Холод всегда подбирается снизу. Медленно, но неуклонно ползет вверх по ногам, и вскоре даже самые приятные мысли исчезают под колючим слоем мурашек. Эмме нравится это ощущение. Она гладит себя по шершавой гусиной коже.
Эмма приходит сюда почти каждый день. Даже в такие дни, как сегодня. Дождь барабанит по крыше каменного склепа, тонкие струйки стекают по стене, как пот. Эмма достает из рюкзака свечу, зажигает ее, вытаскивает подстилку и садится между могил Ламберта Гольдберга и его дочери Леонтины. Из стрельчатого окошка над головой падает свет. Его вполне хватает, чтобы разглядеть строчки дневника. Перьевая авторучка царапает бумагу, разрезая тишину на пыльные клочки.
Эмма любит кладбище. Здесь ее дом. Отец роет могилы, а она играет среди надгробий. Так было всегда, сколько она себя помнит. Теперь Эмма, конечно, играет уже не так часто: ведь ей уже двенадцать! Обычно садится где-нибудь и читает, рисует или играет в «Нинтендо». Но это немного другое.
Эмма знает о кладбище все. Знает, что глубина могил не меньше двух метров – смотря сколько человек там похоронено. Чем больше умерших, тем глубже яма. Знает, что местные жители предпочитают захоронение в земле. Это хорошо: так у отца всегда будет работа.
«Смерть – это самое верное дело», – часто говорит он.
Тем не менее небольшой участок отведен под погребальные урны. Дело в том, что некоторых после смерти сжигают. Однако с огнем тело не соприкасается – это Эмма тоже знает. В печь поступает горячий воздух – около тысячи градусов. Через час остается лишь пепел. Он весит всего один-два килограмма. Один час – и все! А в земле тело разлагается пять-десять лет.
«Все зависит от почвы», – говорит отец. Он могильщик и в таких вещах разбирается. Здесь почва песчаная – тела в ней разлагаются всего за пару лет. Обо всем этом Эмма хорошо осведомлена: ведь она дочь могильщика.
На кладбище Эммы – сто восемьдесят одна могила, три склепа, одна капелла, десять пихт, три ели и два дуба, три живые изгороди, девять кустов, две компостные кучи, восемь кладбищенских леек, две водопроводные трубы, сарайчик с инструментом, где отец отдыхает в перерыв, чугунные ворота с завитками, а вокруг всего этого – каменная стена с трещинами.
Кроме покойных, на кладбище, конечно, приходят и живые: полют сорняки, сажают и поливают цветы, чистят надгробия, подметают, зажигают свечи. Свет для душ умерших. Весной здесь особенно оживленно. Могилы приводят в порядок. Первоцветы, желтые нарциссы и анютины глазки особенно популярны. Посетители стоят группами или сидят на скамейках и судачат.
В том числе об Эмме. Ее считают странной. Не покойники – с ними она прекрасно ладит, – а живые. Особенно черные вдовы! Эмма называет их так, хотя на самом деле их зовут фрау Майер, фрау Керн и фрау Гебауэр. Эмма считает, что это прозвище им подходит, хотя носят они не черное, а платья с огромными яркими цветами, в клетку или полоску, шерстяные жилетки даже летом и очки в невероятно уродливых оправах на крючковатых носах. Эта троица по каждому поводу разевает беззубые рты. Конечно, без зубов они из дома не выходят. У них у всех протезы – симметричные и начищенные до блеска.
Эмме нет до них дела. Она их терпеть не может. Чтоб они все померли! Хотя нет, лучше не надо: тогда они угодят к ней на кладбище. Еще чего не хватало.
«Будь всегда вежлива, Эмма!» – внушает ей отец.
Ему легко говорить! Зачем церемониться с теми, кто даже не способен распознать вежливость? Пустая трата энергии, считает Эмма.
«А вот и нет, – говорит отец. – Вежливость выводит их из себя!»
Надо же! Эмма этого не понимает, но все же решает попробовать. Фрау Гебауэр тащит к могиле супруга полную лейку – вода выплескивается через край. Подходящий случай. Эмма с ухмылкой преграждает ей путь.
– Добрый день, фрау Гебауэр, – здоровается она. – Помочь вам донести тяжелую лейку?
Просто эталон воспитанности!
Бедная женщина стоит разинув рот, сжимая лейку, будто это сумочка с пенсией, а Эмма – мелкая уличная воровка.
– Уйди с дороги! Над пожилыми грех смеяться!
Папа прав! Фрау Гебауэр и правда вышла из себя. Вот и пойми этих стариков! Хотя не все, конечно, такие злыдни.
Что еще можно сказать об Эмме? Ростом она не выше куста сирени у капеллы – 1,56 м. У нее короткие, как спички, черные волосы и карие глаза, она стройная и гибкая: может пройти колесом с одного края кладбища до другого без остановки. А еще Эмма смышленая и симпатичная. Оскар Брем из ее класса тоже так считает, но ей не говорит. Да и вообще никому не говорит. Ведь Эмма – аутсайдер. Она мало общается с одноклассниками, а те – с ней. За глаза другие дети зовут ее готом и могильщицей и стараются ее избегать. Эмма наводит на них страх, будто у нее в подчинении армия нежити.
Ну и пусть, думает Эмма. Лишь бы ее не трогали. У нее есть папа. Больше ей никто не нужен! А чтобы все видели, как мало ее волнует чужое мнение, она почти всегда ходит в красном. Красном! Как средневековый палач! Все отводят взгляды, но Эмму трудно не заметить. Ее видно издалека – кто не хочет с ней повстречаться, успеет свернуть. С палачом, как и с могильщиком, никто не хотел иметь дела. Кроме тех дней, когда он исполнял свои обязанности. Когда катились головы, отовсюду стекался народ посмотреть на казнь. Хоть какое-то развлечение, говорит отец.
Развлечений у Эммы хватает. Например, истории о жителях кладбища. Она их вовсе не сочиняет. Нет! Она же не поэт, а хроникер. Эмма ведет учет всех мертвых – как администрация кладбища. Только с другой стороны – в некотором роде с точки зрения покойных. Нравится ли им на том свете? Счастливы ли они? Не скучно ли им? Довольны ли они соседями или предпочли бы лежать рядом с кем-то другим? Действительно ли горбатых исправляет могила? В общем, истории жизни или, скорее, истории смерти. Рассказы об авантюристах и о мелких душонках, о трусах и героях, неудачниках и счастливчиках, маленьких мальчиках и стариках. А еще о девочках, которые слишком рано умерли.
Как, например, Леонтина Гольдберг, у гроба которой она сейчас сидит. Леонтине было всего четырнадцать – немногим старше Эммы. Родилась она 12 мая 1875 года, а 13 сентября 1889 года упала с лошади и сломала себе шею. На ее надгробии есть табличка. Про шею там не написано. Но Эмма знает это от самой Леонтины.
У Эмминой Леонтины светлые кудри с голубыми лентами, белое кружевное платье по щиколотку, украшенное такими же голубыми лентами, высокие белые сапожки на шнуровке и солнцезащитный зонтик с рюшами. Дочь владельца фабрики могла позволить себе такие красивые наряды. Гольдбергам принадлежала крутильная фабрика на окраине города. Эмма тоже ее знает. Иногда она пробирается в развалины фабрики и бродит по заброшенным цехам. Потом тихо садится где-нибудь в углу и ждет. Закрывает глаза, и в ее воображении воскресают картины давно минувших времен: болтливые работницы, строгие надзиратели и бдительный взгляд Ламберта Гольдберга, следящего с балюстрады за работой.
Задумчиво покусывая авторучку, Эмма вслушивается в шаги Леонтины – они громко и отчетливо звучат у нее в голове. Довольна ли та своим последним пристанищем? Девочка из богатой семьи наверняка хотела повидать мир, но умерла, скорее всего, так ни разу и не выбравшись за пределы этого маленького городка. Сама Леонтина не высказывается на этот счет.
«У женщины, – говорит она, – должны быть секреты». – Держится она не по годам взросло.
Эмма рисует в дневнике портрет заносчивой Леонтины, которая еще при жизни смотрела на обычных соседей свысока. А теперь обречена коротать с этими заурядными людьми вечность. Хотя могла бы разгуливать с зонтиком от солнца по большому элитному кладбищу где-нибудь в Париже или Лондоне. Познакомилась бы там с интересными покойниками, в обществе которых вечность тянулась бы не так долго.
Эмма целиком погружена в историю Леонтины, как вдруг тишину разрывает скрип дверных петель. Много лет назад кто-то взломал замок, и с тех пор калитка висит криво. Эмма без труда может проскользнуть внутрь. Теперь в щель протискивается ее отец, а за ним – поток дневного света.
– Эмма, я же не разрешаю тебе сюда ходить! – мягко журит ее папа, а эхо его голоса гулко отражается от каменных стен.
А то она не знает! Эмма встает, распрямляя затекшую спину.
– Давай собирайся, пока тебя кто-нибудь здесь не застукал! То-то ведомство по делам молодежи обрадуется!
Эмма так и видит перед собой заголовок: «Девочка из склепа! Ведомству по делам молодежи пришлось вмешаться!» Над текстом – фото Эммы, двое соцработников ведут ее в приют. Отогнав от себя эту картинку, она задувает свечу и выходит за отцом на улицу, где тучи заволокли небо. Этот ритуал повторяется изо дня в день. Завтра Эмма снова пойдет в склеп Гольдбергов. Хотя воспоминание о том, как к ним нагрянула соцработница, до сих пор не дает ей покоя, как старухе Майер – ревматизм. Эмма без пререканий идет за отцом. Все равно уже пора ужинать.