Здесь, в самом начале книги, мне хочется кратко познакомить читателя с тем, о чем в ней будет идти речь. Выражения «эмоциональная зависимость», «зависимое и контрзависимое поведение», «слияние» и прочие (в том же духе) прочно вошли в современный обиход, у всех на слуху и используются чуть ли не в ругательном смысле. При этом значения, в котором их употребляют различные авторы, могут сильно разниться. Справедливо это и в отношении понятия эмоциональной зависимости – кто-то понимает ее как патологическое состояние, кто-то как вид зависимости (аддикции), кто-то как склад характера. Чтобы предупредить возможные разночтения и недоразумения, приведу рабочее определение эмоциональной зависимости, на котором основана моя книга.
Эмоциональная зависимость – специфический комплекс личностных особенностей и способов выстраивания межличностных отношений, выражающийся в систематическом использовании другого человека для регуляции собственного эмоционального состояния. При этом собственные возможности регуляции своих эмоций у такой личности существенно снижены. Это означает, что она живет во многом за счет близкого эмоционального контакта с другим, который имеет для нее сверхценное значение; именно наличие и качество отношений и эмоциональной их составляющей определяет самочувствие и жизненный тонус зависимой личности. Психологический портрет эмоционально зависимой личности включает следующие особенности: ощущение себя неполноценным, неуместным, незначимым, «никому не нужным», некомпетентным; выраженная потребность в получении одобрения извне (от других людей), высокая чувствительность к любой критике, ранимость, обидчивость и уязвимость, наивность и некоторая «детскость» в поведении и самоощущении, склонность к магическому мышлению, страх самопредъявления и трудности в обозначении границ (сказать «нет») и выражении собственных потребностей, недоверие по отношению к собственным чувствам и ощущение, что с ними «что-то не так» («нормальные люди так не чувствуют»), высокий уровень тревожности. В отношениях такие люди проявляются как «цепляющиеся» за других, нуждающиеся в постоянном подтверждении стабильности связи, они очень боятся быть оставленными и склонны подчиняться партнеру. Зависимая личность склонна также специфическим образом контролировать контакт, она может указывать партнеру, как ему следует поступать, мелочно опекать его, проявлять заботу и помощь там, где ее не просили, нарушая, таким образом, границы других людей. Она доверчива, ее критичность по отношению к другим снижена, из-за чего нередко ее обманывают и используют (часто это остается ею незамеченным). Как правило, зависимая личность плохо осознает свое Я, свои потребности и свое «хочу» и «не хочу», имеет плохой контакт с собственным телом, а поведение ее носит черты импульсивности или гиперконтроля – в смысле сдерживания, контроля и подавления собственных импульсов и эмоций.
Эмоциональная зависимость является следствием травм развития, связанных с опытом близкой привязанности, в котором формируется Я. Как правило, речь идет не об одномоментно действующем травматическом факторе, а о длительно действующих травмирующих обстоятельствах, нарушающих стабильность и качество эмоциональной связи ребенка с близкими ему взрослыми – прежде всего матерью. Зависимые люди на собственном опыте знают, что такое разлуки с самым близким человеком, эмоциональная холодность и черствость с его стороны, что такое пренебрежение потребностями ребенка и злоупотребления по отношению к нему, что такое насилие и жестокость в семье.
Если рассматривать эмоциональную зависимость с профессиональной точки зрения, она является вариацией зависимого расстройства личности и характеризуется в связи с этим рядом особенностей, свойственных любому личностному расстройству – прежде всего диффузностью и расплывчатостью образа Я, специфическими способами снижения эмоционального напряжения в виде расщепления опыта, идеализации и обесценивания и т. п. Эти особенности описаны в первых двух главах книги. Здесь, однако, хочется сказать о том, что ценность обозначения места эмоциональной зависимости в ряду личностных расстройств заключается не в том, чтобы «поставить диагноз», а в том, чтобы адекватно увидеть те психологические нужды и трудности, которые есть у такой личности, и обозначить возможности их компенсации.
Эмоциональная зависимость не является результатом выбора человека – в том смысле, что зависимый ведет себя так не потому, что мог бы поступать по-другому, но просто этого не хочет делать. Как я уже сказала выше, способности его психики, которые могли бы позволить ему занимать более автономную позицию в отношениях, развиты недостаточно хорошо (способность самостоятельно распознавать свои состояния и эмоции, снижать их интенсивность, успокаивать и поддерживать себя, регулировать тревогу, гнев и другие состояния, способность отстаивать свои интересы и заботиться о себе в целом, и это не полный перечень). Зависимая личность не виновата в том, что она «такая», однако, поскольку она уже взрослая, то несет ответственность – прежде всего перед собой – за собственные поступки и за свою жизнь. Проблемы эмоционально зависимой личности могут быть преодолены, а недостаточно развитые психические способности доформированы в результате целенаправленной психотерапевтической работы; однако, выражаясь простым языком, «само» оно «не пройдет» и «не рассосется». Наиболее эффективными способами помощи эмоционально зависимым людям на сегодняшний день являются индивидуальная психотерапевтическая работа, а также анонимные групповые программы, основанные на принципе Двенадцати шагов.
Завершая этот – самый короткий – подраздел книги, мне хочется как-то разбавить его деловитый настрой и привести здесь стихотворение, принадлежащее перу моей хорошей знакомой, москвички Кати Резанцевой (конечно, с ее разрешения) – метафора штихеля[1], которую вы в нем увидите, прекрасно передает самоощущение зависимой личности.
Штрихами легкими испещрена пластина,
Вновь острый Штихель погружается в металл —
И, словно кистью живописную картину,
Так мастер лезвием гравюру создавал.
И день и ночь изящные порезы —
Последствия труда и вдохновенья —
Примерами являлись антитезы
Мягкой работы, острого уменья.
Слились как будто мастер с инструментом.
Не выпустив ни на секунду из руки,
Штрих за штрихом, добрался до момента —
Гравюрой стали из металла лишь куски.
Будь то возможно – Штихель бы устал.
Но был бы горд собой и за гравера рад.
«Мы это сделали» – твердили бы уста.
В гравюре видел он и свой огромный вклад.
Вот только мастер начал пропадать.
Сначала редко – он, гравюру захватив,
По выставкам стремился разъезжать,
Свой верный инструмент совсем забыв.
Ржаветь стал Штихель, брошенный гравером,
А тот все реже, реже появлялся,
Пока в один день, вопреки укорам,
С гравюрой вместе, с мастерской расстался.
И штихель – брошенный, забытый и ненужный,
Погиб бы наконец у ржавчины в объятьях.
Но через время начинающий гравер
Его нашел и счастлив был им обладать.
Историю передала вам очень вольно,
И в мастерской, быть может, так же пусто.
Но инструменту не бывает больно.
Режь, лезвие, и создавай искусство.
Что же, читатель, давайте сверим наши отклики на это стихотворение. Что обращает на себя внимание здесь?
Во-первых, штихель – инструмент, это не кто-то равный мастеру, не равный ему партнер, соратник, со-труженик, со-творец, это инструмент. Для зависимой личности очень характерно ощущать себя в субъект-объектных понятийных категориях: она воспринимает себя не как отдельного человека, самого по себе ценного, а как а) цель другого человека, или б) препятствие на пути достижения цели другого человека, или в) средство достижения цели другого человека. Как видим, в центре внимания здесь неизменно оказывается Другой, его желания, цели и интересы. Зависимая личность легко организует свою жизнь вокруг партнера, становясь для него (и для самой себя) прежде всего носителем определенных функций («Ему нужна была семья, нужен был надежный тыл. Вот я и старалась дать ему это все. Чистый прибранный дом, вкусная здоровая еда, качественный секс – все это я обеспечивала ему. Не понимаю, почему все рассыпалось, почему все это перестало быть ему нужным»). Внимание зависимой личности всегда жадно направлено вовне, а психические процессы и поведение организуются вокруг ожиданий партнера таким образом, чтобы обеспечить ему комфорт или достижение тех или иных его целей – реальных или существующих лишь в воображении зависимой личности.
Во-вторых, переживание собственной ценности зависимой личности не является безусловным, а самоуважение напрямую зависит от широты набора собственных «полезных» функций. Данное обстоятельство тесно связано с первым, отмеченным мною. В чем ценность штихеля? В его способности качественно выполнять свои задачи («в гравюре видел он и свой огромный вклад»). Затупившийся или непригодный в силу других обстоятельств инструмент выбрасывают. Для зависимой личности характерно глубинное ощущение отсутствия безусловного права просто жить, присутствовать среди людей: такое право будто важно заработать, доказав, что твое существование выполняет полезные функции. Одна моя клиентка говорила, что у нее чувство, что другие люди живут «бесплатно», а она словно должна покупать билет, дающий право на пребывание в этой жизни, и среди людей в частности, и билет этот – полезные дела и задачи, которые она выполняет как дома, так и на работе и среди друзей – во всех социальных контекстах без исключения. Глубоко внутри такое самоощущение связано с сильным чувством одиночества и обиды на жизнь и других людей. Зависимый человек часто нагружает себя сверх меры делами и дома и на работе, доходя до изнурения в стремлении ощутить себя полезным и соответственно ценным и право имеющим. Однако это заработанное ощущение – удовлетворение одного дня (а то и меньше). Часто окружающие, замечая, что такой человек переутомлен, советуют ему отдохнуть и уделить больше внимания себе. Их советы не достигают цели: перестать быть полезным для зависимого означает столкнуться с сильнейшим переживанием тревоги.
(Важно сказать, что трудоголизм и изнурение себя множеством дел характерно не для всех эмоционально зависимых, но каждый эмоционально зависимый человек имеет неустойчивое переживание собственной ценности и обычно ищет способ стать ценным для собственного партнера.)
Третье, что хотелось бы отметить. Штихель в стихотворении рассматривается практически неотрывно от Мастера и отношений с ним («слились как будто мастер с инструментом»). Близкие любовные отношения в этом случае имеют исключительную ценность и даже сверхценность. Они выстраиваются таким образом, что Я эмоционально зависимой личности полностью растворяется в близости. Как правило, с началом отношений она забрасывает учебу (или уделяет меньше внимания работе), друзей, хобби, забывает о целях и планах, которые у нее были до этого (выучить язык, поучаствовать в конкурсе, заняться спортом и т. п.). Описывая дорогие ей отношения, она часто употребляет слово «слияние», которое имеет для нее позитивный оттенок: ей действительно хочется слиться с другим в эмоциональной и физической близости.
Четвертое обстоятельство. Зависимая личность панически боится быть покинутой и цепляется за отношения даже тогда, когда они весьма болезненны для нее; она ощущает саму себя как очень беспомощную. Обратите внимание – первый мастер «расстался» со Штихелем и мастерской, забыв о них как о ненужных, другой мастер был счастлив Штихелем «обладать». Ни один штихель не станет, наверное, покидать своего мастера, чтобы как-то справляться с собственной жизнью самому, или противиться тому, чтобы им кто-то «обладал». Штихель беспомощен – он «дает собой обладать» или страдает от того, что с ним расстались (брошенный, забытый и ненужный, он погибнет от ржавчины). В глубине души каждой эмоционально зависимой личности живет это детское ощущение беспомощности: тот, кто тебе так сильно нужен, может покинуть, и ты ничего с этим не сможешь сделать. Это переживание является отражением раннего опыта ненадежной привязанности, разлук и потерь эмоциональной связи, которые пришлось ей пережить. Некоторые эмоционально зависимые люди в своем самоощущении остаются беспомощными жертвами на всю жизнь, другие выбирают бороться, чтобы преодолеть беспомощность – однако она всегда остается важной составляющей их глубинного самоощущения.
Пятое обстоятельство. Несмотря на то, что Штихель может фактически как-то выражать свое отношение к происходящему («вопреки укорам» мастер расстался с мастерской и Штихелем), ему отказано в праве чувствовать («будь то возможно – Штихель бы устал, но был бы горд собой и за гравера рад», «но инструменту не бывает больно»). Эмоционально зависимая личность переживает широкую гамму чувств, однако, с одной стороны, она сама не уверена, что ее чувства «правильные», и сомневается в них, с другой стороны, ей трудно выразить свои чувства такими, какие они есть, потому что она боится, что это плохо закончится – партнер отреагирует негативно, а то и вовсе бросит. Эмоционально зависимая личность больше беспокоится о сохранении контакта, отношений, чем о собственных чувствах.
В этой главе эмоциональная зависимость рассмотрена с высоты птичьего полета. Последующие же главы содержат более детальный анализ ее самоощущения и жизненных стратегий, способов построения отношений и т. п. Итак, начнем…
Таня и Оля – сестры-погодки, Тане, старшей, восемь лет. Мама привезла их на каникулы в деревню к бабушке. Ярким летним днем они сидят за столом и обедают. Бабушка положила им в тарелки тушенные в сметане кабачки и ушла в огород.
Когда сестры пробуют блюдо, оказывается, что оно имеет тошнотворный вкус. Видимо, сметана, в которой тушились кабачки, прокисла. Каковы реакции сестер?
Оля, только попробовав, выплевывает то, что положила в рот, и морщится. «Не буду есть эту дрянь», – говорит она и бросает вилку, сделав гримаску. Таня поступает иначе. Она медленно пережевывает кабачок, стараясь убедить себя, что неприятный вкус не такой уж и неприятный. Получается плохо. Когда она пытается проглотить кусочек, то ощущает рвотные позывы. Но она знает, что бабушка готовила кабачки ночью, после работы, уставшая. Не съесть бабушкино угощение после этого было бы совсем подлостью. Кроме того, она помнит, что бабушка очень старалась приготовить вкусно и расстроится, огорчится и, возможно, обидится, если не съесть. Таня делает усилие над собой и мужественно жует, превозмогая отвращение. Сестра, болтая ногами, смеется над ней и говорит, что кабачки, наверное, по вкусу похожи на какашки Мурзика, который мирно дремлет на подоконнике. Приходит бабушка и начинает ругаться, видя, что Оля не съела свою порцию кабачков. «Но они испорченные!» – вопит та. «Ничего не испорченные, видишь, Таня же спокойно ест!» На всякий случай бабушка пробует кабачок и удовлетворенно качает головой. «Все с ними нормально, это ты вечно капризничаешь!»
В этом примере мы видим двух сестер, которые реагируют на одну и ту же ситуацию совершенно по-разному; старшая – очевидно, эмоционально зависимым образом. Почему же так? Как формируется этот комплекс специфических личностных особенностей?
Эмоциональная зависимость в своем формировании обусловлена, как правило, сочетанием ряда факторов, действующих на протяжении детства и взросления человека – биологических, психологических, социокультурных; в ее развитии можно проследить ряд узловых моментов. В этой главе мы остановимся на них подробнее.
Важно отметить, что речь здесь идет именно о предпосылках развития эмоциональной зависимости, а не о ключевых ее факторах. Так, большое значение для развития нашей личности имеет социокультурная среда, в которую мы вписаны, в рамках которой протекает период нашего взросления. Например, менталитет и социокультурные ценности Соединенных Штатов Америки приветствуют идеалы индивидуализма и личного успеха, автономии и независимости. Российский менталитет исторически в большей степени ориентирован на ценности общинности и коллективизма, важность связи между людьми, принадлежности к общности; в течение длительного исторического времени приветствовалось подчинение личного, индивидуального коллективному, жертвование персональным во имя интересов группы и интересов Другого. До сих пор значительная часть молодых российских семей проживает на территории родителей одного из супругов, взрослые дети, не имеющие собственной семьи, долгое время живут также с родителями. Европейские и американские психологи, приезжая в Россию, отмечают характерную для нее слитность, спутанность семейных ролей и взаимоотношений (в значительном проценте случаев, но не всех, разумеется). Проживание в России, конечно, не делает человека эмоционально зависимым, однако социокультурные нормы нашей страны исторически в большей степени приветствуют ценности близости, а не автономии, что накладывает влияние на выстраивание семейного взаимодействия на микроуровне.
Биологические предпосылки эмоциональной зависимости в настоящее время изучены явно недостаточно, однако, согласно существующим данным, можно с уверенностью говорить о наличии генетической предрасположенности к зависимому поведению, связанной с наследуемыми особенностями регулятивных механизмов мозга. Кроме того, современные данные говорят о том, что стрессы, переживаемые матерью в период беременности, а также тяжелые стрессы, переживаемые ребенком в раннем возрасте, накладывают отпечаток на формирование определенных структур мозга, обеспечивающих эмоциональное реагирование и эмоционально-волевую саморегуляцию, и задают определенный устойчивый режим их функционирования (Габор Мате).
Важно отметить, что ни социокультурные, ни биологические факторы не являются решающими в формировании эмоциональной зависимости. Мне было важно обозначить их, поскольку они имеют значение, однако давайте обратимся к рассмотрению иных, психологических факторов, которые играют здесь ключевую роль.
Первые три года жизни являются критическими с точки зрения риска формирования эмоционально зависимой структуры. В этот период ребенок в ходе своего развития впервые получает и опыт симбиотического слияния с Другим, и опыт первичного отделения от него (сепарации), в котором происходит выделение его собственного Я. Во многом от того, как проходит этот процесс, зависит формирование индивидуального решения дилеммы «близость – автономия», задающего особенности конкретной личности, индивидуальный ее «почерк» в отношениях с другими людьми. В своем развитии в этот период ребенок проходит ряд фаз – фазу зависимости (соединенности, слияния с матерью), фазу сепарации (отделения от матери), фазу воссоединения (или еще ее можно назвать фазой зрелой близости). Названия мало что меняют, здесь важно уловить суть процесса, который разворачивается как во внутреннем индивидуальном, так и в межличностном пространстве. В дальнейшем в самых разных контекстах, в отношениях с работой, профессией, с другими людьми мы снова и снова проходим этапы, логика чередования которых и смысловое наполнение перекликается с тем, что проживается в первые три года жизни. Способность выстраивать гармоничные отношения с собой и окружающими во многом задается тем, насколько здоровым и гармоничным образом ребенок впервые прожил эти три этапа своего развития. Здесь многое зависит от родителей и от того, каким выглядит их собственное решение дилеммы «близость – автономия»
Фаза нормального симбиоза. Это – период максимальной соединенности с родителями, тесной эмоциональной связи с ними (прежде всего – с матерью). Период нормального симбиоза длится первые полгода – девять месяцев жизни, он же обозначается в работах психоаналитиков (М. Кляйн, М. Малер) как период первичного слияния. Это период, когда ребенок находится в настолько тесной взаимосвязи с матерью, что не в состоянии отделить себя от нее, не в состоянии отделить себя от окружающего мира. О какой-либо сепарации здесь нет пока и речи, однако она пока и не требуется – ребенку важно получить опыт безграничной соединенности, пребывания в «едином коконе» с матерью. Этот опыт исключительно важен для дальнейшего развития – здесь закладывается наша способность доверять другому (и миру в целом) и чувствовать себя в безопасности рядом с ним, формируется первый опыт осознания собственной телесности и эмоционального ее восприятия (во многом в зависимости от опыта телесного контакта с матерью и другими близкими), закладывается общая эмоционально-чувственная основа самоощущения – практически та самая основа нашего Я, которая остается с нами на всю оставшуюся жизнь. Фаза симбиоза – это и то время нашей жизни, когда мы формируем одну из самых прочных эмоциональных связей в нашей жизни, когда мы формируем первый опыт привязанности. Фаза симбиоза – это то время, когда мы осознаем себя через то, как отражаемся в глазах матери, в ее прикосновениях, интонациях, движениях, в ее напряжении и расслаблении. Я подчеркну, что этот этап в развитии ребенка называют не просто фазой симбиоза, но и фазой нормального симбиоза – потому что такой опыт слияния, соединенности с другим живым существом, матерью, является основой основ для формирования всех прочих наших способностей, потому, что он создает базу нашего эмоционального благополучия. Он более чем нормален и ничего подозрительного или патологичного в том, что есть такая соединенность, где практически не ощущается границ, нет (я это пишу на всякий случай, потому что некоторые люди уверены, что любой симбиоз ненормален).
Исключительно важными с точки зрения наполнения потребности в соединенности, установления прочной физической и эмоциональной связи с родителями, в которой так нуждается каждый из нас в этот период жизни, являются:
• стабильное присутствие матери, минимизация разлук;
• опыт заботливых прикосновений, поглаживаний, телесного контакта;
• эмоциональная сонастроенность матери и ребенка, способность матери адекватно откликаться на эмоциональные проявления ребенка (контакт глаз, улыбка, вокализации);
• чуткость матери и других лиц, осуществляющих уход за ребенком, их способность воспринимать и правильно интерпретировать сигналы, подаваемые ребенком, и адекватно реагировать на его потребности (ребенок голоден, устал, мокрый, у него болит живот, он просится на руки и т. п.).
Конечно, для того, чтобы выполнять эффективно все перечисленные здесь функции, матери самой важно находиться в достаточном ресурсе. При этом, как правило, не только младенец находится в слиянии с матерью, но и она с ним (вспомните характерное родительское: «мы сегодня плохо кушали» или «у нас зубки режутся» – естественно, что речь идет только о ребенке, но матери используют местоимение «мы», и это не случайно). В дальнейшем, по мере развития ребенка, первоначальный недифференцированный кокон «мы» распадается для того, чтобы появилось Я ребенка. Первичный процесс сепарации ребенка от матери протекает в период от полугода до трех лет его жизни и предполагает развитие у него способности исследовать окружающий мир, отдаляясь на некоторое расстояние от родителей, переносить фрустрации (напряжение, связанное с временной или принципиальной невозможностью удовлетворения потребностей), сохранять в собственном сознании образ матери, когда ее нет рядом, интегрировать в единый образ позитивные и негативные аспекты образа себя, равно как и образов матери, отца, других значимых близких.
Как правило, этап симбиоза протекает благополучно, когда мать находится в достаточно ресурсном состоянии и испытывает (и способна выразить) по отношению к ребенку устойчивую привязанность. Сложности появляются тогда, когда мать переживает хронический стресс, перегружена физически и эмоционально, когда ее эмоциональное благополучие нарушено горем, болезнью, потерями, депрессией, семейными или экономическими неурядицами и т. п., когда ребенок нежеланный или в силу каких-то других причин мать не в состоянии поддерживать с ним необходимый для него эмоциональный и физический контакт. Симбиотически напитать ребенка может быть трудно матери, которая в силу особенностей своей личности испытывает дискомфорт в связи с симбиотическим контактом. Примером может служить нарциссичная мать, которая тяготится такими «глупостями», как «пеленки и детские слюни», а брать ребенка на руки ей может быть попросту неприятно. Глубина нарушения первичной эмоциональной связи младенца с матерью коррелирует с тяжестью последствий для развития личности ребенка. Эмоциональная зависимость в целом значительно чаще развивается у детей, имеющих недостаточность опыта симбиотической соединенности с матерью – детей, чьи матери переживали депрессии, пока ребенок был совсем мал, детей, чьи матери разлучались с ними, детей нежеланных, детей, чьи матери были не в состоянии или не хотели дать ребенку достаточно опыта эмоционально положительных, чутких реакций на него.
Соединенность с родителями, симбиоз с ними не заканчивается бесповоротно к концу стадии симбиоза, впоследствии она прослеживается в самых разных контекстах. Ребенку нужны долгие годы, чтобы действительно отделиться – вспомним, например, характерное для ребенка до начала подросткового возраста «а моя мама говорит» и «а вот мой папа считает». Он смотрит на мир глазами родителей, его собственные суждения, мировоззрение, внутренняя позиция еще долгое время не являются сформированными. Ребенку важно их одобрение и принятие, гарантия защиты и поддержки от них, важна их забота, важно знать, что они любят его и гордятся им, и эти потребности еще долгое время будут актуальными. С каждым годом он становится способным удаляться от родителей на все большее физическое и психологическое расстояние.
Очень характерно, например, что ребенок-дошкольник или младший школьник испытывает стыд, когда родитель предстает перед другими людьми в неприглядном свете, и этот стыд как бы «разделен» и «общ» для ребенка и родителя: когда родитель его делает что-то не то, ребенок чувствует «плохим» и «неподходящим», «запачканным» себя. Именно это обстоятельство объясняет тот факт, что дети, выросшие в дисфункциональных, в том числе алкогольных семьях, переполнены стыдом и ощущают себя второсортными независимо от того, как выглядит их собственная текущая жизнь.
Мне хочется также отметить здесь, что фаза симбиоза (и вообще все фазы развития ребенка, его движения к автономии, которые описываются здесь) повторяется в дальнейшем в самых разных жизненных контекстах. Например, она ярко проявлена в романтических отношениях в период острой влюбенности, когда весь мир предстает в розовым цвете и двое качаются на единой блаженной волне. В состоянии влюбленности (в «медовый месяц») близость окрашена в эйфорические тона, и в этом состоянии совершенно неважными кажутся различия между собой и партнером, а индивидуальные интересы отступают на задний план. Фаза нормального симбиоза может наблюдаться в ваших взаимоотношениях с работой или профессией, которую вы осваиваете, когда хочется максимально быстро и эффективно всему научиться, все освоить, перенять транслируемые наставником модели интерпретации реальности и модели поведения, при этом вопрос психологической и физической цены за эти усилия (усталость, бессонные ночи, потраченные средства и т. п.) игнорируется или кажется несущественным. Нахождение в фазе симбиоза во взаимоотношениях с родителями, партнером, работой является нормальным и здоровым процессом, но только в том случае, если это временный период, этап в отношениях. Если индивидуальное развитие или процесс взаимоотношений вследствие каких-либо причин задерживается на этой фазе, то это проблема.
Однако вернемся к контексту раннего развития. При благоприятных условиях на определенном этапе своего взросления (шесть – девять месяцев жизни) ребенок впервые делает шаг в сторону обретения большей автономии и независимости, в сторону отделения от матери и отца. Наступает вторая фаза в индивидуальном развитии – фаза отделения (сепарации). К этому моменту у ребенка появляется отчетливо воспринимаемая разница между своим Я и Я матери, своей волей и волей другого человека. Появляется активный интерес к исследованию мира, желание, пусть недалеко и ненадолго, но удаляться от матери в попытках исследовать происходящее вокруг него. Это трудное время и для ребенка, и для его родителей.
Помню, как когда-то золотой осенью я гуляла в парке с коляской. Мимо шла бабушка с маленьким внуком, мальчиком примерно двух с половиной лет. «Лялетька!» – отчетливо произнес ребенок, указывая пальцем на коляску. «Да, лялечка в коляске спит. Ты тоже раньше в колясочке на улице спал, – бабушка тяжело вздохнула. – Золотые были времена!!!»
Золотыми времена младенчества кажутся родителям потому, что тогда ребенок их не был своеволен. Ему не надо было лазать, ползать, ходить и бегать то туда, то сюда. У него не было таких сильных, импульсивных желаний – получить вот этот помидор, непременно достать этот мяч, обязательно попрыгать на батуте на детской площадке (до посинения бабушки, которая замерзла – а уйти ребенок не дает, начинается истерика), потрогать язык, а потом хвост собаки, которая проходит мимо, залезть на стол (подоконник, на полку в шкафу), открыть мамину косметичку и т. п. Ребенку все время чего-то хочется и куда-то надо; ему хочется все сделать самому, у него не получается, и он начинает кричать, а против предложенной помощи яростно протестует. Он импульсивен в своих эмоциональных проявлениях, плачет и не может успокоиться, регулировать собственные реакции он пока не в состоянии, а на вмешательство родителей реагирует очень бурно. Ребенок на этапе раннего детства, лет до трех, проявляет себя образом, схожим с реакциями и поведением погранично организованной личности, и это сходство совершенно не случайно – пограничная личность формируется на основе серьезных внутренних конфликтов, заложенных на данном этапе развития.
Перед родителями маленького ребенка стоит непростая задача – давать пространство для того, чтобы Я их ребенка проявлялось, и поддерживать эти проявления, при этом обозначая границы допустимого поведения и помогая прожить неизбежные фрустрации. Эмоциональная зависимость формируется у ребенка, чьему Я не давали достаточно возможностей для проявления (обычно родители боялись, что ребенок будет балованным и своевольным и жестко пресекали проявления его воли), чью самостоятельность ограничивали. В явном виде она прослеживается у детей, которых наказывали лишением контакта за любые проявления их Я, создававшие неудобства для родителей. Ребенок, недостаточно напитавшийся безопасной, эмоционально-позитивной и устойчивой соединенностью с матерью на предыдущем этапе своего развития, и сам не рискует потерять контакт, настаивая на чем-то, что важно для него. Такие дети обнаруживают выраженную тревожность и боятся увеличения дистанции – и физической, и эмоциональной – с близкими для них людьми.
На этом этапе очень важна адекватная родительская поддержка активности ребенка. Ему важно слышать родительское «да» по крайней мере в два раза чаще, чем «нет». Родители приспосабливают домашнюю среду к потребностям сына или дочери с тем, чтобы «нет» возникало реже – убирают подальше хрустальную посуду и медикаменты, закрывают розетки заглушками, снимают со столов скатерти и блокируют свободный доступ к подоконникам. В этот период ребенок впервые отчетливо сталкивается с границами допустимого, которые обозначают для него взрослые. Простейшей символизацией границ является слово «нельзя»; кроме того, ребенок встречается с тем, что не все его желания могут быть выполнены. Не будет куплена шоколадка в магазине; во время прогулки наступает момент, когда надо уходить с детской площадки, а мама иногда отлучается из дому, и ее надо отпустить. Ребенок проживает ситуацию, когда его «хочу», его воля встречается с волей других людей, когда его «хочу» наталкивается на препятствие. Данная ситуация в психологическом смысле с неизбежностью означает, что а) ребенок будет периодически переживать фрустрацию (напряжение), связанную с тем, что его непосредственные желания не могут быть удовлетворены и б) время от времени будет возникать «борьба воль» родителей и ребенка, что неизбежно даже в ситуации с очень психологически подготовленными родителями. Мамы двухлетних детей хорошо знают, что проявления несогласия и своеволия со стороны ребенка возможны практически в любой ситуации – одевание, укладывание спать, кормление, выход на улицу, игра и т. п. и что их не избежать ни одной матери. Какова же адекватная линия поведения родителей в этот период?
Очень важно, чтобы проявления своеволия ребенка не рассматривались родителями как борьба за власть, в которой им необходимо победить (либо победителем выйдет ребенок), как ситуация, когда «или я его, или он меня». Некоторые матери и отцы считают, что уступать ребенку ни в коем случае нельзя, потому что это избалует его или сделает капризным и неуправляемым. Другие впадают в противоположную крайность, расценивая любое обозначение ребенку границ как насилие над ним.
Когда я пишу эти строки, то вспоминаю симпатичного молодого мужчину, одного из самых первых своих клиентов. Его двухлетняя дочь всячески испытывала его терпение тем, что щипала, била и кусала его, таскала за волосы – при этом, по его словам, девочка внимательно смотрела ему в лицо, пока проделывала все это, словно ожидая реакции. Однажды слякотным зимним вечером он пришел домой. Дочь взяла его грязные ботинки в прихожей и, придя к нему в спальню, водрузила их на отцовскую подушку, и все это – не отрывая внимательного взгляда от отца. Девочка словно пыталась нащупать границу дозволенного. Ее отец испытывал серьезный дискомфорт, но осознанно не останавливал дочь, чтобы «не причинить ей психической травмы». Он сам в детстве постоянно терпел побои от собственного отца.
Однако четкость домашних правил и ясность обозначаемых границ дают ребенку ощущение безопасности и защищенности, кроме того, сам по себе опыт атаки этих границ, опыт своеволия исключительно полезен ему. Во-первых, ему важно получить опыт «да» – очень важно, чтобы в определенном проценте случаев ребенок получал желаемое, чтобы его «хочу» получало ответ «да», потому что таким образом закладываются основы самостоятельности и психологической автономии, будущей способности выражать и отстаивать свои желания, что очень важно для зрелой личности. С другой стороны, исключительно важным является и проживание опыта фрустрации, когда твое желание не может быть выполнено. Ведь жизнь полна такими ситуациями. Праздники заканчиваются, розы вянут, не каждая игра заканчивается выигрышем, а наши близкие рано или поздно покидают нас. Мы не являемся всемогущими. Родителям важно не только дать возможность ребенку соприкоснуться с таким опытом (а не уберегать его от него!), но и помочь его эмоционально прожить. Через сочувствие и эмпатическую поддержку, через мягкое утешение родители помогают ребенку пройти через ярость, горе, бессилие и печаль, связанные с неудовлетворением их желаний. Способность справляться с фрустрациями является важной для развития в дальнейшем психологической зрелости. Поэтому очень важно, чтобы ребенок встречался с ситуациями, когда родители, другие люди или сама жизнь говорят им «нет», и проживал их в условиях родительской поддержки.
Эмоции, аффективные реакции двухлетних детей ситуативны и быстро преходящи. Они возникают в ответ на конкретную ситуацию (например, ребенок настаивает на том, что сам застегнет куртку, но не может справиться с пуговицами и впадает в гнев), носят бурный характер, однако быстро утихают, не оставляя после себя внутреннего следа. Например, ребенок может испытывать сильный гнев на родителей в магазине, когда те отказываются купить ему конкретную игрушку (куклу или машинку), он топает ногами и пытается замахнуться на мать, но, успокоившись, пытается найти утешение в ее обьятиях. В тот или иной момент времени он может быть охвачен то любовью к матери, то ненавистью и гневом, однако, когда проходит аффект, ребенок не помнит ни гнева, ни ненависти. Поэтому важно не наказывать двухлетнего ребенка за то, что он делает в аффекте, а скорее помочь ему успокоиться и самим тоже оставаться в равновесии.
Возникающая потребность в большей независимости вовсе не означает, что мать больше не нужна ребенку. Наоборот. Исключительно важно, чтобы она была доступна, эмоционально откликалась на ребенка и могла адекватно его утешить, если тот, например, упал или испугался. Однако очень нужна качественная родительская поддержка той первичной психологической сепарации, которую ребенок переживает в период от шести месяцев до конца третьего года жизни, и готовность как предоставлять ребенку необходимую ему возможность проявления самостоятельности, так и утешать и поддерживать его в случае необходимости. Интересно, что для того, чтобы сделать шаг в сторону от матери, ребенку важен третий, в роли которого выступает отец. Это тот, кто может утешить и поддержать, когда в отношениях с матерью возникает напряжение. Это тот, кто может отвлечь тебя и поиграть, когда мать ушла и связанное с ее отсутствием напряжение становится невыносимым.
В иной своей форме, в ином контексте сепарационный процесс заявляет о себе еще раз значительно позже, когда ребенок достигает подросткового возраста. Самая суть этого периода в жизни человека – шаг в сторону от родителей и утверждение собственного Я.
Подросток ощущает себя отдельным от матери и отца, которые перестают быть для него безусловным авторитетом во всем. Он ставит под сомнение их ценности, их представления, их стиль жизни, их взаимоотношения, их способы проведения свободного времени. Подросток противопоставляет себя родителям, и роль третьего, который встает между ним и родителями, выполняют сверстники, чья значимость в этот период жизни возрастает. Родителям могут не нравиться и часто не нравятся эти новые проявления их ребенка, его резкость, нетерпимость, эмоциональные вспышки, его порой обесценивающие родителей высказывания. Его увлечения кажутся странными, а манера себя вести бывает вызывающей. Подростковые компании, к которым он проявляет интерес, подростковые способы времяпрепровождения вызывают сомнения. Как правило, родители объясняют свои реакции соображениями безопасности их сына или дочери. Однако реальным источником их тревоги может быть то, что ребенок отделяется, становится менее зависимым от них; они сами могут быть не готовы его отпустить. Подобно тому, как тревожная бабушка удерживает трехлетнего внука на прогулке от всяческих опасностей (собаки, валяющиеся на земле окурки, камни, грязные игрушки других детей, дождь и т. п.), обеспокоенные родители могут сдерживать автономизацию и отделение собственного ребенка, запугивая его реальными и воображаемыми опасностями, подстерегающими его за пределами отчего дома, за пределами круга привычных родителям интересов и способов времяпровождения. Однако более адекватной родительской стратегией в этот период развития ребенка является разрешение на безопасное для него исследование мира за пределами семьи и поддержка его в этом. Как бы трудно это ни было, родителям важно поддерживать и интересы ребенка, которые не совпадают с их собственными, помогать ребенку осознать и сформулировать собственные потребности, которые могут не совпадать с потребностями матери и отца. Как видим, адекватной линией поведения родителей в этот период является не сдерживание сепарации ребенка, а ее поддержка и помощь в том, чтобы она была безопасной для сына или дочери. В этот период особенно важно соблюдение личных границ в отношениях с подростком (как его, так и своих собственных). В этот период своей жизни человек учится осознавать свои потребности, отличающиеся от потребностей близких людей, и прямо заявлять о них.
Перечисленные выше процессы протекают с неодинаковой выраженностью и интенсивностью у разных людей. К примеру, один подросток стремится в компании сверстников, требует у родителей отпустить его, протестует в случае несогласия, а другой будто бы полностью удовлетворен тем, что есть, послушен и «управляем» и словно не испытывает особой потребности в чем-либо, что выходит за круг интересов родительской семьи. Родители, с ужасом (или без ужаса) ожидавшие наступления переходного периода у собственного ребенка, с облегчением выдыхают. Однако радоваться рано. Возможно, в силу каких-либо причин процесс психологического отделения от семьи, от родителей у их сына (дочери) запаздывает или блокирован, и в будущем это сулит ему немало проблем.
Если же говорить о проявлении фазы сепарации в контексте взаимоотношений, то для нее характерно резкое и часто пугающее осознание различий между собой и другим. На этой фазе мы вдруг вспоминаем, как много собственных потребностей игнорировали до сих пор, находясь в слиянии с партнером. В самом простом варианте это, например, воспоминание о том, что уже две недели вы не выходили на привычную утреннюю пробежку, потому что до поздней ночи предавались совместному (с партнером) просмотру фильма. Телесный дискомфорт, гудящая голова, накопившаяся усталость поневоле напоминают о том, что ты жаворонок и столь поздние просмотры не проходят даром. Утром вдруг хочется привычных продуктов, а не любимой партнером пиццы с кофе. Вдруг ощущается, как не хватает общения с друзьями. На фазе сепарации партнеры осознают различия между ними, которые игнорировали, отрицали или недооценивали до сих пор. На этой фазе человек поворачивается лицом к собственным потребностям, его эмоциональная связь с собой прочнее, чем связь с партнером. Внутри возникает вопрос: действительно ли мне нужны и важны эти отношения? Действительно ли это то, чего я хочу? В этот период хочется вернуться к собственным делам и занятиям, хобби и мечтам, не связанным с отношениями. На фазе сепарации отчетливо и даже заостренно воспринимаются недостатки партнера.
Несмотря на впечатление, которое, может быть, возникло у читателя, фаза сепарации сама по себе не является ни плохой, ни хорошей. Это стадия в развитии отношений, когда увеличивается дистанция между партнерами, когда «я» отчетливее воспринимается, чем «мы», когда центробежные силы в паре преобладают над центростремительными, когда проявляется тенденция к отдельности в значительно большей степени, чем тенденция к соединенности.
Если продолжать аналогию с взаимоотношениями с работой или профессией, на фазе сепарации вы вдруг замечаете, как сильно устали в своих попытках достичь в работе высот или как можно лучше освоить профессиональную деятельность. Вы задаете себе вопрос – действительно ли мне это подходит, не был ли выбор ошибочным и вообще, стоит ли оно того? На данной фазе вы рассматриваете текущие отношения с работой с точки зрения того, насколько она удовлетворяет самые разные ваши личные потребности, и, кроме того, вам вдруг остро хочется, чтобы помимо работы (учебы), на которую вы положили столько сил, в вашей жизни было что-то еще, наполняющее ее. На фазе сепарации иногда хочется уйти с конкретной работы или сменить область деятельности или даже профессию.
Фаза зрелой (дифференцированной) близости. Для данной фазы (а это период трех – трех с половиной лет) характерно нахождение баланса между потребностью в автономии и потребностью в соединенности с другим. Контакт с родителями, с матерью, близость с нею снова переживается как большая ценность, она теряет аффективную насыщенность противоречивыми потребностями, характерную для предыдущего этапа. Я ребенка к этому моменту уже отчетливо осознается им как отличное от Я других людей, и ему важно, чтобы это Я было принято и уважалось. Снижается острота конфликта между Я и Другим, ребенок становится способным к диалогу, к тому, чтобы одновременно удерживать в сознании и собственные потребности, и потребности другого человека, и собственное «хочу», и ограничения, накладываемые на него объективной ситуацией. На данной фазе ребенок способен к более объемному восприятию Другого, потому что у него появляется способность к интегрированию в единый образ негативно и позитивно окрашенных аспектов опыта: так, в отличие от предыдущего периода, мама не предстает перед ним как «плохая», когда не выполняет его желаний, и как «хорошая», когда дает ему то, что он хочет. Даже переживая фрустрацию, ребенок не обесценивает другого; сердясь и печалясь, он не переживает ненависти к другому человеку в связи с тем, что не удовлетворяются его потребности. Поскольку появляется способность к более целостному восприятию Другого, возникают психологические условия для развития сопереживания ему, появления эмпатии. Эмоциональные реакции ребенка к этому моменту становятся менее резкими, менее импульсивными; он может до некоторой степени управлять ими, преодолевать собственные непосредственные побуждения.