Казалось, что генералу Орлову было очень неудобно сидеть в своем кресле. И совсем уж неуютно – в своем собственном кабинете.
Он облизал губы, ослабил узел форменного галстука, освобождая шею, зачем-то переложил на столе авторучки и карандаши сперва в одном порядке, затем – в другом, потом снова зачем-то взял эти карандаши в руки.
– Ты не молчи, Петр! – крикнул Гуров. – Взял моду! Сказал какую-то чушь и сразу же заткнулся, как сфинкс, твою мать! Не прокатит! Ты не молчи и объясни мне, наконец, какого черта я должен расхлебывать это дерьмо? Почему из всех, кого можно, ты вызываешь только меня?! Я что, здесь самый последний бездельник?
– Лева, понимаешь какое дело… – Орлов собрался что-то высказать, но Гуров его прервал:
– Я-то понимаю, какое тут дело есть и какого дела тут нет! Я все прекрасно понимаю! И сейчас тебе объясню!
Стас Крячко, как всегда, сидел, развалившись в кресле, вытянув вперед ноги, и блаженно улыбался.
– Он вам, господин генерал, объяснит, что вы не последний бездельник, а предпоследний. Последним в списке буду я! – развязно пошутил Стас и отвернулся, чтобы не встречать бешеный взгляд Гурова. Он решил, что еще успеет за сегодня насладиться такой радостью. И был, конечно же, прав.
Редкое совещание у генерала Петра Николаевича Орлова, начальника главка, проходило без бурных выяснений отношений между ним и Гуровым. Вот и сейчас Гуров, услышав про новое задание, которое собирался на него повесить Орлов, взвился, словно его собирались засылать в никчемную тмутаракань собирать прошлогодний снег.
– Ты выдергиваешь меня с дела, которое уже почти закончено, и посылаешь на это, потому что не можешь отказать какому-то хмырю из правительства! – раздражаясь все больше и больше, крикнул Гуров, указывая пальцем прямо во вспотевший лоб Орлова. – А то, что там уже до приезда опергруппы какой-то кекс намудрил и все перепутал и перемешал, тебя не смущает? Да плевать я хотел на все это! Это мой геморрой, а не твой! А ты не подумал, почему этот парнишка из высокого кабинета вдруг стал так резво подписываться и требовать быстрого расследования? Да и вообще, какого черта… – Гуров внезапно замолчал и махнул рукой. – Надоели вы мне все, как эта гребаная реклама по этому гребаному ящику. У меня отпуска неотгуленного месяца три или четыре! Я устал, мне надоело, уезжаю в Питер!
– А почему конкретно в Санкт-Петербург? – Стас внезапно влез в разговор, хотя еще секунду назад просто наслаждался привычной атмосферой и вовсе не собирался подавать голос ни при каких обстоятельствах, однако последняя фраза Гурова снова пробудила его любопытство. – А почему не в славный стольный город Конотоп, известный всему миру тем, что он является малой родиной нашего любимого мэра Юрия Михайловича? Чем это Питер лучше Конотопа? Снобизмом грешишь, Лев Иванович!
– Мария давно хочет Эрмитаж навестить, – мрачно ответил Гуров, не оборачиваясь, и добавил: – И вообще заткнись, паяц! Пока тебя просят по-хорошему.
– Да я молчу уже третий день или даже четвертый, – лениво зевнул Стас. – Очень мне надо вмешиваться в ваши разборки, словно больше делать нечего. У меня три журнала кроссвордов еще не изучены…
– Заткнись, Стас, я сказал! – крикнул Гуров и собрался что-то снова сказать Орлову, но тот, воспользовавшись передышкой, собрал все силы и снова бросился в атаку.
– Ты не прав, Лева, – Орлов проговорил эту фразу весьма веско и очень даже начальственно. – Тут дело в том, что слишком заметный человек умер, слишком подозрительной смертью, и ты прав, говоря про непонятки, возникшие до приезда оперативников. С этим нужно разобраться, и разобраться быстро. И расследование нужно провести в максимально короткие сроки. Дело тут вовсе не в шишке из правительства, о котором ты говоришь, а в том, что налицо заказное убийство, произведенное необычным способом!
Гуров глубоко вздохнул, собираясь снова возражать, Орлов быстро закончил, как видно, не надеясь, что через мгновение его не перебьют:
– А кого я могу поставить на такое сложное заказное убийство? Может быть, мальчика-стажера? Ну укажи мне хоть кого-нибудь! Все же заняты! Все! А ты свое дело уже почти закончил и сделал это прекрасно! Кто еще, кроме тебя, сможет справиться с убийством Ветринова?
– Лев пьяных не любил, сам в рот не брал хмельного, но обожал подхалимаж, – пробормотал Стас, и оба – Орлов и Гуров – внимательно посмотрели на него.
– А я чего? Я – ничего, – забормотал Стас. – Это, некоторым образом, наш штатный государственный баснетворец и гимнописец Михалков. Это он сочинил. В перерыве между гимнами и производством одаренных сыновей.
– Тебе сказали, заткнись, – устало напомнил Орлов.
– Он понимает только с пятнадцатого раза, – хмуро сказал Гуров, – и то, если после этого запереть его в темной комнате.
– Вместе с черной кошкой, – подхватил Стас. – А ты тоже культурный человек? Не ожидал. Ну прямо-таки никак и ни под каким видом.
Орлов, снова воспользовавшись передышкой, наклонился над столом и быстро проговорил:
– Лева! Надо это сделать быстро! Быстро, чтобы никто не мог сказать и подумать, что, когда убийца не пользуется автоматом или пистолетом, а еще лучше гранатометом, тогда угрозыск глух, слеп и ничего не может. Это дело надо разработать быстро, в кратчайшие сроки, – почти приказным тоном повторил Орлов, обнадеженный молчанием Гурова.
Но молчание это было как затишье перед бурей. В чем Орлов сразу же и убедился.
– Как я это могу обещать?! – вскричал Гуров. – Что значат эти твои «кратчайшие сроки»?! Три дня, или, может быть, три часа, или три минуты?! А может быть, мне прямо сейчас, не сходя с этой табуретки, назвать убийцу?! Заказывай, Петр, тебе же надо!
Несмотря на то что Гуров сидел не на табуретке, а в высоком кожаном кресле, ему никто не возразил. Ну хочет человек называть итальянское кресло табуреткой – ради бога, называй, только не кричи и не ругайся.
– Достаточно будет, Лев Иванович, если ты просто возьмешься за это дело, – очень терпеливо и бережно, как ребенку, объяснил Орлов. – Мне этого будет достаточно. Обещаю тебе.
– Уж мы-то знаем, на что способен великий и ужасный Гуров. – Стас снова не промолчал, тут же пробормотал: «Ой, сорвалось, я нечаянно» – и втянул голову в плечи, словно ожидал удара. Однако бить его никто не стал.
– Заткнись, паяц! – рявкнул Гуров. – Сколько раз еще говорить?!
Генерал Орлов вынул из кармана кителя клетчатый носовой платок, развернул его и вытер взмокшую шею.
– Ну что ты всегда шумишь, Лева? – жалобно спросил он. – Или ты думаешь, что мне доставляет радость видеть, как ты тут яришься? Никакой радости мне от этого нет! Уверяю тебя! Поверь, мне проще было бы посидеть в тишине и в покое где-нибудь на рыбалке.
– На пенсии насидишься еще, – огрызнулся Гуров. – Пнут под зад, и насидишься.
– Типун тебе на язык, Лева, – почти обиделся Орлов.
– А кстати, господа-товарищи! – Стас поднял голову и обвел всех присутствующих торжествующим взглядом. – Я совсем недавно узнал, что такое этот типун. Представляете, всего лишь нарост, шишка, болячка! Причем не у человека даже, а у птички на клюве.
– А птичку эту называют дятлом? – Гуров хмуро посмотрел на Стаса, и было заметно, что думает он о чем-то совсем другом. Не о дятлах.
– Это может быть любая птичка, – радостно пояснил Стас, – хоть павлин-мавлин, хоть попугай какаду! Но я сказал это к тому, что пожелание типуна есть поэтическая метафора. Вам приятно, господа, общаться с таким культурным человеком, как ваш покорный слуга? То есть служащий?
– Очень приятно, – вздохнул Орлов, понимая, что без Стаса сегодняшний разговор прошел бы тяжелее и, самое главное, дольше.
– Это я тебе потом скажу, – посулил Гуров Стасу. – Пошли работать, чего расселся! Не видишь, что ли, господин генерал нас озадачил, а теперь мы ему больше не нужны. Он на каждого верблюда грузит столько, сколько тот может унести.
Орлов еще разок сокрушенно вздохнул, но было заметно, что настроение у него начало улучшаться.
– Лева, ну когда же ты успокоишься? – почти жалобно спросил он. – Сколько лет тебя знаю, а ты все так же шумишь и скандалишь. Когда успокоишься-то?
– На том свете, Петя, – пообещал Гуров, вставая.
– Значит, я не дождусь, – Орлов сокрушенно помахал руками. – Мне кажется, что своими криками ты меня вгонишь в гроб раньше, чем сам в него соберешься лечь.
– Именно так и будет, – Гуров подошел к двери кабинета и отворил ее. – Мне тебя ждать? – спросил он у Стаса, задумавшегося о чем-то. – Или попросить письменно?
– Ни-ни-ни, герр полковник, я уже бегу! – Стас быстро подошел к двери, повернулся и шутя приложил руку к непокрытой голове: – Честь имею, господин генерал.
Орлов только махнул рукой.
Верочка, секретарша Орлова, сидевшая за своим столом в приемной, давно уже по опыту зная, как проходят стандартные совещания с Гуровым в главной роли, только вздохнула и спрятала глаза, когда раздраженный сыщик промчался мимо нее в свой кабинет. Хлопнула дверь приемной, но штукатурка не осыпалась. Она тоже была привычной.
Стас в который раз оказался более галантным, чем Гуров.
– Верочка, мечта моя, а я вам говорил, что вы прекрасно выглядите? – Стас остановился напротив стола, за которым сидела Верочка, и притворно восторженно взглянул на секретаршу. – Ах, какой шарман!
– Два раза уже говорил, Стас, – улыбнулась Верочка. – На прошлой неделе и вчера.
– Ну вот видишь! Ты уже вторую неделю замечательно выглядишь, а я, как дурак, хожу вокруг тебя, улыбаюсь, и все это без всякой надежды на взаимность. Скажи мне, что я злостно ошибаюсь! Успокой меня!
Дверь приемной отворилась, и заглянул Гуров.
– Ну ты что тут завис? Работать пора! Пошли, пошли, казанова!
– Вот так жизнь и проходит, – вздохнул Стас. – Не сложилось у песни начало…
Стас вздохнул, вышел из приемной и через несколько шагов догнал Гурова, почти бегущего по коридору главка.
– И не надоест тебе трепаться целыми днями? – на ходу бросил Гуров. – Когда же вспомнишь, что ты уже солидный мужик, а не мальчонка?
– А никогда! И не собираюсь этим заниматься! Вот так! – признался Стас. – Солидных мужиков – пруд пруди. Плюнь в собаку и попадешь в солидного мужика! А таких, как я, – вот, кроме меня, раз, два и обчелся!
Они вошли в кабинет, Гуров открыл дверки шкафа-гардероба и тут же вспомнил:
– А какой адрес этого… как же сказать-то?.. Любовного гнездышка?
Гуров недоуменно взглянул на Стаса.
– Петр говорил, что где-то в Трубниковском переулке, в доме номер… забыл. – Стас развел руками. – Тут помню, – он показал на затылок, – а тут… – Стас почесал за ухом. – Не помню ни фига. Надо же, какой ужасный парадокс!
– Вот и я тоже не помню… – задумчиво произнес Гуров, надевая свое пальто. – В отличие от тебя, не помню нигде.
– Но я сейчас вспомню, – пообещал Стас. – Причем самым простым и надежным способом! – Он подождал, когда Гуров отойдет от шкафа, тоже подошел и потянул наружу свою куртку.
– На голове постоишь? Или попрыгаешь? – Гуров подошел к своему столу и быстро сложил разложенные на нем документы и папки в стопку в левом углу. – Почему молчишь?
– На голове попрыгать предлагаешь? – раздумчиво повторил Стас, накинул на себя куртку и присел на краешек своего стола.
– Ну да, а на чем же еще ты можешь прыгать? – усмехнулся Гуров. – Давай, вспоминай скорей, а то нам уже пора. Надоело мне торчать в этих стенах. Если не удерем, чует мое сердце, Петр еще какую-нибудь подлянку выдумает. У него это запросто.
– Ужасно коварный тип милицейской наружности, – поддержал Стас.
– Ну так вспомнил или как?
Стас быстро набрал номер на телефонном аппарате.
– Верочка? О вера моя в надежду настоящей любви… – проворковал он в трубку, когда ему ответили. – Это опять и снова несравненный Крячко беспокоит. Я хотел бы признаться вам, Верочка, что… Да. Что? Ну, типа да. Да, записываю, да… – Стас, прервав свои излияния, начал что-то писать на листке бумаги авторучкой, кивая головой.
Закончив, он, проговорил:
– Спасибо, Верочка, но вы так и не выслушали меня. Начинаю снова, с того же места, на котором нас прервали суровые служебные отношения. Я… – Стас снова прервал свою речь и снова закивал, вслушиваясь в трубку. – Да, Верочка, да, спасибо, идем работать. Конечно, идем. Летим даже, а не идем! И вам того же!
Стас положил трубку и повернулся к Гурову:
– Ну вот и все, мой господин. Видишь, какой я умный?! Диктую слова, внемли, человече, и запоминай: Трубниковский переулок, дом шестнадцать, квартира номер пятьсот сорок четыре.
– Как я заметил, это не ты такой умный, а Верочка такая привычная, – ядовито сказал Гуров. – Она даже ждать не стала твоего вопроса, а сразу же продиктовала все, что нужно.
Гуров рассовал по карманам разные нужные мелочи, вроде авторучек и блокнотов, и махнул рукой:
– Пошли, пошли. Волка ноги кормят!
Стас застегнул куртку и поплелся за Гуровым.
– Пошли, пошли! – Гуров шутя толкнул его в плечо. – Трепотня закончилась, каждый знает свое место и маневр.
Они пошли по коридору, спустились по лестнице, вышли из здания главка и, переглянувшись, как-то сразу молча решили, что каждый поедет на место на своей машине. После ознакомления с местом преступления, вполне возможно, как оно частенько и бывало раньше, предстояло разъехаться в разные стороны и начинать работу каждому по отдельности.
Дом, названный Верочкой, стоял в глубине небольшого скверика и был ничем не примечательным. Таких домов тысячи в Москве, построены они в предпоследнее десятилетие советской власти и уже достаточно обтерты временем и людьми.
– Никогда бы не подумал, что любовницы банкиров живут так непрезентабельно, – заметил Стас, дожидаясь Гурова около своей машины. – Или банк совсем маленький, или банкир совсем жадненький.
Он въехал во двор первым и первым поставил свой «Мерседес» недалеко от подъезда.
Здесь уже стояли знакомые три или четыре машины экспертов, вокруг подъезда суетились вездесущие старухи и несколько женщин среднего возраста.
– Вон еще подъехали, – услышал Гуров громкий шепот, и внимание чаящих зрелищ зрителей обратилось на них со Стасом.
– Банкиры бывают разные, и любовницы тоже, – проворчал Гуров. Он не любил такого назойливого всенародного внимания. Оно его раздражало.
– А говорят еще, что этот-то был не из самых последних, – заметил Стас, пропуская Гурова впереди себя.
– Любовница, значит, тоже, – коротко ответил Гуров, направляясь в подъезд.
Они вошли в лифт, и Гуров нажал на цифру «двенадцать».
Двери пятьсот сорок четвертой квартиры были раскрыты, оттуда слышались негромкие деловитые мужские голоса.
– Ну, вроде это здесь, – обозначил Стас. – Нашли и даже не заблудились!
Гуров молча вошел в коридор квартиры.
Сразу же за дверью сыщики встретились со знакомым экспертом из отдела.
– Ого! Наше почтение доблестным сыскарям! – воскликнул эксперт, протягивая руку Гурову. – Вас, значит, сюда сунули, Лев Иванович?
– Сунули сюда тебя, Николай Николаевич, а мне предложили разгрести это дерьмо, – буркнул Гуров, пожимая руку эксперту.
– Ну и сразу обиделся! – улыбнулся эксперт. – Ты прямо как девочка.
– Что выросло, то выросло, – ответил Гуров, проходя в квартиру. – Ты здесь за старшего?
– Был Кудашев, такой же опер, как и ты, только чином поменьше, – ответил Николай Николаевич, здороваясь со Стасом. – А теперь, наверное, ты, я так понимаю.
– Правильно понимаешь, – заметил Стас, проходя следом за экспертом и Гуровым дальше в квартиру. – Ого! Добрый день, девушка!
Двухкомнатная квартирка, в которой произошло убийство, была небольшой, но премиленькой. Здесь превалировали розовый цвет и мягкость. Все выглядело бы прекрасным любовным гнездышком, не будь оно таким приторным.
Сама хозяйка квартиры, молодая стройненькая брюнетка, сидела в первой комнате на кровати с ногами и испуганно смотрела на каждого входящего.
На приветствие Стаса она не ответила, только еще более испуганно взглянула на него и сильнее прижала коленки к груди.
– Это кто? – Гуров кивнул на девушку и повернулся к эксперту.
– Ну-у-у, как сказать, – Николай Николаевич улыбнулся и пояснил: – В общем, она тут живет. Жила, точнее.
– Ясно, – Гуров кивнул Стасу на девушку. – У тебя сегодня настроение лирическое и поэтическое, познакомься, пожалуйста, а я пойду посмотрю, что тут еще есть интересного.
– Ага. – Стас подошел, кивнул девушке, никак на него не отреагировавшей, и присел на край кровати.
Гуров прошел во вторую комнату и, ничего интересного там не увидев, кроме трех мужчин, явно не принадлежащих к его ведомству, вышел оттуда и заглянул в ванную.
Труп Ветринова уже упаковывали в черный плотный полиэтиленовый мешок, и двое сотрудников из спецмедотдела, оба одетые в зеленые прорезиненные комбинезоны и резиновые перчатки, уже заканчивали приготовления к выносу.
– Ну что здесь? – Гуров обратился к ближайшему сотруднику, который был старшим этой группы.
– Да ничего, Лев Иванович, вскрытие покажет, – ответил тот традиционно.
– Ты всегда мне говоришь одно и то же, – поморщился Гуров. – Предварительно что-нибудь можно заключить?
– Только то, что визуальных следов насилия не обнаружено. Смерть наступила приблизительно два часа назад. Девушка быстро вызвала «Скорую», но ребята ничего уже не могли сделать, только констатировали смерть. Если судить по цвету тела, то причина смерти не тромбоэмболия. На лице нет страдания, то есть скорее всего не инфаркт. Ну а что конкретно, пока не знаю. Вскрытие покажет.
– Оно покажет атрофию дыхательных мышц. Ветринов просто перестал дышать, вот и все, – сухо объяснил Гуров.
– А ты откуда знаешь?
– А ты думаешь, почему я здесь? – вопросом на вопрос ответил Гуров. – Только для того, чтобы гадать на кофейной гуще, отчего он умер? Я это и так уже знаю.
– Ну ты даешь, Иваныч! – Сотрудник в зеленой униформе раскрыл рот и с недоверием взглянул на труп, уже упакованный его помощниками в пакет. – Ну, спорить не буду, чисто внешне вполне допускаю и мысль об отравлении. Но ты-то откуда знаешь? Ты же только что приехал?!
– Есть такая умная штука – телефон называется, – ответил Гуров, выходя из ванной. – Советую познакомиться, не разочаруешься.
Гуров вернулся в комнату, где сидели на разных стульях и креслах трое мужчин. Он снял пальто и бросил его на спинку стула.
– Я полковник Гуров, Лев Иванович, старший оперуполномоченный главка, – сказал Гуров, ни к кому конкретно не обращаясь. – Ну а вы кто такие, господа хорошие?
Самый старший из мужчин, похожий на боксера на пенсии, седой, стриженный под ежик, с ленивой походкой уставшего спортсмена, встал, подошел и положил перед Гуровым свою визитную карточку.
– Начальник охраны «Оферта-банка» Лористонов Дмитрий Олегович, – прочитал Гуров.
Лористонов пододвинул стул и сел напротив Гурова.
– Господин полковник, – неожиданно высоким голосом сказал он. – Нас всех очень бы устроило, если бы вся эта история осталась максимально конфиденциальной и…
Гуров поднял на Лористонова тяжелый взгляд. Тот замолчал.
– Я буду вам задавать вопросы, а вы будете на них отвечать. А что и как получится дальше, это уже даже не моя епархия. Пока я бы хотел переговорить с вашим врачом. Это кто?
Молодой человек, до этого сидевший на стуле у окна, дернулся, пригладил ладонью торчащие в разные стороны волосы и подошел.
– Это я, – тихо сказал он и испуганно взглянул на Гурова.
Гуров сразу же отметил это, но промолчал, запомнив на всякий случай.
– Вот вы и присядьте, – Гуров взглянул на врача и махнул ему пальцами, – а вы, господин… – Гуров покосился на визитную карточку: – Господин Лористонов, освободите пока местечко.
Лористонов с секунду помедлил, буравя взглядом Гурова, затем медленно поднялся и пробормотал с нажимом:
– Зря вы так, господин полковник. Зря.
– Каждому овощу свое время, – буркнул Гуров. – Мы с вами еще побеседуем, вы не расстраивайтесь раньше времени. Успеете еще.
– А я и не расстраиваюсь, – Лористонов отошел к окну и сел на стул, на котором только что сидел врач.
Он что-то еще проворчал, но Гуров решил пока не обращать на это внимания. Еще будет время для приведения в чувство этого отставного боксера.
– Ну-с, молодой человек, – Гуров взглянул на осторожно присевшего на стул врача. – Меня интересует все, что произошло, и прежде всего то, почему вы подумали об отравлении? Ваш шеф что-то подозревал на этот счет?
– Нет, вы знаете… – молодой человек засмущался и кашлянул. – Простите, я забыл, как вас зовут…
– Лев Иванович, – напомнил ему Гуров. – Но уж тогда и вы представьтесь.
Гуров уже знал из разговора с генералом Орловым всех присутствующих, но, видя поведение молодого человека, решил пока вести допрос в максимально щадящем режиме. По крайней мере, пока сам врач не даст поводов для другого к нему отношения.
– Ржевский Илья Григорьевич, – пробормотал молодой человек. – Врач второй категории.
– Мне повторить мой вопрос? – спросил Гуров.
– Что? Не нужно. Нет, – молодой человек покусал губы, пощелкал суставами пальцев и, запинаясь, начал говорить: – Тут, в общем, вот что. Дело в том, что Анатолий Анатольевич всегда опасался покушений. Не именно отравления, а вообще покушений, понимаете?
Гуров кивнул:
– Продолжайте. Я слушаю.
– Так вот, – кашлянул Ржевский, – помимо постоянной охраны, которая рядом с шефом, я тоже всегда с ним был, вот. В мою компетенцию входила апробация блюд… Для этого я ношу с собою чемоданчик с реактивами, ну и… в общем, когда Нонна Петровна выскочила за дверь встречать врачей «Скорой помощи», охрана вошла и срочно вызвала меня. А я сидел внизу в машине сопровождения…
– Я не понял, – Гуров взял лежащую перед ним на столе визитную карточку и позвал: – Господин Лористонов!.. Дмитрий Олегович!
– Да-да! – Лористонов словно ждал этого, он тут же, легко соскочив со стула, подошел к Гурову. – Рад ответить на все ваши вопросы.
– Я не понял одной фразы из слов этого доктора, – холодно произнес Гуров. – Получается, что вы вошли в квартиру только после того, как девушка… забыл ее имя…
– Нонна, – напомнил Лористонов.
– Вот именно, Нонна, – сказал Гуров. – После того, как девушка открыла дверь врачам. Почему она не позвала вас раньше, тем более что у вас в машине был свой врач?
– Ну, во-первых, господин полковник, – Лористонов снисходительно улыбнулся, – я не начальник охраны господина Ветринова, а начальник охраны банка. Меня лично здесь не было…
– Охрана Ветринова вам подчиняется? – быстро уточнил Гуров.
– Безусловно. А что?.. – Лористонов, как видно, не привыкший к тому, что его перебивают, на мгновение растерялся, но тут же нахмурился и неприязненно взглянул на Гурова.
– Продолжайте! – потребовал Гуров.
– Я и продолжаю, – с вызовом произнес Лористонов. – Итак меня здесь не было, я приехал через двадцать пять минут после того, как меня вызвали. Это, как я уже сказал, во-первых. А во-вторых, господин полковник, наличие личной охраны вовсе не подразумевает, что люди должны были находиться в самой, извините за натурализм, спальне. Анатолий Анатольевич лично мне говорил, что охрана не должна быть заметной. Девушка о ней не знала.
– А это кто? – Гуров кивнул на третьего мужчину, до сих пор сидевшего молча.
Это был лысый, меланхоличного вида мужчина приблизительно пятидесяти лет. Внешне он напоминал заскорузлого бухгалтера из средненькой фирмы.
– А это начальник личной охраны господина Ветринова – Бурляев Федор Игнатьевич, – сказал Лористонов.
– Подойдите, – Гуров подозвал Бурляева, а Лористонову снова показал на его место. Лористонов вздрогнул оскорбленно, но промолчал.
Бурляев приблизился.
Он казался растерянным, но только казался. Наметанный глаз Гурова сразу же, как только Бурляев встал, выцепил и твердую походку, и спортивный разворот плеч, и только опытным бойцам присущую внешнюю угловатость движений, смысл которой можно понять лишь после того, как сам не один год позанимаешься рукопашным боем.
Гуров понял, что перед ним очень опытный человек, скорее всего имеющий за своими плечами службу в спецназе или ВДВ.
– Правильно ли я понимаю, что эта девушка, – Гуров нарочно не стал произносить претенциозное имя «Нонна», – знать не знала и ведать не ведала об охране, находящейся буквально за дверью квартиры?
– Совершенно верно, не знала, – спокойно ответил Бурляев.
Гурову этот человек понравился больше, чем Лористонов.
– А почему? – спросил Гуров.
– В нашу обязанность входила охрана господина Ветринова не от нее, – скупо ответил Бурляев.
– Хорошо, принято, – кивнул Гуров и снова обратился к доктору: – Продолжайте! Итак, вас вызвали, и что же было дальше?
Бурляев, видя, что вопросов к нему пока больше нет, вернулся на свое место и спокойно сел.
– Я осмотрел… тело до приезда врачей «Скорой помощи» и понял, что реанимационные мероприятия уже не помогут, – доложил Ржевский, – то есть я констатировал смерть. Но официально я это сделать не мог, это сделали врачи из бригады «Скорой помощи», когда приехали по вызову.
Гуров молча кивнул.
– Так как уже приехали врачи «Скорой помощи», то после констатации смерти я не стал больше… ну как бы вам это сказать… – Ржевский снова замялся, и Гуров кивнул, понимая, как сложно врачу произнести что-то вроде «заниматься бесполезным делом». Ржевский благодарно улыбнулся и продолжил: – И, в общем, я решил заняться своими прямыми обязанностями. Я не подозревал ничего, но как бы вам это объяснить… Что-то ведь я должен был делать… Короче говоря, я взял пробу из бутылки, достал свои химикаты… и вот… в общем, я обнаружил посторонний ингредиент…
– А вы делали свой анализ один? – в упор спросил Гуров.
– Это не анализ… это проба. Я не уверен, что этот ингредиент именно яд… Я говорю как исследователь и не имею права ничего утверждать. Поймите меня… но я считаю, что он из разряда цианидов и… в общем, это все.
Гуров повторил:
– Вы делали анализ один?
– Ну да. – Ржевский пожал плечами, как бы говоря, что не понимает важности этого вопроса.
– Кто-нибудь присутствовал при этом?
– Вот эти господа, – Ржевский рукой показал на Лористонова и Бурляева, подумал и добавил: – И… и Нонна, конечно.
Гуров потер лоб.
– Вот что, доктор. Твое любопытство или преданность долгу, называй, как хочешь, но я бы это назвал глупостью, сыграли с тобой дурную шутку. Ты полез не в свой курятник, малыш.
– Как раз в свой, – попробовал улыбнуться Ржевский.
– Нет, не в свой! – рявкнул Гуров. – Откуда я знаю, что ты сам не подбросил в вино то, что там потом обнаружили и наши эксперты? Откуда я знаю, что это Лористонов не приказал тебе это сделать? Или не заставил?!
– Позвольте-позвольте, господин полковник! – Лористонов вскочил со своего стула и быстро подошел к Гурову. – Я не собираюсь тут выслушивать…
– Не позволю! – Гуров стукнул кулаком по столу. – Я высказываю предположения, и никто не может мне помешать делать это! Короче, доктор, поедешь со мной! Это однозначно, как говорит один политический весельчак. А вы двое будете сейчас писать показания. Меня интересует все. Весь период от того момента, как каждый из вас вошел в эту квартиру.
Гуров понимал, что, оставшись вместе, эти три кадра вполне могут сговориться и дать согласованные показания, да скорее всего так оно и будет. С другой стороны, у них для этого уже было время, но любой, даже самый тщательно проработанный сговор не выдерживает хорошей логической атаки опытного опера. А написанное пером не вырубишь топором. И Гуров решил позволить им писать все, что они хотят. После того как показания будут написаны и подписаны, вот тогда и начнется игра, если в ней будет необходимость.
– Требуй адвоката, Ржевский, – веско заявил Лористонов, – они не посмеют тебе отказать. Уже не то время.
Он собрался еще что-то добавить такое же умное и полезное, но Гуров его прервал:
– Адвокат вам, возможно, и понадобится, но только после того, как вам будет предъявлено обвинение или же вы подвергнетесь аресту, что практически одно и то же. Я вас не арестовываю, я предлагаю, – тут Гуров улыбнулся Лористонову и подумал, что нужно будет обязательно сбить спесь с этого надутого прыща, – предлагаю поехать со мной для дачи свидетельских показаний.
Гуров увидел, что Ржевский вовсе не был похож на тертого опытного преступника, и что именно у него прячется внутри, нужно было выяснить в ближайшее время. Но только не здесь, а в управлении. Сама атмосфера главка способствовала тому, что задержанные начинали говорить долго, охотно и, самое главное, правдиво. В случае же со Ржевским требовалось просто время и место для спокойного разговора. Времени сейчас у Гурова не было, ну а что может быть лучшим местом для разговора, чем собственный кабинет?
– Вы уже написали, господа, о чем я вас просил? – спросил Гуров, обращаясь к Лористонову и Бурляеву.
– Нет пока, – высокомерно ответил Лористонов за двоих и уткнулся в листок, по которому он неторопливо водил ручкой.
Гуров встал со стула и кивнул Ржевскому:
– Собирайтесь, доктор.
Ржевский закивал, покраснел и суетливо начал простукивать себя по карманам, словно, придя в эту квартиру, он много чего из карманов повытаскивал, а теперь уже и не знает, как все это собрать обратно.
Было ясно, что парень просто волнуется. Это было еще одним доказательством его невиновности, косвенным, неявным, но опытному Гурову это волнение сказало многое.
Гуров взглянул на Ржевского и молча вышел из комнаты. В этот момент послышался резкий женский крик из спальни.
Гуров покачал головой: с женщинами всегда так. Сперва ведут себя тихо, потом вдруг ни с того ни с сего начинают биться в истерике.
Так случилось и сегодня.
Нонна, сидевшая на кровати молча и неподвижно, словно в оцепенении, казалось, даже не обращала внимания на подсевшего к ней Стаса Крячко.
Стас, имея большой опыт в беседах с женщинами, ставшими свидетельницами убийства или просто смерти близкого человека, начал говорить негромко и спокойно.
Он пока ни о чем не спрашивал, он пытался по своей собственной, давно отработанной методике наладить сперва контакт, рассказывая кучу всяких мелочей из своей жизни, из практики, отпуская комплименты, и когда он уже почти подошел к началу разработки, случилось то, что случилось.
Нонна, словно очнувшись от сна или ступора, взглянула на него широко раскрытыми глазами и заорала. Заорала так, словно сейчас ее начнут убивать.
Стас от неожиданности скатился с кровати, на которой уже так удобно сидел, и наткнулся на задумчивого патологоанатома, сидящего за столом и карябающего авторучкой бланк медицинской карты.
Нонна продолжала кричать, стуча кулаками по подушке и дергая на себя покрывало.
– Сделай что-нибудь! – Стас вырвал авторучку у патологоанатома и потянул его к Нонне. Патологоанатом внимательно посмотрел на девушку, потом на Стаса.
– Это не мой клиент, – меланхолично ответил тот, – а твой. Сам и лечи. Методы тебе все известны.
– Ну, уколи ее, я не знаю…
– Я тоже. – Патологоанатом отобрал у Стаса свою авторучку и спокойно продолжил записи.
Гуров вошел как раз в эту минуту, когда Нонна схватила с кровати подушку, замахнулась, запустила ею в Стаса и закричала:
– Он умер! Вы понимаете, он умер! А вы пристаете ко мне с такими вопросами!!!
– Не сложилось у тебя с женщинами, как я посмотрю, – заметил Гуров Стасу. – А вроде тренировался, и даже сегодня.
– Она неправильная женщина, – несколько смущенно заявил Стас, поднимая с пола подушку и аккуратно кладя ее на стол почти перед самым носом непробиваемого патологоанатома. Патологоанатом поверх очков взглянул на Стаса и молча отодвинул подушку.
Нонна, очевидно, войдя в азарт и во вкус, подхватила вторую подушку и запустила ею в Гурова.
Гуров поймал подушку и послал ее обратно. Нонна, получив обратно свой подарочек, от неожиданности замолчала, всхлипнула, отшвырнула подушку, попавшую ей в голову, и зарыдала в полный голос. Однако было ясно, что она уже начала успокаиваться. Первая дурь прошла.
– Слушай, Лев Иванович, возьми меня учеником, пожалуйста, – пошутил Стас. – Чтобы так научиться, нужно два раза жениться?
– Достаточно просто подумать. Один раз, – ответил Гуров.
– Она не дала мне такой возможности.
– А ты не разбегайся, прыгай. Самый надежный метод в непонятной ситуации. В общем, так. – Гуров повернулся к Стасу, совершенно не обращая внимания на крики девушки, уже начавшей биться головой о постель. – Я взял с собой одного человечка, а ты, наверное, оставайся здесь и попробуй наладить контакт с девчонкой. Сейчас самое время ее пожалеть.
– Ты думаешь? – Стас очень ловко разыграл неуверенность и даже робость. Гуров покосился на него и хмыкнул.
– Я что тебе сказал?
– Как обычно, «не разбегайся», и… ну все остальное прочее.
– Вот ты и не разбегайся. Здесь твоя грядка, тебе виднее.
Гуров кивнул Стасу, пожал руку патологоанатому и, забрав с собой Ржевского, вышел из квартиры.
Он отвез Ржевского в управление, посадил его в отдельный кабинет и дал в руки бумагу и авторучку.
Задерживаться с доктором дольше, чем требовалось самой насущной необходимостью, Гуров не собирался. Доктор начал созревать еще в машине, и Гуров не решился по причине недостатка времени довести процесс до логического конца. После своего возвращения из офиса «Оферта-банка» он собирался просто выслушать все, что тот ему сам захочет сказать.
Оставив Ржевского наедине со своими мыслями, Гуров спустился вниз и сел в свой «Пежо».
Нужно было разобраться с делами Ветринова на его рабочем месте.
Когда убивают банкира, даже если это случается почти в объятиях любовницы, все равно чуть ли не на сто процентов причина убийства находится или в банке, или рядом с ним.
Гуров оставлял несколько процентов на ревность и прочую бытовуху, но что-нибудь нарыть больше шансов было в банке. Туда он и поехал.