Я забываю промысел бродяжий,
И к речке мгла осенняя примята,
И сердцу стала гостией утрата…
И в нем – дороги, не узнать, куда же…
Со мной стряслись могильные пейзажи…
Лицо твое, как небо, серовато;
Последние свечения заката
Еще о чем-то шепчутся на кряже…
И мне на плечи, к истине слепое
И судорогу расщемив гадливо,
Мое былое, полное прибоя,
Взвалилось под морозным небосводом.
Шагает осень похоронным ходом
Вдоль по дороге моего надрыва.
Позволь, арфистка, целовать позволь —
Но не ладонь, а взмах твоей ладони:
Чтоб этот Жест во глубине бессоний
Стал только Жестом, обернулся столь
Бесплотным и уже избывшим боль,
Сколь стали на старинном медальоне
Коленопреклоненные в короне,
Которых вящий покорил король.
Ты сделалась прибытком и разором,
Луною, что крадется по озерам,
Когда вокруг чернеется камыш…
Ты отзвук в сталактитовой пещере;
И если обретением даришь,
То только обретением потери.
Своих часов бессонный шелкопряд,
Ты ускользаешь наподобье тени,
Отсрочивая для своих молений
Уже давно предвещанный обряд.
И эти губы в океанской пене
Укором нерасслышанным корят;
И чем длиннее череда утрат,
Тем вечер и крылатей, и забвенней.
Все перволунья хочется исплавать —
И только жижа булькает в углу;
Стоячая засасывает заводь…
Я буду царь, но буду не теперь я…
И я машу в саргасовую мглу
За океаном моего безверья.
Сюда я прихожу издалека,
И я дышу туманом и раздором,
Неся свой образ пасмурный, в котором
Есть образ неземного двойника.
Я был когда-то, в прошлые века,
Не Боабдилем, но прощальным взором[1],
Скользящим по гранадским косогорам,
Где залегла навечная тоска.
Я павшая гранадская держава,
Сиротствую у мира на виду…
Дорога есть, а цели не найду.
Я сам своя смертельная отрава,
Вчерашняя ненадобная слава,
Подсолнечник в бессолнечном саду.
Посланник неизвестного владыки,
Я сам не знаю, что я говорю.
Мои слова, угодные царю,
Мне кажутся бессмысленны и дики.
Распался я на образ двоеликий,
Две части меж собой не замирю:
То робко приближаюсь к алтарю,
То изрыгаю варварские зыки.
А есть ли Царь, не ведаю поныне.
Забыть о нем – назначено уроком…
Дано мне целью – странствовать в пустыне.
Но прежде, чем создалось естество,
В безмерье и в довременье далеком,
Я был вблизи от Бога моего…
Как если б вдруг фонтаны замолчали
(Напрасен взор, утопленный во взоре), —
Так, сновиденью моему не вторя,
Тот голос, что родился из печали,
Теперь умолк… Уже не в карнавале,
Без музыки, без крыльев средь лазори,
Таинственность, молчащая, как море,
Приходит в обезветренные дали…
Пейзаж вдали – он только лишь на то нам,
Чтоб стало тихо, если мы нисходим
В таинственность, при часе благосклонном…
И где-то есть безмолвная природа,
И где-то мир с движеньем и бесплодьем…
И где-то Бог – Замковым Камнем свода…