8 мая 1987 года, 7 ч. утра
Утро сегодня солнечное. Я заметил – так бывает всегда перед праздником День Победы. А ведь только вчера моросил дождь, казалось, конца-края ему не будет. Было очень грязно и холодно. И хотя от общаги до учебного корпуса всего-то метров двадцать пять, пока дошли, ноги стали такими тяжелыми от прилипшей грязи, будто в ботинки налили свинец.
Светит ласковое весеннее солнце. Сегодня у нас всего две пары, а после обеда будем готовиться к празднику. Пока я лежу и думаю о том, какой прекрасный предстоит день, к нам без стука вошла комендант Шура. Сейчас она начнет нас разносить и тратить свои драгоценные нервные клетки. Про Вальку Стручкова скажет, что он будущий хронический алкоголик, про Игоря Лебедева – что он способный Дон Жуан, и горячо пожелает, чтоб он со второго этажа упал, когда будет лезть к девушкам в их общежитие. Мне же скажет, что меня не зря в армию забирают, и что я вообще не должен был быть в СПТУ, а работать где-то в порту грузчиком, а лучше всего ассенизатором. После чего она пойдет дальше – мучить и убивать свои нервные клетки…
8 мая 1987 года, 13 ч. 30 м
После очередных пар занятий мы приколачивали красный плакат с надписью «С Днем великой Победы советского народа над фашистской Германией». Ленка Саввинова идет. По ней все СПТУ, если еще и не весь поселок сохнет, а ведь, дураки, не понимают, что она любит только «первых».
Кстати, завтра будут соревнования по легкой и тяжелой атлетике, а также по вольной борьбе. Я ей тогда покажу, подумаешь, она только «первых» любит. Ну вот, она прошла, взяла ведро и начала мыть стены, кокетливо поглядывая на нас, т. е. в нашу сторону, потому что она знает – все училище сохнет по ней. Я не понимаю – ей, по-моему, это приносит какое-то особое удовольствие. Павлик Томский вены себе вскрывал из-за нее… А она вместо того, чтобы вообще уехать из училища, еще пуще начала дразнить его. То записки шлет, то на свидание зовет, сама потом не приходит. А Павлик, простой парень, простоит зимой в пятидесятиградусный мороз два-три часа и приходит в общагу весь обледеневший. Мы ему и так объясняли, и эдак – ну никак до парня не доходит…
Ну вот, по-моему, приколотили нормально.
– Капитонов! Стручков! Лебедев! – Это наш военрук подошёл, раскомандовался, – Портнягин, Прокопьев, Леонтьев, Хорунов! Заканчивайте работу, быстро собирайте вещи, получите продовольствие на три дня, в канцелярии получите документы.
Значит, не 17 мая, а сегодня мы отправляемся вставать под славные армейские знамена. Мы этого, конечно же, ждали. Но все равно как-то неожиданно получилось.
– Товарищ старший лейтенант! – Это у меня со школы осталось – по званию обращаться к военруку, а не по имени-отчеству.
– Ну что тебе, Капитонов?
– Понимаете, я, то есть, за меня паек, деньги и документы возьмет Игорь Лебедев. Разрешите на некоторое время отлучиться. Она здесь недалеко живет. – слова «моя девушка» я пропустил, но военрук и без того понял, с кем я хочу попрощаться.
– Ладно, только побыстрей.
– Есть!
Я бежал сломя голову: боялся – не ушла ли она на работу. Спотыкаясь, зашел к ней домой и спросил у ее матери, где Света. Она сказала: «Пройди в комнату, она спит». Я зашел, но будить ее почему-то не стал: или я заранее знал, или просто думал, что она все равно не дождется меня, и не хотел обременять ни ее, ни себя…
«По машинам!» – раздалась команда военрука, и мы быстро начали рассаживаться в автобус. Мне было жаль Павла Томского, он смотрел на нас и чуть не плакал. Ведь его сочли негодным из-за той истории, когда он вскрывал себе вены. Ему оставалось только завидовать нам. Наконец взревел мотор нашего ПАЗика, и наше СПТУ стало уходить все дальше и дальше…
18 мая 1987 года, 20 ч
– Ну что, молодняк, вешайтесь!..
Это было первое знакомство с нашим будущим замкомвзвода сержантом Лагутиным. Такого обилия матерного лексикона, я, пожалуй, ещё нигде не слыхал. Надеюсь, привыкну. А куда деваться? Удивительно – кажется всё понятно без перевода.
– Вы прибыли (бип, бип) где будете служить (бип, бип) два года. Так что будьте любезны (бип, бип) распорядок дня (бип, бип), тяжести и лишения (бип, бип) военной службы. В пути следования (бип, бип) вести себя (бип, бип) соответственно (бип, бип) и прочее (бип, бип)…
Через полчаса прослушивания инструктажа мы отправляемся на УРАЛах в знаменитую учебку «Дурдом Солнышко».
Ехали мы долго, где-то два или чуть больше часов. Наконец, приехали глухой ночью. Когда мы повыпрыгивали из кузова, я еще подумал, что попали в черту города, так как в пределах видимости было множество жилых домов. Затем нас привели в казарму, где сразу же уложили спать…
19 мая 1987 года, 6 ч. 30 м
– Ты что, охренел, салага! Подъем!
Когда я проснулся от удара сапогом, тогда только понял, что нахожусь не дома, а в армии, и что строй уже стоит.
– Ладно, на первый раз прощаю, – эти слова для меня прозвучали как свежий и чистый воздух после длительной нехватки кислорода.
19 мая 1987 года, 8 ч. 30 м
От казармы до столовой, наверное, метров двести-двести пятьдесят. Мы, красивые и голодные, шли идеальным строем, с песней, наматываю круги по плацу, минут пятнадцать. Нас завели в столовую, приказали сесть, перед нами уже были тарелки с какой-то баландой, чай в железных кружках, по два куска черного хлеба, по куску белого, по два кусочка сахара и по маленькому (всего 20 грамм) кусочку масла.
– К приему пищи приступить!
Как-то всё быстро произошло.
– Закончить прием пищи! Встааать!
До казармы опять с песней, конечно строем, на этот раз минут за двадцать.
В казарму я вошёл голодный.
19 мая 1987 года, 9 ч. 00 м
– Ну что, сынок, не кормили тебя в детстве, что ли? Че такой маленький-то? Э-эх, наберут в армию детей, потом мучайся с ними…
С этими словами пожилой прапорщик начал копаться в стеллажах, подыскивая подходящую обувь, тельняшку, брюки и китель. Панаму, правда, выдал большую, со словами:
– Головной убор – это не ботинки, голову не натрешь.
Затем посмотрел на меня пристально и спросил, в какую роту определили, я ему и отчеканил:
– В четвёртую учебную десантно-штурмовую роту, товарищ гвардии прапорщик!.
Помню, как он на меня посмотрел с сожалением и сказал, явно не в мой адрес: «Суки, что же вы делаете!»…
Эти слова и этот взгляд я вспомню и пойму много позже, когда буду сталкивать горящий бензовоз под Джелалабадом вместе со сгоревшими в том бензовозе пацанами.
После посещения склада нас повели в баню, если это можно назвать баней. В предбаннике сняли гражданку, надписали бирки и адреса – куда посылать одежду, засунули в мешки и сдали банщику. После чего голыми завели в баню и начали обливать водой из тазиков и выгонять из бани. Я одного не понял: зачем тогда надо было выдавать мочалки и мыло.
Выходили уже с другой стороны. Там, на другой стороне, тоже был предбанник. С этого момента начались кошмары, как нам тогда казалось, тут же все напялили форму, и началась наша армейская жизнь…
– Становись! Меня зовут гвардии прапорщик Лопатин. Я старшина четвёртой учебной роты. Весь этот учебный период заменю вам всем мать и отца, – этими словами представился нам старшина гвардии прапорщик Лопатин, впоследствии названный нами «Лопата» не столько потому, что его фамилия соответствовала этому прозвищу, сколько потому, что он умел владеть этим инструментом, как Брюс Ли – нунчаками. Наверно, оттого, что долгое время служил в спецназе ВДВ инструктором по рукопашному бою, а в Афгане – командиром разведдесантного взвода в Мозари-шарифе. После долгого объяснения и разъяснения о службе в ВДВ, в частности, в нашем учебном полку, он повел нас на так называемую «экскурсию».
25 мая 1987 года, 11 ч. 00 м
– Ррроотааа!.. Отставить! Ррррооотааа!.. Не слышу роты!.. Стой! Раз, два! Товарищи солдаты, я вам еще раз объясняю, то есть объясняю для особо тупых: по команде: «Р-рота!» переходи сразу на строевой шаг! Нога поднимается на 20–25 сантиметров. Печатаем шаг. Вопросы?!!
Строй гаркнул: «Никак нет!». Раздался страшный рык:
– Напрааа-во! Строевым! На ВДК[2] шаго-ом – марш! Земля задрожала под ногами гулко и синхронно. Нам тогда всем, по-моему, было немножко не по себе слышать, как гудит под ногами земля.
Так начались наши первые занятия в этом прославленном УДШП[3]. Нас сразу же начали обучать, как отделяться с борта, как действовать в особых ситуациях в воздухе, при схождении, при частичном и полном отказе купола и т. д., и т. п.
Жара стояла неимоверная. Наше отделение отрабатывало «действия в воздухе», я висел на подвесной системе и думал о том, как хорошо сейчас у нас: мама, наверное, сделала кумыс, и о том, что закончился ледоход, и ребята сидят на берегу, рыбачат с закидушками и рассказывают разные истории о шаманах и призраках.
А наверху, на песке, девчонки и мальчишки играют в лапту. Ведь на гражданке не проходило и дня, когда бы мы не играли по вечерам в волейбол, лапту или же не рыбачили. Ведь было очень хорошо, как же все-таки быстро летит время.
– Товарищ солдат (бип-бип)!!! Не спи (бип-бип), а то замерзнешь (бип-бип)! – этими словами меня вернул в настоящее время от тех далеких счастливых дней сержант Лагутин и начал меня, так сказать, разносить неприличными словами; с его слов, я превращался то в мужские, то в женские половые органы, или же в птицу, обитающую, в основном, в Сибири, то есть в глухаря. После чего мне было предоставлено право сделать двадцать кругов почета вокруг ВДК – естественно, бегом и с ранцем.
По окончании накручиваний он подозвал меня к себе и как-бы извиняющимся тоном сказал: