У Фланнери О’Коннор день начинается еще до восхода солнца: с молитвы и кофе из термоса, который она пьет вместе с матерью. В 7:00 О’Коннор идет на ежедневную службу в католическую церковь. В то же время Майя Энджелоу заходит в номер мотеля неподалеку от дома, где по ее просьбе со стен сняты все картины. Часов в девять или десять Виктор Гюго раздевается догола, после чего приказывает слуге спрятать вещи и не отдавать, пока не будет написано положенное количество страниц. Ровно в 15:30 (хоть часы сверяй) Иммануил Кант выходит на прогулку с испанской тростью в руках. Вечером Агата Кристи ест яблоко, принимая ванну. А под конец трудного дня Чарлз Диккенс достает компас, который всегда у него под рукой, и, удостоверившись, что изголовье кровати обращено строго на север, тушит свечку и ложится спать.
Складывается впечатление, что в этом абзаце мы представили не рабочий день шести всемирно известных писателей, а картину творческого безумия или как минимум чудаковатости. На самом деле все эти прославленные авторы выполняли крайне значимые действия, причем выполняли регулярно. Даже если эти действия кажутся вам бессистемными, для самих писателей они были более чем уместными и продуктивными. Все они в той или иной форме демонстрировали ритуализованное поведение.
Скажете, что странное поведение всегда присуще творческим людям, особенно поэтам, романистам и философам? Что ж, давайте возьмем пример из любой другой области искусства. Кит Ричардс, гитарист The Rolling Stones, не выйдет на сцену, не съев кусочек мясного пирога – и кусочек этот обязательно должен быть первым из отрезанных. Крис Мартин, вокалист группы Coldplay, перед каждым концертом непременно вооружается зубной щеткой и пастой и чистит зубы. Мария Кюри не могла уснуть, не положив рядом с собой крошечный флакон с радием, что в итоге и привело к трагедии. А Барак Обама в день выборов заранее договаривался поиграть в баскетбол с проверенной компанией друзей.
А теперь попробуйте угадать, кто совершает следующие ритуалы перед тем, как приступить к делу:
Я щелкаю костяшками и стучу пальцами по определенным частям тела. Потом внимательно осматриваю свое тело с головы до ног.
Я закрываю глаза и представляю, что рядом моя собака. Называю четыре предмета, которые я вижу, три запаха, которые сейчас чувствую, два звука и одно ощущение.
Серена Уильямс? Том Брэди? Отличные варианты, но о ритуалах, свойственных Серене и Тому, мы поговорим позже, а эти описания мы с коллегами получили от двух самых обычных людей, заполнявших анкету для нашего исследования, которым мы занимались более десяти лет.
Вместе с коллегами из Гарварда, а также психологами, экономистами и антропологами из других стран мы собрали поистине удивительную подборку личных и коллективных ритуалов, чтобы понять, что они собой представляют, как устроены и каким образом помогают нам справляться с трудностями и использовать собственные возможности в повседневной жизни. За эти годы мы опросили десятки тысяч человек по всему миру, провели множество экспериментов в лабораториях и даже прибегли к сканированию мозга, желая найти обоснования ритуалам в особенностях нервной системы.
В этой книге я расскажу о том, что нам удалось выяснить. В личных и профессиональных отношениях, в частном и публичном общении, при столкновении разных культур и национальностей ритуалы становятся эмоциональными катализаторами, которые нас заряжают, вдохновляют и помогают совершенствоваться. В данном исследовании мы раскроем суть ритуальных действий, последовательно разбирая их отдельные элементы и изучая воздействие. В чем заключаются различия между ритуалом, привычкой и навязчивым желанием? Как вообще появились ритуалы? И как применять ритуалы, чтобы они шли нам на пользу, а не во вред?
Также мы поговорим о том, почему люди радуются, складывая носки в комод в виде свернутых улиток (да-да, именно так); как превратить скучный семейный ужин в радостное событие; зачем такие бренды, как «Старбакс», побуждают клиентов к ритуальности и какая им от этого выгода; почему офисы с открытой планировкой – бесполезная затея; почему традиционные танцы вызова дождя и бессмысленные надоедливые упражнения для тимбилдинга иногда действительно срабатывают; и почему способность ритуалов порождать огромный спектр эмоций (я называю его эмоциональным разнообразием) так важна для нашего психологического благополучия.
Если вы считаете, что в вашей жизни нет ритуальных действий, то после прочтения этой книги поймете: они играют ключевую роль в том, как вы управляете бизнесом, строите отношения с людьми, отмечаете важные достижения и вообще ведете обыденную жизнь, например едите или чистите зубы.
Вы узнаете, как с помощью ритуала правильно начать и спокойно завершить день, как они способствуют развитию крепких профессиональных и личных отношений, как используются в военное и мирное время и как оживляют доведенные до автоматизма действия.
Надеюсь, после прочтения этой книги вы почувствуете силы и желание выработать собственные ритуалы, которые помогут вам преодолеть множество трудностей и усовершенствоваться, а также чаще заниматься тем, что делает наше существование полноценным.
Благодаря ритуалам жизнь становится насыщеннее и интереснее. Об этом, то есть об эффекте ритуала, и рассказывается в данной книге.
Мэйби: «Ребята, не знаете, где мне купить золотую цепочку с подвеской в форме буквы “Т”?»
Майкл: «Это крестик».
Мэйби: «А где тогда нолик?»
В детстве по выходным я отважно вступал в схватку с родителями, ирландцами-католиками, пытаясь объяснить, почему я не хочу идти на воскресную службу в церковь Святой Терезы – и каждый раз безуспешно. Проблема была не в содержании самой службы (фраза «поступайте с людьми так, как вы хотите, чтобы они поступали с вами» всегда казалась правильным советом), а в предписанной последовательности действий: зайти, сесть, встать, перекреститься, сесть, встать, подойти, зажечь свечу, съесть, выпить, встать на колени, сесть, встать, пожать руку, сесть, встать, спеть, выйти. Сидевшие рядом со мной люди, включая тех, кого я люблю и уважаю больше всего на свете, находили в этом сценарии глубокий смысл. Я же чувствовал себя роботом, выполняющим монотонные действия.
Религиозные ритуалы в моем случае не сработали – в отличие от многих других. Мои собственные ритуалы, как и у большинства людей, были выборочными. Я не любил церковные праздники, зато обожал предновогоднюю пору, которая тянется от Хеллоуина до Рождества. Свечи, сладости, подарки, заботливые родственники, можно лечь спать попозже… Еще бы такое не понравилось восьмилетнему ребенку, правда? Да и игрушки и конфеты сыграли здесь определенную роль.
Однако больше всего мне нравилось – и больше всего запомнилось – то, каким образом моя семья проводила праздничные дни. По дому разносились песни с альбома Джонни Мэтиса «Счастливого Рождества» (отец включал проигрыватель раз в год исключительно с этой целью), а на День благодарения бывало по три варианта начинки для индейки (хотя я терпеть не мог все три). Имелись у нас и ритуалы, не связанные с праздниками. Например, мы десятками лет занимали одни и те же места за столом (я всегда сидел напротив мамы, между отцом и одной из сестер). Попытка поменяться местами неизменно приводила к скандалу. Когда кто-то из пятерых детей окончательно доставал маму, она заставляла нас успокоиться, считая до трех: «Раз, два, три…» – и в этот момент кто-нибудь подхватывал и пел песню Лайонела Ричи «Трижды женщина». В те годы ее это ужасно злило, но много лет спустя именно под эту песню мама танцевала с моим братом на его свадьбе. Теперь, когда ее уже нет рядом, эта мелодия всегда мне о ней напоминает. Такие необычные действия стали важной частью жизни, а со временем и вовсе превратились в ритуалы, которые отличали мою семью от других. С этими ритуалами мы слились воедино.
С высоты прожитых лет нетрудно заметить, что в моем поведении – то есть в неприятии традиционных религиозных ритуалов и нежелании посещать церковь – наряду с энтузиазмом по поводу многих светских ритуалов, в особенности характерных для моей семьи, – прослеживаются более широкие культурные тенденции, типичные для нашего, как выразился Чарлз Тейлор, «секулярного века».
В Соединенных Штатах, к примеру, на данный момент приблизительно трое из десяти взрослых скажут, что не исповедуют никакую религию, тогда как в 1990-х почти 90 % жителей страны причисляли себя к христианам, и по некоторым оценкам, к 2070 году количество нерелигиозных американцев сравняется с числом их сограждан-христиан. Опрос, проведенный в 2022 году Институтом Гэллапа, показал, что доверие американцев к таким структурам, как Верховный суд и институт религии, достигло исторического минимума. Данные показатели свидетельствуют о простой истине: двадцатый и двадцать первый века стали эпохой повсеместной утраты веры как в традиционную власть, которая некогда указывала нам, как жить, так и в социальные институты, которые некогда заставляли нас следовать этим указаниям.
Более века назад немецкий юрист и экономист Макс Вебер начал смелую дискуссию, предвосхитившую нынешние тенденции. В 1897 году он погрузился в изучение аграрной системы Древнего Рима, не самой увлекательной темы, но перенес нервный срыв и слег в постель. Пока за ним ухаживала его супруга Марианна (которая приходилась ему дальней родственницей), Вебер записывал свои мысли на тему «разочарования», вызванного современным миром. Он утверждал, что технологические системы и бюрократия стали новыми принципами организации общества. На смену доктринам веры, суевериям и другим формам магического мышления придут наука и технологии, а также управляемые ими институты. В неоконченной работе «Хозяйство и общество», которую многие считают главным трудом Вебера, он предупреждал: надвигается «полярная ночь ледяной мглы». Человечество вступает в мир, лишенный света и тепла, смысла и магии. И каков результат? Мир, полный разочарований, в котором нет места ритуалам.
В некотором смысле слова Вебера оказались пророческими. За прошлый век традиционные устоявшиеся ритуалы, о которых он говорил, сошли на нет. И все же мы далеки от холодной расчетливости и разочарования. Люди по всему миру не утратили веру в Бога, в том числе и американцы: в 2022 году 81 % жителей считали себя верующими. Хотя каждый шестой житель Земли называет себя нерелигиозным, многие все равно принимают участие в религиозных ритуалах. К примеру, в Китае 44 % нерелигиозных взрослых признают, что за последний год хотя бы раз молились, стоя у могилы на кладбище. Набирает обороты даже вера в сверхъестественное, например в инопланетян.
Если рассматривать ритуалы за пределами института религии, становится ясно, что на рубеже двадцатого и двадцать первого веков появилось бессчетное количество светских или отдаленно духовных ритуалов. Большие группы странников совершают «паломничество» в американские пустыни: от арт-фестиваля Burning Man и музыкального фестиваля Coachella до «Биеннале в Бомбей-Бич», художественного мероприятия, проходящего в Калифорнии, на пустыре у озера Солтон-Си. Распространение йоги и фитнеса привело к появлению таких ритуалов приобщения, как «Адская неделя» от фитнес-студии Orangetheory, где все постоянно дают друг другу пять, дабы обеспечить социальную сплоченность, и тренировки от фитнес-компании SoulCycle, проходящие при свечах под инструкции на манер проповеди и наполненные «душевными моментами». Во время самоизоляции из-за пандемии ковида компания Peloton стала лидером в сфере фитнеса, удовлетворив коллективную потребность в синхронном движении с остальными. У людей всех форм и размеров, занимающихся дома, появилось виртуальное пространство, где можно вообразить, будто вы пыхтите и потеете не в одиночестве. В любом уголке Штатов можно встретить человека в футболке с надписью «МОЯ ЦЕРКОВЬ – ЭТО СПОРТЗАЛ».
Ритуалы помогают людям осмысленно отойти от стремления технологий к оптимизации. Приверженцы «Цифрового Шаббата» очерчивают границы, чтобы почувствовать связь с текущим моментом, а практика под названием «Я здесь» предлагает участникам проводить время вместе, отказавшись от цифровых устройств. Журналист Ананд Гиридхарадас, основатель «Я здесь», и его супруга Прия Паркер, автор книг, описывают эти собрания как шанс «насладиться дружеским общением, которое не способны обеспечить соцсети, то есть сосредоточиться на одной беседе, а не распыляться на многие». Та же тяга к общению видна и на встречах подростков, собирающихся по воскресеньям в бруклинском Проспект-парке. Они садятся кружком на бревна и откладывают телефоны подальше, чтобы поговорить о бумажных книгах и порисовать в блокнотах. Все они – члены Клуба луддитов, у которого имеются собственные ритуалы для поддержки друг друга в попытках отказаться от социальных сетей и вернуться к доайфоновой жизни, пусть и всего лишь на несколько часов.
Стоит упомянуть и о росте популярности Атеистской церкви Сиэтла, где атеисты собираются в воскресные дни, чтобы получить от похода в церковь все лучшее: стать частью сообщества, подумать, попеть – только без той части, где про Бога. По окончании службы прихожане садятся в круг и передают друг другу «говорящего кролика». Тот, кто в данный момент держит в руках игрушку, может поделиться с остальными своими мыслями и чувствами. Официальная миссия церкви, прибегающей к подобным ритуалам, заключается в том, чтобы предоставлять преимущества религиозного сообщества, не вызывая у людей «когнитивного диссонанса», к которому приводит вера в сверхъестественных существ.
Все эти примеры доказывают, что ритуалы вполне себе живы-здоровы. Просто они приняли формы, которые бросают вызов традиционным представлениям о ритуалах, и по этой причине их зачастую пренебрежительно приписывают то любителям эзотерики, то миллениалам – или же вовсе относят к эгоистичным странностям. Само слово «ритуал» вызывает ассоциации с чем-то священным и магическим, на чем не преминула заработать много денег индустрия красоты и здоровья. Теперь у любого есть возможность нанять «эксперта по ритуалам», как себя называют корпоративные консультанты в этой сфере, или же воспользоваться бессчетным множеством онлайн-приложений и платформ, которые, помимо прочего, предлагают медитации на каждый день, практики выражения признательности и самовнушения, а также ведение ежедневника с подробным расписыванием планов. И какой же вывод о значении ритуалов в двадцать первом веке мы можем сделать из этих новых тенденций?
К новым светским ритуалам я нередко отношусь с той же долей сомнения, что и ко многим традиционным ритуалам из моего детства. Поначалу они меня вообще особо не интересовали. Несмотря на появление в нашей культуре светских ритуалов, на заре карьеры ученого-бихевиориста меня вовсе не посещала мысль об их изучении. Мне нравилось придумывать строго контролируемые лабораторные эксперименты, чтобы докопаться до самой сути явления, определить ключевые переменные и оценить их воздействие на некий итоговый показатель. Мое внимание было сосредоточено на таких темах, как определение точного влияния различных способов траты денег (например, на себя и на других) на уровень счастья, изменение типа информации, передаваемой пиарщиками от политики, для оценки ее влияния на наше восприятие политических фигур и поиск отделов мозга, ответственных за всеми любимое «витание в облаках».
Трудности, связанные с определением воздействия ритуалов в рамках лаборатории, показались мне (и многим моим коллегам, работающим в области поведенческих наук), мягко говоря, обескураживающими. При упоминании «ритуалов» я представлял себе многогранные и полные мелких нюансов действия, различающиеся от культуры к культуре и обросшие вековыми смыслами – разве можно применять к ним старый добрый научный метод? Как отделить от них культурные и исторические аспекты? И останется ли в результате хоть что-то, достойное изучения?
Даже приступив к исследованию того, как устроены ритуалы, я все еще считал себя ритуалоскептиком. А что значит быть ритуалоскептиком? Наверное, вы уже догадались. У многих из нас есть друзья и родные, чьи дни наполнены ритуалами. Подобно Фланнери О’Коннор, они встают в определенное время и проживают свой день определенным образом – вплоть до самого вечера, когда этот день заканчивается не менее определенным образом, как у Чарлза Диккенса. А я совсем не такой. Я просыпаюсь, ем, делаю перерыв, ложусь спать, не придерживаясь четкого расписания, поэтому в моей жизни нет места ритуалам. По крайней мере мне так казалось.
А потом у меня родилась дочь, и с ее появлением на свет я моментально и неосознанно превратился в безумного шамана. Отход ко сну, некогда включавший в себя горстку нудных, но необходимых действий вроде чистки зубов и подключения телефона к зарядному устройству, со временем превратился в ритуал из семнадцати этапов, единственной целью которого было уложить ребенка спать. Основные участники: я, моя жена, плюшевая свинка, коричневый кролик и (в особенности) серый кролик. Главные песни: та, что жена когда-то пела в летнем лагере, «Каждый день» Бадди Холли (дочке она известна как «песня про американские горки»), «Милый малыш Джеймс» Джеймса Тейлора («песня про ковбоев»). Священные тексты: «Спокойной ночи, луна», «Очень голодная гусеница» и «Сколько мыслей в твоей голове». Основные действия: медленно отнести дочку в кроватку, чтобы она могла пожелать спокойной ночи ступенькам лестницы, и спросить, не нужно ли ей чего перед сном, а потом тихонько повторять «тш-ш», пока малышка не уснет. (Я был настолько уверен в расслабляющем воздействии своего «тш-ш», что даже записал из него аудио на десять минут, которое можно было включить в любой момент.)
Я думал, что выполняю эти действия месяц за месяцем каждую ночь, потому что они нужны моей дочери. Как и в случае с любыми ритуалами, я строго следовал определенному порядку их повторения. Пропустишь что-нибудь – и она уже не уснет. В элементах процесса была и некая произвольность, также присущая большинству ритуалов: например, почему два кролика и всего одна свинка? Почему именно эта книга доктора Сьюза, а не другая? Почему ступеньки, а не кухонные приборы? Так или иначе мы редко отступали от этих правил – слишком высоки были ставки. Нас переполняло ощущение, что если мы попытаемся изменить установленный порядок действий или же ускорить его из-за желания побыстрее лечь спать, то все пойдет прахом. Любое сокращение или изменение помешает добиться необходимого эффекта – и тогда придется начинать все сначала.
Со временем я стал рассматривать это вечернее представление с более аналитической точки зрения. Что же я делал? Ритуал был важен не только для моей дочери, но и для меня. Я совершал ряд действий в строгой последовательности, будучи уверенным, что они помогут достичь желаемого результата. Следуя этому ежевечернему ритуалу на протяжении долгого времени, мы поверили в его способность призвать ночной сон. И неким образом, не принимая никаких осознанных решений, я превратился из скептика в истинного приверженца ритуалов.
Поняв это, я задумался: неужели и у остальных людей каждый день состоит из придуманных ритуалов? Насколько они действенны? А если действенны, то почему? Если не брать во внимание ритуализированные фитнес-группы Peloton и Orangetheory и тех, кто ищет коллективного вдохновения на фестивале Burning Man, то существуют ли другие самопровозглашенные критики вроде меня, которые проживают каждый новый день без осознания истинной силы ритуалов?
Необходимые действия, связанные с укладыванием дочери в кровать, натолкнули меня на поразительную мысль: возможно, все мои представления о ритуалах были в лучшем случае искаженными, а в худшем – абсолютно неверными. Да, к ритуалам точно относятся религиозные традиции и церемонии, передающиеся из поколения в поколение. Однако странноватые и спонтанные поступки – из той же серии, и я стал живым подтверждением тому, что любой набор действий может стать ритуалом. Катализатором ритуалов становится необходимость; наличие же традиций и укорененности в прошлом вовсе необязательно.
Став родителем, я обратился к ритуалам инстинктивно, чтобы обеспечить спокойный сон самому юному члену моей семьи – и чтобы облегчить собственную тревогу. Я понемногу начал исследовать эту тему, и тогда ученый во мне затребовал более четких ответов на вопрос о том, как устроены ритуалы. Если люди могут на ходу придумывать свои ритуалы, которые способны влиять на их впечатления и чувства, то что именно представляют собой ритуалы и как они действуют? Теперь во мне уже вовсю разгорелось любопытство, и я был серьезно настроен все это выяснить.
Помимо детского опыта с религиозными ритуалами, большинство знаний о ритуалах я приобрел благодаря исследованиям в сфере антропологии и других дескриптивных областях социальных наук. В антропологии применяют этнографические методы, то есть ученый отправляется в путь и наблюдает за действиями людей, а затем пытается понять, почему они это делают. Теперь уже ставший каноничным способ познания был придуман западными учеными для изучения незападных культур и применялся для исследования лишь одного из элементов ритуалов – проверенных временем традиционных обрядов. Это строгие, присущие определенной религиозной общине действия, которые первым делом приходят в голову, когда кто-то заводит речь о ритуалах. Я называю их унаследованными ритуалами.
Ни одно из этих многочисленных исследований, несмотря на их несомненную увлекательность, не помогло мне с понимаем собственного опыта касательно укладывания ребенка в кровать. Никто из предков не передавал мне знания о мягких игрушках, да и Бадди Холли явно не упоминался ни в каких древних текстах. Ритуал, как я начал осознавать, может быть индивидуально расписанным действием.
Как только в моем восприятии ритуалов кое-что изменилось и они, по моим скромным предположениям, стали включать в себя не только незыблемые традиционные обряды, но и личный опыт человека, я начал повсюду их замечать. Все вокруг прибегают к любому доступному реквизиту, маскараду и собственному драматическому мастерству – прямо как я, успокаивая дочку перед сном. Иногда люди заимствуют из унаследованных ритуалов, иногда придумывают что-то совершенное новое, а чаще всего сочетают то и другое.
В общепринятом понимании ритуалов такое не случается ни с того ни с сего. Ритуал и есть ритуал: садишься, встаешь и опускаешься на колени, когда тебе говорят сесть, встать и опуститься на колени; ешь еду, которую тебе дают, потому что твой народ всегда ее ел и будет есть. В истории с дочерью я увидел отблески совершенно иного способа восприятия ритуалов. Во все времена люди обновляли ритуалы, чтобы соответствовать текущему моменту, с помощью любых подручных средств и материалов. Быть может, передача ритуалов из поколения в поколение срабатывала не для всех – например, я не перенял церковные ритуалы из детства. А в некоторых случаях, возможно, людям требовалось то, что еще не было придумано, ведь иногда мы сталкиваемся с абсолютно незнакомыми проблемами – как это произошло с пандемией в двадцать первом веке.
Такой подход к изучению ритуалов – то есть осознание того, что человек в любой момент может сказать: «А я сделаю по-своему» – привел меня прямиком к поведенческой экономике, которая изучает, как именно люди принимают решения. Я написал диссертацию по социальной психологии, а после этого занялся поведенческой экономикой в Школе менеджемента Слоуна при Массачусетском технологическом институте (МТИ). Впервые оказавшись там после защиты диссертации, я словно попал в интеллектуальный рай, в чудесный мир, населенный любопытными и великодушными людьми, которые задавались неожиданными и порой причудливыми вопросами о том, как принимаются решения. Благодаря этому духу интеллектуальной свободы я и почувствовал, что, вероятно, сумею нащупать верный путь к оценке влияния ритуалов.
В народе бытует мнение, что ритуалы всегда были неразрывно связаны с группами людей и культурой, поэтому невозможно изучать их с помощью эмпирических научных методов. Нельзя просто взять и случайным образом выбрать участников для опыта, среди которых кто-то будет представлять одну культуру, а кто-то – другую. («Пусть в этой группе все будут уроженцами Ганы, а в этой – бразильцами».) Однако, подойдя к изучению ритуалов на уровне принятия индивидуальных решений, я неожиданно получил возможность исследовать пользу ритуалов с помощью критерия «глупо или разумно?», присущего поведенческой экономике. Если вы хотите получить новые эмоции, станет ли данный ритуал глупой или разумной тратой времени? А если ваша цель – сблизиться с родными? Или внушать другим ощущение превосходства? Помогают ли ритуалы добиться желаемого? Используя такой прямолинейный подход – то есть задавая людям вопросы по поводу их целей и оценивая то, насколько их достижению посодействовали ритуалы, – я начал понемногу продвигаться вперед, ступая по следу из хлебных крошек к иному способу оценки влияния ритуалов.
Погрузившись в логику поведенческой экономики, я столкнулся с еще одним фактором, который оказал значительное влияние на мои размышления. Когда я только начал трудиться в МТИ, мне выделили рабочее место в университетской медиалаборатории. Эта лаборатория была и остается легендарной творческой площадкой для технологов, художников, мечтателей и изобретателей. Именно там создание новых технологий или систем считается куда более важным процессом, чем изучение создаваемого или написание научной статьи на эту тему. Дух лаборатории побуждает к проектированию в реальном времени с реальными материалами, как бы говоря «сделай демоверсию или умри». Впервые за все годы научной деятельности я задумался о том, что социальная наука – это не только попытка понять людей в их естественной среде, но и процесс активного создания и изменения этой среды. И так складывается альтернативное восприятие ритуалов. В двадцать первом веке в рамках своей среды мы придумываем ритуализированные действия на основе чего угодно: Джонни Мэтиса и доктора Сьюза, яблок и мясного пирога.
Впрочем, пока я не оказался на текущей должности профессора Гарвардской школы бизнеса, я даже не задумывался о том, чтобы всерьез заняться изучением влияния ритуалов. Размышляя о возможности появления новых понятий, связанных с нашим опытом в области ритуалов, я наткнулся на работу Энн Суидлер, современного социолога из Беркли. В книге «Разговор о любви», состоящей из восьмидесяти восьми бесед, проведенных в 1980-х с женатыми, холостыми и разведенными мужчинами и женщинами из Северной Калифорнии, Суидлер анализирует то, как люди на ходу придумывают ритуалы для выражения любви и привязанности, вдохновляясь такими разнообразными источниками, как религия, идеология нью-эйдж, тексты поп-песен и штампы из голливудских фильмов.
Более неформальный и импровизационный подход к ритуалам – в виде использования его уникальной способности порождать разные эмоциональные состояния – соответствовал созидательному духу медиалаборатории. И, что самое главное, он совпадал с моим собственным опытом, согласно которому ритуалы могут возникать практически из ничего. Мои попытки создания ритуалов напоминали творческую технику бриколажа, поскольку я использовал все, что попадалось под руку (в том числе мягкие игрушки и лестницу). Новаторская теория Суидлер о том, как люди находят применение окружающей действительности, послужила мне основой для более глубокого понимания того факта, что ритуалы неким образом могут включать в себя как древние традиции, так и совершенно новые типы поведения. Суидлер называет это «культурой в действии».
Согласно анализу Суидлер, ритуалы – даже старинные и традиционные – входят в так называемый набор «культурных инструментов», то есть доступных человеку ресурсов. Люди сбрасывают в кучу все действия и реакции из своего культурного репертуара, выбирая их самыми разными способами. Возьмем, к примеру, ритуал, связанный с официальным бракосочетанием: для него потребуется смокинг, кружевное белое платье и обмен клятвами. Некоторым респондентам Суидлер все эти элементы формального свадебного ритуала кажутся совершенно правильными и помогают вызвать подходящие моменту эмоции, а именно любовь, привязанность, радость. Однако у других такие составляющие традиционной свадьбы вызывают ощущение дискомфорта, поскольку кажутся фальшивыми и претенциозными и не дают им прочувствовать полный спектр эмоций, которого заслуживает это событие. Суидлер замечает, что настолько разные ответы в точности отображают работу культуры в действии. Вместо того чтобы покорно следовать правилам коллективной монолитной «культуры», отбросив в сторону личностные предпочтения, мы динамично и с тактом пользуемся собственным набором культурных инструментов и выполняем одни и те же действия, когда с искренней страстью, а когда со скукой, неуверенностью или даже нескрываемой иронией и возмущением, подобно Курту Кобейну, который явился на свою свадьбу на Гавайях в клетчатой пижаме.
Система «культуры в действии» помогла мне продвинуться в исследовании ритуалов. В отличие от этнографов и антропологов прошлого, меня не очень-то интересовала систематизация устоявшихся ритуалов, связанных с крупными общинными или религиозными событиями. Я хотел узнать, как люди применяют ритуалы в повседневной жизни и что при этом испытывают. Если большинство самых ценных для нас ритуалов индивидуальны и своеобразны, каков же важнейший атрибут ритуала? Как отличить ритуал от других регулярных действий и ежедневных задач? Глупо или разумно прибегать к ритуалам? И правда ли они способны сделать нашу жизнь лучше?
Прекрасным способом ответить на вопрос, что такое ритуал, станет изучение ответа на вопрос, что к ритуалам не относится. Так вот, привычка – это не ритуал.
Пожалуй, первая догадка по поводу разницы между ритуалом и привычкой пришла ко мне на приеме у стоматолога. Врач делился со мной теорией о привычной чистке зубов, а я по возможности мычал что-то в ответ сквозь его пальцы. По словам моего дантиста, стоит ему только заглянуть кому-то в рот – и он сразу понимает, какой способ чистки зубов привычен для этого человека. Многие начинают с энтузиазмом, поэтому на передних зубах меньше налета, затем теряют запал – и на дальних зубах налета уже больше. Я попытался вспомнить, как обычно чищу зубы. Неужели я тоже из тех, кто уверенно приступает к делу, но быстро сдается? И с какой стороны я начинаю: с левой или с правой? С передних или с дальних зубов? Задумался я и о множестве других ежедневных занятий: от одевания до мытья посуды, от поездки в транспорте до работы на компьютере – и пришел к следующему вопросу, который я теперь задаю людям по всему миру:
ВОПРОС: Утром перед работой или вечером перед сном вы:
А. Сначала чистите зубы, а потом принимаете душ?
Б. Сначала принимаете душ, а потом чистите зубы?
Я задаю этот вопрос на всех выступлениях. От Германии до Бразилии и Норвегии, от Сингапура до Испании и Канады, от Кембриджа в Массачусетсе до Кембриджа в Англии и даже в аудитории, полной специалистов по поведенческой экономике (включая двух лауреатов Нобелевской премии Даниэля Канемана и Ричарда Талера), ответы почти всегда, что каждый раз меня удивляет, распределяются примерно пополам. Люди не готовы прийти к консенсусу насчет того, какую последовательность выполнения этих двух важных действий нужно считать «правильной». (Замечу, что небольшой процент людей, оказывается, чистит зубы, стоя под душем, но с этими любителями забрызгать ноги чем-то мятным явно что-то не так.)
Затем я прошу собравшихся представить, что они выполняют эти действия в обратном порядке. То есть, если ваш ответ «душ, потом зубы», вообразите, что начинаете с чистки зубов. Если ваш ответ «зубы, потом душ», вообразите, что начинаете с душа.
ВОПРОС: Какие ощущения вызвало у вас изменение порядка действий?
А. Никаких.
Б. Ощущения странные, но не знаю почему.
Если вы выбрали ответ «А», значит, эти действия для вас ближе к привычке. Вам нужно принять душ и нужно почистить зубы, а в каком порядке – неважно. Эти действия вы регулярно выполняете исключительно ради самих действий. Если же вы выбрали ответ «Б», если почувствовали малейший намек на то, что выполнять эти действия в другом порядке неправильно, хотя причина этого неясна, значит, для вас они, скорее всего, служат ритуалом. Выходит, что утренняя гигиена стала не просто привычной и доведенной до автоматизма, а превратилась в ритуал, обладающий эмоциональным и психологическим значением. Для вас важно не только почистить зубы и принять душ, а сделать это особым образом – в данном случае в определенном порядке.
Так что же делает ритуал именно ритуалом, а не привычкой?
Привычка – это то, что мы делаем: чистим зубы, ходим в спортзал, едим свежие овощи, разбираем почту, оплачиваем счета, рано (или не очень) ложимся спать. Когда удается заменить плохую привычку хорошей, нам хочется, чтобы хорошая привычка была доведена до автоматизма. Мы без лишних усилий, иногда даже неосознанно, выполняем нужные действия, желая добиться нужного результата. Мы стараемся не злоупотреблять шоколадным печеньем во время перерыва и пореже заглядывать в социальные сети, а вместо этого начинать каждый день с тридцатиминутной зарядки и уборки, чтобы достичь важных целей (похудеть, сосредоточиться, разобраться с хаосом в доме).
Ритуал – это не просто само действие, а то, как именно мы его выполняем. Для нас важен даже не результат, а каким способом мы его добьемся. Также ритуалам сопутствуют сильные эмоции. В отличие от большинства привычек, ритуалы порождают чувства – как хорошие, так и плохие. Например, если утренний ритуал выполнен правильным образом, люди чувствуют, что «день начался отлично» и можно «браться за дело». Если же непримечательный на первый взгляд ритуал был нарушен – допустим, у вас кончилась любимая зубная паста или хлопья и вам пришлось взять другие, или же ваш гость решил сходить в душ первым и использовал всю горячую воду, – люди могут весь день чувствовать себя «как-то не так». Мы с коллегами изучили томограммы мозга и выяснили следующее: собственные ритуалы кажутся нам настолько правильными, что при наблюдении за людьми, которые выполняют эти же действия иначе, в мозге активируются участки, связанные с наказанием.
При определении различий между ритуалом и привычкой нельзя сказать, что существует один четкий набор действий, который относится только к ритуалам, и другой набор, который относится только к привычкам. Все дело в эмоциях и в значении, которое мы придаем привычкам. Представим, что два человека выполняют одно и то же действие – допустим, готовят кофе. Для одного вся суть заключается в конечной цели: получить дозу кофеина наиболее быстрым из возможных способов. Для него важен ответ на вопрос «что?». Для второго же самое главное – «как?». Чтобы крупный помол, а не средний или мелкий. И заваривать исключительно во френч-прессе. В первом случае речь идет о доведенной до автоматизма привычке, во втором – о значимом ритуале.
Наука об изменениях в поведении может пролить свет на различия между привычкой, где главное «что», и ритуалом, где главное «как». В 1930-х психолог Б. Ф. Скиннер, именовавшийся «радикальным бихевиористом», впервые выделил трехэтапную последовательность «стимул – реакция – награда» как значимый элемент формирующей поведение системы, которой он дал название «оперантное научение». Мы все учимся через положительное или отрицательное подкрепление из среды. Когда мы получаем награду, приносящую удовольствие – к примеру, чувствуем прилив эндорфинов после пробежки, – это положительное подкрепление. И мы будем вновь и вновь повторять это действие в ожидании награды. А регулярно получая награду – в виде все того же кайфа от бега, – мы начинаем страстно желать повторения данного опыта.
В книге «Власть привычки» Чарлз Дахигг назвал это страстное желание движущей силой, лежащей в основе закрепления привычек. Хорошие привычки мучительно тяжело поддерживать, пока они не будут доведены до автоматизма и не закрепятся как значимое, естественное и неосознанное действие. Привычки – это устоявшийся способ борьбы с трудностями и соблазнами: сообщения от друзей не дают сосредоточиться на работе, запах горячих круассанов наводит на мысль о втором завтраке, а к вечеру трудного дня так и манит мысль о запойном ночном просмотре сериала. Если наши привычки связаны с наградой от спорта, продуктивности и здорового образа жизни, нам уже не понадобятся подсказки от окружающей среды. Это как надежный алгоритм, согласно которому мозг направляет нас к знакомому действию: если это, тогда то. Сообщение приходит в рабочее время – ставим телефон на бесшумный режим. Запах свежей выпечки вызывает чувство голода – перебегаем на другую сторону улицы, подальше от соблазнительной пекарни. Такие привычки невероятно полезны. В области поведенческой экономики подобное вмешательство теперь известно как «подталкивание»: оно искусным образом формирует наше поведение. Подталкивание выступает в поддержку хороших привычек, создавая «среду выбора», чтобы наше поведение соответствовало долгосрочным планам: например, регулярным вкладам в пенсионный фонд или же использованию тарелок меньшего размера с целью похудеть.
Выстраданный автоматизм во многом нам помогает, ведь благодаря ему не нужно биться над принятием каждого ежедневного решения. Однако кое-что при этом и теряется. Можно ли считать алгоритм «если это, тогда то» наилучшим способом постичь счастье или любовь, найти смысл жизни? Всегда ли временный отказ от хорошей привычки будет ошибкой, или возможность побаловать себя десертом – тоже успех, только другого рода? Привычки полезны для поиска оптимальных решений в некоторых аспектах жизни, однако есть у них и неотъемлемые ограничения, уносящие нас в бездушную реальность из подсказок, упорядоченных действий и наград. Этому и посвящена сатирическая статья Тома Эллисона «Я оптимизировал свое здоровье, чтобы моя жизнь стала как можно более долгой и малоприятной», опубликованная на юмористическом сайте McSweeney’s. Зацикленность на достижении оптимальной продуктивности не дает нам понять, что своеобразные действия, из которых состоят многие ритуалы, составляют то, ради чего и стоит жить. Это все равно что переключиться с черно-белого кино на цветное. Хорошие привычки автоматизируют нашу жизнь, помогая справляться с делами. Ритуалы оживляют нас, а жизнь благодаря им становится лучше и интереснее.
Именно эмоциональная природа ритуалов и наделяет их такой живительной силой. Психологи Итан Кросс и Аарон Вейдман предполагают, что эмоции – это инструменты, которыми мы пользуемся в случае особых нужд и задач: когда грустно, можно включить повтор любимого ситкома, чтобы стало веселее. Когда одиноко, хочется кого-нибудь обнять, чтобы ощутить связь с человеком. Однако в применении эмоций как инструментов есть свои ограничения: нам не всегда удается призвать определенные чувства силой воли. В грустном или подавленном состоянии нельзя просто приказать себе развеселиться. В состоянии стресса мы вряд ли заставим себя успокоиться. Чаще всего нам приходится что-то сделать (пойти в кино или на прогулку, включить любимую музыку), чтобы изменить или усилить ощущения. Назовем эти действия «генераторами эмоций». Как только определенный набор движений связывается с конкретной эмоцией, этот набор действий, этот ритуал можно использовать для того, чтобы вызвать необходимые чувства – в общем, что-то вроде применения дрожжей как катализатора при замешивании теста.
День, наполненный хорошими привычками, придает нам ощущение продуктивности и гордости за себя. Только вот привычки не охватывают весь широкий диапазон эмоционального опыта, с которым мы сталкиваемся в жизни. А диапазон этот важен – и я даже не представлял насколько. В исследовании под руководством моего коллеги Джорди Куоидбаха мы установили, что разнообразие эмоционального опыта, которое мы назвали эмоциональным разнообразием, связано с ощутимыми преимуществами для нашего благосостояния. Эмоциональное разнообразие схоже с биоразнообразием, а под этим термином подразумевается то, как здоровье экосистемы зависит от относительного изобилия и разнообразия видов в ее составе. К примеру, экосистему, в которой слишком много охотников и недостаточно добычи, нельзя назвать жизнеспособной, так как она не в состоянии динамично поддерживать равновесие.
Представьте, что я попросил вас перечислить все испытанные за день эмоции, как положительные (счастье, гордость), так и отрицательные (злость, отвращение), и что вам нужно ответить на вопрос, насколько счастливым выдался ваш день. Результаты опросов показывают, что разнообразие оттенков эмоций, среди которых не только удовольствие, веселое или приподнятое настроение, трепет и благодарность, но и грусть, страх или тревога, делает эмоциональную сторону жизни более насыщенной и влияет на наше благосостояние в целом. Очевидно, лучше испытать за день три радостных момента, чем два радостных и один беспокойный. А еще верно, что положительные эмоции вроде радости и удовлетворения – это показатели хорошей жизни. Однако изучая целый ряд исследований, в которых приняли участие более тридцати семи тысяч человек, мы пришли к другому и менее логичному выводу. На основе тех же научных методов, что применяются для определения биоразнообразия в экосистемах, мы показали, что именно разнообразие и относительный достаток испытываемых эмоций – а не только преобладание позитивных ощущений – становятся залогом благополучия.