В Сосновку, кстати, можете не мотаться, Госсовет и второе выкупил, причем с договоренностью, что если они еще одно возьмутся строить, то первым предложат нам…
Уже под самый вечер подошли к Нефтекамску. Там грузились нефтеналивные баржи с дебаркадера, смешно – но порт начали делать только после Катастрофы, когда стало понятно, что речные пути самые безопасные и хорошо живет лишь только тот, кто рядом с рекой и может торговать по ней. Я связался с администрацией порта, известил, что мы тут переночуем, мы включили стояночные огни – и через десять минут подошла моторка. Невысокий интеллигентный человек средних лет перебрался к нам на борт.
Это был капитан рейда, звали его Марс, отчество у него было татарское, но такое сложное, что все называли его Марс Геннадьевич. Порт был его детищем, он построил его, закупил и поставил понтоны, бросил рукава с берега – чтобы город жил.
До Катастрофы он был частным предпринимателем в Казани, Катастрофа застала его здесь – иначе бы он погиб. Я уже упоминал, что было в Казани. Два миллиона жителей, куча туристов и международный аэропорт – в дни Катастрофы это был приговор.
– Вадимыч…
– Марс Геннадьевич…
Обнялись, я достал чекушку «сарапулки» и стаканчики. В наши дни настоящая водка – сама по себе подарок.
– Как дела у вас?
– Местами. Живем… если можно так назвать. Вчера монстра отстреляли.
– Порвал кого-то?
– Нет, успели.
Монстры… три года спустя они все еще большая проблема. В отличие от медлительных и оседлых мертвяков, они кочевые, могут перемещаться на десятки километров, если не сотни, и даже зима им не помеха – они просто забираются в подвалы брошенных домов и там зимуют. И их очень, очень трудно убить.
– У вас как?
– Вот, на юг пошли.
– Не в Новгород?
– А что мы там не видали?
Марс Геннадьевич поцокал языком.
– Сомнительное дело.
– В Новгороде уже спрос не тот. А внизу…
– Ну там-то да…
– Слышали что-то?
– Да как сказать.
– Благодарен буду.
– Благодарен… не туда ты идешь, Саша…
– Я легких путей не ищу.
– Ты не словами громыхай, – сказал Марс Геннадьевич, – а головой думай. Например, почему с юга к нам не ходят торговые караваны?
– Известно дело, со шлюзами проблема. Я сам еще ничего не знаю.
– Нет, проблем там таких уже нет. В другом дело.
– Кавказ там.
Кавказ… ну, Кавказ есть Кавказ.
– В наши дни – все люди, кто люди.
– Да нет, не скажи.
Марс Геннадьевич достал сигаретку, подкурился. Огонек рдяно тлел в сгущающейся тьме.
– Многие думают, что Кавказ делит людей на правоверных и неверных, но это не так. Ислам для Кавказа – не более чем повод. Один из. Поверь мне как человеку, которого в девяностые украли и сорок один день в зиндане продержали.
– Так даже?
– Так, так. Поехал, дурак, договариваться о поставках нефтяной арматуры на Грозненский нефтеперерабатывающий. Договорился… дурак.
– Как же вас отпустили?
– Как-как. Просто. Не знали, что татары – это не русские. Поймали наши пятерых студентов чеченских в Москве и сказали: не выпустите – пришлем домой в посылке, по кускам, собирать сами будете. Выпустили. Еще извинялись.
– Так вот, я им тоже, когда там сидел, пытался говорить, что и они, и я – мы мусульмане. Плевать они на это хотели. Они делят людей по одной простой категории: свой – чужой. Все остальное – пыль. Пустота.
– Свой – это тот, с кем ты родился в одном ауле. С кем вместе пас овец. Играл в одни и те же игры. Ходил в одну и ту же школу и делал гадости одной и той же училке. Переживал одни и те же неприятности и радовался одним и тем же радостям. У кого одни с тобой родственники, хоть и в пятом колене. Вот это – свои, этих – нельзя. Всех остальных – можно, хоть ты десять раз «Ла илаха илла Ллах» скажи. Можно – и все.
– Я понимаю. Спасибо.
– Не жди с ними торга, ничего хорошего не будет. Они купят у тебя только то, что не смогут отнять. А купив, станут думать, как отнять в следующий раз.
– Спасибо за науку, Марс Геннадьевич.
– Бывай. Аллах да хранит тебя в дороге.
– И всех путников, что в пути.
Марс Геннадьевич в ответ на это ничего не сказал, а затушил в кулаке сигарету и стал пробираться к штормтрапу.
Утром, еще потемну – мы снялись с якоря и пошли в направлении Волги.
Вахта в движении осуществляется следующим образом: один за пулеметом, в носу, один наблюдатель, в рубке, у него же – снайперская винтовка. Столько же – бодрствующая смена, а остальные просыпаются, только если реальная заруба пошла.
Я нес вахты, как и все, – но вахту свою передвинул, чтобы поговорить с ВВ. Потому что была тема для разговора. И «Субурбан» Забродина мне не понравился.
Перед вахтой позавтракал. Лось – у него с армии такая кликуха – кошмарил камбарского экспедитора, его прозвали Пабло, потому что у каждого должна быть кличка. По именам – нельзя. Подмигнув ему, я забрал винтовку и прошел на нос баржи. ВВ был там, он поставил свой пулемет в самодельный вертлюг со щитом и отдыхал.
– Солдат спит – служба идет?
– Да не, не сплю я.
Я уселся рядом.
– Насчет того, московского. Расскажи, что за москаль крутился?
– Воронец его фамилия. Дмитрий Денисович Воронец.
– Уверен, что это был он?
– Я его конкретно просек, с…а. Связываться не стал, но…
– А чего запомнил так?
Саня сплюнул, что вообще-то было хамство – на палубу плевать.
– Меня когда из ВВ поперли… ну, знаете…
– Дальше?
– Я в наемники подался. Перед Сирией год в Москве околачивался, подрабатывал, где мог. В том числе и у этой твари. Гад редкий был, обнальные центры держал, подвязки у него были конкретные, что в ментовке, что в Центробанке.
– Ну, этим ты меня не удивил. Кто не грешен?
– Да, только мне по секрету шепнули – валить от него надо. У него больше двух лет никто не работал, и тех, кто работал, никто больше не видел. Из помоек его тоже добром не уходили. Он там искал директоров левых, в основном лохов всяких из провинции, украинцев, кто только паспорт получил, потом – в расход. И еще…
– С головой у него неладно. Баб цеплял на трассе, бил – в мясо. Слухи ходили, что и убивал, – хотя сам не видел. Снимал стресс так.
Я кивнул головой – понял, мол. Конечно… сейчас это мало имеет значения – что было до Катастрофы. Но если у тебя до Катастрофы с головой неладно было – то сейчас лучше не станет. А это уже опасно. Да и… нечего ему у нас делать, если уж на то пошло. Пусть в Москву валит, там какие-то дела крутятся… гнилые совсем. Как была Москва гнилой – так и осталась.
– А он тебя заметил?
– Не.
– Точно?
– Я сразу в машине загасился, мне проблемы не нужны.
– И правильно. А он куда делся?
– Я заметил, он в машину садился. В «Крузер».
Черт…
Вот как же не вовремя, а. Мало проблем с походом этим, на который я сам же подписался, так теперь еще и это…
– Молчи пока про это.
– Добро.
От ВВ я прошел на корму. Там Лось экзаменовал молодого, как он умеет чистить автомат. Некоторые, кстати говоря, не умеют – как призыв годичный сделали, так никто ничего теперь не умеет.
– Хорош, Лось. Паш, на минуточку.
Мы отошли к борту.
– Паш, вопрос хочу задать. Тачка приметная у Забродина, да?
– Еще бы. На всю округу одна такая.
– Не скажешь, откуда такие берутся? Понравилась она мне.
Интересно – просечет, нет?
Не просек.
– Это с нижегородскими договариваться надо, они там с московскими контачат, которые дорогие тачки из города вытаскивают. Эту из американского посольства вытащили, говорят. Бронированная!
Я присвистнул.
– Сколько же она жрет?
– Ну, Забродину все равно, да и Нефтекамск рядом.
Я покивал.
– Оно так. Оно так. А сколько платил за нее, не знаешь? И с кем там конкретно договариваться надо?
– Это – нет, это у него спросите.
Понятно…
На своем законном вахтенном месте я хлебнул из термоса кофе и мрачно задумался. Все интересатее и интересатее становилось.
Это чо за подход был – там, в городе? Я имею в виду Забродина и то, как он резко подорвался навстречу колонне, и о чем он заговорил. Пытался пробить, кто чем дышит на заводе? В городе? Вербануть хочет?
В интересах кого?
Если бы не этот подход, то тот факт, что в порту Камбарки крутился московский деляга, имел бы простое обоснование – Забродин крысит. По договоренности, все, что производится в республике, на сторону продается только централизованно и по установленным сверху ценам. Внутри – пожалуйста, торгуй, как хочешь, если твое предприятие не отнесено к стратегическим, а на экспорт – ни-ни. Это было сделано и для того, чтобы не сбивали цены конкуренцией, чтобы республика богатела. Но Камбарка – угол глухой, порт, опять же, под рукой, а народ не переделать. Тупо начать налево часть продукции пихать и не платить с нее в бюджет.
Но теперь все это наталкивает на дурные мысли. Если Забродин пытался меня прощупать насчет моего отношения к новгородским, а теперь у него москвич стремный на причале крутится и «Субурбан» под задницей…
Кстати, «Субурбан».
Сама по себе машина очень необычная, редкая. Ее покупать никто не будет, возьмут «Ленд Крузер» – двухсотый или «Праду». Или «Паджеро». Или «Патруль». То, что продавалось в больших количествах и к чему есть запчасти. Но не американца. Значит, подгон. И если москвичи на причале крутятся – подгон от них, они с нижегородскими действительно корешат там, дела делают. А если еще и бронированный – значит, дважды подгон. Где они его взяли – из американского посольства, что ли, угнали? Но где-то взяли.
Вот и встает вопрос. За какие такие заслуги подгон, а? Товарищ полковник?
Это уже не коммерция.
Когда я уезжал в Москву – а был и такой эпизод в моей биографии, – я сказал Борису Витальевичу, который меня много чему в этой жизни научил – ну вот, поближе к политике настоящей буду. А он засмеялся и сказал – Саша, настоящая политика как раз тут делается. На уровне района, города, республики. Впервые попасть в обойму, в список, на выборный пост намного сложнее, чем продвинуться дальше. Но если попал…
Вот и появляются в политике люди с нечистыми руками, жадными глазами и менталитетом члена крысиной стаи. Клюй ближнего, гадь на нижнего, смотри в задницу верхним. Все вот эти наши, в телевизоре – они не с Марса и не американцами засланы, они как раз с уровня города, района прорывались, и там же учились. Жрать, подставлять, глотки перегрызать. И то, что на тебе погоны, ничего не значит. Ни-че-го.
И Катастрофа ничего не изменила.
Вернусь в город – надо Димычу рассказать. Пусть пробивает по своим фээсбэшным каналам, что делается. Если новгородские там себе гнездо свили – это надо знать.
А пока надо просто забыть это и думать о деле.
Прошли Камские поляны – там осталась недостроенная АЭС, которую после Чернобыля забросили. Дальше был Чистополь – город, в котором есть интересный завод, производящий как часы «Командирские», так и взрыватели, если надо будет. Там жизнь едва теплилась, его не спасали особо. Дальше Кама резко расширялась – мы шли в место слияния Камы с Волгой. Кстати, мало кто знает, что по правилам крупнейшую реку России следовало бы называть «Кама», потому что в месте слияния рек Кама отдает больше воды, чем Волга. У Сорочьих гор прошли под мостом, он не был взорван. Да и воды пока хватало.
На берегу были люди, на воде виднелись лодки, люди рыбачили. Здесь почти все выжили и продолжали жить, как жили – только не стало власти. И дети рождались. Интересно, как будет лет через десять. Доживем ли?
Дальше рассказывать особо нечего – до Ульяновска.
Ульяновск был местом в себе, скажем так. Держали его бондики – бандиты. У нас был анклав – Ижевск, Киров, Нефтекамск, Набчелны, – а они держали Самару, Тольятти и Ульяновск.
Почему так получилось? Не знаю, сложилось исторически, наверное. В Тольятти криминал процветал вокруг «АвтоВАЗа», разборки были такими, что о них ходили легенды по всей России, как людей живьем с плотины ГЭС сбрасывали и тому подобные вещи. Потом разборки притихли, но бандиты никуда не делись, они просто научились заниматься бизнесом. Плюс – Самарская область была главным в России конвертационным центром, масштабы обнала тут были страшные, и в схеме были задействованы как руководство банков, так и местные правоохранители.
Ульяновск был тоже местом мрачным, там была едва ли не худшая по России ситуация с подростковой преступностью – пацаны просто убивали друг друга, ножами, молотками, калечили. И когда все началось, именно криминальные структуры и взяли власть в области.
Торг тут был, как и положено, но на торг мы не ходили, в отличие от Новгорода. Люди тут были специфические, и договоренностей с ними тяжело было достичь. Покупать они покупали – но перевозку обеспечивали сами, расчет происходил на пристани либо Камбарки, либо Сосновки – там теперь тоже была пристань, через которую и Вятские Поляны торговали. Нефтепродукты татарские – они тоже покупали в свои наливники.
Почему так? Мне кажется, объяснение простое было – ломили три цены и не хотели, чтобы кто-то со стороны видел их цены. На мой взгляд – глупость. А учитывая обстоятельства, в каких мы все оказались, еще и мерзость. Но дело их. Нам весь мир не спасти.
И потому мы оставили баржи с товаром в притоке Волги, а сами, подойдя к берегу, начали сгружать технику. Прокатимся до торга налегке, посмотрим, что к чему.
Техника наша – четыре «УАЗа». Два рейдовых и две «буханки», одна из них инкассаторская, с бронированием. Рейдовые переделаны под чешские «Лендроверы» (именно чешские, за основу взяты машины шестьсот первой группы дальней разведки) – «Корд» на поворотном круге, два ПКМ – один на переднем пассажирском, второй в хвосте. Плюс – на «буханке» мы возим еще миномет 82 миллиметра без плиты, переделанный, и с десяток-другой мин. Есть у нас любитель этого дела – с первого выстрела кладет, без пристрелки.
Почему нет грузовых?
Расскажу-ка я вам, господа хорошие, как нынче идет торг.
Для начала – никто на базаре товаром не торгует. Базар, или торг, как его называют (в Нижнем так и написано – Нижегородский торг), – это своего рода выставка, торгуют там только если пожрать или мелочевкой всякой. Торг идет по образцам. Сам товар хранится в другом месте и чаще всего на воде, потому что дураков нет. Купил – тебе называют место и время, подгоняешь машину – тебе погрузят, что купил, и рассчитаешься. Рассчитываться на базарах – тоже дураков нет, потому что денег всеми признанных нет и торг чаще всего идет на бартер. То есть с торговых барж сгружают одно и грузят другое. Опять-таки – не на базаре же это делать, когда весь товар на складах или на воде.
Торг ведут всегда местные. Мы – имеем дело только с оптовиками, по крайней мере, по нашему товару. Потому что если я, скажем, куплю место и буду торговать патронами на розницу – рано или поздно меня замочат. Потому что я не даю жить местным и перебиваю им торг – понятно, что я как оптовик с прямой связью с заводом могу цену намного ниже поставить. Вот за это и замочат.
Кроме того, у местных своя валюта и свои расклады по бартеру, которые мы не знаем и знать не можем – денег-то нормальных нет. Местные асы завязывают в бартерные схемы десятки поставщиков, меняя одно на другое, тут же на третье и на четвертое. Это как в девяностые, только на руинах цивилизации. С нами они рассчитываются товаром или, по договоренности, золотом. Идут также рубли, доллары и евро – они ничем не обеспечены, принимаются просто потому, что как-то надо рассчитываться.
Короче, поняли суть, да?
Разобрали личные вещи, снарядились (например, вставлять плиты в плитоносцы на корабле не только глупо, но и опасно – начнешь тонуть, так и пойдешь на дно вместе с плитами). Плиты – в плитник, магазины – в автомат и в разгрузку, шлем на голову. Обязательно комбез поверх – либо танковый негорючий, либо как у меня, полицейского спецназа, либо роба сварщика – чтобы зомби не прокусил. На воде такое только маньяк наденет – в нем тело не дышит и чесаться начинаешь страшно.
– Построились.
Как в армии – хотя какая сейчас армия. Мы скорее рыцари. Идущие крестовым походом на дикий мир. Уникальная порода – рыцари-торговцы. А что? Востребовано временем.
– Лишнего говорить не буду. Всё все знают. Идти домой к вашим и рассказывать о том, как родной человек погиб, я не хочу. Потому – осторожность, последовательность, внимательность. Руки-ноги никуда не суем, по сторонам смотрим, друг друга страхуем. С нами сегодня салага, его страхуем вдвойне. Хоп?
– Хоп!
– По машинам!
Откуда к нам прицепилось это «хоп»? От афганцев, кажется.
– Паша, ты ко мне…
Моя машина – вторая. В первой нельзя, потому что первая первой и в засаду попадет, а командира надо сохранить любой ценой. Это не я придумал, это армия. Зато на головной и вооружение мощнее – там вместо мощного, но медлительного «Корда» стоит спарка из ПКТ. При попадании в засаду важно заплевать противника пулями, сорвать атаку – и три ПКТ на носу справятся с этим как нельзя лучше…
Машины все одинаковые: каркас, а поверх еще и сетка. Против тварей. Хоть и стало их намного меньше, но все равно они еще есть, и с тварью можно столкнуться буквально на каждом шагу. Потому сетка-рабица – стратегический товар. Ею обмотаны все машины, которые ходят в здешних краях.
Выбираемся на трассу. Здесь уже запустение, потому видно, как разрослась зелень. Еще немного – и на месте полей зашумят леса, а развалины домов будут только напоминанием о некогда существовавшей здесь цивилизации. Еще неизвестно, удастся ли нам выжить: работы над вакциной и лекарством идут как минимум второй год, но о результатах пока ничего не слышно.
– Борт – второй, я первый. Тут на дороге валяется… лиса дохлая или собака.
– Проконтролируй. Тихо.
В голове всегда есть бесшумка – на такие случаи.
– Чисто, двигаемся…
Выбираемся на дорогу. Тут же, на краю поля, стоит трактор, ад целый. И не какой импорт, а Т-150. Харьковский.
– Колонна, стоп.
Выходить, проверять не буду, но сфотографирую и отмечу на карте. При случае заберем – колхоз с руками оторвет, он же простой, как мычание. Фотографирую на телефон, сеть уже накрылась, но в нем есть и много других полезных функций.
– Колонна, ход.
Вышли на мост. Он, понятное дело, контролировался.
Две бээмдэшки, на одной из них флаг ВДВ – но это сейчас не значит ничего совершенно. Почему? А потому что солдаты – они из общества, им по-иному взяться неоткуда, у нас такая же армия, какое и общество. И когда рушится все – закон, порядок, сама жизнь, то люди начинают тупо выживать, не заморачиваясь условностями. А условностями становятся подчиненность, присяга и долг.
Я смотрел на пост через пятидесятикратную трубу Казанского оптико-механического, которую раньше использовал на тренировках. Пост устроен не совсем грамотно, скорее разгильдяйно, если быть честными до конца. Все вокруг затянуто проволокой, в некоторых местах в ней запутались мертвяки, свежие и не очень. Из блоков построены казармы для личного состава на обеих сторонах моста, бээмдэшки тоже обложены блоками. Чуть в стороне – транспорт для личного состава, дорогие джипы, есть даже «Мерседес-600». Где их нынешние владельцы – это вопрос большой. В трубу вижу троих, все со штатным оружием, вон у одного, вижу, «Валдай»[6] стоит – значит, им уже поменяли до Катастрофы штатное. Либо я чего-то не вижу, либо наблюдение не ведется. Интересно, есть ли экипаж в БМД – скорее всего, нет. Потому что жарко. Вон, дебил разделся – я такого не позволяю, ни себе, ни людям. Лучше ужариться и потом вонять, как бомжу, чем тебя в самый неподходящий момент укусят.
Понятно, что машина наша была в гордом одиночестве, а конвой стоял чуть позади. Перед тем как выходить на мост, мы пустили беспилотник да все и посмотрели. А вы думаете, я так и сунусь под 2А42? Ага, щаз…
– Птаха – всем номерам плюс.
– Двойка, плюс.
– Глаза – плюс.
– Тройка, плюс.
– Саня…
– Плюс… Позицию занял.
Саня возглавляет снайперскую группу, в ней две СВДМ с глушителями, один «Егерь-54», тоже с глушаком, одна ОСВ-96, которые мы на торге берем за неплохие деньги, и один ПКМ с глушителем и оптикой.
– Принято, мы выдвигаемся, смотреть по сторонам. Саня, как обычно.
– Принял. Плюс.
– Всем смотреть по сторонам, тут, кажется, не чистили ни хрена. Саня, тебя касается в первую очередь.
– Плюс.
Эти раздолбаи на обмен даже не чухают. Их, может, убивать сейчас начнут – а они эфир не контролируют. Вояки.
– Флаг вешаем, и пошли.
Флаг – белый. Приглашение поговорить.
Когда наш джип появился на дороге, только тогда вояки чухнули. Мы перед тем, как идти, приоткрыли двери, если что, из машины выскочить – секунда, а там снайперы работать начнут. Скорость – десять километров в час, так и ползли.