала, когда ты позвонишь, изголодавшись по жалкому полутораминутному сексу без обязательств.

– Я бы, пожалуй, снял спидозную шлюху, нежели ещё раз прикоснулся к тебе. Хотя погоди-ка…

– … и сейчас он скажет, что спидозная шлюха – это я. Господи, Кев, у тебя было столько времени, чтобы придумать хоть одну новую шутку!

– А у тебя – чтобы выбрать платье, в котором ты не похожа на пирожное с кремом. Жииирным кремом, – смакуя протянул я, – и мы оба в этом обосрались.

– Признаться, я жалею, что ты на самом деле не попал в Ад. Ты этого заслуживаешь, – равнодушно ответила она и залпом осушила содержимое стакана.

– И где же я по-твоему? – спрашиваю я, пытаясь прикрыть тревожное любопытство похуистической интонацией.

– Сам разбирайся, надменный кусок дерьма.

С этими словами она почти мгновенно скрывается в толпе, совершенно точно направившись к столу с пуншем. Я вскакиваю со ступенек трибуны, на которых сидел всё это время и ощущаю, что ноги деревенеют и не слушаются. Перед глазами всё плывёт, и меня охватывает чувство непреодолимой тревоги. Блять, только не снова! Я слишком хорошо знаю симптомы панической атаки, и она в мгновение рушит мою уверенность в том, что я мёртв. Я жадно хватаю ртом воздух и, опираясь на стену, стараюсь собрать мысли в кучу. Какого чёрта я здесь делаю? Как я сюда попал? Что произошло? Я пытаюсь позвать кого-то из танцующих вокруг, но грудную клетку будто сдавило, и я не могу произнести ни слова. Наконец, я вижу впереди мистера Ноксвилла – нашего учителя истории, стоящего неподалёку со стаканом сока и буравящего меня взглядом. Чёрт, сейчас он подумает, что я набухался, нужно дать ему понять, что это не так… В глазах начинает темнеть, и вдруг я чувствую, как мой желудок выворачивается наизнанку. Меня тошнит, наверное более смачно, чем когда-либо. Среди звуков собственной отрыжки я слышу, как голос Ферги на фоне затихает и сменяется… шумом улицы? Освободив желудок от съетых на завтрак вчерашних мини-пицц, я поднимаю глаза и обнаруживаю себя на тротуаре Мичиган Авеню.

– Чувак, ты как? Принимал что-нибудь? – спрашивает меня молодой парень с дредами и козлиной бородкой. Он держит на коленях синий рюкзак и бутылку минералки, которой он уже, судя по всему, сбрызнул мне лицо. Я тупо смотрю на него несколько секунд, а затем принимаюсь осматривать свои конечности. Ничего не сломано, ни одной царапины. Осмотревшись, я не замечаю ни белого универсала, ни полицейских, ни толпы зевак.

– Так что, ты нормально? Сам дойдёшь?

Я киваю и, неуклюже встав, направляюсь в сторону метро, то и дело оглядываясь. Движение на Мичиган Авеню остаётся прежним, будто бы ничего не произошло. Но я был уверен, что меня сбила машина! Я чувствовал всё: визг тормозов, удар, моё отлетевшее в сторону тело… На сколько я отключился? Вспомнив о наушниках, я растерянно засовываю один в ухо. Из него доносится голос Пола Саймона, приветствуя пресловутую Миссис Робинсон. Словно зомби я прохожу ещё несколько кварталов до станции метро Гранд и спускаюсь в подземку.

Что за херня только что со мной произошла?

***

Мои родители прожили в Чикаго недолго – уехали почти сразу, как я закончил старшую школу. Однажды им позвонила Элисон и сообщила, что её муж попал в аварию. Вскоре он умер в больнице, отчего моя сестрица осталась совсем одна с полугодовалым ребёнком на руках. Поскольку она ни дня в жизни не работала, то и жить ей неожиданно (!) стало не на что. Да и особым умом она никогда не отличалась, поэтому родители приняли решение вернуться в Хантсвилл, чтобы помочь ей встать на ноги. Не знаю, ради чего был затеян весь этот фарс, потому что, зная Эли, она уже через пару дней могла бы закинуть ноги на плечи какому-нибудь старшему менеджеру, заскочившему в город проездом, чтобы он уже через неделю увёз её в Бирмингем жить долгой и счастливой мещанской жизнью. Но, видимо, ей совсем не хотелось напрягаться, а потому они всей семьёй снова въехали в наш старый дом и зажили так, словно ничего и не менялось вовсе. Разве что меня теперь с ними не было, и некому было доедать залежалую пиццу из холодильника и дрочить в своей душной комнате.

Я предпочёл остаться в Чикаго. Снял комнату в Вудлоуне недалеко от дома, который мы арендовывали всей семьёй в мои школьные годы. С арендодателем мне повезло – кажется, его зовут Гарри и, кажется, он тучный усатый мужик, возможно, с мексиканскими корнями. Я не уверен, потому что дома появляется он, дай боже, пару раз в месяц, в остальное же время от меня требуется только вовремя платить по счетам, не заходить в его комнату на первом этаже, не трогать его вещи и не засирать кухню сильнее, чем она была засрана при въезде. Впрочем, не уверен, что такое вообще возможно. А так у меня даже собственный толчок есть. Примерно треть зарплаты уходит на аренду, остальное же я бездарно просираю на психотерапию и травку. Даже не знаю, что помогает лучше.

Вы наверное скажете, что психотерапия – это по-гейски, и я тоже так думал. Но иногда в твоей жизни случается такой пиздец, что игнорировать его становится просто нереально. Не хочу превращаться в нытика и зануду, но общество недооценивает психологические проблемы, списывая их на лень, плохое настроение и самовнушение. Сходи погуляй! Развейся! Не парься! И вжух! Ты моментально избавляешься от депрессии, неврозов, биполярки и прочих радостей современной городской жизни. Перестанешь просыпаться в поту и бежать блевать в приступе панической атаки. Я знаю, что это можно пережить, послав всех куда подальше и закрывшись в загаженной пыльной квартире, снова и снова переживая персональный ад, как, например, мой друг Кайл. Когда он вернулся из реабилитационного центра, заходить к нему в комнату было мягко говоря страшновато. Темнота, вонь и его тело, свернувшееся в клубок на незастеленной кровати. Он каждый день жил так, будто уже умер, почти не вставая и утратив всякую волю к жизни, но это всё равно казалось ему лучшим выходом, нежели медикаменты и беседы с врачом. К терапии он так и не вернулся, как бы ни пытались его уговорить друзья и родители. Даже не знаю, правильно ли он поступил. С одной стороны, его колбасило так, что без слёз не взглянешь, а с другой – я тоже не выглядел восхитительно, когда одним прекрасным утром закинулся нейролептиками и, отключившись в толчке, разбил голову о сливной бачок.

Честно сказать, я и сам до сих пор скептически отношусь ко всему этому. К доктору Андерсу меня затащили родители, у нас был уговор – либо я возвращаюсь в бомжатский Хантсвилл вместе с ними, либо выживаю здесь при условии, что раз в неделю стабильно базарю с доком о своей никчёмной жизни и принимаю лекарства, которые помогают справляться с паническими атаками. Диагноз «стрессовое расстройство» мне поставили ещё прошлым летом, и с тех пор я живу на колёсах, хотя толком не понимаю, откуда всё это вообще взялось. Не знаю, насколько они помогают, как по мне, так единственный способ что-то с этим сделать – это не жить в таком ебанутом мире.

Я выхожу из метро и иду вдоль загаженных пустырей и забегаловок с уродливой наружной рекламой. Выбрав это место для жизни, родители будто нарочно сделали всё, чтобы я получил перо под ребро раньше, чем среднее образование. Что удивительно, мне пока везло, и я разве что пару раз словил по морде от местной гопоты, лишившись своих немногочисленных денег. Может, это всё потому, что мы постоянно тусовались с Кайлом и Грубым. Грубый вообще успел заслужить небывалый авторитет, и в представлении не нуждается. Он считает себя расово верным поляком, хотя его мамаша приехала сюда мыть толчки и удачно выйти замуж задолго до его рождения. От поляка в нём только маленькие свинячьи глазки и широкое лицо, которое, впрочем, затерялось на фоне густой бороды и лишней сотни килограммов. Иногда он намеренно вставляет в разговор польские ругательства, но перед этим обязательно задумается, едва не произнеся аналог на английском, что делает их ещё более неуместными и искусственными. Но в определённых кругах он известен, конечно же, не за это, а за то отменное дерьмо, которым он торгует. У Грубого не сильно много принципов – он и ребёнку толкнёт дури, если тот принесёт достаточно денег. Но, стоит признать, даже ребёнок останется доволен. Никто так и не знает, где он её находит, но трава действительно отменная. Хотя один принцип у него всё-таки имеется: сам он, на удивление, никогда не употребляет то, что продаёт. Бухает как чёрт, этого не отнять, но с косяком его не встретишь ровным счётом никогда.

Я подхожу к дому и вижу, что окно моей спальни приоткрыто. Поднявшись по лестнице, я обнаруживаю там Кайла, прислонившегося спиной к стене и выдыхающего дым из маленькой деревянной трубки.

– Чувак, я думал, ты завязал? – улыбаюсь я, бросая рюкзак на пол и, легко стукнувшись кулаком о его кулак, принимаю трубку в свои руки, быстро вдыхая остатки дыма. Горло немного щиплет, а в груди разливается приятное ароматное жжение.

– Всё под контролем, – улыбается он в ответ, – я туда больше не вернусь.

Я улавливаю в его взгляде неподдельную серьёзность и понимаю, что он не врёт. Хотя кого я обманываю – он в очередной раз влез ко мне домой, чтобы накуриваться и страдать хернёй, и это уже говорит о том, что люди не меняются. Прошло всего два месяца с тех пор, как он вернулся с реабилитации, а наша жизнь уже почти вернулась в привычное русло. Так странно смотреть на него сейчас – словно на месте привычного Кайла теперь совсем другой человек: когда-то длинные дреды подстрижены под машинку, а нездоровая худоба сменилась обычной фигурой лишь слегка недоедающего ученика старшей школы.

Кайл – мой лучший друг ещё со средних классов. Несмотря на жопу, в которой мы живём, у него, наверное, самая нормальная работа из всех нас. Он постоянно мотается в центр фоткать бургеры для хипстерских забегаловок и периодически по два дня торчит с фотиком на свадьбах уёбков, берущих на них кредиты размером в свою годовую зарплату. Иногда даже белых, но это скорее исключение. В целом мы с ним очень разные, и иногда я вообще не понимаю, на какой почве мы подружились (впрочем, время от времени я так про всех своих друзей думаю). Но я его считаю крутым чуваком, у него есть какой-то внутренний стержень, и, если он и выглядит распиздяем внешне, то в реальности он дохера работает. Конечно, последние месяцы его сильно подкосили – он провёл «каникулы» в центре, где, как он рассказывал, порядки не хуже тюремных. Иногда я удивляюсь, как по-разному наркота влияет на людей. Например, наш друган Том так и не смог соскочить с крэка, но его самообладанию можно позавидовать. Наверное, это самый сдержанный и сосредоточенный человек, которого я знаю, а самое главное – благодаря его принципам, мы ни разу не видели его объёбанным. Такое-то наркоманское благородство, что, в принципе, достойно уважения. В отличие от Тома, Кайл довольно быстро сломался. Курить траву он начал где-то в начале девятого класса, потом пошли галлюциногены, и уже через пару лет он ебанулся, ловя параноидальные приступы и затирая теории о плоской земле с расширенными зрачками. Хочется верить, что реабилитация пошла ему на пользу. Во всяком случае, выглядит он гораздо лучше, чем в тот день, когда мне пришлось везти его, присевшего на измену, в единственную клинику, на которую мы с его родителями смогли найти деньги. Даже на человека стал похож.

– Ты какой-то убитый сегодня, всё окей? – спрашивает он, поднося зажигалку к уже почти переставшим тлеть уголькам.

– Да как обычно, – пожал плечами я, – правда… – здесь я запнулся. С одной стороны мне до ужаса захотелось рассказать про случай на Мичиган Авеню, с другой – я не уверен, что Кайл сможет это понять. Я и сам-то нихрена не понимаю.

– Что-то случилось?

– Да нет, всё как обычно, – я снова потянулся к трубке, и дальше мы курили уже молча.