Термин «пролонгация» заимствован из иностранного языка и образован от французского слова «prolongation, происходящего, в свою очередь, от латинского «prolongation» – удлинение.
Рассматриваемое понятие используется в сфере юридической деятельности, где под ним понимается продление действия договора сверх предусмотренного при его заключении срока действия.
Однако пролонгация в сфере юридической деятельности проявляется не только в отрасли гражданского права при продлении срока действия договора, но и в иных отраслях и институтах: в уголовном праве (например, продление испытательного срока условно осужденному), в гражданском процессуальном и арбитражном процессуальном праве (например, продление процессуального срока, установленного либо назначенного судом), в уголовном процессуальном праве (например, продление срока содержания обвиняемого под стражей; продление срока предварительного расследования) и т.д.
Таким образом, уже при поверхностном анализе рассматриваемого понятия можно прийти к выводу, что пролонгация в праве является межотраслевым и межинституциональным правовым явлением и в самом общем смысле представляет собой продление временного срока действия какого-либо правового процесса или явления.
Пролонгация связана с категорией правового времени и характерна как для нормативного, так и для индивидуального уровней правового регулирования.
На уровне нормативного правового регулирования понятие пролонгации в праве связано с действием права во времени, которое регламентируется с помощью темпоральных правовых норм.
По мнению Д.Н. Бахраха, существуют два типа темпоральных норм: первые определяют даты вступления норм в силу, а значит, и даты отмены старых норм, то есть устанавливают календарные сроки действия нормы; вторые определяют, на какие факты и отношения распространяется новый акт в целом и его отдельные нормы, то есть очерчивают круг этих самых фактов и отношений в зависимости от времени их возникновения по отношению к норме и дате вступления ее в силу1.
Явление пролонгации в праве наиболее явно прослеживается на примере действия темпоральных норм первого типа, устанавливающих срок действия норм права во времени.
Одним из оснований прекращения действия нормы права во времени является истечение срока ее действия, если данный срок установлен. Однако календарный срок действия правовой нормы может быть увеличен либо продлен.
Например, пунктом 1 Указа Президента РФ от 06.03.1997 № 189 «О дополнительных мерах по нормализации расчетов с Пенсионным фондом Российской Федерации» Пенсионному фонду Российской Федерации разрешено предоставлять организациям в 1997 году рассрочки на погашение задолженности по страховым взносам и начисленным пеням с учетом их финансового состояния на основе соглашений, заключаемых Пенсионным фондом Российской Федерации и плательщиками страховых взносов. Таким образом, срок действия изложенной в данном пункте Указа Президента РФ нормы ограничен 1997 годом. Однако действие указанной нормы было продлено на 1998 год, о чем принят Указ Президента РФ от 31.12.1997 № 1391 «О мерах по нормализации расчетов с Пенсионным фондом Российской Федерации». Таким образом, Указ Президента РФ от 31.12.1997 № 1391 содержит темпоральную норму, увеличивающую срок действия правовой нормы, продляющую его.
Соответственно, в рассмотренном выше случае пролонгация в праве проявляется в продлении срока действия временной правовой нормы, срок действия которой ограничен. Пролонгация в данном случае состоит в продлении срока действия правовой нормы и выступает в качестве средства наделения ее юридической силой на новый срок.
Что касается темпоральных правовых норм второго типа, то действие пролонгации характерно и для них.
По общему правилу норма права действует с момента ее вступления в силу и до момента ее отмены или прекращения действия и, соответственно, распространяет свое действие на те факты и отношения, которые существуют в указанных временных границах ее действия. Данное правило является основным принципом действия закона во времени, именуемым «немедленное действие»2.
Любое отклонение от указанных временных границ есть ни что иное, как пролонгация, то есть продление действия нормы, распространение ее действия на те факты и отношения, которые находятся за пределами временного периода с момента вступления нормы в силу и до момента прекращения срока ее действия либо ее отмены.
Ярким проявлением пролонгации является переживание (ультраактивность) закона.
Переживание старого акта (нормы) означает, что нормативный акт, отмененный новым, в какой-то мере продолжает действовать и после утраты им юридической силы3. С ультраактивностью нормы можно встретиться довольно часто. Обычно старой нормой с более мягкой санкцией руководствуются при назначении уголовного, административного наказания за правонарушения, совершенные до вступления в силу нормы, увеличившей санкцию. Существо данного вида пролонгации состоит в распространении действия отмененной правовой нормы на длящиеся отношения, возникшие до ее отмены, но продолжающиеся (сохраняющиеся, длящиеся) после ее отмены. Данную разновидность пролонгации иллюстрируют положения статей 166-176, 178-181 Гражданского кодекса РФ о недействительности сделок в утратившей с 1 сентября 2013 года силу редакции, которые согласно ч. 6 ст. 3 Федерального закона от 07.05.2013 №100-ФЗ «О внесении изменений в подразделы 4 и 5 раздела I части первой и статью 1153 части третьей Гражданского кодекса Российской Федерации» продолжат применяться к сделкам, совершенным до 1 сентября 2013 года.
Дискуссионным представляется вопрос о том, является ли обратное действие правовой нормы ее пролонгацией. С одной стороны, обратное действие – это ревизионная сила нормы, которая предполагает пересмотр уже урегулированных в соответствии с ранее действовавшим законодательством отношений, а не продление ее действия. Однако, с другой стороны, обратное действие закона, так же как и ультраактивность правовой нормы, расширяет временную сферу действия права путем распространения правовой нормы на отношения, находящиеся за пределами календарного срока ее действия.
Таким образом, пролонгация на уровне нормативного правового регулирования состоит не только в продлении календарного срока действия правовой нормы, но и в расширении временной сферы действия нормы права путем распространения ее действия на те факты и отношения, которые находятся за пределами временного периода с момента вступления нормы в силу и до момента прекращения срока ее действия либо ее отмены.
На уровне индивидуального правового регулирования правоотношения и акты ненормативного характера также существуют во времени и подлежат темпорально-правовой идентификации, главным средством которой выступает юридический срок. Поэтому пролонгация на уровне индивидуального правового регулирования состоит в продлении юридических сроков (например, продление срока действия договора в гражданском праве, продление срока содержания под стражей в уголовно-процессуальном праве и т.д.).
В рассмотренных выше случаях пролонгация представляет собой последствие определенных событий либо действий субъекта ограниченного во времени правоотношения, с которыми связывается сохранение данного отношения в первоначальном виде на новый срок. В качестве примера такого события можно привести закрепленное в статье 201 Трудового кодекса РФ правило о том, что действие ученического договора продлевается на время болезни ученика. В данном случае болезнь является событием, с которым связывается продление срока действия ученического договора. В качестве примера действия можно привести продление судьей районного суда или военного суда соответствующего уровня срока содержания под стражей в соответствии со статьей 109 Уголовно-процессуального кодекса РФ. Таким образом, вследствие пролонгации соответствующие правоотношения не прекращаются в связи с истечением юридического срока – срока ученического договора и срока содержания под стражей.
Указанные выше действия и события являются юридическими фактами, то есть конкретными жизненными обстоятельствами, с которыми норма права связывает наступление определенных правовых последствий. Однако эти последствия обладают спецификой: правоотношение не возникает, не изменяется, не прекращается, а сохраняется, то есть происходит пролонгация правоотношения. Следовательно, существо пролонгации на уровне индивидуального правового регулирования состоит в сохранении ограниченного во времени правоотношения в неизменном, первоначальном виде на новый срок. События и действия, наступлением или совершением которых обусловлена пролонгация правоотношения, можно выделить в отдельную группу юридических фактов наряду с правообразующими, правоизменяющими и правопрекращающими юридическими фактами – в группу правосохраняющих юридических фактов.
Фактически, выше были рассмотрены два самостоятельных вида пролонгации в праве – пролонгация на уровне индивидуального правового регулирования и пролонгация на уровне нормативного правового регулирования.
Пролонгацию на уровне нормативного правового регулирования можно, в свою очередь, подразделить на две разновидности:
1) пролонгация путем продления календарного срока действия правовой нормы. Специфика данной разновидности пролонгации состоит в том, что она носит общий характер, то есть действие правовой нормы продлевается и распространяется на отношения, уже существующие к моменту пролонгации, а также возникшие после пролонгации. В данном случае пролонгация выступает средством наделения правовой нормы юридической силой на новый срок;
2) пролонгация путем расширения временной сферы действия нормы права. Особенность данного вида пролонгации, отличающего его от рассмотренного ранее, состоит в ее ограниченном характере – пролонгированная правовая норма распространяется лишь на отношения, возникшие до момента ее отмены или прекращения действия, и не применяется к вновь возникшим отношениям.
Явление пролонгации в праве может быть классифицировано и по иным основаниям.
В зависимости от того, соответствует ли пролонгация положениям закона, можно выделить законную и незаконную пролонгацию. Законная пролонгация осуществляется в случаях, установленных действующим законодательством либо в соответствии с ним. Примером законной пролонгации будет являться, например, применение старого уголовного закона, действовавшего в момент совершения преступления, в случае, если новым законом ухудшается положение лица, совершившего преступление. Примером незаконной пролонгации будет являться ситуация, противоположная приведенной выше.
Выше были рассмотрены случаи, когда действие правовой нормы или правоотношения продлевалось формально, то есть в соответствии с законом. Однако зачастую на практике встречаются ситуации, когда субъекты права сообразуют свое поведение в соответствии с нормой, утратившей силу и прекратившей свое действие. Причины такого поведения могут быть различны, однако в результате действие правовой нормы фактически продлевается, что позволяет выделять наряду с формальной пролонгацией также пролонгацию фактическую.
Таким образом, пролонгация в праве представляет собой многоплановое явление, связанное с различными темпоральными аспектами правового регулирования, проявляющееся в продлении календарного срока действия правовой нормы, расширении временной сферы действия правовой нормы, сохранении ограниченного во времени правоотношения в первоначальном виде на новый срок. Сущность пролонгации в праве не охватывается в полной мере определением, приведенным в начале настоящей статьи и справедливым лишь для одного из проявлений рассматриваемого правового явления.
Историческому исследованию конверсий российских (впоследствии советских) долговых обязательств следует предпослать ряд теоретических замечаний, обусловленных сложностью и неоднородностью рассматриваемого института.
Понятие конверсии4 государственного займа определяется как изменение условий государственного займа посредством обмена его облигаций на облигации нового займа, что фактически означает прекращение старого долгового обязательства и возникновение нового. Данная категория отсутствует в традиционной системе гражданского права, но в финансовом праве используется в России уже с XIX в.
В сущности, она схожа с конструкцией классического института гражданского права – новации. Под новацией5 понимается «сделка, по которой взамен старого обязательства устанавливается новое. Для наличности новации необходимо, чтобы новое обязательство устанавливало совершенно новые отношения, а не только преобразование старых. Для действительности новации необходимо также ясно выраженное намерение возобновить старое обязательство в другой форме»6.
Однако вариативность конверсии государственных ценных бумаг, которая осуществляется государством как принудительно, так и добровольно, определяет различное соотношение конкретного вида конверсии с новацией.
Ключевым моментом, демонстрирующим принципиальное различие принудительной конверсии и новации, является произвольный отказ государства от исполнения договора на действующих условиях с одновременным требованием заключить новый договор на иных условиях, отличных от предыдущих. Новация же, как указано, возможна исключительно по соглашению сторон.
В случае добровольного обмена облигаций одного государственного займа на другой, когда держатель может отказаться от него, получив сумму основного долга, различие между конверсией и новацией стирается, вследствие чего понятия становятся равнозначными.
Принимая во внимание указанную двойственность, при анализе конкретной ситуации понятие конверсии нуждается в дополнительной качественной характеристике, определяющей ее принудительный либо добровольный характер. При этом данное деление на протяжении истории усложнялось различными деталями и модификациями.
С экономической точки зрения, осуществляя конверсию своих займов, государство преследовало (и делает это поныне) одну или сразу несколько из указанных целей:
а) уменьшение платежей по государственным долговым обязательствам;
б) унификацию государственного долга;
в) консолидацию текущих долгов;
г) поддержание курса государственных долговых обязательств.
Часто правительства прибегают к конверсии займов как к крайней мере вследствие систематической дефицитности бюджета и принципиальной невозможности выполнить взятые на себя обязательства перед кредиторами.
Конверсия государственных займов Российской империи
Характеризуя ситуацию, сложившуюся в сфере российского государственного кредита во второй половине XIX в., можно с уверенностью утверждать, что конверсионные операции были неизбежны, поскольку огромное количество почти ежегодно выпускаемых государственных займов приводило к чрезвычайной запутанности и разнородности государственного долга7.
Массовые конверсии начались в 90-х годах XIX в., при правительстве С.Ю. Витте, поставившего целью объединить разнородные займы в бессрочную ренту с приемлемым процентом (около 4%).
Право государства на конверсию своих долгов в среде ученых и практиков тогда практически не вызывало сомнений. Объяснение давалось исходя из предположения о равенстве прав государства и частных лиц в обороте. Поскольку частное лицо вправе выкупить свое долговое обязательство, заключенное на тяжелых условиях, то таким же правом должно обладать государство. В этом свете конверсия расценивалась даже не как право, а скорее как обязанность государства – с точки зрения интересов всего народа.
В.Н. Твердохлебов предлагал рассматривать вопрос о праве на конверсию займа как тождественный вопросу о праве на досрочное погашение долга: если должник может погасить долг до срока, то он может и предложить кредитору изменить условия займа8.
Основным принципом осуществлявшихся в России конверсионных операций было недопущение принудительного обмена облигаций ликвидируемого займа на облигации нового с худшими для держателей условиями, что также свидетельствует о доминировании частноправовых принципов в сфере регулирования государственного кредита. Подобный подход нивелировал различие конверсии и новации, причем, как ни странно, действующее законодательство включало лишь положения, касающиеся конверсии, новация же рассматривалась только в научной литературе.
Анализ законодательства Российской империи показывает, что одновременно с правом правительства при благоприятной конъюнктуре на денежном рынке проводить конверсионные операции, чтобы облегчить бремя платежей, устанавливались твердые гарантии для держателей государственных облигаций9.
К числу таких гарантий можно отнести следующие:
а) предъявителям государственных ценных бумаг предлагалась либо уплата наличными деньгами капитального долга по нарицательной цене предъявляемых бумаг, либо замена последних вновь выпускаемыми процентными бумагами;
б) не конвертировались займы, погашаемые, согласно условиям их выпуска, выше нарицательной цены, а равно займы, от выкупа которых правительство изначально отказалось;
в) для предъявления ценных бумаг к оплате наличными деньгами устанавливался срок не менее трех месяцев со дня объявления о конверсии, причем по истечении этого срока начисление процентов по бумагам, подлежащим оплате, прекращалось;
г) суммы определенных к выкупу займов могли быть выплачены в течение десяти лет с наступления срока оплаты (в определенных случаях этот срок продлевался до тридцати лет).
Успех конверсионных операций обеспечивался наличием факторов, призванных заинтересовать кредиторов. Так, существовала «особая приплата», дающая выгоду при скорейшем предъявлении бумаги к конверсии. Она определялась, в частности, в 20 копеек в первый день и уменьшалась затем каждый день на 1 копейку со 100 рублей нарицательного капитала. Еще одной льготой являлась уплата процентов по ренте за квартал вперед10.
В процессе унификации и консолидации государственного долга правительство практиковало также досрочное прекращение договора. В этом случае государство просто выкупало у держателей облигации, а затем выпускало новый заем, т. е. с юридической точки зрения можно было говорить о двух совершенно самостоятельных обязательствах без взаимной обусловленности. Целый ряд 5-процентных железнодорожных займов был выкуплен и заменен новым 3,5-процентным займом без предоставления держателям выкупаемых 5-процентных облигаций права обменять их на новые 3,5-процентные.
Однако, как правило, заемщики имели возможность обменять облигации старого займа на ценные бумаги нового, что свидетельствует о новационном характере преобразования государственного долга.
Для некоторых займов (например, для 6-процентной ренты 1883 г. и 5-процентной железнодорожной ренты 1886 г.) устанавливалось правило, согласно которому на облигации новых займов заменялись лишь облигации, заявленные к конверсии или не заявленные к выкупу. Остальные подлежали выкупу по нарицательной цене за счет сумм свободной наличности государственного казначейства.
Таким образом, исследование сущности проводимых правительством Российской империи операций по замене старых займов новыми демонстрирует разнообразие правовых вариантов фактического изменения условий договора.
Позитивными результатами замены старых займов на новые стали экономия бюджетных средств и унификация государственного долга. Девятнадцать различных государственных займов, выпущенных в разное время, на разных условиях и с разным сроком погашения, были объединены в две группы.
Первую – составили 4-процентные золотые займы, полностью освобожденные от российских налогов, с одинаковым для всех паритетом на иностранную валюту, сроком на 81 год, с оплатой процентов ежеквартально и погашением полугодовыми тиражами по нарицательной цене.
Во вторую – вошли 4-процентные займы в кредитной валюте, подлежавшие купонному налогу, сроком на 40 лет, с оплатой процентом по полугодиям и погашаемые ежегодными тиражами по нарицательной цене.
Помимо этого были оптимизированы условия выпуска российских займов, в частности, приняты более выгодные паритеты на иностранную валюту, понижена с 1/2 до 1/8 комиссия, уплачиваемая банкам за оплату купонов и тиражных облигаций займов. В период конверсий изменилась роль банкирских фирм, услуги которых чрезвычайно дорого обходились казне. Отныне они стали действовать только в качестве посредников – агентов государственного казначейства (принимали заявления от конвертантов, обменивали конвертируемые бумаги, оплачивали новые бумаги и т. п.).
Среди недостатков конверсионных операций российского правительства внимание, как правило, обращалось на следующие:
а) конверсии государственных займов осуществлялись в неблагоприятный с политической точки зрения период (имеется в виду противостояние с Англией и Германией);
б) понижение нарицательного процента было слишком резким;
в) конверсионные займы выпускались с неоправданным дисконтом;
г) рассрочка операций была рассчитана на три года;
д) проводилось только конвертирование части высокопроцентных займов вместо массовой конверсии;
е) запутанность и сложность расчетов вызывали недоверие держателей государственных ценных бумаг.
Несмотря на активные конверсионные операции российского правительства, позволившие объединить различные государственные займы, долг Российской империи в начале XX в. поражал современников11. Тяжелое финансовое положение в 1905-1906 гг. привело к тому, что всерьез стал обсуждаться вопрос о государственном банкротстве Российской империи. В этих условиях правительство было вынуждено вернуться к практике срочных займов.
Нужно отметить, что финансовое законодательство не содержало норм, устанавливающих алгоритм действий правительства в связи с необходимостью учитывать принципиально важные для проведения конверсии детали, как-то: индивидуальные условия выпуска займа, состояние денежного рынка, характер и состав государственного долга.
Таким образом, для конверсии государственных займов в Российской империи было характерно стремление наряду с оптимизацией государственного долга обеспечить соблюдение интересов заимодавцев, что порой приводило к снижению эффективности конверсионных операций, однако значительно укрепляло доверие к государству-заемщику. С правовой точки зрения период отмечен перенесением принципов частного права на отношения государства со своими кредиторами. Нормы, посвященные конверсии, закреплялись в Кредитном уставе.
Конверсия государственных займов СССР
Первый опыт конверсий в СССР датируется 1930 г., когда был выпущен государственный внутренний выигрышный заем «Пятилетка – в четыре года».
В соответствии с постановлением ЦИК и СНК СССР от 22 февраля 1930 г. на облигации этого займа надлежало обменять ранее размещенные ценные бумаги займов индустриализации и займа укрепления крестьянского хозяйства. Унификация займов позволила значительно упростить технику займовых операций. Обмен старых облигаций проводился без уменьшения общей суммы доходов, получаемых займодержателями. Разница в размере дохода, выплачивавшегося по разным видам облигаций, компенсировалась выдачей особых «доплатных» талонов, имевшихся при облигациях нового займа.
В постановлении ЦИК и СНК СССР от 1 июля 1936 г. «О государственном внутреннем займе второй пятилетки (выпуск четвертого года) и о конверсии ранее выпущенных внутренних займов» говорилось о новых конверсионных операциях. Необходимость их проведения обусловливалась тем, что стоимость и срок кредита, получаемого государством, не удовлетворяли потребностей промышленного роста. Конверсия по облигациям государственных займов сопровождалась снижением процентных ставок по операциям банков и процентных ставок по вкладам в сберегательные кассы. Третий заем индустриализации, заем «Пятилетка – в четыре года», первые три выпуска займа второй пятилетки были конвертированы в государственный внутренний заем второй пятилетки (выпуск четвертого года). Результатом описанных операций стало увеличение срока займа с 10 до 20 лет и уменьшение процентов по нему в среднем за весь срок до 4% годовых. Единственным положительным для займодателя результатом стал свободный залог облигаций нового займа под ссуды, выдаваемые сберегательными кассами.
В 1938 г. была проведена конверсия свободно размещавшихся займов. Облигации государственного внутреннего выигрышного займа 1929 г., государственного внутреннего 9-процентного выигрышного займа 1930 г., государственного внутреннего выигрышного займа 1932 г. и государственного внутреннего выигрышного займа 1935 г. были обменены на облигации государственного внутреннего выигрышного займа 1938 г.
В 1948 г. в соответствии с постановлением Совета Министров СССР и ЦК ВКП(б) от 14 декабря 1947 г. была осуществлена конверсия ранее выпущенных облигаций государственных займов. Данная операция была обусловлена денежной реформой 1948 г. Облигации массовых займов были обменены на облигации 2-процентного государственного внутреннего займа 1948 г. в соотношении 3:1. Облигации свободно обращавшегося государственного внутреннего выигрышного займа 1938 г. обменивались на облигации нового свободно обращавшегося займа – государственного 3-процентного внутреннего выигрышного займа 1947 г., однако в соотношении 5:1.
Таким образом, в Советском Союзе были осуществлены четыре конверсии государственных займов, причем они проводились отдельно для массовых и для свободно размещаемых займов. Какие-либо общие нормы, регулирующие порядок и условия проведения конверсий, а главное – гарантии для держателей государственных ценных бумаг в законодательстве того времени отсутствовали. Каждая конверсия предварялась специальным нормативным актом, как правило, о выпуске очередного займа и обмене на его облигации бумаг предыдущего займа. Характерной чертой всех конверсионных операций была безальтернативность, т.е. держатель облигаций не мог получить сумму долга вместо новых ценных бумаг. Что касается возмещения убытков государственным кредиторам, то прямая компенсация имела место только при конверсии 1930 г., а в 1947 г. им были предоставлены курсовые льготы. Операции же 1936 г. стали олицетворением отрицательного опыта преобразования государственных долговых обязательств с точки зрения интересов займодавцев, эти действия с полной уверенностью можно назвать государственным произволом.
Принимая во внимание все ранее сказанное, можно сформулировать следующие общие выводы.
Опыт конверсий государственных займов в Российской империи, а затем в Советском Союзе представляет широкий спектр вариантов осуществления операций подобного рода. В то время как в прошлом веке их сущность, в общем, отвечала признакам новации и для них не было характерно грубое принуждение, в советский период финансовая целе сообразность, возведенная во главу угла, сняла вопрос об альтернативности прекращения обязательств по ликвидируемому займу.
Принципиальная несхожесть методов обусловливала соответствующие результаты. Если эффективность дореволюционных конверсий подвергалась объективной критике ввиду больших компенсационных расходов, то советские конверсии вследствие необремененности руководителей страны заботами о займодавце существенно облегчали бремя государственного долга.
Возможность по-разному подойти к рассматриваемой проблеме ставит коренной вопрос о конфликте частного и публичного интереса, который каждый исследователь решает для себя сам. На наш взгляд, произвол и принуждение противоестественны в заемных правоотношениях вне зависимости от субъектного состава, поскольку подрывают саму основу кредита как отношения, изначально основанного на доверии. Принятие государством решения относительно отказа от исполнения договора займа или об изменении его условий должно иметь под собой достаточно ясную для займодавцев и объективно обусловленную почву, при этом правительство просто обязано принять меры к максимальной защите интересов частных лиц. Выражение из известной басни «Quia nominor leo» («Ибо я лев») не должно становиться принципом в отношениях государства со своими кредиторами. Построение системы государственного кредита на принудительной основе непременно повлечет ее разрушение, что неоднократно доказано историей.
«Fide, sed cui, vide»
Специфика отношений по договору государственного займа, обусловленная сложной совокупностью публично-правовых и частноправовых элементов, ставит массу вопросов в области конституционного, гражданского, финансового и международного права. Одним из ключевых моментов рассматриваемой проблематики является правовое обеспечение надлежащего исполнения обязательства государством-заемщиком и защита прав его кредиторов, в связи с чем чрезвычайно интересным представляется российский опыт, накопленный в конце XVIII – начале XX века, в период заложения основ и развития системы государственных заимствований.
На протяжении почти полутора столетий Российская империя последовательно выполняла все взятые на себя долговые обязательства. По словам современников, «…при всех недостатках системы русский займов нельзя не признать, однако, совершенно ненормальным то положение нашего кредита, которое мы наблюдаем… Россия слишком аккуратно выполняла всегда свои обязательства и слишком дорого их оплачивала…»12.
Задержка выплат по российским государственным ценным бумагам имела место лишь однажды, на рубеже XIX века, при Павле I, который предложил держателям русских займов обратиться за уплатой процентов к английскому правительству, так как оно по расчетам нашего правительства не доплатило части субсидии, положенной за участие в войне с Францией. Однако Император Александр I по вступлению на престол повелел немедленно произвести необходимые платежи13.
Подобная исполнительность была довольно необычной, так как на протяжении XVIII-XIX столетий большинство европейских государств, включая Францию, Испанию, Португалию и другие, за исключением, пожалуй, Англии, пережили так называемое «государственное банкротство».
Отдавая отчет в том, что нормативное регулирование без политической воли государства само по себе не способно в полной мере гарантировать держателям государственных ценных бумаг надежность их вложений, тем не менее, важно с точки зрения действующего в ту эпоху законодательства сделать вывод о характере рамок, в которые ставило себя государство в отношениях с поданными и иностранными кредиторами.
Обеспечение исполнения обязательств по договору государственного займа
Одним из первых вопросов, возникающих в заемных правоотношениях, является способ обеспечения исполнения должником своих обязательств.
Как и государственный заем в целом, меры обеспечения претерпели существенные изменения.
Типично гражданско-правовой способ обеспечения исполнения обязательств – залог, используемый в конце XVIII века, в XIX трансформировался в сложную систему публично-правовых гарантий для держателей государственных ценных бумаг.
В условиях низкого доверия к платежеспособности России Высочайший указ от 02.04.1769 года о государственном займе14 предусматривал целый ряд мер, призванных расположить к нему потенциальных держателей российских ценных бумаг, среди которых мы выделили бы следующие:
• погашение займа обеспечивалось помимо общеимперских доходов особым залогом эст- и лифляндских пошлин за привозимые и вывозимые товары городов Риги, Пернова, Ревеля и Нарвы;
• облигации займа не подлежали аресту и конфискации в случае войны России со страной держателя русских ценных бумаг;
• провозглашалась обязательность платежа по займу вне зависимости от каких бы то ни было обстоятельств.
Таким образом, кроме специального залога части своих доходов, правительство очевидным образом разделило публично-правовые отношения страны держателя российских облигаций с Россией и отношения по займу, а также отказалось от каких-либо привилегий публичной власти с точ-
ки зрения отказа в платеже. В сущности, это выглядело как нивелирование статуса государства до простого заемщика в гражданском обороте, что, несомненно, повышало доверие к государственным ценным бумагам, однако противоречия, связанного с защитой нарушенного права кредитора, не снимало.
Превентивную защиту интересов держателей государственных облигаций в рассматриваемый период начали обеспечивать нормы не частного, а публичного права. Государство должно было, таким образом, законодательно регулировать свои заемные операции, чтобы вновь образующиеся расходы покрывались собираемыми доходами, так как исполнение обязательства определялось не столько намерением, сколько возможностью проводить платежи. В сферу публичного права входило ежегодное закрепление сумм займов и средств для уплаты по возникшим денежным обязательствам государства, установление ответственности должностных лиц и ряд других.
Целостное публично-правовое обеспечение государственных заемных операций появилось в российском законодательстве XIX века и нашло отражение в статьях Основных государственных законов Российской империи15 и Кредитном уставе16. Условно нормы, регулирующие правильность и своевременность операций по государственным долговым обязательствам, можно сгруппировать следующим образом.
1. Организационно-институциональные меры.
К числу данных мер относится учреждение специальных органов: Комитета финансов, являющегося высшим совещательным органом по делам государственного кредита и финансовой политики (Свод основных государственных законов. Кн. 3. Ст. 1-3); Государственной комиссии погашения долгов, призванной непосредственно осуществлять мероприятия по погашению государственного долга (Кредитный устав. Раздел 1. Гл. 1) и Особенной канцелярии по кредитной части, ведающей делами внешнего кредита (Свод основных государственных законов. Кн. 5. Ст. 594).
2. Гарантии при выпуске государственного займа.
Во-первых, для выпуска государственного займа предусматривался довольно жесткий разрешительный порядок, аналогичный порядку, установленному для утверждения государственной росписи доходов и расходов (Свод основных государственных законов. Ст. 118).
Во-вторых, Министру финансов прямо предписывалось при внесении проекта государственного займа представить не только порядок и меры его погашения, но и источник, из которого суммы для платежа должны быть получены (Свод основных государственных законов. Ст. 477).
В-третьих, Основные законы проводили принцип, согласно которому «лучше сделать временный налог, нежели такой заем, коего скорый и благовременный платеж не основан ни на каком верном источнике доходов» (Свод основных государственных законов. Ст. 476).
3. Гарантии погашения государственного займа.
Во-первых, законодатель следовал основному правилу рынка – платить вовремя и полностью, что единственно обеспечивало успех размещения государственных займов. Суммы для платежа долгов по системе государственного кредита должны отпускаться в определенные сроки с «нерушимою точностью и преимущественно перед всеми прочими государственными расходами» (Кредитный устав. Раздел 1. Ст. 48).
Во-вторых, государственный долг обеспечивался ведением специальной статьи в государственные расходы.
В-третьих, в соответствии с Основными законами «при обсуждении государственной росписи не подлежат исключению или сокращению назначения на платежи по государственным долгам и по другим принятым на себя Российским Государством обязательствам» (Свод основных государственных законов. Ст. 114).
В-четвертых, для погашения отдельных займов образовывались особые погасительные фонды посредством отчисления ежегодно определенной доли от нарицательной суммы займа с добавлением процента, под который заключалась сделка (Кредитный устав. Раздел 2. Ст. 134.12).
В-пятых, никто не мог быть принужден к обратному получению всего или части капитала, помещенного в бессрочном долге, если это не предусмотрено условиями займа. Однако, чтобы предоставить каждому держателю ренты возможность обратить ее в наличные деньги, Комиссия погашения долгов употребляет на выкуп таких долгов особый капитал погашения сверх того, который назначается для платежа непрерывных доходов (Кредитный устав. Раздел 1. Ст. 62).
В-шестых, при конверсии государственных займов на более выгодных для казны условиях предъявителям бумаг предлагалась либо уплата наличными деньгами капитального долга по нарицательной цене предъявляемых бумаг, либо замена таких бумаг вновь выпущенными процентными бумагами. Однако эта мера не могла распространяться на займы, погашаемые выше нарицательной цены, согласно условиям их выпуска, а также на займы, относительно которых правительство либо вообще, либо до наступления определенного срока отказалось от права их погашения. Срок для предъявления бумаг должен был быть не менее трех месяцев (Кредитный устав. Раздел 1. Ст. 47).
Особый интерес вызывает разграничение гарантий для российских держателей государственных ценных бумаг и иностранцев. Формально в России существовало деление займов на внешние и внутренние. Внешние – ориентировались на иностранного покупателя и обращение за границей. Внутренние – были рассчитаны на российский рынок. По преобладающему мнению, данное деление не имело экономического значения, поскольку каких-либо ограничений на покупку иностранных выпусков для российских граждан и внутренних для иностранцев не существовало17. Кроме того, внешние займы часто удавалось размещать в российской валюте, что еще более приближало их к внутренним.
Однако в Кредитном уставе оговаривалась безусловность и своевременность платежей по внешним займам, в то время как при рассмотрении платежей по внутренним имелась ссылка на некие условия. «Уплата как процентов, так и капитала долгов по внешним займам, имеет быть производима в положенные сроки со всею точностью, на основании условий и обязательств, без всякого оных изменения. Уплата капитала и процентов внутренних срочных долгов имеет быть производима по силе условий, также в подлежащие сроки» (Кредитный устав. Раздел 1. Ст. 51-52).