Предисловие к русскому изданию

На сеансе семейной психотерапии мама ребенка с проблемами в поведении доверительно наклоняется ко мне: «Мой ребенок – овен. Наверное, вам не нужно объяснять, как он себя ведет?» Девочка-подросток возмущенно потрясает кулаками: «Он слушает Джастина Бибера, как с ним вообще дело можно иметь?» Девушка хочет больше понимания от своего молодого человека: «Он уже один раз развелся; может, он не готов к серьезным отношениям…» Супружеская пара пытается найти выход из череды конфликтов, муж обращается ко мне, уверенный, что его поймут: «Знаете, моя жена была единственным ребенком, она просто не способна находиться в близких отношениях постоянно».

Желание понять себя, родных и окружающих движет нашим интересом к психологии. Естественный (но с подвохом) способ понимания сложных явлений – это категоризация. Мы пытаемся отнести людей к какой-либо категории по любому признаку и «предсказать» их особенности или описать их. Так формируются социальные стереотипы о женщинах и мужчинах, «русских и американцах», физиках и лириках, блондинках и рыжих, людях с депрессией, приемных детях и многих, многих других. Имея представления в целом о группе, мы облегчаем себе жизнь, не тратим каждый раз время на новое исследование специфики человека, встречающегося на нашем пути, или даже на понимание себя. Благодаря нашим «знаниям» о типах людей мы заранее подготовлены. Подвох такой категоризации в том, что порой наши идеи о себе и людях бегут впереди нашего собственного «переваривания», мы теряем контакт с тем, кто рядом, или с самими собой – и вот уже история о том, какими же в реальности оказываются члены группы (женщины/мужчины), управляет нами в большей степени, нежели мы сами. И, конечно, выбирая какой-либо признак для определения психологических особенностей людей, мы неминуемо попадаем в ловушку: откуда нам знать, какой из признаков, какой из пережитых опытов определяет характер человека; как оценить, насколько весом вклад именно этой характеристики в его психологический портрет?

Книга Дж. Питкетли и Д. Эмерсона «Единственный ребенок в семье. Как выжить без братьев и сестер» – о том, какие они, дети, воспитывающиеся без братьев и сестер (сиблингов). На первый взгляд, она посвящена попытке связать опыт единственности с тем, как такой человек ощущает себя, как строит взаимоотношения с друзьями, какую стратегию выбирает на работе и в браке. Вы не найдете в ней ссылок на научные труды и подтверждений ученых гипотез. Впрочем, такие исследования и сложно было бы представить, так как «отсечь» влияние других событий в жизни человека, других факторов практически невозможно, ведь их число бесконечно.

Тем не менее, прочитав книгу от начала и до конца, могу сказать, что ее цель вовсе не в том, чтобы зафиксировать ответы на вопрос «какой же он, единственный ребенок?». Авторы, надо отдать им должное, много раз оговариваются, что особенности единственных детей могут проявляться не всегда: порой они встречаются и у людей, воспитывавшихся в детстве с сиблингами.

Смысл книги – психотерапевтический. Это теплый и поддерживающий разговор с теми, кто имел опыт единственности в детстве, с теми, кто оставался на заднем сиденье машины в одиночестве, кому не приходилось делить комнату и игрушки с другими детьми, кто слышал от родителей слова, сказанные и с любовью, и с грустью, и с досадой, и с гордостью: «Ты у нас единственный!» Книга адресована также и родителям, воспитывающим единственного ребенка, и партнерам тех, кто рос в семье один.

Последние части книги содержат советы в духе «понять и простить», ставя близких единственного ребенка в позицию более опытных – тех, кому предстоит приспособиться к особенностям «одиночек».

В книге «Единственный ребенок в семье» вы найдете важную информацию для размышления:

Каково расти, имея дома только взрослых и порой находясь слишком близко к их миру?

Как быть, если у родителей проблемы и им для равновесия как раз не хватает третьей точки опоры?

Что происходит, если один из родителей становится ближе к ребенку, а второй родитель уходит на периферию?

Почему в семье только один ребенок, почему после его появления на свет родители решили больше не иметь детей, – и как не чувствовать вину за это?

Какие семейные истории стоят за единственностью и что в предыдущих поколениях натолкнуло семью на такой выбор?

Каково это – не делить с кем-то родителей, комнату, игрушки, а самое главное – не обмениваться воспоминаниями о детстве, когда мамы и папы больше нет рядом?

Как единственность может стать поводом для подросткового бунта, поиска идентичности, альтернативного опыта в семьях друзей, а затем – партнеров?

Как быстро научиться ладить с другими детьми, когда приходит время идти в детский сад и школу?

Как оправдать ожидания взрослых, когда реализовывать их, похоже, кроме тебя некому?

Какие привычки в детстве и взрослом возрасте может дать опыт единственности – от воображаемых друзей до желания всегда иметь свое собственное пространство? А как насчет очень даже полезного качества: быть одному и справляться со своими чувствами самостоятельно?

Почему идеи про эгоизм единственных детей нередко не подтверждаются, сто́ит лишь только попросить их о помощи?

Отдельно хочется отметить потрясающе детализированный план действий для единственного ребенка в той ситуации, когда он окажется один с пожилыми родителями, нуждающимися в помощи; как заранее подготовиться к этому и пережить опыт их потери.

Вероятно, в предисловии к русскоязычному изданию важно упомянуть еще и о том, что не все выводы авторов будут близки тем единственным детям, которые воспитывались в советских семьях. Так, если единственному ребенку в западных странах принадлежали все ресурсы: пространство дома, подарки, сладкое и игрушки, – детям из советских семей нередко приходилось делить всё это между собой, причем в одной комнате с родителями, а иногда и с более дальними родственниками или даже соседями. Особая значимость детских коллективов с раннего возраста ставила единственных детей перед необходимостью быть рядом с соседскими детьми, согруппниками в яслях, делить комнату в пионерском лагере и так далее. И единственные дети в советские времена, когда родители целые дни проводили на работе, нередко оказывались не теми, кто обладает ресурсами и получает всё внимание взрослых, а теми, у кого ключ от квартиры висит на шее, а самые близкие отношения – с лучшими друзьями или домашними животными, да и то – если повезет.

И всё же в ваших руках книга, которая может конкурировать с курсом психологических консультаций. Дело в том, что по большей части в ней звучат голоса людей, которые росли в семье без братьев и сестер. Авторы тщательно опросили единственных детей, дали им высказаться, выслушали их, записали их истории. Когда вы слышите их объединившиеся голоса, почти на каждой странице так и хочется ответить, возразить, начать рассказывать про свой собственный опыт: «А я, а моя подруга, а мой папа – были единственными, и вот что я думаю…» Эта книга диалогична, авторы ставят себя в позицию заинтересованных слушателей. В итоге от ее прочтения возникает эффект групповой психотерапии, когда можно послушать и высказаться в кругу тех, кто тебя понимает. Книга говорит детям, которые воспитывались одни в семье: смотри, не только у тебя так, нас таких много! В книге удивительное единство ответов на вопрос: «хотели бы вы, чтобы у вас был только один ребенок?» – проявляется в реакции «нет, я хочу, чтобы мой ребенок был не один». Джилл Питкетли и Дэвид Эмерсон своей книгой, написанной практически совместно с единственным детьми, дают волшебную возможность каждому почувствовать, каково это – быть не-одиноким, не-единственным. Достаточно лишь открыть ее, и у вас появится новый опыт: множество братьев и сестер «по единственности».

Екатерина Борисовна Жуйкова, семейный психотерапевт и клинический психолог, научный сотрудник Психологического института РАО

Загрузка...