Да, не так уж близко оказалось ехать до кафедры от Лениного дома. Сначала пешком минут семь до остановки нужного троллейбуса, потом сорок минут ждать, пока этот неповоротливый двурогий параллелепипед на колесах медленно обогнет совершенно ненужные Лене улочки и переулки и будет медленно спускаться в район, который в городе называется «Тополя». Когда-то лет триста назад эта местность была поймой реки. Теперь «Тополя» – это неухоженная роща из огромных, неохватных одной парой рук тополей и всякого более хилого подлеска: осинок, рябинок, боярышника. Еще до революции в самой середине «Тополей» стояло красное кирпичное здание единственного на тысячи километров вокруг лепрозория. Здание это было одновременно больницей и богадельней, возведенной на деньги по подписке богатого купечества. Недалеко от него скучала аккуратная, тоже красная и кирпичная церковь, а дальше, совсем уж к нежилому краю города, – больничное кладбище. После революции лепра на этих территориях была побеждена. Здание осталось пустовать, церковь заколотили, кладбище сровняли с землей. Но разрастающийся город все-таки обходил стороной этот тополиный лес. Обходил до тех пор, пока у людей не стали стираться в памяти лица больных, подходивших к высокому старому забору для того, чтобы через щели просить хлеб. Уже лет пятьдесят на месте бывшего кладбища располагается троллейбусный парк, и плакаты с изображениями зайчиков и лисят, пересекающих трамвайные пути (которых в городе никогда не было), глумливо веселят пассажиров, садящихся в троллейбус на конечной остановке.
В семидесятые в здании бывшего лепрозория разрушили потолки и полы, вынесли окна и оставили только кирпичную кладку стен. Потом ее снаружи отшлифовали, а изнутри оштукатурили, сделали новые перекрытия, настелили полы, покрыли потолки, вставили окна и отдали это полностью отреставрированное здание в распоряжение отдела здравоохранения. А отдел уже принял решение разместить в этом отдаленном уголке Бюро судебно-медицинской экспертизы. А поскольку в семидесятые годы преступность в нашей стране еще не достигла нынешних масштабов, тогдашний ректор медицинского института вовремя спохватился, переговорил с кем надо в отделе здравоохранения, и там решили, что все четырехэтажное, большое здание отдавать в распоряжение Бюро будет жирно. И весь последний четвертый этаж предоставили медицинскому институту – для размещения на базе Бюро кафедры судебной медицины. В этом-то, собственно, здании и проходила в свое время обучение Лена Крылова. Но так как судебная медицина тогда не вызывала у нее никакого интереса, то в голове остались только зеленый массив «Тополей», полумрак уже открытой, но еще не отреставрированной церкви, в которую они однажды из любопытства зашли с ребятами, да еще какая-то дурацкая реборда железнодорожного колеса, всплывшая вчера в памяти. И вот теперь мимо этих самых «Тополей» Лена и ехала сейчас на троллейбусе.
На конечной площадке троллейбус сделал эффектный разворот и остановился напротив идущей в глубь рощи аллеи. В ее конце виднелось красное высокое здание Бюро с четырехугольной башенкой посередине крыши.
– Ну прямо английский замок! – восхитилась Лена, будто увидела здание впервые. На фоне красного кирпича белым выделялись высокие узкие оконные рамы с частыми переплетами. Точь-в-точь – Чэлси. После окончания института она вместе с родителями путешествовала по туристической путевке «Лондон – Париж». Это была их последняя совместная поездка.
Лена вышла из троллейбуса и по пустой аллее пошла вперед. Входная дверь была металлическая, с глазком, с массивной дверной ручкой и колоколом с кисточкой на манер хвоста ослика Иа. Под металлическим козырьком над входной дверью игриво болтались два цветочных кашпо со свисающими сиреневыми петуниями. Нет, не замок, доходный английский дом – оценила Лена здание вблизи.
Дверь оказалась заперта. Лена дернула звонок, раздался гулкий удар колокола. Корабельный, что ли? – съехидничала она, не подозревая, что совсем недалека от истины. Это Вячеслав Дмитрич, служивший в свое время на флоте, пожертвовал Бюро трофейный колокол. И если бы Лена взглянула внимательнее, то увидела бы полузатертую надпись «Essen» сзади по ободку.
Никто не откликнулся, и Лена обернулась, чтобы оглядеться. Заасфальтированная площадка для машин перед подъездом еще была пуста. По обе стороны от крыльца друг против друга стояли простые деревянные скамьи, тоже пустые. Возле них в двух автобусных шинах, наполненных сухой землей, пылились ярко-красные герани.
Неужели я так рано приехала? Лена посмотрела на часы. Половина девятого. Судя по распорядку работы, вывешенному для ознакомления рядом с дверью, жизнь в Бюро начиналась с девяти. Лена на всякий случай решила еще раз дернуть хвост колокола. И к ее удивлению, по ту сторону двери послышалось металлическое лязганье ключа, потом возникла пауза (Лена поняла, что ее разглядывают в глазок), и дверь приоткрылась. Низенькая, очень толстая женщина с отвратительно расплывшимся лицом и мутными глазками обшарила Лену взглядом с ног до головы и хрипло спросила:
– Чего тебе?
Лена молчала. Комок смешанных и отнюдь не добрых чувств поднялся откуда-то из живота и подступил к грудине.
Женщина вытерла о несвежий байковый халат, надетый поверх форменного белого, короткую пятерню и двумя пальцами отерла рот.
– Оглохла, что ли? Если за трупом, так вон читай объявление. Выдача трупов после двенадцати.
Конечно, за трупом. В нарядном синем платье, отглаженном с вечера (привет институтскому выпускному, с тех пор ни разу не надевала), в лакированных лодочках на высоких каблуках. Только в таких нарядах за трупами и приходят.
– Я на кафедру судебной медицины.
– Еще чего! – Жаба в халате нисколько не смутилась. – Никого там сейчас нет.
– Почему же никого? – Лена говорила спокойно, но комок в ее груди разрастался. – Вот я пришла. На работу. Я новый преподаватель. И вам не нужно мне хамить.
– Да все равно не пущу! – Жаба уже внимательнее оглядела Лену с головы до ног. – Вот Петр Сергеич придет, с ним и иди. А пока вон жди на скамейке. Я тебя знать не знаю, кто ты такая! Еще хотят, чтобы всех тут пускали, кого ни попадя… Ходят тут разные б… – И с последними словами жаба громко захлопнула дверь.
Лена оторопела от такого приема. Конечно, она не думала, что ей навстречу выйдет английский дворецкий в смокинге, но все-таки… Однако делать было нечего. Не будешь же драться? Тетка, наверное, просто сумасшедшая. Ничего не остается, придется ждать. Лена подошла к скамейке и огляделась. Солнце уже совершенно взошло, и утренняя прохлада стала меняться в сторону жаркого августовского дня. Но Лена зябко передернула плечами – зачем она только вырядилась? Она вздохнула и осторожно провела рукой поверх платья по левому боку. Там, как раз на талии с той стороны, где в ткань была вшита молния, у Лены росла родинка – довольно крупная, круглая и очень темная. Вот эту родинку она сегодня второпях и прищемила замком, когда одевалась. Теперь родинка не то чтобы болела, но как-то противно давала о себе знать.
Лена поморщилась и отошла от здания подальше. Вот ведь как получилось: и в принципе-то ехать на эту работу особенно не хотела, но вышла из дому пораньше, чтобы не опоздать, а в результате ждет теперь, как бедная родственница. Чтобы окончательно не замерзнуть, Лена решила пройтись. Вот уж чего она не могла себе позволить, так это стоять у крыльца. «Пусти-и-те на работу! Пусти-и-и-те на работу!» Еще не исключено, что эта отвратительная женщина будет подглядывать за ней в глазок.
Лена решительно закинула сумочку на плечо и зашагала по асфальтовой дорожке.
Роща, что когда-то дала название местности, сохранилась теперь только частями. Вдоль аллеи, по которой шла Лена от остановки к зданию, были посажены ровные елочки. Лена их помнила еще совсем крошками. Теперь елочки подросли и образовали вполне приличную зеленую веселенькую изгородь, а за ними уже росли сирень и чубушник. Лена не заметила, как дошла почти до конца. На конечной остановке по-прежнему никого не было. И площадка троллейбусного круга была пуста. Очередной троллейбус уже уехал обратно в город, а новый еще не приходил. Роща расстилалась в низине, дорога в город шла вверх. Здесь на последнем участке маршрута не было ни домов, ни учреждений. Только зеленый массив с Лениной стороны, а с противоположной – какой-то невнятный пустырь, поросший сорняками по пояс. Лена повела головой – из-за взгорка вдруг показался троллейбус, и у Лены внезапно защемило сердце. Такой вдруг она себе показалась несчастной – одинокая, замерзшая, в нелепом с утра элегантном платье стоит и ждет неизвестно чего.
Она взглянула на часы. До чего же медленно тянется время! Еще только без десяти девять. Лена отошла подальше, чтобы не выглядело так, будто она кого-то встречает. Отвернулась. Троллейбус – ярко-сиреневый – неспешно катил со взгорка по серому асфальту вниз, к конечной остановке. Интересно, если на нем приедет Рябинкин, она его узнает? Но подходить к кому-либо на улице просто глупо. Она должна снова идти к Бюро. Лена задумалась. Петр Сергеевич Рябинкин. Какая-то комичная фамилия. То ли дело у нее – Крылова! В школе даже и кличку-то никто ей не придумал. Крылова – и все. И всегда она была как-то особняком. Ни с кем особенно не стремилась дружить. Самая умная девочка в классе. Отличница. И на курсе, между прочим, тоже.
Троллейбус подошел. Из раскрывшихся троллейбусных дверей посыпались пассажиры. Сплошь женщины, ни одного мужика. Маленькие, высокие, толстенькие, худые, молодые и старые, все сразу группой пошли, переговариваясь, навстречу Лене по аллейке в направлении здания Бюро. Последней показалась русоволосая статная матрона с большой матерчатой сумкой, набитой доверху крупными яблоками. Она, тяжело переваливаясь, пошла в одиночестве после всех. Эту женщину Лена внезапно узнала. Это была старшая лаборантка кафедры судебной медицины. Еще когда Лена училась, а скорее всего и за много лет до ее поступления в институт, Людмила Васильевна была бессменной хозяйкой кафедрального шкафа с химическими реактивами, предметными стеклами, ватками, марлечками, чашками Петри, ножницами, методичками и всего остального разнообразного хозяйства, которое выдается студентам на практических занятиях.
Лена вышла из-за крайней елки и пошла за Людмилой Васильевной.
– Давайте я вам помогу.
Статная дама с удивлением шарахнулась в сторону.
– Я тоже иду на кафедру. – Лена наклонилась и попыталась перехватить сумку у лаборантки. Не то чтобы она хотела завязать таким образом знакомство и, уж конечно, не потому, что подлизывалась. Просто Лене уже невмоготу было без дела. Людмила Васильевна взглянула на Лену внимательнее.
– А занятия-то ведь еще не начались!
– А я… – Лена подумала, сколько же еще раз за сегодняшний день ей придется объяснять, что она не на занятия. – …Я к Петру Сергеевичу.
Лаборантка нахмурилась, но Лена сумку все-таки перехватила. Ох и тяжелые оказались эти яблоки! Но не отдавать же назад. Так вместе, в молчании они и пошли к зданию Бюро.
Подъезд для больших машин был с торцевой стороны здания, там места было сравнительно немного. Но для собственных машин экспертов рядом с подъездом была аккуратно размечена парковка – ровнешенько в два ряда и еще на каждом парковочном месте указан собственный номер. Как потом узнала Лена, порядок этот неукоснительно соблюдался. С другой стороны подъезда была еще одна стоянка – гостевая, помеченная металлическим столбом с красным кругом и буквой «Р».
Лена и Людмила Васильевна подошли к крыльцу. Все парковки были еще пусты, только на хозяйской стороне на самом дальнем месте уныло дремал светлый «Ниссан Альмеро» Вити Извекова. Однако входная дверь была уже распахнута настежь. Правда, вход занавешивала полупрозрачная ткань с прикрепленной понизу резиновой клеенчатой полосой. Наверное, от мух, догадалась Лена. Вот все-таки провинция! На работу с яблоками идут, не спеша, вразвалочку… В помещении, наверное, липучки от мух висят…
– Не знаете, когда Петр Сергеевич обычно приходит?
Людмила Васильевна повернула к Лене голову.
– А он вас ждет?
– Должен ждать.
Лаборантка взглянула на Лену настороженно.
– Вы из прокуратуры?
– Нет. – Лена решилась опять сказать, кто она и откуда, но ее ответ вдруг потонул во внезапном многоголосом шуме двигателей. От асфальтового спуска, по которому ходили троллейбусы, был, оказывается, заезд для машин с другой стороны. И сейчас по этой невидимой для Лены дороге двигался разноцветный кортеж. Первым возглавлял процессию элегантный бордовый приземистый «Ауди ТТ». За ним ехали два одинаковых «Гетца» – желтый и голубой, потом темно-серый внедорожник «Хонда CRV» и последней машиной, которую отследила Лена, была не новая, но очень чистая, белая «Пежо 308». Лена завороженно смотрела, как четко и быстро, словно в детском мультфильме, машины занимают свои парковочные места. Первая пятерка еще только-только успела разместиться на парковке, как за ней стали прибывать машины еще и еще, и вмиг вся площадка наполнилась движением, шумом, выходившими из машин людьми, их приветствиями, взмахами, разговорами.
Лена опомнилась. Кто же здесь Рябинкин? Людмила Васильевна тянула из ее рук сумку с яблоками.
– Подождите! Я Петра Сергеевича в лицо не знаю… – Лена смотрела на нее растерянно. Лаборантка подозрительно поджала губы, кивнула куда-то вбок.
– Вон же он приехал!
Лена повернулась.
На стоянку с оглушительным треском въехал старый мотоцикл. Не обратив никакого внимания на переполненную парковку, его седок отвел свою машину в сторонку к большому развесистому дереву, заглушил двигатель и встал возле врытого под деревом металлического столба. Затем слез с сиденья, достал из багажника рюкзак, а из него тросик и стал прилаживать к столбу своего коня.
– Петр Сергеевич! Вас тут спрашивают! – крикнула Людмила Васильевна в сторону мотоцикла. Рябинкин не слышал.
– Давайте сумку! – Лаборантка перехватила у Лены яблоки и ушла внутрь. Лена осталась стоять около крыльца. Мимо нее проходили люди – те, кто только что оставил свои машины на парковке. Некоторые мужчины посматривали на нее с интересом. Господин в сером легком пиджачке поверх черной футболки – из белого «Пежо» – чуть даже голову не свернул. Но Лена, не отрываясь, смотрела на мотоциклиста. Он спокойно закрепил и защелкнул на тросе замок, застолбив таким образом свое средство передвижения, снял с головы черный блестящий шлем и повернулся лицом к крыльцу.
Петр Сергеевич Рябинкин на вид оказался совсем не таким, как его себе представляла Лена. Все-таки заведующий кафедрой должен был быть человеком хоть и молодым, но в ее представлении солидным. Она даже представляла, что он мог быть чем-то похож на Быстрякина или на того, прошлого заведующего, у которого училась она сама. Но Рябинкин оказался человеком совсем не «ученого» типа. Петя Рябинкин был прост. Широкие ковбойские джинсы у него были вытянуты на коленях, рукава бежевого джемпера задраны выше локтей, один конец воротничка клетчатой рубашки завернулся к шее, а рюкзак, который он извлек из багажника своего мотоцикла, первоначальное предназначение имел для горнолыжных ботинок. В общем, это был довольно распространенный тип этакого туриста-интеллектуала-физика-лирика в одном лице. И, надо отдать должное, своей веселой фамилии Петр Сергеевич тоже вполне соответствовал. Лене сразу пришли на ум байдарки, костры, закопченные котелки и гитары.
Она стояла от Рябинкина на расстоянии нескольких шагов. Сейчас опять придется говорить, что она новая ассистентка, которая пришла первый день на работу. Но не успела Лена открыть рот, как Петр Сергеевич на ходу протянул ей загорелую руку и сказал:
– Здравствуйте! Наверняка вы – Елена Николаевна Крылова. Вы – наш новый ассистент и вышли первый день на работу. Правильно?
Лена не растерялась.
– Да, это я.
– Отлично! – Он уже поднимался по ступенькам вверх. – Пойдемте на кафедру.
В дверях они замешкались. Рябинкин сначала хотел пройти первым, но потом опомнился и остановился, пропуская Лену. И она тоже, в свою очередь, пропускала его вперед – все-таки завкафедрой.
– Петь, ты идешь или с девушками шуры-муры разводишь? – хриплый баритон заставил их оглянуться. Багровый уже с утра, с топорщащимися усами и бровями, Хачмамедов сердито отдувался сзади них на площадке. Лена отпрянула в сторону, позволяя ему пройти. Петя взглянул на нее и тоже отступил в сторону. Хачмамедов важно прошел, что-то бурча себе под нос. Лена тихонечко прыснула, так он ей показался похож на большого важного таракана.
– Я вас познакомлю с этим господином. Попозже, – пообещал Петя и широко распахнул перед ней дверь. – Да проходите же наконец.
Лена прошла. Прямо перед ней в коридоре на стене висели большие круглые часы. Они показывали пять минут десятого. Какая огромная разница произошла с этим еще совсем недавно молчаливым таинственным зданием. Теперь везде хлопали двери, слышались голоса, свистели утренние сквозняки…
– Вход на кафедру пока через отделение танатологии, – сказал Рябинкин. – Парадная лестница уже лет сто как закрыта. И пока не удается найти деньги, чтобы ее отремонтировать и сделать на кафедру отдельный вход.
– Когда я училась, мы тоже ходили на кафедру этим же путем, – вспомнила Лена.
В широком коридоре танатологического отсека пока было светло и пусто. Двери в секционные еще не открывали со вчерашнего дня, и таблички с веревочными петлями, как в отелях, с надписями «Просьба соблюдать тишину. В секционных работают, а не болтают» еще без дела лежали на подоконниках рядом с пустыми пепельницами, сделанными из консервных банок.
– Это для студентов. – У Лены вдруг прорезалось все – и как они ездили сюда на занятия, и как курили потихоньку, чтобы не торчать в секционном зале. – Нас во время занятий не очень-то муштровали. Можно было выходить покурить, только чтоб не шумели. Но в коридоре курить было нельзя, поэтому студенты брали такие же вот консервные банки и шли на улицу… – Она внезапно остановилась.
Та самая неприветливая утренняя тетка с расплывшимся жабьим лицом выкатывала из холодильной комнаты каталку с лежащим на ней телом. На каталке лежало тело большого белобрысого мужчины в красных спортивных штанах. Жаба перегородила каталкой с телом дорогу. Рябинкин тоже остановился. Мужчина был тяжелый, а санитарка маленького роста, поэтому ей приходилось подталкивать каталку не только руками, но и грудью, и огромные подошвы ботинок лежащего человека оставляли на ее халате серые следы.
Рябинкин одной рукой взялся за ручку каталки, чтобы помочь жабе развернуться и вкатить каталку в секционную. Лена с отвращением смотрела на покрасневшее от натуги жабье лицо, на старую каталку и на огромное тело, лежащее на ней. Вдруг ее взгляд упал на светлый ком одежды, лежащий у трупа в ногах. У белой с красными разводами свернутой куртки выпал рукав и свесился вниз, раскачиваясь в такт движениям колес. Три красные буквы «РОС» были залиты чем-то темно-красным.
Кровь, подумала Лена, и где-то внутри ее живота стало холодно. Она закрыла глаза, пытаясь поймать за хвост ускользающее воспоминание – где же она видела эти или похожие красные штаны и куртку от спортивного костюма. И как только она произнесла про себя это словосочетание «спортивный костюм», она сразу вспомнила и Красную площадь с новогодней елкой, и олимпийские костюмы, выставленные в витрине специального магазина возле раздевалки катка. И как по цепочке вместе с ним всплыл еще в памяти и черный внедорожник возле памятника «писающему летчику», и мужчина, стоящий рядом с ним в красно-белом костюме «Россия», грызущий ногти.
Что же, разве обязательно это должен быть тот же тип? – подумала Лена и хотела обойти каталку в освободившемся пространстве – санитарка уже подкатывала свой тяжелый груз к дверям секционной.
– Чего стоишь, как чурка? Дверь-то открой! – вдруг проквакала жаба Лене. Лена помедлила, но взяла себя в руки и быстро подошла и открыла дверь секционной. Жаба поднаперла, Рябинкин подтолкнул, и каталка с телом вкатилась внутрь. Лена стояла сбоку. И вдруг в глаза ей бросилась рука лежащего на каталке человека. Голубые вытатуированные буквы на пальцах. Лена слегка наклонилась, чтоб рассмотреть. Ногти были обгрызены чуть не до «мяса». Лена в ужасе выпрямилась. Петр Сергеевич отряхнул руки и подтолкнул ее в направлении секционной.
– Клавдия Степановна! – громко сказал он и строго посмотрел на жабу. – Подойдите-ка сюда!
Жаба оставила каталку и неохотно повернулась.
– Некогда мне с вами разговаривать. Скоро эксперты на вскрытие придут.
– Прошу вас посмотреть и запомнить, Клавдия Степановна. Елена Николаевна – наш новый ассистент. Обращаться к ней нужно вежливо, на «вы» и по имени-отчеству. Вы меня поняли?
Клавдия, в том же самом байковом халате, в котором с утра ее видела Лена, встала в ногах каталки, выпятила живот и уперла обе короткие толстые ручищи в мощные бока.
– Ох и чурку с глазами ты себе нашел в ассистентки, Петечка! Еще е… ее пару раз было бы можно, а вот вскрывать она у тебя не сумеет. Эт-то точно! – И с довольным видом Клавка повернулась и стала перепихивать тело мужчины с каталки на секционный стол.
– Е-ле-на Ни-ко-ла-ев-на, – металлическим голосом повторил жабе Рябинкин и вывел Лену из секционной. В молчании они миновали остаток коридора и начали подниматься по лестнице. Лена так была сражена и видом этого умершего мужчины, и привычным, видимо, хамством санитарки, что поднималась молча, еле переставляя ноги на своих довольно высоких каблуках. Рябинкин, видимо, почувствовал себя очень двусмысленно.
– Вы не очень переживайте, Елена… – неуверенно начал он. – Мне самому очень неудобно за эту Клавку, но, видите ли, она – алкоголичка… Что-то доказывать ей бесполезно. Ее здесь уже много лет держит заведующий танатологическим отделением, и поэтому я считаю неудобным вмешиваться. Но сегодня я ему, конечно же, скажу…
Лена остановилась на лестнице и обернулась к Рябинкину.
– Я не буду возражать, Петр Сергеевич, если вы скажете ему все, что считаете нужным.
– Очень хорошо, Елена Николаевна. – И Петр Сергеевич вовсе не стал больше перед ней извиняться, как Лена этого ожидала, а совершенно спокойно ее обогнал и первым вошел в двери кафедры.
Витя Извеков в комнате экспертов с красными от бессонницы глазами насыпал себе в кружку растворимый кофе. Электрический чайник, закипая, шипел, а возле самой двери на полу около кулера блестела лужица пролитой воды.
– Что, руки после ночи трясутся? – заметил Извекову господин в сером пиджаке, случайно ступив в лужу ногой в дорогом черном ботинке.
– Лучше руки, Игорь, чем голова, – флегматично ответил Извеков, даже не повернувшись. Соболевский только слегка повел бровью и возле своего стола аккуратно вытер ботинок специальной тряпочкой, извлеченной из специальной коробки, в которой хранилась еще и специальная губка с кремом для обуви.
Следующим в комнату вошел Саша Попов. Он тоже наступил в лужу.
– Какого черта здесь в дверях воду разлили? – Саша быстро выпрыгнул из нее и по очереди побрыкал ступнями, обутыми в замшевые кроссовки. После этого он сразу прошел к телефону. – Чертовы химики трубку до сих пор не берут. Алло? Это Попов. Ну что вы мне, наконец, ответите по поводу наркотиков? – Он помолчал, прислушиваясь. – Да знаю я, что у вас не только мои наркотики. Ну так нашли или не нашли?
Трубка пробурчала что-то сердито-неразборчивое, и Саша шмякнул ее назад на телефонный аппарат.
– Не повезло. Нет и наркотиков, – вздохнул он. Извеков невозмутимо размешивал в кружке сахар деревянной сувенирной ложкой.
– Что и требовалось доказать.
– Ты бы хоть ложку другую взял, – думая о своем, рассеянно заметил ему Саша. – Деревянная от кофе быстро чернеет.
– Зато ей удобно по башке бить. – Извеков положил ложку на блюдце и стал с шумом прихлебывать горячий кофе. Игорь Соболевский, тот самый эксперт в сером пиджаке, посмотрев на обоих, только приподнял другую бровь, достал из элегантного черного портфельчика «Независимую газету» и погрузился в чтение.
Стол Вячеслава Дмитрича оставался незанятым, и Саша с сожалением смотрел на его зачехленный монитор и на скульптурную чугунную группу каслинского литья с часами. Хозяйка Медной горы вот уже целый месяц в отсутствие хозяина с игривым видом манила за собой куда-то Данилу-мастера, а зеленые, фосфором намазанные стрелки и римские цифры на старом циферблате смущали своим токсическим мерцанием по ночам дежурных экспертов. К тому же эти не починенные еще часы всегда показывали какое-то несуразное время.
Последним в комнату экспертов вошел Хачмамедов, громко с кем-то разговаривая по мобильному телефону. И он тоже, как и все, наступил возле кулера в лужу. Не обращая внимания на свои мокрые подошвы, он спокойно встал посредине комнаты, закончил разговор по телефону и грозно оглядел всех присутствующих.
– Кто разлил?
Вначале все молчали, а потом Извеков, прихлебнув свой кофе, сказал:
– Ну я разлил.
– И что? – Хачмамедов выкатил на него свои уже опять наливающиеся кровью глаза. – Нельзя было убрать?
Извеков поставил кружку на стол.
– Сейчас допью кофе и позову кого-нибудь вытереть.
Хачмамедов сделал крупный шаг в направлении Витькиного стола.
– А самому западло было наклониться?
Извеков снова прихлебнул из кружки, сделал глоток, посмотрел на Хачека гордо.
– Я не уборщица, чтобы тряпкой махать.
Соболевский отодвинул край газеты, чтобы лучше разглядеть участников разговора, и иронически улыбнулся. Саша тоже не без интереса ждал, что будет дальше.
Хачек постоял на одном месте, еще больше наливаясь кровью, как клещ, и вдруг развернулся, подошел к двери и заорал в коридор, раздувая усы:
– Клавдия! Где ты там, твою мать! Быстро дуй сюда вместе с тряпкой! Не видишь, что ли, что в комнате для экспертов делается?
– Сейчас, сейчас! Сию минуту, Владимир Александрович! – И жаба-санитарка с потрясающей для ее комплекции быстротой возникла в комнате экспертов со шваброй, тряпкой и ведром. Соболевский не успел сложить свою газету, как она досуха затерла лужу.
– Задание на сегодня. – Хачмамедов извлек из-под мышки черную кожаную папку. – Виктор Михайлович вскрывает ночной огнестрел из Заречной Рощи, что вполне предсказуемо, – он посмотрел на Извекова, – сам привез, пускай сам и вскрывает. – Хачек постоял, подождал, пока оценят его шутку, но никто не засмеялся.
– Попов – дежурит. А господин Соболевский – на выход. Сейчас приедет следователь и повезет вас на эксгумацию. Прокурор вынес постановление. Хоть и неохота вас посылать, но придется.
– А по какому случаю эксгумация? – поднял брови Игорь Владимирович.
– По тому самому. По которому жалобами уже завалили по самый… – Хачек показал на шею под подбородком. Стоящий Извеков скосил на Хачека голову, будто примериваясь к расстоянию от низа его живота до подбородка, и состроил скептическое выражение лица. Хачек, к счастью, не видел его примерок и поэтому продолжал.
– Случай падения с большой высоты. Родственники остались не удовлетворены проведенной экспертизой.
– Но зачем им тело? – еще больше удивился Соболевский. – Они могут жалобы писать и без него. Кроме того, у гистологов остался тканевой архив. В конце концов, была же уже проведена и повторная экспертиза. Все мои выводы оказались подтверждены.
– Зачем, зачем? – угрожающе распушил в его направлении усы Хачмамедов. – У нас в стране демократия. Слышали о такой? Вот и люди услышали, что можно проводить эксгумацию. Почему бы не попробовать? Идут к прокурору. А прокурору охота сопротивляться, что ли? Что-то им объяснять? Он тоже слышал, что у нас в стране – демократия. Хотите эксгумацию – получите, мать твою растак! Ему наплевать, не он же по кладбищу будет ползать.
– А родственники при эксгумации хотят присутствовать? – поднял теперь обе брови Соболевский.
– Иначе бы и не начинали.
– Боюсь, они будут сильно разочарованы, – скептически поджал уголки рта Игорь Владимирович.
– Да хрен с ними. Какое твое дело? Хотят сильных впечатлений – пусть получат.
– Ну как хотите, – аккуратно уложил газету в ящик стола Соболевский. – Мне, в конце концов, не жалко лишний раз на кладбище съездить. Только это все без толку. Ничего эта эксгумация не даст. И, кстати, пусть потом коллеги не жалуются, – он кивнул в сторону Извекова, – что у нас в секционной вонища, хоть покойников выноси.
– По-моему, говорят, «святых», – вспомнил Саша.
Соболевский посмотрел на него снисходительно.
– Да, Саша, святых. Вы правы. Я пошутил. Но я понимаю, что после описания двадцати трех колото-резаных ран вам лично не до шуток.
– Это эксгумация по тому случаю, что вы еще в мае вскрывали? – спросил Саша. – Но что можно увидеть после трех летних месяцев пребывания тела сами знаете где в самую жару?
– Да я, мой дорогой, вообще не хочу видеть это тело. Но этого хочет Владимир Александрович… – Тон у Соболевского был мягкий, усталый, снисходительный.
– Ну хватит! Хочу – не хочу, вижу – не вижу! – Хачмамедов, слушая экспертов, неожиданно успокоился, и его лицо приняло свой обычный цвет. – Надо же учитывать обстоятельства! Восемнадцатилетняя обколотая девчонка выбросилась с балкона девятого этажа. Естественно, родственники не могут смириться с тем, что она сама выбрала себе такой путь. Так что проведете эксгумацию, привезете тело сюда, вскроете снова, как полагается, и напишете про трупные изменения. И хрен с этими родственниками. Пусть дальше пишут жалобы, если хотят. – Хачмамедов захлопнул папку. – Пока на сегодня все, но, как вы понимаете, еще не вечер. – Он посмотрел на Сашу.
– Ну что у тебя? Химики ничего не обнаружили?
Саша отрицательно покачал головой.
– Я так и знал… твою мать! – размял себе шею Хачек. – Не такой это был случай, чтобы все было так просто. Дознаватель из полиции не приезжал еще?
– Нет.
– Ну жди. Приедет.
Саша коротко сказал:
– Жду.
Хачмамедов посмотрел на Извекова.
– А тебе привезли постановление на экспертизу огнестрела?
– Привезли. Премного благодарен.
– Рана-то там одна?
Витька Извеков пожал плечами.
– Насколько было видно ночью в лесу при свете ручного электрического фонарика – одна. Сейчас в секционной получше посмотрю.
– Ты что, охренел? Сколько ран – надо на месте считать. Огнестрел, это ж тебе не вон его – колото-резаные. Надо же сразу – пули, патроны, гильзы, пыжи, дробь и все прочее искать на месте происшествия.
– Ага, – сказал Извеков. – Конечно. И пыжи, и пули, и дробинки, и даже кто где стоял. Все сразу надо узнать. В лесу, ночью, на карачках. Может, свечку еще зажечь, чтоб лучше было видно?
– Ты не остри! – распушил опять усы Хачек. – Здесь только я острить могу. Но вообще, – он покачал задумчиво своей крепкой башкой, – как-то удивительно, что ночью труп обнаружили. И ведь не на улице – в лесу. Не могли до утра подождать?
– Парочка какая-то на машину наткнулась. Видно, сами себе место искали, где бы им пристроиться, а тут такой афронт – на дороге рядом с машиной труп лежит.
– Может, после такого приключения у них еще лучше все получилось? – заметил, опять поднимая бровь, Соболевский. Они у него так попеременно и поднимались – то правая, то левая.
– Тебе виднее, – пробурчал Извеков, а Хачек победно сделал круг по комнате и шлепнул папкой по чугунной голове Хозяйки Медной горы. Часы тут же ответили – дзынь!
– Вот, правильно. Все, орлы, давайте по коням!
– Рожденный ползать летать не может. – Извеков встал и пошел к раковине мыть свою кружку. Хачек посмотрел на него грозно, но больше ничего не сказал, ушел. А Игорь Владимирович аккуратно снял с себя черные туфли и пиджак, на подкладке которого обнаружился лейбл модного дома, и нарядился в двойной медицинский пижамный комплект, а на ноги надел видавшие виды желтые полуботинки на толстой подошве.
– Ну, друзья, – сказал он коллегам, когда за ним в комнату зашел «его» следователь, – к тому времени, когда я привезу сюда свою эксгумированную красавицу, постарайтесь уже завершить все свои дела в секционной.
– Ну вот и наша кафедра. – Рябинкин повел Лену по широкому грязному, заляпанному краской коридору. – Две учебные комнаты, одна лаборатория с лаборантской, одна ассистентская и смежный с ней мой кабинет и хозяйственная комната для санитарки.
– Но как же?.. – Лена ходила по комнатам и коридорам в состоянии шока. – Занятия начинаются через два дня, а здесь…
– Конь не валялся, – докончил за нее мысль Рябинкин. – Это правда, Лена. Конь не валялся, зато валялись рабочие, которые здесь летом делали ремонт. – Он показал на неприглядные следы пребывания в учебной комнате строителей. Невынесенный мусор, чья-то рваная брошенная спецовка, грязные стаканы из-под чая – все это создавало впечатление не учебного помещения, а строительного вагончика.
– Зато, как вы видите, – Рябинкин широко развел руками, – потолки побелили и стены покрасили. Осталось только все помыть и расставить по местам мебель.
– Но это же ужасно! – не выдержала Лена. – Обе учебные комнаты и коридор… В таких условиях нельзя начинать учебный процесс.
– Вы, Лена, где таких слов нахватались – «учебный процесс»? – посмотрел на нее насмешливо Рябинкин. – Скажите просто – занятия.
– Как тут ни скажи, а суть от этого не меняется.
– Спорить не буду. Но мы с Людмилой Васильевной ровно позавчера вернулись из отпуска. Вчера она мыла лабораторию и свою комнату, а я уезжал по делам. Сегодня у нас по плану – учебные комнаты. А в коридор я подыскал парочку наемных рабочих из солнечного Узбекистана. Если честно – мне их дали из нашего студенческого общежития. Я с комендантом договорился. Коридор и окна они вымоют за один день.
– Вы хотите сказать, что я сегодня буду убирать учебную комнату? – поразилась Лена.
– Больше некому. Да вы не расстраивайтесь, я тоже буду убирать, – поправил на носу модную оправу Рябинкин.
– А что, на кафедре нет уборщицы? – недоумевала Лена.
– Конечно, нет. В институт на работу никто не идет – невыгодно, платят мало. Поэтому с началом учебного года мы подыщем на должность уборщицы какую-нибудь студентку с нашего курса. За этим, я думаю, дело не станет. Девушки любят, когда у них есть поддержка на экзамене.
– Не все и не всегда, – заметила Лена.
– Не все, но многие, – ухмыльнулся Рябинкин.
Лена решила не развивать больше эту тему.
– Допустим, – сказала она. – Но я же не знала, что сегодня на кафедре будет субботник… – она посмотрела на свое платье.
– Вот с этим не будет никаких проблем, – успокоил ее Петр Сергеевич. – Униформу Людмила Васильевна вам выдаст. Халаты и пижамы у нас, к счастью, есть.
– Но только самые маленькие – пятьдесят второго размера, – просунула в дверь комплект медицинского белья Людмила Васильевна. – Я же для себя брала. И для мужиков.
Лена выразительно посмотрела на Рябинкина. Он почесал в затылке.
– Ну вы попробуйте. В случае чего Людмила Васильевна вас сзади булавками заколет.
– Мне прямо здесь раздеваться? – спросила Лена.
– Нет, можете пройти в ассистентскую. – Рябинкин открыл перед Леной дверь.
– Но это же проходная комната! – В просторной ассистентской не было никакого намека на ширму, зато было целых два окна. И ни штор, ни занавесок, ни жалюзи.
– Можете ко мне зайти, – опять всунулась Людмила Васильевна.
– Или давайте шкафом уголок отгородим, – предложил Рябинкин.
Лена посмотрела по сторонам.
– Потом отгородим. Я еще не выбрала себе место.
– А выбирать особенно не из чего, – снова влезла лаборантка. – Вот это – стол Соболевского, а это – Извекова. Их пока нет, они начинают с первого сентября.
– Это наши совместители из Бюро, – уточнил Рябинкин. – Так что вам остается только вот этот стол, – и он показал на самое невыгодное, с точки зрения Лены, место.
– Вообще-то он мне не нравится, – сказала Лена. – Но пока этот вопрос можно оставить открытым. Хорошо, я пойду переоденусь у Людмилы Васильевны.
– Пойдемте, – пожала плечами лаборантка с таким видом, что Лена ей совершенно не нужна, но деваться некуда. Рябинкин прошел в свой кабинет и крикнул оттуда:
– Вот вам коробка с булавками. Ловите! – Картонная коробка полетела Лене прямо в лицо. Почему-то ей вспомнилась детская игра в вышибалы. Она машинально поймала коробку, как «свечу». Открыла, посмотрела.
– Но здесь же простые, не английские!
Рябинкин крикнул:
– Извините, других нет. И эти-то случайно нашел.
– Мы такими булавками листки с информацией к настенному стенду прикрепляли. Удобнее, чем клеем, – пояснила Людмила Васильевна, заглядывая в коробочку через Ленино плечо. – Ой, какие красивенькие – разноцветные, будто ягодки!
Лена захлопнула коробку, размашисто швырнула ее обратно. Рябинкин поймал.
– Вы, наверное, в теннис играете? – высунулся он из двери.
– В бадминтон. И еще я стрелять умею. И вышивать на машинке. – Лена, разгневанная, провернулась на каблуках и пошла за уже исчезнувшей в коридоре Людмилой Васильевной.
Саша Попов в комнате для экспертов в это время читал привезенное ему постановление на судебно-медицинскую экспертизу трупа Сергеева А. Л.
– Поставленные вопросы. Та-ак, – он перевернул страницу и вздохнул: – Ничего особенного. Дознаватель, наверное, даже не задумывался, когда писал. Шлепал с «рыбы» на компе и шлепал. Набор вопросов стандартный. А вот прокуратура всерьез заинтересовалась. И кто же все-таки такой этот Сергеев, за что его так искололи?
Воспользовавшись тем, что в комнате никого не было (Извеков уже вскрывал в секционной, а Соболевский еще не вернулся с кладбища), Саша стал читать вопросы вслух.
– Ну, первый вопрос, как водится, почти всегда очень простой. «Является ли смерть Сергеева А. Л. насильственной или ненасильственной?» – Саша скривился. Он представил себя вызванным в суд в качестве свидетеля, а именно в таком качестве вызывают экспертов. Чтобы засвидетельствовали, чего они там нашли, чего раскопали. Саша представил себе судью, адвоката и прокурора. Но не в нашем суде, а, скажем, в английском. Судья в атласном балахоне и в парике, как у серого барана, адвокат – вертлявый и тощий, с кучей разных папок и прокурор – с физиономией мясистой и глупой. Не все же им там, в Англии, наших олигархов судить? Саша представил, как он выходит к барьеру.
– Да, ваша честь. Почти всегда этот вопрос очень простой. Но вот в моем конкретном случае – он очень сложный. И отвечать на него логичней всего методом от противного. – Саша набрал в грудь побольше воздуха. – Поскольку при вскрытии у гражданина Сергеева не было обнаружено каких-либо заболеваний, несовместимых с жизнью, то смерть Сергеева не является ненасильственной.
Адвокат тут же вскочит: «Значит, вы не можете утверждать, что смерть Сергеева была и насильственной?» Но добротный английский судья тут же сердито постучит молотком в сторону адвоката. А прокурор спросит у него, у Саши: «Имеются ли на трупе Сергеева телесные повреждения и каков их характер?»
В этом случае Саша посмотрит на судью и, увидев, что он тоже одобряет этот вопрос, недрогнувшим голосом ответит:
– Повреждения имеются. Они носят характер ран, причиненных острыми предметами. А именно – десять ран колотых и тринадцать ран колото-резаных.
В этом месте все посетители в зале суда громко ахнут, а парочка чувствительных дам даже упадет в обморок. Тогда судья снова наведет порядок в зале и громовым голосом спросит Сашу: «В таком случае что же явилось причиной смерти Сергеева А. Л.?» И вот тут как раз Саша и сядет в лужу. И он представил, как тоненьким голоском пропищит судье:
– Понятия не имею, ваша честь!
Саша сам захохотал над этой картиной. Ну что за идиотские мысли лезут в голову?
Он стал читать постановление дальше. «В какой промежуток времени наступила смерть Сергеева А. Л.?» Саша посмотрел на фамилию дознавателя. Ну что же, молодец дознаватель. Грамотно поставил вопрос. Не исключено, что образование какое-никакое имеет. Не стал спрашивать конкретно – во сколько? А предположил временные рамки – «в какой промежуток…». Ладно. Саша ему посчитает – в какой. Старательно посчитает. Посмотрит по трупным изменениям и по количеству лейкоцитов в ранах. Если во всех ранах этих белых кровяных клеточек единицы – будет одно время, если сотни – другое, если тысячи – третье, а если вообще нет лейкоцитов – это лучше всего. Значит, смерть наступила очень быстро с момента нанесения повреждений. А с другой стороны, ничуть не легче. Наступила быстро, но опять возвращается вопрос – отчего она так быстро наступила… И вообще, лейкоциты в ране определяют гистологи.
Теперь Саша стал думать о гистологах. Вот они сидят на втором этаже. Четыре женщины. Разного возраста, но чем-то неуловимо похожи друг на друга. Они – как бы внутреннее подразделение в их отделении. Формально подчиняются Хачеку. Только на самом деле всегда к нему в оппозиции. Конечно, Саша знает их всех наперечет. Он будто видит их склоненные к микроскопам фигуры. А когда кто-нибудь входит к ним в комнату и спрашивает что-либо, они все вчетвером поднимают головы на входящего, и в глазах у них светится выражение мечтательно-снисходительное. Мол, ну вот, пришел еще один дурак. Сейчас будет спрашивать вещи, на которые ответа нет. Из-за этого Хачек все время на гистологов и злится – Хачека спрашивают следователи, он спрашивает у экспертов, а эксперты замыкаются на гистологов. А эти дамы говорят – нет ответа. Не можем сказать. Не представляется возможным ответить. Хачек тогда багровеет и орет:
– Для чего вы тогда здесь сидите? Для того чтобы все время как попки повторять, что ответить не в состоянии?
А они только плечами пожимают.
– Ну если вы можете сами ответить – отвечайте. Берите на себя ответственность. А у нас нет никаких поводов, чтобы подтвердить или опровергнуть то, о чем вы нас спрашиваете. На что можем – отвечаем. А уж если не можем – извините. Правда, – добавляют гистологи, – нужно помнить, что отрицательный ответ – это тоже ответ.
Уж больно они умные, эти дамы. Разговаривать с ними – сущая нервотрепка. Больно много они воображают. Смотрят на тебя, будто не понимают, что ты от них хочешь. С другой стороны, ни один вскрывающий эксперт без них во всех этих клеточках, волокнах, кровоизлияниях разобраться не в состоянии. Уж больно специфическая эта специальность – судебно-медицинская гистология.
Саша опять вздохнул. Сходить, что ли, к ним? С другой стороны, чего зря беспокоить? Все равно они выдадут заключение не раньше чем через неделю. Может, все-таки попросить, чтобы дня через три?
Дознаватель, когда привез ему это постановление, просил «чтоб поскорее». Саша бы и рад, но пришлось скроить печальную мину. Типа, «если бы это зависело от меня, мой милый…».
Саша подумал, что выражение лица и «…мой милый» он, пожалуй, невольно скопировал у Соболевского. А это не есть гут. Соболевский вообще-то Саше никогда особенно не нравился. Уж лучше Извеков. Вот он, Витька, – весь как на ладони. А Соболевский… Может, он скрытый гомик? Саша вспомнил изящную тонкую фигуру Игоря Владимировича, его хорошо уложенные волосы, всегда выбритое лицо, руки в карманах и этот его практически постоянный черный шарф… Саша поморщился. Правда, сегодня Игорь Владимирович был без шарфа, Да нет, он не гомик. Скорее бывший чемпион фигурного катания – такая же изящная фигура при хорошей, но расслабленной осанке. Правильная постановка головы. Хорошо скоординированные движения рук и ног. Надо спросить у Соболевского, не занимался ли он в молодости фигурным катанием? Просто так спросить, от нечего делать. Сам-то Саша иногда играл по воскресеньям в футбол в парке за мостом через реку. У него и компания там была – сборная солянка из бывших приятелей. Но последнее лето было слишком жарким, Саша это дело что-то запустил. Вот осенью – самая игра, надо будет сходить туда как-нибудь в выходные…
Незаметно для себя он вышел из комнаты и пошел по коридору к лестнице. Уж если не к гистологам, то к физикотехникам точно надо зайти. Может, там уже чем-то порадуют? Недаром же он им все эти раны на бумажки выкладывал?
Сверху послышались шаги. Кто-то спускался по лестнице вниз, но Саша еще не видел кто. Судя по шаркающей походке – та самая шепелявая лаборантка из химического отделения. Он, не глядя, посторонился. Неуверенно нащупывая ступеньки тонкими ногами в черных колготках, в болтающихся и далеко не новых пляжных шлепанцах, сверху спускалась незнакомая девушка в огромном не по размеру халате, перепоясанном синим блестящим пояском. Она несла на вытянутых руках огромную картонную коробку со всяким бумажным мусором, и ее лицо от напряжения было розовым и сердитым.
– Где здесь помойка?
– Вон там, внизу, через черный вход, во дворе… – Саша вспомнил, что, кажется, это ее он видел утром возле подъезда.
– Осторожнее!
Он прижался к двери, и девушка прошлепала мимо. И вместе с ней мимо него проплыл шлейф запахов, состоящий из формалина, краски, ацетона, пыли и духов. Саша посмотрел девушке вслед – рыжие волнистые волосы качались в разные стороны в такт ее шагам.
Уборщица, наверное, новая с кафедры, подумал он.
Девушка с трудом просунула коробку в проем двери и вышла во внутренний двор.
Ничего, ноги стройные, Саша отвернулся и быстро через ступеньку поскакал в отделение к физико-техникам.
Лена выбросила коробку в мусорный контейнер и вернулась назад, на кафедру. В чисто вымытом коридоре, в отблесках оконных стекол стоял Петр Сергеевич и два маленьких таджика. Петя выдавал им деньги из кармана своей клетчатой рубашки. Лена замедлила шаг. Таджики взяли деньги и довольные ушли.
– Вы им из своих, что ли, заплатили? – вдруг поняла она.
– Я летом в хоздоговорной работе участвовал, – Петя спрятал остаток денег в карман.
– Что ж вы не сказали! – возмутилась Лена. – Я бы тоже лучше заплатила за учебную комнату, чем самой тут с вашими тряпками на помойку таскаться.
– Ну в следующий раз скажу. – Петя с интересом посмотрел на Лену. – Но имейте в виду, зарплата у нас с вами не такая большая.
Лена иронически хмыкнула, подвинула к себе случайно стоящую в коридоре табуретку и, даже не вытирая ее, устало присела.
– Знаете, Петр Сергеевич, я как-то уже свыклась с мыслью, что со вчерашнего дня удача от меня отвернулась. Хотелось бы надеяться, что это временно.
Из второй учебной комнаты вышла тоже вся красная, распаренная Людмила Васильевна с оцинкованным ведром, полным до краев грязной воды. Она осторожно поставила ведро, вытянула из него тряпку из мешковины, выжала и, размахнувшись, шлепнула ее перед дверью комнаты.
– У-уф, начерно помыла. Столько на полу было грязи, вы не представляете! Когда привезут мебель?
Петр Сергеевич посмотрел на часы:
– Звонили с фабрики. Уже едут.
– Еще мебель сегодня должны привезти? – Лена-то думала, что сейчас она переоденется и уйдет домой… Ванна и спать. Она поднялась сегодня в такую рань!
– Ну вы можете идти, Елена Николаевна. Мы с Людмилой Васильевной проследим за разгрузкой.
– Нет, почему же, я останусь…
Людмила Васильевна взглянула на Петю:
– Ну тогда что же? Поесть надо, пока везут.
– Яйца у нас есть? – очень по-домашнему спросил ее завкафедрой. – Вы с Леной сварганьте яичницу, а я быстренько схожу в магазин. Что нужно купить?
– У меня со вчерашнего дня еще помидоры остались, – сказала Людмила Васильевна, – а вот хлеба нет. – Она царственно повернулась и поплыла в лаборантскую. Лена уныло поплелась за ней.
Отделение физикотехники больше напоминало заднюю комнату какого-то биологического музея, чем медицинское учреждение. Только хранитель этого музея был человек не очень-то аккуратный. Вернее, хранителей, они же эксперты физикотехники, было двое. Один из них, Владислав, был еще сравнительно молод, очень высок, черноволос и слегка небрит. Другой, которого по странному совпадению тоже звали Владиславом, ростом вышел низковат и носил совершенно белую, короткую, круглую бородку и такие же кружком обстриженные, рано поседевшие, почти серебристые волосы. Они как бы были приклеены к его лобастой, шарообразной, большой голове. Несмотря на то что маленький Владислав был значительно старше высокого Владислава, все почему-то называли его уменьшительным именем Владик, в то время как младшего звали уважительно, видимо за рост, – Владом. А когда имели в виду в целом отделение физикотехники, то упоминали ласковое созвучие, как бы в одно слово – Влад-и-Владик. Влад-и-Владик на это не возражали, работали дружно. И хотя экспертизы всегда поручаются какому-то одному эксперту, эти два друга работали вместе и вместе были в курсе всех дел. Ну а уж подпись, как требует того процессуальное законодательство, ставил кто-то один. Либо Влад, либо Владик. Но все знали, что подпись в данном случае не имеет никакого значения. Решение всегда принималось коллегиально.
Вот и сейчас в полутемном просторном помещении, а полутемным оно было потому, что Влад-и-Владик постоянно фотографировали, Саша застал обоих экспертов склоненными перед огромным столом, напоминающим бильярдный, только еще большим. На этом столе в беспорядке, а на самом деле в порядке, известном только Владу-и-Владику, грудами располагались пробитые и простреленные в разных местах кости, разнообразные ножички, разнокалиберные камни и палки и всякие другие орудия. Каждый из этих предметов лежал на отдельной бумажке с номером и фамилией следователя и потерпевшего. Высоко под потолком крутился граненый стеклянный шар, и грани его в электрическом свете давали над столом таинственные искрящиеся отблески. Впрочем, когда Влад-и-Владик фотографировали – на специально приспособленном для этого столике, шар гасили. Влад-и-Владик утверждали, что шар этот не простой – он тоже когда-то был объектом экспертизы – якобы им кому-то еще при советской власти разбили голову. Но потом шар этот почему-то перестал быть вещественным доказательством, и Владик, тогда он еще работал без Влада, попросил следователя отдать ему шар, просверлил в нем дырочки и подвесил под потолок.
Чтобы было красивее, как он сам всем говорил.
Теперь оба эксперта стояли как раз возле того участка стола, на котором в рядочки располагались картонки как раз Сашиной экспертизы. Они брали эти картонки и по очереди разглядывали их в свете какой-то специальной лампы красивого и сложно сделанного прибора.
– Мир вам и хвала! – заковыристо обратился Саша к обоим экспертам. – Я вам сочувствую, но ничем помочь не могу. Следователь к вам с вещдоками еще не приезжал?
– Ждем-с, – ответил за двоих Влад, а Владик согласно пожевал губами в своей круглой бороде.
– Чего-нибудь обнаружили? – кивнул Саша на лампу.
– Частицы неизвестного металла, – опять пожевал губами Владик. – Но, кажется, не во всех ранах.
– Только в колотых, – уточнил Влад. – Я, правда, не все еще просмотрел.
– Интересно… – протянул Саша, хотя, по правде говоря, ничего интересного в этом не увидел. Понятно же, что колотые раны нанесены одним предметом, а колото-резаные другим. Или другими. Что же здесь удивительного?
– Удивительно то, – Владик отличался более подвижным характером, в отличие от Влада, который был флегматиком, – что такие частицы не встречаются в сплавах из стали, из которых делают прочные клинки.
– Ну и… – Саша пока не понимал, куда они клонят.
– Нужна еще химическая экспертиза, – дополнил друга Влад, – но, по-моему, это какой-то очень дешевый, мягкий сплав. Который не применяется не только для изготовления сколько-нибудь серьезного оружия, но даже и рабочих инструментов или кухонной утвари.
– И еще вот, смотри, – подхватил Владик. – Раны-то вроде колотые, но по периферии на коже есть тоненькие полоски, будто ссадины – и они разной ширины. Самая широкая – два миллиметра. Ты догоняешь, что это значит?
– Вы что, хотите сказать, что их гвоздем наносили? – недоверчиво посмотрел на экспертов Саша. – Ребята, не валяйте дурака. Совсем не похоже. От гвоздя рана звездчатообразной формы. Я такие видел…
– Ну да, ты же Иисуса вскрывал, я и забыл, – почесал себе щеку Влад.
– Иисуса не Иисуса, а видел, – насупился Саша.
– Не-а, это не от гвоздя, – сказал маленький Влад. – Какой-то другой предмет. Какой – я не знаю. Но железно, что он не заточенный. Острие – только на конце этого предмета. Все остальное – полоски давления. Оттого, что эту гадость приходилось с силой в кожу вгонять. Кстати, надо к гистологам отнести эту кожу, чтобы подтвердить, что полоска – именно ссадина, а не испачканный чем-нибудь край кожи.
– Я вырезал все, что мог, – сказал Саша.
– Ну и отлично. Мы дорежем.
Раздался осторожный стук в дверь.
– И х-х-то там? – тоненьким голоском пропищал со своего места здоровенный Влад.
– Это я, ваша мама пришла, вещдоков вам приволокла! – за дверью прогундосил знакомый следователь. – Целую коробку.
– Ну давай, раз приволок, – так же ему в ответ теперь прогундосил Влад. – А сам уходи. Не мешай. Потому что пока ничего не можем тебе сказать.
– Нет-нет, подожди. Владислав шутит, – подставил под коробку с вещдоками табуретку Владик. – Показывай, что привез.
Следователь, совершенно замороченный, как он всегда чувствовал себя в этой полутемной комнате в компании Влада-и-Владика, послушно раскрыл коробку и стал вынимать оттуда вещдоки – каждый в отдельном полиэтиленовом пакете. Владик стал перебирать их, рассматривая, не вынимая до времени из упаковки.
– Ты где тесаков-то столько набрал? – ласково спросил он у следователя, выбирая из коробки все ножи и откладывая их в сторону.
– Да тут не только тесаки. Что на кухне в ресторане нашел, то и взял. На месте-то обнаружения ничего не было. Правда, Александр Анатольевич? – следователь для подтверждения своих слов обернулся к Саше.
– Верно. Я сам искал, – подтвердил Саша. Действительно накануне он вместе со следователем из солидарности облазил всю парковку. – Ничего не было.
– Кроме трупа, – флегматично заметил Влад.
– Кроме трупа, – подтвердил Саша. – Кстати, в постановлении на экспертизу я не нашел вопроса о возможном перемещении трупа. Ты его ставить будешь? Или мне не париться?
– Конечно, буду, – заволновался следователь. – Я этот вопрос просто забыл написать.
– Скорее всего, его у тебя в «рыбе» не было, – без всякой злобы заметил Саша.
– Ну не было. – Следователь давно уже ни в чем экспертам не возражал, подавленный их способностью узнавать всякие обстоятельства по самым, казалось бы, малозначительным деталям. Чего им возражать? Только себе хуже сделаешь. Все равно они все узнают, да еще на смех поднимут. – Хочешь, я тебя сейчас вслух спрошу: «Обнаружены ли на трупе Сергеева признаки перемещения тела…»
– …во времени и в пространстве… – замогильным голосом добавил от своего аппарата Влад и вдруг откинулся на спинку своего стула. – Ну, ребята, все. Теперь точно могу сказать, что вот эти мягкие частицы присутствуют только в колотых ранах. Ищите предмет.
– Ну, мы ищем, ищем. – Владик все выкладывал и выкладывал из коробки вещдоки. – Ты, по-моему, там весь клуб разорил. А вилки зачем сюда притаранил?
– На всякий случай по одной и изъял.
– Нет, не серебряные, – внимательно оглядел одну из вилок Влад. – Слушай, ты нам их оставь. Скажи там, в клубе, что следственный эксперимент проводить будем. У нас как раз все приличные вилки куда-то задевались. Одноразовыми «Доширак» приходится есть, а на пластмассовые лапшу наматывать неудобно.
– Да берите, не жалко.
– Тем более что мы тебе по секрету скажем, что для следственного эксперимента эти вилки все равно не годятся.
– Почему? – спросил вконец уже обалдевший следователь.
– Сам подумай, голова! – Влад протянул длинную руку и постучал следователя по голове. – От вилки сколько должно быть дырок на одной прямой? – Следователь молчал, и Влад вздохнул. – Четыре. Правильно. А у нас дырок рядышком максимум две. Ножниц у тебя там, часом, не завалялось?
– Есть ножницы! – вдруг оживился следователь. – Маленькие. Маникюрные. Я их в женском туалете нашел. В корзине для… ну сами знаете для чего.
Владик аккуратно взял пакетик с ножницами и осторожно вытряхнул их на чистый лист бумаги.
– Ого! А на браншах что-то есть!
– Так вы суньте эти ножницы в эту вашу лампу, по которой кровь определяете! – заволновался следователь.
– Да мы сунем, сунем, – успокаивающе сказал Влад и действительно переключил какие-то тумблерочки на своем приборе и положил ножницы куда надо.
– Щас поглядим… глядим…
– Ну че ты молчишь? Есть кровь или нет? – не выдержал следователь.
Влад еще специально потомил его немного. Он похмыкал, помычал, почесал затылок. Наконец вымолвил:
– Ну, есть кровь.
– Слава богу! – перекрестился следователь.
– А что тебе это даст? – тут же включился в разговор Владик и даже затряс от возмущения бородатым подбородком. – Ты сначала человечка найди, хозяина этих ножниц. А уж тогда мы установим, чья это кровь. Вернее, не мы, а биологи. А то ты хозяина найдешь, а он тебе скажет, что он вчера этими ножницами свинью хотел заколоть. Зарезать не зарезал, но поранил сильно. И кровь это не человеческая. И группу этой крови не мешало бы установить. Для полного сходства. Я уж не говорю о генетической экспертизе.
– Да я сейчас же постановление на биологическую экспертизу выпишу, – с готовностью сказал следователь. – Какие проблемы? Нужен человечек – будем искать.
– Ты с перламутровыми пуговицами ищи. И лучше блондинку. В халатике. Как в «Бриллиантовой руке», – не выдержал Саша.
– А это что такое? – Владик вытащил со дна коробки какой-то круглый, плоский, ярко раскрашенный с одной стороны предмет.
– Это кнопка, – почесал себе ухо следователь. – Я ее на всякий случай в коробку забросил. У них там типа маскарад, что ли, был.
– Какая кнопка? – насторожился Саша. – Ну-ка, дай сюда посмотреть… – Он взял из рук Владика плоскую непонятную штуку. – Действительно кнопка. Раскрашена под ромашку. – Он повертел ее в руках. – Ничего себе размерчик. Летающая тарелка. – Саша, осматривая, перевернул кнопку обратной стороной. – А вот это на ней что?
– Они там такими кнопками чего-то к стенам прикалывали. Украшали типа. У кого-то в боковом зале был день рождения. Там на полу валялась то ли стенгазета с фотографиями, то ли поздравления какие-то… Но с вечера вся эта хрень висела на стене, уклеенная ромашками из бумаги. Типа в одном стиле – что кнопки, что ромашки. Мне официанты это рассказали. И еще они сказали, что вот этот парень, которого убили, вышел в тот день на работу в первый раз. До этого они его не видели.
– Ребята, а посмотрите в вашем приборе еще и кнопку, – попросил Саша. – Вот эту часть, где острый треугольник, который, по идее, должны были в стену втыкать.
Влад повернулся к нему, своей длинной рукой сверху подцепил кнопку, как подъемный кран, долго возился, крутил ее, сопел, так и эдак прилаживая, чтобы удобнее было, но все-таки пристроил ее под свою лампу.
– Кнопки… мопки… Тащи сюда весь р-р-э-э-сторан, раз бесплатно смотрят… – ворчал он, пока снова перещелкивая тумблеры. А потом вгляделся и присвистнул. – Слушайте, а ведь, похоже, действительно кровь, – сказал он уже серьезно. – Давайте, сличайте ее по группе. Кому принадлежит. – Он стал исследовать кнопку дальше. – А вот вам и металл! Тот самый, частицы которого я нашел в ранах. Во всех колотых ранах.
– Там только одна кнопка была или несколько? – спросил у следователя Саша.
– Я даже не знаю. Скорей всего несколько, раз они там что-то прикрепляли…
– Гони туда и вези все, сколько найдешь. И еще скажи, ты родственников этого трупа нашел?
Следователь уже застегивал свою сумку.
– Родственников не нашел. Они в отпуск куда-то уехали. Кажется, за границу. Еще не вернулись. Между прочим, они в таких хоромах живут… Я туда еле протиснулся. С соседями и то поговорить не удалось. Охране начхать, что я дознаватель. Не пускают, и все.
– Но ты тогда охранникам фотографию этого трупа покажи, – посоветовал Саша. – Что-то мне не верится, что человек, который живет в таком доме, будет работать официантом в ночном клубе. У нас же не Америка. Ты вообще откуда знаешь, что этот человек – Сергеев? Ты его лицо видел?
– А я в лица покойникам стараюсь не смотреть, – сказал следователь уже от двери. – Я в документы смотрю. У этого трупа в кармане пропуск лежал. В этот самый ночной клуб. А покойников я с детства плохо переношу. Блевать тянет.