– Так, посмотрим, что тут у нас, – Борис Тихомиров придвинул к себе пухлую папку, заполненную фотографиями хрупкой брюнетки в разных ракурсах, и взял в руки одну из них. – Это дочь Андрулеску? И как она тебе?
– Обычная сучка.
Кирилл Стромов небрежно бросил на стол досье, которое только что изучал, пожал плечами и откинулся на спинку кресла. В открытое окно его кабинета врывался шум мегаполиса и городской смог, заставлявший мужчину морщиться всякий раз, когда жаркий июльский ветер доносил неприятный запах к его лицу.
– Наверняка такая же мразь, как и ее папаша, – добавил он, ослабляя галстук на шее.
Его собеседник, сидевший с другой стороны стола, подвинул досье к себе и прочитал вслух:
– Анжелика Румянцева, двадцать пять лет, выпускница МГУ. Хорошенькая, – он глянул на снимки.
– Не в моем вкусе.
Девушке, изображенной на фотографиях, на вид казалось не больше семнадцати – такой хрупкой и тоненькой она была. Длинные ноги, узкие бедра. Почти мальчишка. Кирилл же был любителем женственных форм. Да и красотой особой она не блистала.
Одно фото было сделано крупным планом и подклеено прямо в досье. Прямые темные волосы, аккуратная челка ниже бровей. Из-под челки серьезно и даже печально смотрят большие серо-зеленые глаза в обрамлении пушистых ресниц. Бледная кожа, немного вздернутый нос, ямочка на подбородке. Нижняя губа чуть больше верхней, что придает лицу по-детски наивный вид.
– Может, и не в твоем, но я бы с ней провел пару приятных мгновений, – усмехнулся Тихомиров.
Кирилл еще раз взглянул на фото.
Да, Борис в чем-то прав. Вроде в девчонке и нет ничего особенного, но в целом черты лица гармоничны, что придает им приятную миловидность. Если немного откормить, то будет вполне ничего.
Только это совсем не важно, красивая она или нет, нравится ему или нет. У него на нее особые планы.
– И совсем на отца не похожа, – продолжал рассуждать Борис, беря из папки другой снимок. На этот раз объектив фотокамеры поймал девушку посреди улицы: она словно оглянулась на чей-то зов. Фотограф запечатлел глубокий взгляд из-за плеча, волосы, взметнувшиеся темной шелковистой волной. – Странно, что он не дал ей свою фамилию.
– Ничего странного. Прячет, – по лицу Кирилла скользнула жесткая усмешка. – Думаешь, я один мечтаю его уничтожить? Слишком многим он перешел дорогу. Еще бы знать, как ему удалось отправить девчонку на материк.
– Я слышал, у него связи с правительством.
– Даже не удивляюсь.
Борис оторвался от фотографии и внимательно посмотрел на друга.
– Значит, ты так и не бросил эту затею? Кир, Андрулеску не тот, с кем можно играть.
– А кто сказал, что это игра? – усмешка стала злой, отчаянной. В ней сквозила неприкрытая ненависть, которая уже много лет сжигала Стромова изнутри.
– Все равно. Он слишком силен, ты не выстоишь в открытой войне против него.
– Я не дурак, чтобы воевать с ним открыто.
– Тогда что ты задумал?
Голубые глаза Кирилла превратились в осколки льда, лицо побледнело, но старый шрам, стянувший правую щеку, наоборот стал лиловым. Тон, которым Кирилл заговорил, заставил Бориса похолодеть.
– Я сделаю с ним то, что он сделал со мной, – произнес Стромов, сминая в кулаке фотографию. – Разрушу все, что он создал. Отниму самое дорогое. Поставлю его на колени. Заставлю валяться у меня в ногах и умолять, чтобы я оставил его жалкую жизнь. А его дочь станет моим оружием.
– Жестоко, – Борис покачал головой, глядя на друга.
– Зато справедливо.
Кирилл резко поднялся и прошел к бару, показывая, что не намерен обсуждать эту тему.
Старая рана не заживала. Да и как ей зажить, если каждый раз, стоило только ему взглянуть на себя в зеркало, как она давала о себе знать. Безобразный рубец, изуродовавший лицо Кира, был хорошим напоминанием. Он служил ему молчаливым упреком.
Нарочно отвернувшись от стеклянной дверцы, чтобы не видеть своего отражения, Стромов откупорил бутылку коллекционного бурбона и разлил виски по бокалам. Потом вернулся к столу и протянул один бокал Борису.
– Что ж, тогда выпьем за успех предприятия, – Борис поднял свой бокал вверх.
Они чокнулись. Раздался мелодичный звон хрусталя.
– За смерть Андрулеску. – Стромов залпом опрокинул в себя дорогой напиток.
– За прекрасные глаза его дочери, – тихо добавил Борис, делая первый глоток.