Утром, когда Тереза отправилась на поиски завтрака, она обнаружила хозяина гостиницы и вчерашнюю женщину на первом этаже в крошечной конторе, выходившей дверями во внутренний коридор. Как только она переступила порог, мужчина встал.
– Миссис Саймонс? – улыбнулся он. – Доброе утро. Очень жаль, что вчера мы не встретили вас должным образом. Я Николас Сертиз. Эми не предупредила заранее, что мы ожидаем гостью, и я узнал о вашем приезде, только когда вы уже поселились.
– Она прекрасно обо мне позаботилась.
– Вы довольны вашей комнатой?
– Более чем.
В памяти Терезы вспыхнуло и тут же погасло иррациональное, извращенное раздражение, испытанное ею минуты назад, когда она одевалась. Дело в том, что подсознательно она ожидала увидеть здесь нечто британское, эксцентричное, а отнюдь не безликий модерн, общий для всех гостиниц мира. Хотя, с другой стороны, ей нравилось иметь спутниковое телевидение с каналом Си-эн-эн, нравился мини-бар, ее приятно изумило наличие в комнате факса, как и то, что ванная оказалась вполне современной и прекрасно оборудованной. Так в чем же тогда дело? Неужели она предпочла бы пыльный, обшарпанный чулан с тазиком и кувшином холодной воды, комкастую, с выпирающими пружинами кровать и одну на этаж ванную в дальнем конце коридора?
– Вы хотите позавтракать?
– Пожалуй что да.
– Столовая направо по коридору, – сказал Ник Сертиз, подкрепив свои слова взмахом руки.
Все это время Эми стояла за его спиной, молча наблюдая за этим обменом любезностями. Тереза вежливо улыбнулась и прошла мимо хозяйской четы. Ей было как-то не по себе. Полная тишина, затопившая здание вскоре после того, как она легла в постель, подсказала ей, что других постояльцев в гостинице нет. В результате она чувствовала себя словно выставленной на обозрение и начинала уже жалеть, что польстилась на дешевизну, не поселилась в гостинице побольше, где ни одной собаке нет до тебя дела. А тут что ни сделай, все будет замечено и прокомментировано, а при случае и вызовет недоуменные вопросы.
Чего ей тут хочется… Тереза и сама толком не понимала чего, главное, чтобы все оставили ее в покое. Она хотела быть максимально незаметной, ни видом своим, ни поведением не уподобляться вездесущим американским туристам. А вот отец – он бы как раз и был одним из них. Подобно многим своим соотечественникам, он не расставался с родным домом даже и тогда, когда уезжал на другой конец света. Но Тереза знала, что будет выделяться из окружающей обстановки и что с этим ничего не поделаешь. Ведь ей придется жить в самом центре Булвертона, иначе вся эта поездка вообще не имела бы смысла.
Судя по всему, «Белый дракон» считался лучшей в городе гостиницей. Она наткнулась на него почти случайно, просматривая в Интернете перечень отелей, имеющихся в Великобритании и, более конкретно, в Восточном Сассексе. В Булвертоне был отмечен и рекомендован один только «Белый дракон». На следующий день она, не без сильных сомнений, послала авиапочтой заказ на бронирование номера и была приятно удивлена, получив через пару дней по факсу уведомление, что заказ принят.
В столовой было холодно, несмотря на разожженный камин. На буфетном столике было выложено все необходимое для холодного завтрака: зерновые хлопья, фрукты, молоко, соки. Стараются, а зачем? Тереза почти уже уверилась, что других постояльцев в гостинице нет, а если так, то зачем столько еды, зачем такое разнообразие? Точь-в-точь как дома, на том берегу Атлантики, в ресторанах, словно присягнувших неустанно бороться за поголовное ожирение американского народа.
Взяв мюсли и миску цитрусовых ломтиков, Тереза села у окна. В столовой было шесть столиков, каждый накрыт на четверых. За выходившим на главную улицу окном медленно, как на похоронах, катились машины. Пешеходов почти не было. Подошла Эми, чтобы принять у нее заказ.
А затем долгое, одинокое ожидание. Тереза уже жалела, что не сходила куда-нибудь за газетой. Она думала, что у входа в гостиницу будут стоять торговые автоматы, а обнаружив, что это не так, несколько растерялась. Собственная неспособность усвоить, что здесь все не так, как в Америке, обостряла в ней ощущение, что она здесь чужая. Ей было зябко и неуютно от того, что она полностью предоставлена своему собственному промыслу, и она сомневалась, что сможет когда-нибудь с этим свыкнуться. После Энди осталась зияющая пустота, молчание, перманентное отсутствие. В этой пустоте, в мучительных сожалениях, что его больше нет, она провела едва ли не всю прошедшую ночь, безуспешно сражаясь с порожденной дальним перелетом бессонницей, не думая ни о чем, кроме своей утраты. Она вслушивалась в темноту, в незнакомый город, в его огромную тишину и жуткий покой, представляя его, весь сплошь, средостением скорби. Она не была единственной в Булвертоне вдовой, но мысль об этом не помогала ничуть.
Когда Терезе наскучило ждать, она поднялась из-за столика и прошла по коридору в контору, где сидел за компьютером Ник Сертиз.
– Могу я купить здесь какую-нибудь газету? – спросила она.
– Да, конечно. Я скажу, чтобы вам принесли. А какую бы вы хотели?
Вопрос застал Терезу врасплох, она привыкла к «Вашингтон пост» и никогда не задумывалась о других вариантах.
– Может быть, «Таймс»?
Это было единственное, что пришло ей в голову.
– Хорошо. Хотите, я скажу, чтобы вам доставляли ее ежедневно?
– Да, пожалуйста.
Вернувшись к своему столику, Тереза увидела серебряный кофейник, принесенный, надо полагать, Эми, и несколько треугольных ломтиков тостов на серебряной же подставке. Она взяла не успевший еще остыть тост и намазала его чем-то желтым, диетическим и маслообразным из крошечного саше. Не обнаружив привычного желе, она была вынуждена в сотый раз напомнить себе, что в Англии и порядки английские. Зато на столике был апельсиновый джем, и он настолько Терезе понравился, что она сделала мысленную заметку спросить у Эми, какой это сорт, чтобы купить потом для себя, домой.
Часа полтора спустя, приняв уже ванну и одевшись потеплее, Тереза снова спустилась на первый этаж и заглянула в клетушку Ника. Встала она вроде совсем недавно, но все равно чувствовала себя усталой, а несколько минут назад еще и ощутила глухую дрожь зарождающейся мигрени. Лекарство, конечно же, осталось дома. Тереза привыкла уже считать, что с приступами мигрени покончено навсегда, и вот теперь могла поплатиться за свой легкомысленный оптимизм. Долгий полет, смена часового пояса – тут никакая голова не выдержит. Она была в ужасе от перспективы обращаться к какому-то незнакомому врачу, а затем по его рецепту принимать незнакомые лекарства.
Ника на месте не было, по экрану его компьютера ползали разноцветные узоры скринсейвера. Узоры были очень знакомые – при всех различиях США и Британии и здесь и там отдавали предпочтение одной и той же программе.
Эми наводила порядок в баре; Тереза нашла ее по громкому, неровному гудению пылесоса. Увидев постоялицу, Эми тут же его выключила.
– Вам чем-нибудь помочь?
– Да… Мистер Сертиз. Где он сейчас?
– Да где-то здесь. Может, в подвале.
К крайнему удивлению Терезы, Эми трижды громко топнула, пояснив:
– Если он там, то сейчас вылезет.
Через несколько секунд в дверях появился Ник с ящиком пива в руках; крышечки темных запотевших бутылок были обернуты сверкающей золотой фольгой. Ник свалил свою ношу на стойку, а затем, когда Эми снова включила пылесос, жестом пригласил Терезу в контору.
– Вы, похоже, увлекаетесь компьютерами, – заметила она.
– Да не то чтобы очень, – криво улыбнулся Ник. – Не так, как когда-то. Я использую этот компьютер, чтобы писать письма и вести бухгалтерию бара. А Эми ведет на нем бухгалтерию гостиницы.
– Я надеялась, что вы поможете мне с моим ноутбуком, – сказала Тереза. – Он на аккумуляторах. Чтобы их заряжать, нужно воткнуть в сеть, а у вас же здесь вроде совсем другие розетки.
– Да у вас в комнате есть переходник, совместимый с большинством ноутбуков. Вы его что, не заметили?
– Нет, не заметила.
Тереза неожиданно осознала, что непривычная обстановка и английские, непривычные голоса словно лишают ее способности заботиться о себе. Бессознательно, помимо своей воли, она входила в роль беспомощной женщины.
Ведь это она купила в свое время ноутбук, а не Энди. Энди сказал, что он слишком много видит компьютеров на работе, чтобы возиться с ними еще и дома. Тереза на своей работе видела их ничуть не меньше, но для нее это только лишний раз подчеркивало, какой полезной вещью будет ноутбук. А теперь ей и вообще было трудно представить, как бы она без него обошлась.
– И еще, – сказала Тереза. – У вас тут есть где-нибудь аптека?
– И «Бутс» есть, и пара заведений поменьше. Вам подсказать, как их найти?
– Нет, спасибо, пожалуй, я просто прогуляюсь по городу.
День был холодный, ветреный, хоть и без дождя, и Тереза оделась для прогулки в стеганое пальто с капюшоном. Выйдя на улицу, она миновала несколько безликих, давней постройки домов и магазинов и как-то сразу, неожиданно для себя, оказалась в Старом городе.
Во времена оные Булвертон вырос вокруг небольшого морского заливчика, образовавшего прекрасную природную гавань. Залив уже сотни лет как зарос илом, обмелел и стал ни на что не пригодным, но дома этой части города так и глядели в сторону моря, словно гавань все еще была на месте. Там, где когда-то, если верить преданиям, причаливали корабли финикийских и левантинских купцов, раскинулся теперь парк, почти сплошь заросший деревьями; в нем были маленький пруд с утками и прогулочными лодками, зеленая лужайка для игры в шары и несколько теннисных кортов. За долгие столетия все здесь много раз переделывалось и перестраивалось, однако, если не считать нескольких современных вставок, появившихся, надо думать, после Второй мировой войны на месте чего-то старого, разрушенного немецкими бомбами, все здания этой части города имели достойный, зрелый вид. Да и те, что современные, не выглядели слишком уж не к месту.
Ближние окрестности парка были застроены небольшими коттеджами, приспособленными по большей части под магазинчики, рестораны и для прочих деловых нужд, но за ними на полого поднимающихся склонах виднелись ряды зданий побольше, белых и окрашенных в мягкие пастельные тона. С первого же взгляда Терезу захлестнуло чувство, что когда-то она их видела. Она почти не сомневалась, что бывала уже здесь, в этом парке, в этом смирном прелестном городе. Внезапный приступ тошноты застал ее врасплох; борясь с предательски подкравшимся ощущением, она мотнула головой, словно яростно отвергая кого-то или что-то.
Сработало – приступ сразу отступил. Тереза никому не рассказывала про свою мигрень – из опасения за работу. По порядкам, заведенным в Бюро, любые признаки хронического недомогания ставили крест на твоей карьере. Было рискованно даже принимать лекарства: у всех федеральных агентов брали на анализ кровь и мочу, причем делали это без предупреждения, в неожиданный для тебя момент, и кто там знает, какие делались выводы из присутствия в твоем организме тех или иных химических веществ. Один из друзей Энди связал Терезу с хорошим вашингтонским психиатром, и тот научил ее, что нужно делать, дабы предотвратить начинающийся приступ. Пару раз ей помогло. Позднее она пробовала и другие приемы.
С просветлевшей, словно прочищенной головой, Тереза вошла в парк, окунулась в его мирную прохладу. В просветах между буйно разросшимися деревьями и кустами то здесь, то там проглядывали дома. Она без труда себе представляла, как тихо в этом парке летом; даже и сейчас, когда деревья почти оголились, шум города был здесь еле слышен. Она шла, никуда не торопясь, с тоской ожидая, что еще шаг – и среди деревьев покажется какое-нибудь заведение, торгующее гамбургерами, или магазин спортивных товаров и все очарование будет разрушено, однако ничего такого не произошло, да и вообще можно было подумать, что парком никто не занимается. О каком-либо уходе свидетельствовали разве что деревянные скамейки, расставленные то там, то сям и непременно снабженные маленькими табличками с именами умерших горожан. Одна из табличек показалась Терезе особенно трогательной: «Незабвенной Каролине Продхун (ум. 1993) – она любила этот парк».
В конце концов дорожка привела к воротам, а пройдя ворота, Тереза оказалась на тихой улице, тянувшейся вдоль верхней кромки взгорья. Тут она свернула направо, обогнула парк и пошла назад, в сторону моря, разглядывая по пути магазинные витрины. И сразу же обнаружилось, насколько обманчивой может быть внешность: при ближайшем рассмотрении часто выяснялось, что успешные вроде бы магазины в действительности закрыты. Было много антикварных и букинистических лавок, однако редко в какой из них горел свет и ждали покупателя продавцы. В частности, по виду антикварных лавок было похоже, что они используются не столько для продажи товара, сколько для его хранения. На некоторых дверях белели пришпиленные кнопками записки, переадресовывавшие всю поступающую корреспонденцию в какие-либо из соседних заведений.
Тереза смотрела сквозь витринные стекла и думала: вот здорово было бы купить этот сундук, эту лампу, этот столик, этот книжный шкаф, это трюмо. Солидные, добротные вещи. От вида старинной мебели на Терезу дохнуло культурой совсем иной, чем привычная ей американская; тут зримо присутствовала цивилизация Европы, ее история, ее давние традиции, семьи, знающие свою родословную, глубоко укоренившиеся обычаи. Она была в достаточной степени британкой, чтобы инстинктивно тянуться к культуре, утраченной ею годы назад, когда отец перевез ее в США, – и в достаточной степени американкой, чтобы тут же загореться желанием приобрести себе что-нибудь из этой культуры. Смущало только, что ценников нигде не было, да и дальняя транспортировка таких тяжелых, громоздких вещей неизбежно повлекла бы уйму хлопот и расходов.
Что вновь шевельнуло в ней болезненные воспоминания о доме, пустующем в Вудбридже на берегу Потомака, заставило подумать об Энди, а затем и о том, что привело ее сюда, в Англию.
Примерно на середине улицы закрытых магазинов Тереза заскучала и пошла по склону вверх, где дома были побольше и сугубо жилые. Было заметно, что люди здесь живут далеко не бедные. По обеим сторонам этой улицы было припарковано множество машин, а ближе к домам слева и справа тянулись аллеи, предназначенные исключительно для пешеходов. Отсюда, с относительной высоты, открывался широкий вид на город, все больше очаровывавший Терезу своей безыскусной красотой. Дома, в Америке, с ней такого никогда не бывало. Прямо впереди, по другую сторону парка, виднелась большая церковь с квадратной колокольней. Вокруг церкви тесно сгрудились дома, а дальше, за ними, стояли дома повыше и побольше. Ближе к морю, по ту же сторону от парка, что и церковь, пестрели навесы большого рынка, а за ними снова вставали высокие, недавней постройки здания. Пологий, шедший от моря склон завершался невысоким гребнем, и этот гребень был сплошь утыкан новенькими аккуратными домиками.
Тереза попыталась представить себе, на что был похож этот маленький сонный город в день, когда Джерри Гроув вышел на улицу с винтовкой в руках. Репортажи из Англии были полны столь любимых журналистами красочных фраз о разбитой тишине и о маленьком городке, грубо вырванном из дремотного состояния. Но ведь город этот не был картинкой с конфетной коробки или декорацией для слащавого низкобюджетного фильма. Здесь жили живые люди, они воспитывали здесь своих детей, ходили на работу, ухаживали за клумбами. Они влюблялись друг в друга, били друг друга, старались свести концы с концами, кто-то даже пытался делать что-нибудь общественно полезное… а один из них, нелюдимый, эгоцентричный юнец, на чьем счету был целый букет мелких правонарушений, страстно увлекался оружием.
В Америке, откуда приехала Тереза, оружием увлекаются миллионы людей. Да что говорить, Тереза и сама им увлекалась. В таком увлечении не было ровно ничего ужасного, его возможные последствия были вполне очевидны, вот только никто и никак не мог ожидать, что все это случится не где-нибудь, а именно здесь.
А что могли ожидать приехавшие в тасманский Порт-Артур туристы, школьники в Данблейне, студенты в Бостоне, штат Техас? Все это были тихие, уютные города – города, куда люди охотно едут и с которыми неохотно расстаются. Есть другие города, опасные, и практически во всех городах есть районы, куда ни один человек, имеющий хоть малую толику здравого смысла, не сунется в одиночку после наступления темноты, однако большинство людей пребывают в глубочайшей, ни на чем не основанной уверенности, что все плохое происходит исключительно в плохих местах. А Булвертон был именно что хорошим местом, куда стоило стремиться.
Почему? Глядя на город, Тереза пыталась понять, что конкретно вызывает в ней столь живой отклик. Не просто английскость и никак не симпатичность, потому что Англия не обладает монополией на красивые места, а в Булвертоне слишком уж много безалаберной мешанины, чтобы назвать его симпатичным. Вот, к примеру, кварталы, примыкающие к гостинице, – иначе чем безрадостными их не назовешь. И что там ни говори об английской специфике, сама эта безрадостность была прекрасно знакома Терезе; такие кварталы есть практически в любом городе, в любом уголке мира. Может быть, все дело тут в пропорциях: каждое новое здание строилось с оглядкой на предыдущее, чтобы не слишком на их фоне выделяться. Нельзя забывать и о масштабах: этот город вырос в небольшой долине и вокруг нее. Американские архитекторы стали бы соревноваться, кто построит самое большое, самое броское здание, здесь же дома возводились мирно, словно в рамках всеобщей договоренности, чем должен быть Булвертон для тех, кто в нем живет.
А в результате – безыскусная естественность, и хотя Тереза провела в этом городе считаные часы да и то в основном в постели, пытаясь уснуть, ее чувства к нему были куда сильнее, чем к Вашингтону, или Балтимору, или даже к уютному спальному городку Вудбриджу.
Она снова пересекла парк и направилась к замеченной сверху церкви. Эта церковь – собор Святого Гавриила – стояла на небольшом возвышении, прямо перед ней было церковное кладбище. Тереза попробовала читать надписи на могильных плитах, но все они стерлись от времени. Дверь церкви была заперта, и рядом не было никого, кто мог бы ее открыть.
К церкви примыкал маленький, окруженный забором сад, его калитка была прикрыта, но не заперта. На заборе висела табличка, излагавшая историю сада:
САД «КРОСС-КИЗ». На этом месте стояла гостиница «Кросс-Киз», уничтоженная немецкой бомбой 17 мая 1942 г. примерно в 1.00 пополудни. Это было воскресенье, время ланча, гостиница была переполнена, в результате чего было много жертв. Погибли одиннадцать жителей Булвертона, и еще двадцать шесть были ранены, что стало для этого города наибольшим количеством жертв в единичном эпизоде за все время мировой войны. Мемориальная доска с именами погибших находится в дальнем конце сада.
Тереза толкнула калитку и вошла. Сад не был слишком уж заросшим, однако чувствовалось отсутствие регулярного ухода. Газон давно бы полагалось подстричь, деревья и кусты обросли тонкими молодыми побегами. Найдя висевшую на стене мемориальную доску, Тереза отвела в сторону длинную колючую ветку розового куста, скрывавшую ее почти наполовину. Она читала имена, стараясь их запомнить – на случай, если в городе встретится кто-нибудь из родственников погибших. Потом, зная ненадежность своей памяти, достала из сумочки записную книжку и аккуратно переписала все фамилии.
Одиннадцать погибших, меньше, чем тех, кого убил в прошлом году Джерри Гроув, а ведь какая это была трагедия даже по меркам военного времени, никто и помыслить не мог, что с этим городом может случиться что-нибудь худшее.
Сегодня Булвертон все еще не может прийти в себя после устроенной Гроувом бойни. А пройдет полвека, и какой эпизод из жизни города будут вспоминать как самый страшный?
Рядом с мемориальным садом начинался глуховатый проулок; пройдя по нему совсем немного, Тереза оказалась на широкой торговой улице. Это была Хай-стрит, о чем свидетельствовала табличка, прибитая к стене на одном из перекрестков. Судя по количеству сошедшихся сюда людей, торговля была в полном разгаре. Тереза прошла улицу из конца в конец, разглядывая всех встречных, чувствуя, что, пусть это и первое ее здесь утро, она успела уже познакомиться со многими гранями городской жизни. Она держала в руке открытую записную книжку и записывала по пути адреса полицейского участка, библиотеки, почты, банков и так далее – всех учреждений, которые могли понадобиться ей в будущем.
В первом же газетном киоске она купила карту города и местную газету. Бегло просмотрела заголовки, однако недавний ужас, неотвязно присутствовавший в умах людей, не поминался ни разу.
И только рядом с ратушей – зданием вполне современным, но построенным так, чтобы естественно сливаться с остальным городом, – она увидела наконец прямое напоминание о той бойне. На большом, вроде рекламного, щите был изображен циферблат. Надпись над ним гласила: «Булвертонское бедствие – воззвание лорда-мэра». Там, где на обычном циферблате было бы написано «двенадцать часов», стояла сумма в фунтах (5 000 000), а вместо двух стрелок была только одна, отмечавшая, сколько уже собрано. Сейчас она находилась где-то между семью и восемью часами, чуть дальше трех миллионов, и за ней была начерчена красная полоса.
Рядом с дверью мэрии, прямо на асфальте, лежали венки. Тереза стояла в нескольких шагах от них, не совсем уверенная, стоит ли ей приблизиться и прочитать надписи на лентах; с одной стороны, это могло бы показаться местным бестактностью, но с другой, она не хотела так вот пройти мимо, словно ничего не заметив. Это начинало понемногу проникать в ее сознание – неотвязное, фоном присутствующее ощущение беды. Не только венки, не только щит с циферблатом, но и сам тот факт, что она все время думает об этой беде, высматривает ее следы. Она вдруг осознала, что ищет эти следы на лицах прохожих, что подсознательно удивляется как отсутствию в городе зримых физических шрамов, так и тому, что хозяева гостиницы не сказали об этом ни слова. Но ведь люди умеют скрывать свою боль под маской внешнего безразличия.
Тереза понимала, что сама она действует именно так. И что ей нужно прямо, без отлагательств приступить к тому, что она задумала. Найти людей, поговорить с ними. Вы были в тот день здесь, в городе? Вы видели Гроува? А вот вы лично, а вы как-нибудь пострадали? Был ли среди убитых кто-нибудь из ваших знакомых? Она хотела услышать свой голос, задающий эти вопросы, хотела услышать ответы, хотела высвободить всю боль, туго, пружиной сжатую в этих людях и в ней самой.
Но только все это, конечно же, не ее собачье дело. Ненавязчивый уют этого города, спокойное, без излишних эмоций поведение людей на улице, а также и то, что она ни с кем здесь не знакома достаточно близко для непринужденного разговора, – все это вместе буквально кричало, что она здесь чужая. Она задумывалась над этой проблемой и раньше, еще дома, трезво понимая, что так оно скорее всего и будет. Как, думала она, отнесутся горожане к ней, посторонней? Будут они ей рады или будут ее сторониться? Теперь она знала, что не то и не то. Они ею вовсе не интересовались – как потому, что это было для них самым естественным поведением, так и потому, что они бы предпочли, чтобы и она поменьше интересовалась ими.
Этот город понес тяжелую утрату, уж она-то в этом вопросе разбиралась. Она была в нем настоящим экспертом. И неизбежно она вновь подумала об Энди. Почему это никак не кончается? Сколько бы времени ни проходило, ей никак не становилось лучше. Усилием почти физическим она оторвала свои мысли от него, и тут почти сразу произошло не совсем понятное.
По пути назад, к гостинице, Тереза вспомнила об Эми. Эми казалась достаточно разговорчивой, и Тереза думала, не начать ли расспросы прямо с нее. А почему бы и нет, ведь она же тем летом находилась в Булвертоне и почти наверняка знает здесь многих. Работая за стойкой бара в маленькой гостинице, неизбежно приобретаешь широкий круг знакомств.
Погруженная в эти размышления, Тереза подошла к мощеному пятачку, на котором стояло с десяток ларьков. Люди что-то покупали, бродили с места на место, ровный гул голосов мешался с популярными мелодиями, гремевшими из приемников, установленных за двумя ларьками. Здесь продавались по преимуществу фрукты, овощи и мясо, но были и ларьки иного рода, торговавшие подержанными книгами, видеокассетами и компакт-дисками, а также садовыми инструментами, детской одеждой, мелкой мебелью и прочей ерундой. И вот как раз у такого ларька, торговавшего грошовыми хозяйственными товарами – пластиковыми ведрами, швабрами, вениками и бельевыми корзинами, – Тереза увидела Эми. Эми о чем-то спорила с ларечником, человеком средних лет, с круглой бородкой и усами, всклокоченными волосами и мускулистым, но уже подобрюзгшим телом. Ларечник заметно злился, он что-то быстро говорил и время от времени тыкал в Эми пальцем. Однако бледная от бешенства Эми отнюдь не собиралась уступать, в какой-то момент она отбила обличающий палец ларечника в сторону – и тот тут же вернул его на прежнее место.
Тереза застыла от изумления. Она знала этого человека! Но как, откуда, каким таким образом? Пробиравшиеся между ларьками покупатели все время толкали ее в спину, и Тереза вдруг сообразила, что стоит на проходе. Тогда она медленно, опасаясь себя обнаружить, пошла дальше. Чем ближе подходила Тереза к ларьку, чем лучше видела лицо ларечника, тем меньше оставалось у нее уверенности, что она знает этого человека. Теперь ей казалось, что она узнала не столько определенного человека, сколько широко распространенный тип. Эта неопрятная шевелюра, эта бородка, высокий лоб, заметно выпирающий живот, грязная белая футболка под кожаной жилеткой, массивные руки и плечи – все это было не слишком примечательно, однако в его манере себя держать, в агрессивном поведении было нечто, напоминавшее Терезе малоприятных субъектов, с которыми ей приходилось сталкиваться дома, в США. С такой внешностью он легко мог бы принадлежать к одному из вооруженных ополчений, которых столько возникло в американской глухомани за последние двадцать лет. Тереза непроизвольно ощупала взглядом его тело, высматривая признаки спрятанного оружия.
И тут же себя одернула: ведь это Англия, где огнестрельное оружие под запретом, где нет, насколько ей известно, никаких вооруженных ополченцев, где бессмысленно делать с первого взгляда те же предположения, что и в Америке. Здесь, в Англии, человек с такой внешностью вполне мог водить грузовик, или писать стихи, или торговать на уличном рынке.
Но при всей разумности этих доводов первое впечатление не изгладилось, и Тереза приближалась к ларечнику с некоторой опаской.
Ни он, ни Эми ее не заметили. То, о чем они там беседовали, никак Терезы не касалось, и она опять почувствовала себя настырной особой, нагло лезущей в чужую жизнь. Она очень хотела бы остановиться и послушать, о чем они спорят, однако знала, что делать этого не следует.
Остановившись у ларька, Тереза фактически призналась бы в своем любопытстве, а потому прошла мимо, даже не замедлив шага, и услышала лишь несколько слов.
– …убраться отсюда, – говорил мужчина. – Ты что, не понимаешь, тебе же не хрен здесь делать? Будь сейчас Джейс…
Все остальное потерялось за гулом толпы, хотя Терезу и спорящих разделяло не более двух шагов. Из того, что ответила Эми, она вообще ничего не расслышала.
Тереза старалась притушить свое любопытство. Заезжие гости вечно суют свой нос куда не надо, они без этого не могут. Они встречают новых людей, и было бы даже странно, если бы они не интересовались этими людьми, их происхождением, их жизнью, их семьями, их положением в том обществе, в котором они живут.
Несмотря на ранний час, Тереза хотела есть, ее организм упорно отказывался перейти с вашингтонского времени на лондонское. Окинув взглядом базарную площадь, она не увидела ничего, хоть отдаленно напоминающего ресторан. Тогда она вернулась на Хай-стрит, где заметила прежде пару подобных заведений, однако и тут ничего не вышло, их вид не внушал особого доверия.
Тогда она решила, что приготовит себе что-нибудь сама, и вернулась к большому супермаркету, мимо которого проходила пару минут назад. Там она направилась прямо к прилавкам со свежими продуктами, заранее размечтавшись, как приятно будет есть еду собственного приготовления, и вдруг запоздало вспомнила, что в ее гостиничном номере нет ни плиты, ни даже микроволновки. Нехарактерная для Терезы забывчивость объяснялась скорее всего недосыпом, а может, вид этого человека встревожил ее больше, чем ей хотелось бы думать. Злая на себя, она отошла от прилавка и стала просто бродить по супермаркету, где хорошо ей знакомое мешалось с совершенно незнакомым. Заметив аптечный киоск, Тереза остановилась.
– У вас есть что-нибудь от головы? – спросила она молоденького фармацевта.
– У вас есть рецепт?
– Нет… понимаете, я только вчера приехала из США. Там у меня и рецепт есть, и таблетки, но я забыла взять их с собой и думала…
Конец фразы повис в воздухе, Тереза ненавидела, когда приходилось объяснять что-то про себя чужим людям, к тому же реальная ситуация была куда сложнее: она старалась принимать как можно меньше лекарств. После того как предложенная психотерапевтом методика несколько раз сработала – и куда больше раз не сработала, – она обратилась за советом к одной из своих соседок, врачу-гомеопату. Та прописала Терезе игнацию, и это средство вроде бы помогло. Приступы мигрени стали слабее, а затем и вовсе исчезли, в результате чего она так осмелела, что перед отлетом в Англию решительно оставила крошечные белые шарики дома. Теперь она горько об этом жалела: искать в незнакомом городе гомеопата, ждать, пока он проведет обследование и поставит диагноз, – на это ушла бы уйма времени. Ей хотелось бы просто получить какое-нибудь лекарство, снимающее головную боль.
Пока она говорила, фармацевт отвернулся к своим полкам, и теперь он положил перед ней две коробочки. Тереза взяла их и прочитала, для чего предназначены эти препараты и из чего они состоят. Одно из лекарств было основано на парацетамоле и кодеине, другое – просто на кодеине. И в том и другом были антигистаминные добавки. В одном из них такой добавкой был гидрохлорид буклизина, знакомый Терезе по лекарству, которое она когда-то принимала, что и побудило ее выбрать именно этот препарат, называвшийся мигралев. Расплачиваясь с фармацевтом, она на секунду запуталась в непривычных английских деньгах.
Но это было еще не все, Тереза взяла с прилавка треугольную целлофановую упаковку сэндвичей и банку диетической кока-колы и встала в очередь на контроль, чтобы расплатиться. Возвращаясь в гостиницу сперва по Хай-стрит, а потом по Истбурн-роуд, она понемногу откусывала от одного из сэндвичей.
– Миссис Саймонс.
Тереза удивленно обернулась и увидела Эми, неслышно подошедшую сзади; лицо Эми было совершенно спокойно, словно и не она совсем недавно яростно препиралась с рыночным торговцем.
– Привет, Эми! – откликнулась Тереза, замедляя шаг.
– Я видела вас на рыночной площади. Знакомитесь с нашим городком?
– У вас тут очень красиво, – кивнула Тереза. – Мне нравятся дома, стоящие на взгорье, и как они смотрят вниз, через парк.
Теперь, рассказывая о своих впечатлениях другому человеку, она осознала, что тишина и спокойствие Булвертона были скорее иллюзорными, – и ей, и ее собеседнице приходилось повышать голос, чтобы перекричать уличный шум.
– Мне тоже это нравится. Во всяком случае, нравится теперь. В детстве, школьницей, я ни о чем таком не задумывалась.
– Вы прожили здесь всю свою жизнь?
– Сразу после школы я какое-то время жила и работала в другом месте, но потом вернулась, и думаю, что навсегда. Меня никуда отсюда не тянет.
– Вы должны знать здесь уйму людей.
– Как-то так выходит, что больше они меня знают, чем я – их. Послушайте, миссис Саймонс, я все никак не могу успокоиться насчет этой комнаты, куда мы вас поселили. Вас она устраивает?
– Прекрасная комната. А почему вы спрашиваете?
– Понимаете, я как-то провела свой отпуск в Америке, там у вас все такое современное.
В мягком серебристом свете дня Эми выглядела далеко не так молодо, как казалось Терезе раньше. Хотя лицо у нее было молодое и привлекательное и держала она себя как девушка лет двадцати с чем-нибудь, в волосах у нее уже пробивалась седина да и талия была далеко не девичья. Терезе было любопытно, пыталась ли Эми когда-нибудь сбросить лишний вес, как то делала она сама года два-три назад. На фигуре это никак не сказалось, но зато она ощущала, что делает для своего блага все, что в ее силах. Внешний твой вид ничуть не улучшается – для этого потребовались бы долгие часы регулярных занятий, – но вот чувствуешь ты себя определенно лучше.
– Да не беспокойтесь вы так про эту комнату, – сказала Тереза. – Когда вы были в США, вам приходилось хоть раз останавливаться в мотеле?
– Нет.
– А вот я в каких только мотелях не жила, и вы уж поверьте, после нескольких ночей в любом из них гостиница вроде «Белого дракона» покажется уютной, как дом родной.
Тем временем они вышли на Истбурн-роуд, по которой и в одну, и в другую сторону текли медленные, сплошные потоки машин. Стало еще шумнее, и странное ощущение покоя, навеянное Терезе Старым городом, окончательно исчезло.
– Ой, я совсем забыла! – воскликнула Эми, останавливаясь. – Придется вернуться, я же выбралась в город, чтобы кое-что купить.
– Это я вас заговорила.
– Нет-нет, – замотала головой Эми. – Вы тут ни при чем, я сама во всем виновата.
– А этот человек, с которым я вас видела, – сказала Тереза. – Кто он такой?
– В гостинице?
– Нет, здесь, на рынке, буквально только что.
Эми смотрела в сторону, ее вдруг очень заинтересовали машины, едущие в сторону моря.
– Я не совсем понимаю, о ком это вы.
– Он показался мне очень знакомым, – сказала Тереза.
– Ну как это может быть? Вы же приехали только вчера и к тому же ночью.
– Вот и я так подумала, да и вообще ерунда это все.
– Конечно, ерунда, – согласилась Эми, откидывая прядь волос, упавшую ей на глаза.