Бойцов сполз по спинке стула, далеко вперед вытянув длинные ноги, уставился в запыленное окно – уборщица третью неделю отсутствовала по причине декретного отпуска, а замены ей пока не нашли – и задал себе совсем неожиданный и не им придуманный вопрос: а зачем ему эта работа? Нет, немного не так. Зачем ему такая работа?!
Кажется, этот вопрос ему то и дело задавала Шурочка, пока они были вместе. При этом она таращила на него изумительной голубизны глазенки, ерошила ежик коротко стриженных смоляных волос и восклицала со слезой в голосе:
– Димочка, зачем тебе такая работа?!
– Какая? – отзывался он, потому что жалел ее, глупую, и за слезы ее, и за одиночество, в котором она вынуждена была пребывать из-за него.
– Такая! – Пухлый ротик Шурочки полз вбок, слезки набегали на глаза, проливались, и она принималась растирать их по щекам, всхлипывая. – Ты все время на работе! Тебя почти никогда не бывает дома! То дежурство, то усиление, то план-перехват, то еще что-нибудь придумают. И все это за что?!
– За что? – снова послушно отзывался Бойцов, пытаясь поймать ее слезинку на кончик пальца и рассмотреть на свет.
При всей убогости его жизни, он не лишен был определенного романтизма. И даже порой мечтал о чем-то возвышенном и прекрасном, хотя и виделось оно ему в весьма расплывчатых, неопределенных формах.
– За нищенскую зарплату! За постоянные нагоняи! За ор начальника! За матерщину! – принималась перечислять Шурочка, поочередно загибая изящные пальчики. – За отсутствие выходных, отпусков, за отсутствие личной жизни!!!
– Ты моя личная жизнь, – журчал тогда Бойцов, надеясь в этом месте очень удачно примириться с девушкой своей мечты. Но та настырно вырывалась, сердилась пуще прежнего и снова восклицала:
– Зачем тебе такая работа, Димочка?! Это же… Это же работа для дураков!!!
– Почему? – скучнел Бойцов, мгновенно растрачивая весь свой романтический пыл и понимая, что вечер испорчен.
– Потому что ни один здравомыслящий человек не поставит крест на своей личной жизни из-за нищенской компенсации!!!
– А как же чувство долга? – вдруг вспомнилось Бойцову что-то из прежних времен, славящихся нерушимыми идеалами. – Чувство долга перед Родиной, перед людьми? Мы же в ответе за тех…
– Кого приручили, хочешь сказать? – перебивала его Шурочка с насмешкой. – Это не вы, а вас приручают!
– Как это?!
– Взятками, милый! Взятками, корпоративным кумовством вас уже всех так приручили, что если вы и стоите на страже, то именно тех интересов, которые хорошо оплачиваются. Это… – Шурочка брезгливо кривилась в этом месте. – Это противно! Это гадко! И этого никогда не было раньше!
– Раньше – это когда?
Бойцов если и оскорбился за себя и тех своих коллег по оружию, которые не брали взяток и которых приручить было невозможно, то не подал виду.
Шурочка разойдется еще больше, и тогда пропал вечер. А много ли у него таких вот свободных вечеров в году?! По пальцам на руках можно пересчитать. Сегодня как раз выпадал безымянный на левой руке. И на вечер этот у Бойцова было много планов. Он хотел…
Он просто хотел провести его тихо, мирно, без шума и разборок. Он и пива прихватил в магазине, которое Шурочка любила. И рыбки. Все почистил, охладил как надо. Накрыл стол, позволил ей потрепаться с подругой почти час по телефону, хотя, по его мнению, у нее на это много других вечеров было, свободных от него. Но стерпел, ничего. Посидели, попили пива, заедая его вкусной маслянистой рыбкой. Потом все убрали, вымыли, перебрались в спальню, и тут началось.
И чего это Шурочку всегда разбирало именно в спальне?
Бойцов нервно шевельнул длинными ногами, упершимися в пыльный плинтус, по новой переплел пальцы, скрещенные на животе. Снова начал вспоминать.
Да, Шурочку там прямо разбирало. Едва только Бойцов до тела ее пытался добраться, как она начинала рыться в глобальных проблемах каких-то, перетряхивать идеалы, чтобы возродить утраченные.
И тогда вот, в самый последний их вечер, она снова начала вспоминать замечательное прошлое, в котором, оказывается, жили припеваючи ее дед и отец, оба из военных. И все замечательно у них было, и все честно. И никаких взяток тогда не было, об этом просто даже не слышал никто. И квартира в Москве ее отцу просто за боевые заслуги досталась, а не потому, что он на министерской дочке женился. И ее потом в престижный вуз устроили из-за ума ее великого, а не потому, что декан любил с ее отцом охотиться.
Никогда Бойцов – видит бог – не умалял достоинств Шурочки, никогда. Но тут не выдержал и надерзил бедняжке. И от назначения, которое Шурочка ему все подсовывала как бы исподволь, резко и навсегда отказался.
– Что, так и станешь просиживать штаны за своим обшарпанным столом в богом забытом отделе?! – ахнула, сраженная наповал, его невеста.
Он, между прочим, когда с ней знакомился, совсем не знал, чья она дочь, внучка и подружка. И влюбился в нее с первого взгляда не за заслуги ее честного отца, деда, тестя отца и всей их многочисленной влиятельной родни, а просто потому, что глаза у Шурочки были необыкновенными, ну и ножки соответственно, и попка.
Это уже потом, когда начали встречаться, а затем жить вместе, он узнал о ее могущественной родне и сробел немного, если честно. А по первости просто млел и восхищался именно девушкой, а не дочкой, не внучкой и не чьей-то подружкой.
Они расстались.
Быстро, одним вечером, без долгих выяснений, слез и истерик. Она задала ему в последний раз вопрос: согласен ли он на повышение под крыло ее знакомых или родственников, Бойцов так толком и не понял тогда. Он ответил категорическим нет. Шурочка сползла с кровати. Тщательно оделась. Методично двигаясь, уложила свои вещи в три громадные сумки. Позволила ему донести их до ее машины. И все. Никаких больше встреч, звонков, разговоров не было. Она исчезла из его жизни, будто ее никогда там и не было. Как привидение, честное слово! Даже иной раз, вспоминая, думал: а была ли она в его жизни в самом деле или нет?
Ну, нет, была, конечно, была. И чашка осталась после нее из тонкого фарфора. Из глиняных, обычных, со смешным милым орнаментом по боку Шурочка пить чай не могла. Вкус будто бы у чая бывал другой, букет будто бы пропадал. И комплект столовых салфеток остался, которыми Бойцов не знал, когда надо пользоваться.
Ребята, когда к нему захаживали, простыми, бумажными пальцы вытирали. Их потом ни стирать, ни гладить, ни крахмалить не нужно было. Скомкал да в мусорное ведро. Так что Шурочкины салфетки лежали на прежнем месте невостребованными, и всей пользы от них – лишний раз напомнить Бойцову, что Шурочка в его жизни была все же.
Скучал ли он по ней? Вспоминал ли с болью, натыкаясь на забытые ею вещи?
Честно?
Нет! Не скучал. А если и вспоминал, то без боли, а с грустной нежностью, как о прибившемся случайном щеночке, которого не сумел приручить и отдал потом в хорошие руки. Он бы все равно с ним не справился. У него бы все равно этот щеночек погиб без внимания и заботы каждодневной. Скребся бы нежными коготками в вечно запертую дверь и тосковал, тосковал, тосковал без него.
Шурочка была очень хорошенькой и очень хорошей. Но так Бойцову с ней было каждодневно обременительно, что порой ноги домой не шли, а все завернуть куда-нибудь норовили. Он ведь уставал, уставал порой смертельно. И места в его мозгах не оставалось на то, чтобы что-то придумывать, изобретать какие-то сюрпризы, привносить в их жизнь какие-то новшества, на то, чтобы удивлять, умилять.
Да, мечтал иногда, просыпаясь, что вот сегодня вечером он то-то и то-то, и непременно, и уж обязательно. Но ежедневная рутина очень настойчиво из него весь его утренний романтический настрой выдавливала. И зачастую, возвращаясь домой поздним вечером, единственное, что хотел Бойцов, это горячей ванны, сытного ужина и мягкой подушки под головой. И не до обсуждений ему было нового театрального сезона. И совсем не хотелось никаких премьер, и слышать не хотелось о выходках какой-то звезды, блистающей весьма сомнительно.
Хотелось покоя, тишины, и очень хотелось спать.
Шурочка ушла. И покой будто в душе относительный воцарился, и спать Бойцов теперь мог без лишних разговорных прелюдий, сколько хотелось, но…
Но вдруг поселилось в нем с потерей Шурочки и обретением всего того, о чем мечталось, странное неудовлетворение собственной жизнью.
– Зачем тебе, Бойцов, такая работа?! – снова задал он себе вопрос, меняя ноги местами и оставляя резиновой подошвой ботинок на пластиковом пыльном плинтусе черный след. – Что тебе в ней?!
Ответа у него не было. Зло в душе было, имелся запас матерных слов после утреннего совещания, но ответа на его, а прежде на Шурочкин, вопрос не находилось!
Он не знал, почему до сих пор не ушел. Почему все еще пытается ловить преступников, которых потом ловкие дорогостоящие адвокаты отмазывают от тюрем? Да что там адвокаты! Порой и до суда дело не доходит, его разваливают, не за спасибо, конечно же. И все об этом знают, и все молчат. И он молчит. Как-то приучили их со временем к сговорчивости, к покорности такой вот, служащей в интересах…
А в чьих интересах-то?!
Сегодня он вот за кого пинков с утра наполучал, например? За убиенного в собственной машине предпринимателя – назовем его так – Сырникова Владимира Анатольевича.
– Убит человек! – надрывался САМ сегодня в своем кабинете, обводя всех присутствующих карающим взглядом. – Убит в центре города, белым днем!..
Далее шло повествование о росте преступности, перешагнувшем в последние месяцы все допустимые пределы. Да, понятно, что начал собираться лихой народец, упрятанный в свое время в тюрьмы за страшные преступления в лихие девяностые. Да, всем понятно, что не встанет этот народец ни к станку, ни метлой не пойдет махать. Их, станков-то, между прочим, почти не осталось. Да и метла нарасхват. Но все равно, нельзя упускать из вида вернувшихся из мест лишения свободы заключенных. Нельзя!
– Убит человек!!! Уважаемый всеми человек!!! – рокотал САМ, покрываясь испариной, видимо, от собственного неосторожного заявления.
Какой, к хренам собачьим, уважаемый всеми?! Это Вован-то Сырников уважаемый всеми человек?!
Да все же знают, что уважаем он стал только после того, как удачно избежал заключения под стражу в тех же девяностых, когда его подельников всех пересажали. И что потом этот Сырник затих, исчез куда-то, затем всплыл уже с депутатским мандатом. Заделался бизнесменом, меценатом, начал водить дружбу с теми, кто наверху.
За это его зауважали, что ли? За то, что не сел, а научился приспосабливаться?
– Дмитрий Степанович, есть версии? – обратился, оттарабанив вступление, САМ к Бойцову.
– Месть, – пожал тогда плечами Бойцов. – Какие еще могут быть версии!
– А подробнее?! – Левый глаз начальника опасливо прищурился. – Мстить ведь может даже школьник за отобранный у него бутерброд! Я спросил о версиях, подразумевая не столь лаконичный ответ! Ну!!!
– Леня Бублик вернулся пару месяцев назад, – начал говорить Бойцов. – У них с Сырником…
– Так! – перебил его начальник, грохнув кулаком по столу. – Попрошу мне тут без бандитских кличек! У потерпевшего и подозреваемых есть имена?!
– Есть, – кивнул Бойцов.
– Вот и… Так что там Леня Бублик имел к Сырникову? Какие претензии?
– Точно не знаю, но болтают, что Бублик пошумел на днях в кабаке, разбил пару зеркал в холле и все орал, что он ничего не забыл и что за пацанов Сырник… Пардон, Сырников Владимир Анатольевич ответит.
– Было за что отвечать? – САМ хитро посмотрел на Бойцова.
– А как же! – с удовольствием подхватил Бойцов. – Сырников тогда, пятнадцать лет назад, наобещал своим подельникам золотые горы, если те все возьмут на себя. Те уши растопырили, поверили, все на себя взвалили. Его имя не названо было. В приговоре так и зачитывали – не установленное следствием лицо… А лицо это все, что сделало, так это оплатило троим посредственным адвокатов да пару раз передачки передало. А потом все.
– Что все?
– Позабыло о своих обещаниях это не установленное следствием лицо. Обросло неприкосновенностью, титулами, начало менять кресла, дружить с теми, кто эти кресла…
– Так, Бойцов!!! – САМ снова шлепнул ладонью по столу. – Меня ваше мнение не интересует вовсе! И никого оно не интересует особо. А интересуют показатели. И раскрываемость еще. Такое громкое убийство, а у вас еще конь не валялся! А дело это на контроле у самого…
И слегка подрагивающая длань начальства указала куда-то в потолок.
Бойцов ухмыльнулся.
Понятно было, почему на контроле это убийство было на самом верху. Не было секретом, что зять того, кто наверху, с Сырниковым бизнес делил пополам. И не очень-то они ладили между собой.
Можно представить, какой резонанс у общественности теперь может быть после всего, что случилось.
– Так, Леня Бублик должен быть задержан и доставлен сюда. – САМ снова глянул требовательно на Бойцова. – Какие еще версии? Кто еще, кроме бывших… – Он очень долго подбирал подходящее слово и наконец подобрал: – Кроме бывших знакомых, мог желать смерти гражданину Сырникову, по-вашему?
И вот тут Бойцова прорвало. Разозлился он, если честно, на начальника за эти вот осторожные, тщательно подбираемые слова.
Ну нельзя же так, товарищ начальник! Нельзя! Чья бы рука вас ни кормила, о чести мундира, об офицерской чести, о человеческой чести забывать не следует!
– Мстить ему могла жена, которой он изменял направо и налево, – начал бубнить Бойцов с напором. – Мстить Сырникову могла любая из дюжины любовниц, которой он обещал жениться, да так и не выполнил своего обещания. Мстить ему мог партнер по бизнесу. – Бойцов пропустил мимо ушей испуганный клекот руководства и продолжил гнуть дальше: – И даже не мстить тот ему мог, а просто-напросто устранить, потому что, по моим сведениям, партнер по бизнесу Сырникова давно хотел перекупить у того бизнес, а тот кочевряжился и не соглашался. Дело даже до мордобоя доходило.
– Бабьи сплетни! – с насмешкой вставил начальник, начав сердито барабанить пальцами по столу.
– Отнюдь нет! Имеется даже запись с камер видеонаблюдения в загородном клубе, где произошла ссора. Не успели ее изъять до нашего приезда и уничтожить. А потом о ней будто бы позабыли, потому что делу не был дан ход.
– Делу… – ворчливо отозвался САМ. – Да какое дело, Бойцов?! Не было там никакого дела: выпили, пошумели…
– В результате этого шума Сырников был доставлен в больницу с рваной раной на груди, предположительно от вилки. С травмой черепа, болел потом долго, головными болями маялся.
– Да… Теперь мы головной болью будем маяться, – вырвалось невольно у начальника, он потер переносицу, глянул на Бойцова вполне по-человечески и так же запросто спросил: – С чего думаешь начать, Дим?
– Да начал уже, Владислав Иванович, – отозвался Бойцов. – Послал ребят изъять записи с камер видеонаблюдений, там же магазинов много, наверняка наружные камеры имеются. Может, достреливают до того места, где Сырников на своей машине в пробке торчал и был убит?
– А если нет?
– Если нет, станем искать тех, кто с ним в пробке стоял. Может, кто-то что-то видел…
Совещание закончилось будто бы на бодрой милицейской волне, но не успел Бойцов дойти до кабинета, как САМ ему позвонил и обложил его таким отборным матом за умничанье и прочие вольности при посторонних, что тот просто дара речи лишился.
Обиделся!
Уселся поудобнее, вытянув ноги далеко вперед, и сидел так вот уже минут сорок, надеясь найти для себя ответ на единственный вопрос: а зачем ему такая работа…
– Дмитрий Степанович, – позвонил ему дежурный через час, в течение которого Бойцов так ни к чему и не прикоснулся. – Тут доставили одну дамочку.
– Что за дамочка? – отозвался Бойцов с ленцой.
Ему вдруг сделалось все безразлично. И азарта он никакого не чувствовал, и впрыска адреналинового не было. Все способен был погубить начальствующий гнев, работающий на тех, в чью сторону даже рука указать не смела: нервно подрагивала.
– Образцова Жанна Ивановна, – послушно зачитал с паспорта доставленной дежурный.
– И что с ней, с этой Образцовой?
Бойцов все еще надеялся спихнуть эту дамочку на кого-нибудь. Не хотелось ему сегодня ничего делать. Совсем не хотелось. И в первый раз после расставания вспомнилось о Шурочке с тоской.
Может, надо было дураку соглашаться на повышение, а? Сидел бы сейчас на теплом местечке…
Бойцова передернуло.
Нет уж, подкаблучником ни у Шурочек, ни у их дядьев, их пап и дедушек Бойцов никогда не был и не будет! Лучше уж он в частный сыск уйдет, его давно звали. Или машины станет из Владика гонять, тоже приглашали ребята.
– Она вчера в пробке была, ее тачку камера засекла, а дальше нет, – пояснил дежурный. – Вы вроде…
– Давай сюда эту Образцову! – вдруг подобрал резко ноги Бойцов, позабыв мгновенно обо всех обидах на начальство и обо всех незаслуженных обвинениях в свой адрес. – Быстро!!!