Калужский запоздал слегка,
В вагон народ сердясь садился,
Три неприметных мужика,
Что помоложе – петушился.
А средний и не стал встревать,
Постарше кто, сказал: «Да стерпим,
Посмотришь – в Бога душу мать,
А как подумаешь – да хрен с ним».
И в день Крещенский января,
Чтоб души от забот остыли,
Хоть пить в вагоне и нельзя,
Они по сто свои разлили.
И говорил один из них,
Что мы за водкой, не за чаем,
Соображая на троих,
В себе суть жизни понимаем.
Мне ж виделся ночной барак,
Всё шепотком, не для прослушки,
И чифиря, коль ты не враг,
Плеснут в обколотую кружку.
Пусть я об этом лишь читал,
Шаламов, Жжёнов, Солженицын,
Но мне Владимирский централ
И Колыма не заграница.
А эти, лиха не видав,
Но и не забывая всуе,
Рассудят прав кто иль неправ,
Но и за ложь не голосуют.
Не в озлобленье, перемен
Хотелось им с обидой личной,
Сократ, Спиноза, Диоген?
Простые парни с электрички.
Расстались в свете фонаря
И, незнакомые доныне,
Ушли, как три богатыря:
Найдешь ли, победишь иль сгинешь.