3 сентября 2100 год
Случившаяся самым обычным вечером встреча, чуть не лишила ума молодого, но амбициозного ученого по имени Нестор. Всю жизнь он не мог обрести душевное равновесие. Слишком много знаний с трудом помещались в голове двадцатидвухлетнего парня. Он постоянно размышлял, во что люди превратят его научные труды? Как распорядятся придуманными им технологиями?
Порой Нестор вел себя эксцентрично, если не сказать пугающе.
– Апельсины… – произнес голос за спиной ученого.
Нестор обернулся. Повода испугаться не было. Потому он спросил как можно более равнодушно:
– Кто здесь?
Ученый увидел человека. Нестор не знал, как описать явившийся перед ним образ словами науки. Ведь были нарушены сразу три закона монументальной физики. Он пытался осознать, что видит, но не мог.
Неравнодушный к апельсинам собеседник управлял гравитацией. Он парил в воздухе, а кожа его светилась на скулах фиолетовыми бликами, напоминающими отпечаток Млечного Пути.
– Апельсины похожи на солнце, – произнес человек, не сводя глаз с сетки фруктов в руках Нестора. – Не перебивай меня. Сегодня твой круг замкнется.
После этих слов, их разговор продлился пару часов. То, что услышал Нестор, сказалось на нем очередным приступом. Мозг молодого мужчины не справился с потоком полученной информации от парящей в воздухе незнакомки. Может, эта деталь не важна, особенно для ученых, не замечающих половых различий, но тот человек, что окликнул Нестора за пару метров до двери в его подъезд – был девушкой.
Незнакомка ушла. Или улетела. Нестор не знал, может ли он доверять собственным глазам и рассудку? Он был изобретателем. Видел мир иначе. Иногда не понимал – где его фантазия, а где реальность. Может, и девушка привиделась? С учетом того, что печатают газеты, не мудрено, что мозг его воспламенился очередной порцией догадок.
К тому же ничего хорошего незнакомка не сказала. Наговорила такого, что разум Нестора вот-вот выплеснулся бы из его ушей. У него не было с собой блокнота, но хорошо, что у него хотя бы были апельсины.
– Да, да… апельсины… я запишу… я должен оставить послание!
Дыхание его сбилось, горло пересохло, Нестор кашлял и хрипел от нехватки кислорода. Не было сил, чтобы дотянуться до звонка в квартиру, где ждала жена. Не было и желания. Никто его не поймет! Нужно оставить записи прямо здесь. Прямо сейчас. Вгрызаясь в кожуру апельсина зубами, Нестор прижал половинки фруктов к стенам подъезда и начертил огромный круг.
Его жена Нина за дверью квартиры поправляла косу: свернула ее в пучок, подколола шпильками. Она давно заприметила мужа. Смотрела на него с балкона, но окрикнуть не решилась. Два часа назад Нестор застыл на тротуаре в нескольких метрах от двери в подъезд и вел себя невероятно странно. Нет, Нестор всегда был себе на уме, и почти ко всем его выходкам Нина привыкла. Ее муж обладал нестандартным мышлением. Разглядела ведь Верховная Академия в его идеях особый талант.
Два года назад юному претенденту, единственного, кого выбрали из сотен тысяч других кандидатов, выдали грант на разработку проекта под кодовым названием «СЕКТОР». Нестор подписал тонну бумаг о неразглашении и сверх секретности поручения. Он сдал отпечатки пальцев, отсканировал роговицу и обслюнявил ватную палочку, предоставил ДНК код, буквально «подписываясь кровью» под строками «СВЕРХСЕКРЕТНАЯ ИНФОРМАЦИЯ. ПРОЕКТ ВЫЖИВАНИЯ ВИДА В УСЛОВИЯХ ТОТАЛЬНОГО МИРОВОГО ВЫМИРАНИЯ».
Нина никогда бы не узнала над чем трудится ее муж, если не его разговоры во сне. Чаще всего он шептал слова: «сектор», «двушник» и «башня». Нина надеялась, муж прикидывает в уме вариант новой для них квартиры, ведь скоро в их семье станет на одного члена больше. Неплохо бы переехать в «двушку». В каком-нибудь зеленом «секторе». В домик с «башенками».
– Девять м-миллиардов… девять… д-девять. Девять м-миллиардов… – свалился обессиленный Нестор, закончив чертить круги. – Умрут… все умрут… тотальное… вымирание… серебряный… серебряный… д-дождь… все имеет начало… и все имеет к-конец… – заикался Нестор.
Каждое произнесенное слово доставляло ему физическую боль. Лицо скривилось, сморщилось, рот косило в сторону, мышцы век свела судорога.
Когда за дверью дважды раздался грохот, похожий на звук падающего тела, Нина догадалась – это ее муж. Она могла узнать его обморок по одному только звуку. Бывало, Нестор впадал в забытьё. Бормотал о какой-то живой Системе, пыхтел и разговаривал сам с собой, поедая апельсины.
– Нестор, очнись!
Нина схватила ледяную ладонь мужа. Красные прожилки проступили в его глазах, с обветренных губ капала слюна. Рыжую шевелюру пронзили седые пики прядей, которых еще утром не было.
– НЕТ! – выдернул Нестор руку, будто его ошпарило кипятком, – НЕ ТРОГАЙ МЕНЯ! НЕ ПРИКАСАЙСЯ! Отвыкай… нельзя прикасаться! Ты умрешь, если дотронешься. Они все умрут… Мне надо… записать… надо… записать идею о серебряном… д-дожде…
В его руке осталась сетка апельсинов. Выхватив очередной фрукт, Нестор разорвал зубами кожуру. Лестничная клетка наполнилась ароматом цитрусовых.
– Солнце… солнце… – шептали его губы. – Она сказала, я их всех… их всех.
– Кто сказал?! Нестор, у тебя приступ! Отдай мне это, – попробовала Нина выхватить у него сетку.
– Оставь… Она умерла из-за них… – защищал Нестор апельсины, как родных детей.
– Я вколю тебе успокоительное! Сейчас, потерпи!
Когда Нина вернулась со шприцом, Нестор лежал на каменной плитке лицом вниз. Она подошла к стене, заметив, что муж не просто рисовал круги, он написал слова, идущие по кругу. Прислонившись щекой, Нина разглядела бликующие разводы фраз: «все имеет начало и все имеет конец», «серебряный дождь», «замкнуть круг», «убить Систему».
Пыхтя на плитке, Нестор пробовал встать на четвереньки:
– Нина? Что происходит? – прижал он руку с опустевшей сеткой ко лбу.
– У тебя случился приступ. Ты кричал, чтобы я к тебе не прикасалась. Что кто-то умер из-за апельсинов! Нестор, – вздохнула Нина, – ты обещал пойти к врачу, если приступ повторится.
– Это правда… она умерла.
Он не хотел, но его глаза дернулись к животу супруги. Нина сделала вид, что не заметила. Она не собиралась расстраиваться и рисковать ребенком. За столько времени должна была привыкнуть к припадкам мужа.
– Еще одно слово, и ты со своими апельсинами будешь спать на раскладушке в коридоре. Или нет. Прямо здесь!
– Нина, что мне делать? Пожалуйста прости! Но я видел…
– Ты уже много чего видел Нестор… видел летающие велосипеды и черный снег.
– Байки, – поправил он ее, – на антигравитации. А снег был серым.
– Этой субстанции нет в природе! Сам объяснял! Антигравитации не существует. И черного снега тоже.
– Но я… – выдохнул он, ударяясь головой о стену, – я могу логически обосновать возможность.
– Обоснуй потом нашей дочери, почему папа поздравляет ее с днем рождения по видеосвязи из дурки, в смирительной рубашке.
– Думаешь, я схожу с ума? Но я видел… Видел девушку… Она управляла силой притяжения, – не стал он говорить «летала».
Нестор знал, его гениальный разум давно балансирует на тонком канате реального и вымышленного. Нет, не канате. Уже на нитке. Ну в самом деле! Какой черный снег! Какие парящие над землей люди! И главное, что галлюцинация сказала – будто Нестор станет причиной смерти девяти миллиардов людей. Она вообще знает, что их всего девять миллиардов?! На всей планете?!
– Бред, – сделал единственно верный, пусть и не научный вывод Нестор, – я никого не видел. Ни с кем не говорил. Устал. Мне привиделось. Мой труд спасет человечество, а не уничтожит. Это стресс. От недосыпания. У меня шизофрения или ранняя деменция. То, что я видел – невозможно. То, что она сказала – ложь. Я пойду к врачу, как просит Нина. Я не убью мою Систему. Не убью ее!
И Нестор не сделал ничего, о чем просила незнакомка. Или галлюцинация.
На следующий день у Нестора родилась дочь, а небо разразилось катастрофой, получившей в истории название Перерождение солнца. Что это было на самом деле – никто не знал. На восемь минут солнце закрыл черный круг, из-за которого пробивалось восемь лучей.
Спустя время, после этого случая правительства всех стран объявили о прорыве озонового слоя из-за катастрофы. Прибывать на открытым солнцем стало опасно для здоровья и жизни. Накопленная радиация убила бы каждого лет за пять.
Хорошо, что у Верховной Академии нашлось решение. Гениальный ученый Нестор разработал уникальный препарат искусственного экранирования. Формула его хранилась внутри суперкомпьютера, такой она была сложной. Некоторые считали машину искусственным интеллектом.
Бета-один, получившая в народе название Единичка, стала мировым спасением. Все опыты на облученных показали положительные результаты. И бета посыпалась на головы буквально с неба. Ее доставляли в самые удаленные уголки планеты, сбрасывая ящиками с самолетов. Раздавали бесплатно всем и каждому.
Оранжевые кругляшки походили на леденцы. У них был приятный запах и вкус апельсина. Дети глотали их, как конфеты. Было достаточно даже одной, чтобы получить пожизненное экранирование и защиту от радиации.
На первые странные смерти особого внимания никто не обратил. Страны перестраивались под новый порядок, пока не появилась Единичка Нестора. А после нее, когда эйфория прошла, началось что-то… необъяснимое. То здесь, то там совершенно здоровые люди падали замертво. Всех возрастов. Во всех точках планеты.
Нестор не понимал, что происходит и виновата ли в этом бета? Все его опыты дали положительный результат. Единичка работала. Но люди продолжали гибнуть. Сотнями. Тысячами. Сотнями тысяч, когда наконец стало понятно что их убивает.
Убивали прикосновения. Единичка не спасала от радиации. Что-то мутировало в ней. Каждое прикосновение друг к другу лишало людей года жизни. А максимальным возрастом стала планка в сорок. Если человеку было двадцать пять, ему было достаточно получить пятнадцать прикосновений от кого угодно, чтобы погибнуть. Сминуситься. Так это теперь называлось.
Через семнадцать лет от девяти миллиардов остались жалкие сотни тысяч выживших. Нестор продолжал эксперименты, придумывая план, как уничтожить Единичку. Как разрушить генную кодировку максимального возраста в сорок. Он не понимал, откуда она вообще взялась. И не верил, что галлюцинация, любительница апельсинов, была права, предупреждая его.
В последний год жизни Нестора, пока ему не исполнилось сорок, произошли события, лишившие его остатков разума. Теперь Нестор повторял только три фразы. Он больше не произносил ни слова, кроме тех, что написал семнадцать лет назад соком апельсина на лестничной клетке: «все имеет начало и все имеет конец», «серебряный дождь», «замкнуть круг», «убить Систему».
Плюсовая эра,
34 года после катастрофы Перерождения Солнца
Сильвия исследовала желтое здание городского острова вторую неделю. Весьма полезная домина ей попалась. Кажется, люди приходили сюда «на работу», как делал лет сорок назад ее дедушка Нестор. «Работа внутри бетонной коробки» – что это вообще такое? Сильвия не понимала, чем могли заниматься две тысячи человек в одной норе. Да и в две тысячи ей верилось с трудом. Невероятно, что когда-то на Земле жили миллиарды людей. В ее время и десять человек не встретишь. Даже двух. А встретишь, беги или стреляй.
На первом этаже возле лестницы расселся человеческий скелет. Изъеденная червями черепушка валялась возле пальцев, сжимающих прямоугольник с разбитым стеклом. Сильвия часто видела такие «черные зеркальца» на городских островах. Кажется, минусовые люди называли их «смартвонами». Или как-то так. Бесполезная плашка. Лупа и моток веревки куда полезнее для выживания.
Почти каждый электроприбор вводил Сильвию в ступор. После окончания минусовой эры вся электроэнергия, любое топливо, телефонные линии – исчезли. Дороги встали. Города опустели. Жизнь словно поставили на паузу, разрешив побегать по планете горстке оставшихся. Без энергии и связи началась эра плюсовых, где ценилось оружие, фольга и количество минусов на счету – оставшихся лет до наступления сорока.
Сильвия ловко перепрыгнула кости скелета и побежала обыскивать комнаты. Она не церемонилась. На пол летели ящики столов, сыпались стопки пожелтевшей бумаги, под ногами хрустела высохшая коричневая листва диких вьюнов. Через разбитые окна семена, попавшие в здания много десятилетий назад, дали всходы. По стенам расползлись сорняки и лианы. Растения пробили корневищами бетонные трещины, быстро разрушая постройки.
Дома превращались в рухлядь. Заброшенными скалами они высились между бушующей зелени, словно суша посреди зеленого моря. Бывшие вершины небоскребов стали называть городскими островами.
Опустевшие унылые коробки домов напоминали Сильвии надгробия минусовых. Заброшенные, пугающие и одинокие, как могильный мрамор в жухлом бурьяне. Пока оставшиеся в живых не поняли, что прикосновения отнимают годы жизни – улицы городов наполнялись трупами. Их никто не хоронил. Мертвых испепеляли фитокроновыми разрядами. Органика превращалась в пепел, отчего в городах постоянно шёл серый снег. Это был пепел сожженных тел.
– Полезная вещица. Повезло-то как! – рассматривала Сильвия блестящий клинок острого ножа.
В лезвии отражались ее спутанные рыжие волосы, шрам над бровью, полученный в схватке с первым кабаном, и конопатый нос между серых глаз.
– Не поржавел ни капельки… отличная сталь!
Острие врезалось в поверхность стола, заросшего длинными колючками. Сильвия накарябала клинком круг с восемью лучами. Так выглядела солнечная метка выживших. Если где-то был такой символ, значит недалеко есть люди. Те, кто борется с Сектором и комиссарами-охотниками.
Тетя Ли рассказывала племяннице, как сорок лет назад на их планете жили миллиарды людей. За семнадцать лет Сильвия не видела даже троих рядом… Большую часть жизни она скрывалась в городской норе – квартире минусовых. Тетя возвращалась к ней раз в четыре месяца. Остальное время Ли проводила в Секторе. Сектор разработал и спроектировал ее отец Нестор. Ли говорила, всю свою жизнь он придумывал, как спасти человечество от собственной ошибки. Вот только плюсовые сделали из Сектора тюрьму. Комиссары-охотники отлавливали выживших, перенаправляя их за стометровую стену. Из кого-то создавали двушников – клонов, а кто-то отправлялся на пожизненные работы к станкам.
Ли нужно было оставаться в Секторе. Только там можно раздобыть комбинезон второй кожи, защищающий от радиации. Кроме этого, Ли продолжала дело отца. Изо всех сил она пробовала разгадать, что означают четыре фразы, написанные Нестором по кругу: «все имеет начало и все имеет конец», «серебряный дождь», «замкнуть круг» и «убить Систему». По крайней мере, так думала о тете ее племянница.
Сильвия выглянула в окно. Стены желтого дома, что она исследовала, были обиты всяким хламом, который минусовые использовали как экранирование. Всем, что люди могли утащить с помоек. На внешние стены крепились автомобильные капоты, пенопласт, рубероид, листы линолеума, содранные с пола квартир. Каждая фольгированная обертка от шоколада шла в дело. Их копили и вшивали защитными слоями в одежду. Сильвия бросила взгляд на кромку бушующего леса. Теперь в городах властвовали хищники, привыкшее к человечине. Нужно быть начеку.
Никто толком не знал, сколько осталось выживших за тридцать четыре года после Перерождения солнца. Лишь черные тучи трупных мух, обволакивающих небо, напоминали жужжанием, что кто-то всё ещё дышит. Слышишь мух, значит живой.
– Что там, Либери? Кого-то почуял?
Гнедой конь мотал гривой и нервно бил задними копытами.
– Спускаюсь! Уходим!
Она убрала в сумку раздобытые предметы, в число которых входила книга «Сто природных ядов», порошок для опреснения воды, моток изоленты и, конечно, отличный клинок.
Сильвия побежала к выходу, охраняемому скелетом, когда в нос ей ударил мускусный запах гнили. Она резко вцепилась за иссохшую перилу, тормозя возле лестницы. Старая деревяшка хрустнула. Три коричневые шкуры вздернули вверх скалящиеся морды.
– Бурые медведи… и сюда уже добрались! – отступала Сильвия, старалась не шуметь, но животные все же учуяли запах ходячего мяса.
С тех пор, как люди перестали править природой, хищные звери возглавили пищевую цепочку. Человечина стала привычным кормом. Оставшиеся на улицах трупы, еще до появления испепеляющего фитокрона, в избытке кормили расплодившихся волков, пум, медведей, а позже и аллигаторов. Климат на всей планете стал одинаковым. Без снега и заморозков. Существовало лишь два сезона – сухой – без осадков, и влажный, когда полгода шел дождь.
Квадратные бурые морды резво косолапили по широкой лестнице старого желтого дома, и Сильвия рванула по коридору через третий этаж. Здание пересекало бессчетное количество переходов, дверей, тупиков и залов.
– Трое самцов… молодые… – обернулась Сильвия на слюнявые пасти.
Хищники не отставали. Задирая верхнюю губу, они решали, как лучше напасть. Десны горели алым под белыми шести сантиметровыми клыками. Такие перекусят череп так же, как Сильвия кусает яблоко. Она попятилась, удерживая с животными зрительный контакт. Нащупав ручку двери, дернула.
Из распахнутой двери ей на спину рухнули кости, изъеденные трупными жуками. В комнате были заперты десятки сминусившихся.
Бурые перешли на бег в погоне за двуногим обедом. Сильвия бросилась прочь от медведей, скелетов, прочь из этого желтого дома ужасов.
– Еще двери! В левую или в правую?
Она слышала рык зверей метрах в пяти за спиной.
– Ладно! Вправо! – ударив плечом дверь, девушка повалилась на пол.
Захлопнув дверь ногами, она зарядила ней молодому самцу по морде. Из-за хлипкой, изъеденной термитами перегородки, раздался рык. Сильвия отползла на локтях к окну. Трухлявая дверь надолго их не задержит. Сгребая руками разбросанный на полу мусор, оголенная рука Сильвии чиркнула что-то прохладное. Кожа девушки всегда оставалась особенно горячей. Необычный холодок не мог не привлечь ее внимания. Она подняла с пола серебряную лепешку на кожаных ремнях.
– Часы?
Сунув находку в карман, Сильвия встала на ноги и обомлела. С минуту на минуту она станет обедом для медведей, а вместо этого – замерла напротив стены, не в силах прекратить пялиться на солнце. На рисунок солнца. Круг и восемь лучей. Такого огромного она никогда раньше не находила.
– Выжившие… – уставилась Сильвия на метку.
Возле солнца снизу и сверху был записан ряд цифр с точками и запятыми.
– Координаты.
Пришлось потратить найденный обеззараживающий уголь. Задрав рукав от ладони до плеча, Сильвия обслюнявила кругляш и изрисовала кожу цифрами.
– Наконец-то! Это Штаб! Точно, они!
Тетя Ли рассказывала, что в Секторе среди заключенных ходят слухи про Штаб повстанцев. Они сражаются с комиссарами. Защищают выживших. Вот только найти их Сильвии никак не удавалось. К тому же, как старший химик лаборатории, Ли могла покидать Сектор в поисках ядов лишь раз в четыре месяца, а племянница отказывалась уходить в Штаб без нее. Да и не знали они раньше, где он находится.
– Такую огромную метку точно Штаб оставил! – обрадовалась Сильвия, что сегодня, когда вернется Ли, они смогут наконец-то сбежать.
Пока Сильвия возилась с углем и координатами, медведи выломали дверь. Они загнали жертву в комнату, откуда не сбежать.
– Когда бежать некуда… остаётся прыгать!
Троица голодных тварей ринулись на свежее мясо, но Сильвия кувыркнулась назад спиной с подоконника третьего этажа. Сшибая древнее экранирование мусором, она скатилась на потрескавшийся асфальт. На голову ей упали пластиковые канистры для воды и сбитая автомобильная покрышка.
В зеленом море разросшегося леса через пару километров возле ручья Сильвия разыскала Либери. Он стоял по грудь в прохладной воде и радостно мотал гривой, заметив её.
– Я в порядке! – сбросила она на кромку берега самодельную защиту от радиации: устланную внутренним слоем фольги куртку, ботинки с металлическими подошвами, налокотники и наколенники из тонкого свинца, что раздобыла год назад.
Сильвия нагнулась к воде умыться. Конь снова зафыркал. Видимо, был недоволен тем, что она сняла защиту в разгар дня, когда солнечная радиация наиболее активна.
– Знаю, не кряхти! Мне хватает Ли с ее нравоучениями. Сам попробуй в плюс тридцать побегать в металлических трусах! – плеснула она себе в лицо речной водой.
Длинные рыжие кончики волос намокли. Со щеки закапала розовая вода.
– Царапины, сами затянутся. Представляешь, Либери, эти минусовые догадались присверлить пустые консервные банки к наружным стенам! Как будто не от радиации защищались, а от армии зомби!
Опустив голову под воду, она почувствовала, как приятно охлаждается ее пылающая кожа. Сильвия не знала, какой должна быть температура человеческого тела или рук. Она никогда ни к кому не прикасалась. В их с тетей норе, в квартире заброшенной многоэтажки, они ходили в перчатках и капюшонах. Длинные рукава и брюки не обсуждались.
В книгах писали, что здоровый человек нагревается до 36,6 градусов. Все термометры, которые удавалось раздобыть Сильвии, оказывались неисправными. Она давно бросила эту затею. Подумаешь, горячая кожа. Важно продолжать искать Штаб. Сильвия мечтала, что станет одним из их бойцов, получит оружие и сразу же прикончит парочку охотников-комиссаров!
К счастью, Сильвия никогда раньше не встречала охотников. Ли предупреждала, что от них не скрыться. Она учила племянницу собирательству, медицине, охоте, биологии и химии. Правило выживания для Сильвии было только одно – встретишь комиссара, беги!
Охотники парили по небу на антигравитационных байках, которые назывались триглами и отлавливали выживших металлическими сетями. Триглы разгонялись до пятисот километров в час и перемещались бесшумно. Четыре светящихся над головой красных диска – последнее, что успеешь увидеть. А дальше только Сектор и тюрьма.
Целыми днями тетя пропадала на службе. Сектор был последним оплотом людей, куда свозили отловленных выживших. Его огораживала стометровая бетонная стена, а внутри торчала башня. Как игла, она протыкала небосклон. В сезон дождей шпиль скрывался за тучами, пронзая грозы.
Лидеры Сектора превратили тысячу отловленных выживших в заключенных. Людям там не полагались имена, только буквенно-числовой код. Взамен за работу каждому выдавался профессиональный защитный комплект второй кожи и экранированный шлем.
Вторая кожа препятствовала радиации. Но, чтобы люди на себя не напялили, хоть аквариум из свинца, каждый все равно умрет ровно в сорок. Это если повезет, и никто не прикоснется, не сминусит на годик, другой.
Развалившись на берегу в тени ветвей дерева Мангуба, Сильвия рассматривала добычу с городских островов.
– Смотри, Либери, это часы, – приложила она к уху прохладный кружок, – не тикают.
Пальцы чиркнули по шершавым буквам:
– «Ракиура» – прочитала Сильвия нацарапанную на днище надпись.
Слово писали впопыхах, скорее всего гвоздем.
– Ракиура, Ракиура… – повторила она несколько раз. – Что это такое? Чье-то имя из минусовой эры?
Сильвия застегнула широкий ремешок. Часы скользнули вниз по ее тонкому запястью.
– Вот, Либери! Эта штука самая крутая! – выхватила она клинок.
Широким размахом провела по высокой осоке. Трава на мгновение замерла и рухнула.
– Ничего себе! Острый! Минимум шестьдесят два по шкале Роквелла.
Либери фыркнул.
– Да я не выпендриваюсь. В книжке читала! В желтом доме со скелетами куча полезных книжек.
Она убрала нож за пояс и продолжила разговор с единственным собеседником:
– Мы нашли Штаб, Либери. Теперь заживем совсем иначе. У тебя появятся сородичи. И у нас с Ли тоже. Штабные смелые, они спасают заключенных, устраивая всякие диверсии. Ли постоянно видит их метку в Секторе. То на пыльной полке, то на на запотевшем окне. Круг и восемь лучей.
Она смотрела на записанные на коже цифры:
– Солнце.
Сильвия закрыла глаза, жмурясь от рвущих листву бликов. День начался так удачно. Клинок, координаты и часы. Ей не терпелось показать находки тете.
Вернувшись к дому, такому же нагруженному хламом, как остальные, Сильвия завела Либери в импровизированное стойло. Она знала, как отпугивать медведей. Вместе с Ли они сварили знатное зелье, и хищники обходили их каменную ёлку здания за километр.
Сильвия не переживала здесь за Либери. Она подсыпала ему овса и проверила чтобы ванная с водой не опустела. Почесала за ухом:
– Отдыхай, дружище, – трепала она лохматую рыжую гриву, прислонившись теплым лбом к белому пятнышку посередине морды. – Ли больше не вернется в Сектор. Скорее бы наступило завтра…
Сильвия поднялась пешком на двадцатый этаж. Здесь они с тётей скрывались одиннадцать лет. Ей было примерно шесть, когда родители Сильвии погибли. Сама она этого не помнила, а Ли никогда не говорила о сестре и ее муже. Воспоминания причиняли боль. Оберегая драгоценные минуты рядом с измученной Сектором Ли, Сильвия давно перестала расстраивать ее расспросами.
Другой жизни она не помнила. «Так работал защитный механизм памяти» – успокаивала племянницу Ли. Она была рада, что девочка все забыла. Рано научившись читать, Сильвия коротала дни в экранированной кабине – таким огромным казался ей сейф – за чтением книг. По ночам она ухаживала за огородом и поливала грядки, разбитые на балконах соседних квартир.
Несколько этажей вокруг норы Сильвии и Ли утопали в тепличных растениях. Грядки давали урожай даже больше, чем могла обработать и превратить в заготовки Сильвия. Счетчик Гейгера и дозиметры, найденные ею, показывали стандартный уровень радиации овощей. Ли рассказывала, что после Перерождения солнца верить технике больше нельзя. Она вся разом сошла с ума в день, когда солнце исчезло на восемь минут. Обесточились лифты небоскребов, электропоездов, даже утюги в каждом доме. Столь мощной вспышки в природе никогда раньше не было, а что ее вызвало, никто так и не понял, да и разбираться времени не осталось. Главной задачей стало выживание. И Нестор «придумал» как это устроить.
С восьми лет Сильвия начала покидать нору и исследовать лес. Тетя научила ее собирательству. Какие ягоды и грибы съедобные, а какие ядовитые; какие травы использовать для лекарств, как сделать ловушку для дичи или удочку. Как наложить швы при глубоком порезе или удалить жало опасных ос. Сильвия умела ловить рыбу и знала десять способов добычи огня без спичек. В десять лет она освоила охоту с луком на кроликов и цесарок. Ее первая взрослая попытка одолеть годовалого кабана закончилась глубоким шрамом над бровью. Кровь заливала лицо, Сильвия думала, что кабан выбил ей глаз! В тот день девочка поняла, всё живое борется и нужно уважать соперника. Даже если с виду он – маленькая щетинистая хрюшка.
На пороге норы Сильвия сбросила уличные латы и переоделась в широкие мягкие штаны и кофту с длинными рукавами. Сменила уличные перчатки на домашние – мягкие матерчатые. Стоял сухой сезон. Квартира буквально плавилась от температуры плюс тридцать, и лоб Сильвии быстро покрыла испарина. Она поправила черные перчатки, чувствуя, что тётя Ли вот-вот появится. Сильвия всегда ощущала физически ее приближение.
За семнадцать лет Сильвии повезло не потерять ни одного минуса. Если все люди, кто принял бету-один, живут теперь до сорока, а ей семнадцать, значит в запасе у нее целых двадцать три года. Или двадцать три прикосновения.
У Ли тоже не было потерь из-за прикосновений. В углу норы тетя вела календарь, где отмечала прожитые годы. Три года, шесть месяцев и сорок восемь дней. Таков остаток Ли до сорокалетия. Сильвия оберегала ее календарь дожития. Часами, иногда сутками лежала на полу, рассматривая примитивную копию календаря Майя, адаптированную тетей для себя. Такие использовали люди задолго до минусовых. Четыре или пять тысяч лет назад. Книги про Майя были самыми любимыми у Сильвии. Их цивилизация выстроила тысячу городов. (Это примерно в тысячу раз больше, чем сейчас у плюсовых). Они владели хирургией, используя в качестве шовной нити человеческие волосы. Так же, как и Ли, Сильвия разбирались в лекарствах и ядах из трав, ягод, грибов и корений. Вместо орудий из камней пользовались вулканическим стеклом. Они разбирались в звездах и планетарных циклах, но колесо так и не изобрели.
– Прям как мы, – разлеглась Сильвия на полу. Она крутила найденный в желтом доме циферблат с нацарапанным словом «Ракиура». В прочитанных за всю жизнь книгах, такого понятия ей ни разу не попадалось. Она думала о себе и людях цивилизации Майя. – Кто-то летает по небу и стреляет лучами света, от которых закипает кровь, – представила она комиссарские триглы на антигравитации и их спектральное оружие, – а кто-то капусту растит, вскапывая землю заточенной палкой, – девушка оглянулась на свои грядки.
С календаря на Сильвию смотрел распахнутый рот древней маски Майя, показывающий язык. Она показала ему в ответ свой:
– У Ли целых три года в запасе. Когда мы найдем Штаб, мы вместе разгадаем – что такое Серебряный дождь, и как уничтожить Единичку.
Сильвия услышала какой-то звук??обернулась к двери и побежала навстречу тёти. Та еще не вышла из-за кромки леса, когда племянница кубарем слетела со ступенек подъезда и рванула к ней, огибая поляну «чудес» на случай появления комиссаров.
– Ли! Наконец-то! Тётя Ли! Я знаю где Штаб! Мы его нашли! Мы с Либери нашли огромное солнце и координаты! Там еще были медведи, и часы, и кинжал, – тараторила она, – идем скорее, я тебе столько должна рассказать!
– Медведи? – уточнила Ли, – прислонившись спиной к стволу дерева, чтобы перевести дух после длительного похода. – Сильвия, ты же знаешь, они всегда нападают. Хищники охотятся на нас.
– Только в медвежьих пустошах! Туда идти пять часов от нас.
– Ты засекала?
– Теоретически, – пожала плечами Сильвия, отводя глаза. – Не важно! Главное, что мы попадем в Штаб! Ли, что с тобой? Ты устала, да? Ты не ранена?
Сильвия не видела лица тети. На ней был защитный шлем и вторая кожа, защищающая от радиации. Когда Ли подняла экран, она посмотрела на племянницу уставшими, даже изможденными глазами. Синяки под веками были не голубыми, а черными, с вкраплениями бурых пятен.
– Ли… что? Это яд? Ты отравилась в лаборатории?
– Нет, родная. В лаборатории я успела нарушить формулы Ласа и Доу. Отодвинула их от создания беты-два. Не разберутся, что там к чему еще лет пять.
– Это же хорошо… Идем, я заварю тебе лечебных трав. Ты просто устала. Отдай мне это, – протянула Сильвия руки к ее тяжеленному шлему, – солнце уже село.
Оказавшись в норе, подъем на двадцать этажей до которой занял сегодня час, Ли подошла к своему календарю с маской Майя. Пока Сильвия нагревала воду на плитке, работающей от генератора, Ли сняла с себя вторую кожу и аккуратно сложила ее на диване с плюшевыми медведями. Она подняла с полки фотографию родителей – Нестора и Нины. Рыжий ген достался тетке и племяннице от них. Шевелюра Сильвии такая же рыжая, как у Нестора.
– Скоро увидимся…
– Ты про что? – возникла за ее плечом племянница с фарфоровым чайником.
Он считался коллекционным в минусовой эре, и сегодня Сильвии не хотелось пить из медных кружек. Она приготовила чай в красивом сервизе. Вскрыла банку земляничного варенья, персикового меда и редкую шоколадку из минусовой эры. За тридцать лет она покрылась седым налетом, но все равно – это был шоколад и найти его на островах – огромная удача.
– Ли, выпей чая. Ты поправишься. Завтра мы отправимся в Штаб. Возьмем только самое необходимое, – намазывала Сильвия домашнюю лепешку вареньем и медом, водружая сверху квадрат шоколадки. – Штаб не очень далеко. Я знаю, где эта геометка. Уже сверилась с картой.
Она протянула бутерброд, заметив, как Ли уставилась на свой календарь.
– Тетя Ли? – отложила она праздничный ужин, – что с тобой? Какая-то болезнь?
– Нет родная, – улыбнулась она бледными бескровными губами, – это старость.
– Старость?.. Какая еще старость?! У тебя же три года в запасе! – ринулась к календарю Сильвия, – смотри! Ты еще не вычеркнула больше тысячи дней! Ты что… – уставилась она на Ли, набираясь смелости озвучить возникшую в голове догадку, – ты специально, да… Ты вычёркивала их неправильно, да?!
– Я все сделала правильно, Сильвия. Ты найдешь Штаб сама. Возьми с собой компьютер Нестора… запомни свое имя…
– Нет! Остановись! – зажала она ладонями уши, – не хочу слышать про Нестора! Я его ненавижу! Ненавижу, что он сделал с людьми! Он всех убил!
– Мы его потомки.
– Значит, мы тоже убийцы!
– Нет, родная. Неважно, кто наши отцы. Поступки определяют, кто мы. Кем хотим быть.
– Я хочу быть с тобой! В Штабе!
– Я всегда буду рядом, родная. Ты даже не представляешь, насколько сильно я люблю тебя. И никогда не брошу.
Ли хотела подойти к ней, вот только ноги не слушались. Она чувствовала Единичку. Запрограммированное геномное обнуление приближалось.
– Пожалуйста, не бросай меня… Ли, пожалуйста… я не справлюсь.
– Ты в три раза сильнее меня. Возьми вторую кожу. Уходи из норы. Здесь небезопасно. Меня будут искать. Забери компьютер Нестора.
– Нет! Я ничего не пойму в его записях! Ты ведущий химик, а я не разобралась в загадке Серебряного дождя!
– Нестор лишился рассудка, когда писал о дожде. Он не был ученым в тот момент. Мой разум мешает понять простое. А ты справишься. «Все имеет начало и все имеет конец»… так говорил Нестор.
– Ненавижу эту фразу! И Нестора ненавижу! Это все из-за него! Он придумал Сектор, Единичку и искусственный интеллект! Он убил девять миллиардов! И тебя…
– Его обманули. Он строил в Секторе убежище, а не тюрьму.
– Не защищай его! Ты умираешь из-за него!
– Прости меня, Сильвия. Прости… Я хотела сделать тебя свободной…
– О чем ты, Ли…?
Ли уронила на пол рамки со старыми фотографиями родителей. Ее руки впились в выцветшую от солнца балконную дверь. Ногти поцарапали старую краску.
– Время… Ты должна убить Систему, Сильвия… Я не смогла, но ты справишься…
Она обернулась и взглянула на заплаканное лицо племянницы. Сильвия замерла в паре метров, хватая себя за локти. Она переступала с ноги на ногу, растирая грудную клетку. Как раз в том месте, где ощущала собственную боль Ли. По красным щекам Сильвии ручьи слез сливались в поток на дрожащем подбородке.
Сильвия тянула к ней руки, обтянутые перчатками, но даже в них Ли не позволила племяннице прикоснуться.
– Запомни свое имя, родная, оно откроет…
Голова Ли метнулась назад, как будто кто-то невидимый толкнул ее с силой. Затылок ударился о балконную дверь. Пара шпилек отскочили от пола звонкой мелодичной трелью. Ли рухнула в землю, которую в прошлый ее визит они таскали для грядок. Она знала, что эта земля станет ее могилой, помогая сделать запас. Ли умерла, так и не успев сказать куда именно откроет доступ имя Сильвии.
Сильвия похоронила Ли на балконе. Праздник, который она собиралась устроить в честь найденной метки Штаба, превратился в поминки. Сложив в рюкзак немного запасов сухого мяса и ягод, лекарства, два клинка и мачете, Сильвия оглянулась в проеме двери на старую нору. Впервые в жизни она заперла дверь на ключ. Дверь внутрь склепа, куда больше нельзя заходить.
Старый ноутбук Нестора остался на кухонном столе. Всю ночь Сильвия просидела напротив его потухшего монитора. Она никогда не заглядывала внутрь. Какой смысл. Ли говорила, там только старая переписка деда с его коллегой, но Нестор уже превратился на тот момент в шизофреника. То строчкой стиха ответит, то заикающимся текстом. Тетя пробовала расшифровать его подсказки, но не смогла. Сильвия даже не собиралась пытаться.
– Пойдем, Либери, – спустилась она к нему, одетая в комбинезон второй кожи.
Конь тыкал носом, втягивая запах Ли.
– Чувствуешь её, да? – вскинула Сильвия голову к двадцатому этажу, – Ли не вернется. Теперь это ее убежище, а не наше.
Либери не знал, что такое седло. Он родился свободным и мог вернуться на южные пастбища, но уже пять лет оставался с Сильвией. Маленьким жеребенком она отбила его от стаи волков. Вылечила раненую ногу, скрываясь с ним в лесу шесть дней. Жеребенок увязался следом, а она не возражала, болтая с ним обо всем подряд. Зачитывала ему учебник химии и перечисляла номера галактик из ее любимой книги французского астронома Шарля Месьё.
Сильвия ни разу не пробовала проехаться верхом, хотя видела в старых книгах, как люди скачут в седлах во весь опор. Во-первых, у нее не было седла. Во-вторых – не было желания сломать себе шею, когда Либери сбросит ее, встав на дыбы.
Через пять километров пути кислород в баллоне второй кожи Ли закончился, и Сильвия сняла с головы тяжеленный шлем.
– Ну и неудобная эта кожа, фу! Между ног все натерло… Внутри аквариума лес слышно и видно совсем не так. Подожди! Я больше не могу…
Она переоделась в обычную одежду, не забыв нацепить латы и короткую шапку, обклеенную внутри шоколадными обертками из фольги.
– Так хоть немного лучше. Идем.
Сильвия рубила мачете папоротники высотой с Либери. Треть века без людей превратили мегаполисы в джунгли, где царствовала природа. Деревья повсюду пустили семена. Растения покрыли балконы, крыши и козырьки подъездов саженцами. Тополя, акации, клены и березы быстро набирали рост, по два метра в год. За десятки лет двадцатиметровые деревья громоздились теперь поверх бетонных крыш городских многоэтажек, заполонив их проплешины пышными шевелюрами. Вьюны диких лиан оплели косами небоскребы до самой земли.
Брошенные на трассах автомобили текли ржавыми реками между зеленых островов. Крыши и капоты наполнились перегноем из еловых иголок и увядшей листвы. Их заселили стремительно растущие сорняки и папоротники.
Сильвия часто находила в лесу остатки серого асфальта, исчерченного дорожной разметкой, по другую сторону которого хлестали пороги каменистых рек. В этой стихии она чувствовала себя свободно, а когда поднимала голову к небу – листва застилала его травянистыми оттенками изумрудного, салатового – это было оно – ее зеленое небо.
Кисловато-терпкий вкус ежевики, задкидываемой ягода за ягодой, приятно охлаждал рот Сильвии. Губы окрасились темной окантовкой, а по пальцам сочился фиолетовый сок, оставляя причудливые узоры, напомнивший звездное скопление. Она протянула ягоды Либери, но ему было не до угощения.
– Что-то услышал?
Конь вел себя неспокойно. Его уши крутились локаторами по сторонам. Он опустил длинные ресницы, глубоко втягивая воздух влажными ноздрями. Сильвия повторила за ним. Она закрыла глаза, принюхалась и прислушалась.
– Птицы… Слышу вспорхнувших из кустарника птиц. Это там. Пятьдесят метров вниз по склону. Что-то их спугнуло… Стой здесь! Проверю!
Тень девушки юркнула между темных стволов гигантских сосен. Она прокралась вниз с холма, прячась в зарослях треугольных листьев. Лес не смолкал. Дневные птицы вспархивали с недовольным щебетанием.
Закрыв глаза, Сильвия «осматривалась» с помощью слуха.
– Шаги… Что? Это же шаги… Неужели человека…
Но что-то необычное и странное было в его походке.
– На трех ногах? – не понимала Сильвия, что она слышит.
Раз… два… и третье касание о шуршащую листву… Раз, два… и третье. Она замерла в зарослях и закрыла рот руками, когда в нескольких метрах от нее проковылял человек. Настоящий, живой человек! Он опирался на клюку, вот откуда «третья нога». Его сморщенные руки дрожали, лысая голова крутилась на тонкой шее, как первые желтые кувшинки на болотистом пруду. Мужчина тяжело дышал открытым ртом под редкими седыми усами. Вместо второй кожи на нем была обычная человеческая одежда. Не было самодельных лат или хотя бы фольгированной шапки.
«Как он дотянул до старости, когда все умирали в сорок?» не понимала Сильвия, откуда в эру Единички мог взяться старик.
Дедок опирался на палку, от кого-то быстро улепетывая со всей своей возрастной медлительностью. Задрав голову, Сильвия услышала электронный голос беспилотника: «объекту приказано остановиться. Вас доставят в Первый Сектор. Приказываю остановиться. Время до появления комиссаров четыре минуты тридцать секунд».
– Комиссары! Они схватят старика сеткой тригла! Да у него же от перепада высот сразу голова отвалится! – представила Сильвия надломленный стебель кувшинки. – Там же открытая местность. Старик бежит не в ту сторону! Эй… эй вы! – припустила она за ним, – стойте!
Покинув лесное прикрытие, Сильвия попала в объектив беспилотника, поймавший ее тепловое излучение. Теперь голос приказывал пяти объектам остановиться и не оказывать сопротивления комиссарам, до прибытия которых три минуты двадцать пять секунд.
– Пяти?! – не поняла Сильвия, как беспилотник насчитал столько. Их только двое. Или тут есть кто-то еще?
– Сюда! – обогнала Сильвия прыткого дедулю, – бегите к скалам! Тепловизор не пробьет камень! За мной!
Старик развернулся и втянул изогнутую, как у черепахи шею. Он смотрел на дикарку с длинным рыжим хвостом, клинками ножей, закрепленных возле предплечий, и грозно выставленный мачете.
– Я вас не трону! – успокаивала его Сильвия, имея в виду, что не собирается нападать. – В смысле, не руками. И ничем другим. Просто бегите!
– Беспилотная муха нас засекла! – кряхтел старик, но все-таки ковылял вслед за девушкой с рыжим спутанным хвостом на макушке.
Сильвия спрыгнула с высокого камня, а дед съехал на пятой точке.
– От мухи не убежать! – не унимался он.
– Лезьте внутрь, – Сильвия показала рукой на пещеру в скале, – прячьтесь поглубже!
Сложив два пальца возле рта, Сильвия свистнула:
– Я уведу комиссаров через поле. Если получится…
В голове она на ходу разрабатывала план. Из-за деревьев на свист выбежал Либери. Сильвия сбросила с его спины рюкзак и вторую кожу под ноги старика.
– Спокойно, мой хороший! Давай-ка, покатаемся!
Она никогда раньше не ездила на Либери верхом, готовая к короткой поездке и даже полету с его взбрыкнувшей спины до ствола дерева Мангуба. Спина лошади ходила под Сильвей ходуном, пока она придумывала, за что ей держаться.
– Скачи… Либери… дава! Во весь опор!
Сильвия не знала, как «включить» скорость и только сильнее вжалась коленями, пока конь топтался на месте.
– Расслабь руки, чтобы он мог вытянуть шею! – подсказал старик, – держись за гриву! – размахнулся он и хлестнул по крупу коня подобранной веткой.
Встав на дыбы, Либери оттолкнулся задними копытами и понесся через луг с красными цветами мака в эпицентр табуна диких пасшихся здесь лошадей.
– Объектам приказываю остановиться! – снова прогремел электрический голос.
Обернувшись, Сильвия увидела над головой два тригла со светящимися красными дисками. Комиссары-охотники. Они готовились нанести удар. Сильвия резко дернула коня за гриву, и тот метнулся в сторону. Железная сеть вырвала пустой кусок земли. Красные маки посыпались на голову Сильвии, пока сеть наматывалась в пушку тригла для перезарядки.
Сеть расправила щупальца и выстрелила второй раз. Сильвия натянула гриву коня, уворачиваясь от стального лассо. Задние ноги Либери уперлись в землю. Не удержавшись, Сильвия полетела с его спины в маки. Самодельные латы защитили от травм ноги и руки. Впервые в жизни она радовалась, что надела их.
– Ты когда-нибудь видел объекта верхом на лошади? – спросил комиссар в красной второй коже, – проучить ее что ли? Третий раз перезаряжаю из-за нее сеть!
Луч спектрального импульса ударил рядом с Сильвией. Ее обдало комьями взлетевшей вверх земли. Импульсы испаряли воду. Любую. Их придумали, чтобы кипятить кровь, поджаривая сопротивляющихся дикарей.
Катаясь по земле, Сильвия уворачивалась от новых выстрелов.
– Финнер учит нас, что хороший объект – пойманный объект. Лучше пойманного – мертвый, – продолжал стрелять охотник.
Второй комиссар торопил напарника:
– Бей уже сетью в нее. Топливо на исходе.
Напарник лениво зевнул:
– Опять? Не могли придумать бак вместительнее? – целился комиссар в запыхавшуюся дикарку.
Сильвия зажмурилась. Каждый раз, когда она закрывала глаза, другие чувства усиливались. И сейчас она ощутила вибрацию. Почва под ней дрожала, но Сильвия поняла почему.
– Беги! – подгоняла она себя, видя несущийся на нее табун, возглавляемый Либери.
Подчиняясь инстинкту, лошади бежали за вожаком. Трехсоткилограммовые гнедые, белые и вороные кони, неслись теперь вместе с Сильвией по маковому полю.
– Стреляй в нее! Стреляй в объект! Упустим! Чего ты ждешь?!
– Сеть не рассчитана на вес в триста килограмм. Из-за кобылы тригл рухнет!
– Но объект уйдет.
– Черт с ней! – отключил прицел спектра комиссар, – кто-нибудь ее скоро отловит. Возвращаемся в Сектор, пока не пришлось приземляться и торчать сутки в лесу вокруг хищников.
У лесной чащи табун повернул на север, а Сильвия вбежала в густоту вековых дубов. Триглы не будут преследовать здесь. Слишком высокие деревья, слишком непроходимые чащи. Они отстали еще в поле, разворачиваясь в противоположную сторону.
Сильвия старалась отдышаться, вытирая лицо шапкой. Она упала коленями на подстилку из мягкого мха. Открыть глаза ее заставила теплая морда Либери, фыркающая ей в шею, раздувая влажные пряди.
– Спасибо, дружище! Ты меня спас…
Передохнув в укрытии из корней, на рассвете Сильвия и Либери вернулись к пещере, где оставили старика, но они не нашли ни человека, ни рюкзака, ни второй кожи Ли.
– Сбежал! Еще и вещи стырил! Ну что за люди?! – разочаровалась Сильвия в первом же встречном. – Ладно, Либери… идем. Нас Штаб ждет.
Через десять часов пешего броска они добрались до точки координат, оставленной на стене желтого дома. Она смотрела на многоуровневую парковку минусовых. Люди строили подземные убежища для автомобилей. Шестнадцать бетонных колец парковки вздымались к небу и еще столько же уходили под землю. Теперь брошенные машины ржавели вдоль спиралей бетона, а постройку облюбовал для себя Штаб повстанцев.
До полудня Сильвия просидела в засаде, но никто так и не показался. Ни единого звука не доносилась с территории заброшенного паркинга.
– Наверное, днем они не выходят. Ждут захода солнца. Пойду на разведку.
Пригнувшись под обрушившимся много лет назад шлагбаумом, Сильвия подкралась к воротам. Трава доходила до пояса. У машин вокруг были оторваны капоты и багажники – любимая деталь экранирования жилищ минусовых, перекочевавшая на стены жилых домов.
Сильвия изучала сломанные травинки под ногами. Она точно знала, какой-то человек здесь шастал. Не животное. Только обувь оставляет рыхлые вмятины, да еще и выдавленный сок из стеблей смолёвки. Лапы животных раздвигают поросль, в отличии от грубой людской поступи, сминающей ее.
Пригибалась к кустам цветущей жимолости, Сильвия пряталась за покошенными автомобилями. Вон уже виден проход в бетоне, прикрытый сваренной дверью из капотов. Прежде, чем отодвинуть заслонку, Сильвия закрыла глаза, давая им возможность отвыкнуть от яркого солнечного света и настроиться на темноту. Она проверила на ощупь короткий клинок у предплечья и второй, охотничий, в чехле у лодыжки. Ограждение скрипнуло, когда Сильвия шагнула в темноту.
Шуршали увядшие по углам листья. Юркнула полёвка. Над головой беспокойно ухали потревоженные в гнездах сипухи. Где-то по стене струился ручеек. Втянув прохладный воздух носом, Сильвия ощутила запах гниения, плесени, грибов.
– Зачем тратить два ведра краски на стену желтого дома, чтобы нарисовать на ней координаты заплесневелой парковки?
Она открыла глаза, и интуитивно пошла вниз по цементной петле, уводящей ее вглубь. Впереди уже вскоре замаячил тусклый желтый свет.
– Эй! Кто-нибудь меня слышит?
На всякий случай она выставила перед собой клинок.
Сильвия услышала пыхтение древнего генератора, а сквозь него голос:
– Красота ж какая! – отозвался старческий хрип недавнего знакомого с черепашьей шеей и редкими седыми усами.
Одет он был в желтую порванную футболку и потрепанные синие штаны минусовых. Такие назывались то ли «йинсы», то ли «ждинсы». Сильвия точно не помнила.
Старик всматривался в выставленный в его сторону клинок. Он сидел на велосипеде и еле-еле крутил педали:
– Длина сто тридцать миллиметров? Стабилизированное дерево в рукояти, кованая сталь. Твердость по шкале Роквелла, поди, шестьдесят?
– Шестьдесят два… – опомнилась Сильвия, – вы украли мою вторую кожу! Верните!
– А ты не украла? А, внучка?
На слове «внучка» Сильвия вздрогнула. Ей не повезло застать даже родителей, не то, что бабушек и дедушек. Впрочем, как и всем остальным.
– Как ты ушла от красных жаб? А, рыжая? Говори!
– Каких еще жаб? – переспросила она.
– Ну этих, летающих в консервных банках! Вторая кожа комиссаров Сектора красного цвета, прям кричит, что они ядовитые. И по людям стреляют сетками, словно липкими языками. Жабы и есть! Ядовитые красные жабы! Так их кличут.
– Я штабным все что надо расскажу. Ведите меня к ним.
– А! – обрадовался старик, – ну, так иди, – кивнул он в сторону выхода. – Это тебе не Штаб.
– А что тогда? Вы вообще кто?
– Я-то… Я-то Вмешиватель, внучка. Когда-то помогал штабным вмешивать липовые кода в Систему. Лазутчики штабных проникают в Сектор и шпионят на Штаб. Устраивают диверсии. Славное было времечко! Людей тогда еще поболе встречалось-то. Двушники были редкостью, а штабные захаживали ко мне раз в месяц точно.
– А сейчас?
– Сейчас?.. – задумался дед, – ты первая за пять лет. Видать, все кому был нужен липовый код, уже вмешаны в Систему. Ее придумал один гениальный ученый. Нестором его кликали. О нем-то слыхала?
– Так… немного, – пожала плечами Сильвия. – Значит, это не Штаб. А где он тогда?
– Иди-ка подсоби! Умаялся. Покрути-ка ты!
Старик слез с велосипеда. Его желтая футболка пропиталась на спине потом. На руках не было перчаток. Сильвия сразу заметила это, еще от входа. Почему он не боится? Слишком редко встречает выживших? Он не боялся даже ее, вооруженную и полную сил. К тому же обиженную за кражу второй кожи тети Ли.
– Крути! Зарядишь генератор, кипяток к чаю заварю. – подсказывал он жестами, что делать. Сразу понял, девчонка никогда раньше не каталась на велике.
Сильвия забралась на сиденье:
– Вы говорили про липовые кода. А зачем они?
– Те, кто не попался комиссарам Сектора, организовали Штаб повстанцев. Лет двадцать назад. Они саботируют их. Воруют двушников и вторую кожу. Со временем мой прототип придумал, как вмешать липовый код в искусственный интеллект Системы.
– Ваш кто?
– Прототип. Ну тот, из чьей крови меня создали.
– Вы что? Клон?
– Двушник, внучка. Двушником нас называют. Меня создал прототип, а не Сектор. Оттуда я бы не сбежал. Он отдал мне всю свою память, и я продолжаю теперь его дело.
– А что, память можно не отдавать?
– Можно! Двушника можно создать любого возраста. Отдать ему свою память или нет. Вот я – Воеводин. Воеводин Семен Михайлович. Двушник известного следователя криминалиста минусовых. Это в его кабинете ты метку нашла. Воеводин служил в том ведомстве когда-то.
– Там одни скелеты.
– Везде одни скелеты.
– Значит, это конец? Вы не Штаб, а других координат у меня нет.
– Все имеет начало. И все имеет конец.
– Ненавижу эту фразу! – крутила Сильвия педали со всей яростью, что испытывала к своему деду.
Старик, не отрывая взгляда, смотрел на Сильвию. Что-то серебристое метнулось мимо ее уха. За спиной раздалось глухое эхо вошедшего в дерево клинка по самую рукоять.
Старый двушник подзабыл, что ему давно не шестьдесят восемь. Тремор и слабое зрение направили нож мимо. Воеводин промазал.
– Вы чего?!
Сильвия повалилась на бок вместе с велосипедом:
– Я же спасла вас! Спасла от комиссаров!
– Ты – жаба! Твой геном в Системе! Я проверил вторую кожу. В нее вшита кодировка сотрудника Сектора! Ли-Св-Ис 09—18/семь, это твой код, жаба?! Ты одна из них! Одна из Лидеров! Только их геном внутри искусственного интеллекта, чтобы управлять.
– Какой геном?! – не понимала Сильвия, что пошло не так.
Кажется не так шло совсем все. Два дня назад, когда не стало Ли. Вместо Штаба – старая парковка. Вместо помощи – сумасшедший старик. Как будто ей Нестора было мало! Или сейчас все выжившие с приветом?
– Это вторая кожа моей тети, а не моя! Она помогала Штабу! Вы не знали, а она перепутала все их формулы, чтобы лаборатория не получила бету-два!
– Лисвис – главный химик. Не ври мне, рыжая!
– Она была умной. Она… ее отец Нестор!
– Нестор? – забегали зрачки Воеводина. – Мой прототип знавал Нестора. Это его фраза – все имеет начало и все…
– Я знаю! Ненавижу эту фразу!
– Где Лисвис? Почему у тебя ее кожа?
– В земле! – выкрикнула Сильвия, – ей исполнилось сорок. Она вернулась, чтобы отдать мне вторую кожу и умерла… Я думала здесь находится Штаб… а не вы…
– Но десь только дряхлый старик, да внучка, – вздохнул он, – ты прости. Я никому не доверяю.
– Проехали, – поднялась Сильвия, поворачивая оторванную в падении рукоять руля. То она свалилась с подоконника желтого дома, то со спины коня, то с велосипеда. Не слишком ли часто она стала падать?
– Постой-ка…
Суетясь, Воеводин обогнул стол, приближаясь:
– Часы! – ткнул он пальцем в ее запястье. – Откуда? Это же те самые..!
– Из желтого дома. На полу валялись…
– Да, да! Это его часы! Воеводина! «Ракиура», – произнес он, пока Сильвия расстегивала ремешок. – Ну точно! Они!
– Что значит это слово?
– Понятия не имею, – пожал плечами старик.
– Но у вас же его память! Вся!
– Вся, кроме этого. Ракиура – не моя головная боль. Но я помню, как корябал каждую из этих букв. А теперь, теперь я тебе код накарябаю.
– Обойдусь! – отшатнулась Сильвия, сжимая часы.
– Нет, внучка. Не обойдешься. Я придумаю новый код. Вмешаю его в Систему и, если тебя схватят, ты будешь добавлена в искусственный интеллект, который тебя защитит.
– А зачем мне это?
– Система не увидит в тебе врага. Примет за свою.
– Но я не враг… Никому не враг…
– Все враги. Война идет. Ты не заметила?
– Кого и с кем? – негодовала Сильвия.
– Людей с людьми. Такая же война, как тысячи лет до и после, – вздохнул Воеводин.
– Выживших так мало, а они…
Сильвия не понимала замысла Сектора. Сажать отловленных в тюрьмы. Превращать их в рабочую силу. Клепать двушников. Она все больше и больше хотела убить Систему, но, чтобы сделать это, неплохо бы найти союзников. Да и вмешанный код старика ей пригодился бы.
– Славный подберу тебе код! Славный! Без каких-нибудь там «Пу-Ка-Ка» и «На-Ср-Ии»!
Воеводин засуетился возле старенького пузатого монитора. Старик барабанил по высоченной трехэтажной клавиатуре, поднимая пальцами облака пыли.
– Найду хороший код… Ты рыжая, ты на него похожа…
– На кого?
– На солнце! Солнце – это символ выживших. А вот, как тебе: «Нэ-Эл-Ка 14—15/пять». Нэл! «Нэл» означает «солнце» на диалекте амазонских племен Баято.
– Баято? А попроще нельзя?
– А разве ты из простых?
– Я из выживших.
– Ну вот! А значит, уже особенная. Теперь ты – Нэл.
– Спасибо.
– Да что ты… что ты… не благодари…
Воеводин еще раз посмотрел на часы:
– Научу тебя пользоваться ими вместо компаса. Два дня и отыщешь Штаб. Черкану пару строк Иванычу. Он там главный. Он тебя выслушает и сразу, может, и не убьет.
– Они тоже будут кидаться в меня ножами?
– Или выстрелят пулями, – протянул Воеводин кусок пожелтевшей бумаги с картой. – у штабных нет спектров, зато много огнестрельного в припасах.
– Как-то я все меньше хочу их найти.
– Не бойся, Нэл. Они такие же напуганные, как все. Увидишь кого – не беги. Они сами к тебе выйдут из засады.
– Пойдете со мной?
– Что ты! Что ты! А, вдруг, еще кто за кодом явится. Лет через пять! Ступай. Это твой круг жизни. И он начинается сегодня.
– Сегодня начинается круг Нэл? – смотрела она на карту.
– Все имеет начало…. – но Воеводин решил не заканчивать фразу.
Поднявшись с паркинга, Сильвия зажмурилась на ярком дневном солнце. Быстро разыскав Либери, положила ему на спину рюкзак, вторую кожу Ли и резиновые бутсы. В рукаве комбинезона теперь был вшит чип с её новым кодом.
Пора отвыкать называть себя старым именем.
– Запоминай, Либери, меня зовут Нэ-Эл-Ка 14—15/пять. Нэл! Слышишь, я Нэл, – повторила она. Я больше не Сильвия из леса. Стану повстанцем Нэл. И помогу Иванычу убить Систему с формулой Единички.
Либери толкнул ее в спину носом, одобрительно фыркая и напоминая, что время прерваться на обед и сорвать ему диких яблок с высоких ветвей.
– Лесная девчонка «Сильвия» останется в прошлом. Это карта в Штаб. Главное, чтобы они не пристрелили нас при встрече. – пошутила она, не зная, что именно это и случится дальше.
Уже час, как Нэл ощущала назойливое постороннее присутствие. Она обернулась на коня, но тот шагал расслабленно и спокойно. Прядал ушами, разгоняя надоедливых комаров, пытаясь скинуть с мокрых ноздрей бабочку-водянку. Нэл подставила палец, чувствуя липкие лапки насекомого с прозрачными крыльями. Бабочку разочаровала горячая кожа девушки в пятнах березового сока, и она упорхнула.
– За нами следят, Либери. С холма. На западе. Еще и вьюрки раздраженно щебечут у облепихи. Ты что? Не замечаешь?
Вскинув руку с часами к солнцу, как учил двушник Воеводин, Нэл сверила стороны света. Они с Либери уверенно приближались к Штабу, отмеченному на карте. Недавно, кто-то заметил их присутствие на приграничной территории. Слишком тихо. Стайки галдящих вьюрков кружат в полумиле, раздраженные вторгшимися на их территорию чужаками. Теми, кто следил за Нэл.
Сильвия перестала называть себя именем прошлого. Теперь она Нэл. Кто ее назвал Сильвией? Может быть мама? Вторая дочь Нестора, о которой тетя боялась рассказать? О том, как погибли родители Нэл, тетя тоже молчала.
Нет, она определенно не желала быть Сильвией, о прошлом которой ничего не знала. Ее имя осталось похороненным вместе с Ли на балконе городской норы. Теперь только Система сможет дать ответы, кем была ее родня. Ее родители. Именно это сделает Нэл, добравшись до ИИ – задаст свои собственные вопросы.
Вспомнив рекомендацию Воеводина – дать штабным привыкнуть и самим подойти, Нэл устроила привал. Для отдыха девушка выбрала максимально открытую и не защищенную точку посреди луга. Оставалось только рябиновым соком начертить в центре груди мишень, чтобы наблюдателю было проще в нее выстрелить.
– Всё! – завалилась она спиной в траву, вскинув над головой руки, – отдыхаем.
Целый день Нэл провела во второй коже, и очень устала с непривычки от резиновых перчаток и бутс. Она сбросила защитный экран и распласталась горячей головой в мягком прохладном разнотравье. Пальцами сгребла фиолетовую герань, зверобой, синие колокольчики и перелеску благородную, похожую на фиолетовую ромашку. Ловко перебирая стебли в руках, она сплела пышный венок, водрузив себе на голову. Зубами она покусывала сладкую травинку заячьего лука. Согнутую ногу закинула на колено и расслабленно прикрыла глаза, думая: «стреляй или выходи!»
– Не понимаю… Что она делает? – возмутился молодой парень в синей второй коже, отдергивая от глаз бинокль, в который пялился последние два часа.
Он и его напарник шли по следу дикарки, одетой во вторую кожу синего цвета, защищающую ее от солнечного излучения. Штабные держались от нее на расстоянии, удивляясь, как точно она движется. Будет идти так дальше – упрется в дверь Штаба к закату!
Парень повернул голову к напарнику, растянувшемуся в зарослях облепихи.
– Загорает! – произнес от слова, которое плюсовые давно забыли, – разлеглась! – комментировал второй наблюдатель, одетый в обычную одежду. Брезентовые брюки, водолазку, джинсовую куртку и черно-белый клетчатый шарф.
– «Заго» что?
– Нежится на солнце. Так минусовые когда-то делали.
– С ума сошла?
– Возможно! Гляди-ка! Конь… неужели, ну да точно. Прирученный!
Гнедой жеребец подошел к девушке в траве и дал ей потрепать себя за морду.
– Никогда такого не видел.
Он хмыкнул:
– А она молодцом! Девчонка! Догадалась, что ее засекли. Демонстрирует нам, мол, не опасна.
– Засекла? Невозможно, Смит. Мы с подветренной стороны за пятьсот метров. У нее что, соколиное зрение?
– Говорю тебе, Кайл, дикарка знает, что мы здесь.
– Не такая уж она дикарка. На ней вон вторая кожа.
– Вот и поговорим, где она ее сперла.
– Ты видел? Зачем она вскидывает руку? – спросил семнадцатилетний парень старшего, – вон опять.
– Старый способ определять стороны света, используя часы. Вот дойдет до Штаба, будет чему поучиться у нее! А, салага! – жевал Смит сладкую пластинку жвачки, раздобытую на городских островах минусовых.
– Она, – сделал паузу Кайл, почти выплевывая слова, – она – ловушка. Как мальчик, да?
Защитный экран его второй кожи был поднят, лоб и щеки исчерканы размазанными пальцами полосами грязи. Голубые узкие глаза щурились между горбинкой носа, оставленной двумя переломами.
– Девчонка – комиссар Сектора, – сделал быстрый вывод Кайл, – а лошадь ей для достоверности, и даже выдрессировали.
– Возможно, – вздохнул Смит, утыкаясь носом в шарф, – дикарей в Штабе не было больше года. Сектор всех переловил. А эта, – кивнул он, – совершенно точно не жила в одном только лесу. Она не дикая.
Прицелившись, Кайл проверил дальность через оптический прицел:
– Могу снять ее прямо сейчас.
– Не сомневаюсь, – выдохнул Смит и взвел на место предохранитель на винтовке Кайла. – Отставить. Продолжай наблюдение.
– Почему, Смит? Мы можем убить ее. Комиссары убивают наших, распыляя пеплом на козырьке. А мальчик?! Забыл, что он сделал?
– Ты смотришь на нее, салага, а главного не видишь.
– Чего?
Кайл снова стал рассматривать то ли дикарку, то ли комиссаршу.
– Веснушки вижу. Шрам над бровью. Что я должен увидеть?
– В глаза смотри. Она – не убивала.
– Ты можешь это определить?
– Легко, салага, – ткнул он пальцем в свои глаза, – я ведь смотрю на себя в зеркало каждый день. Пошли! Это она нас с тобой дожидается.
Кайл надавил линзой прицела в глаз с такой силой, что в нем запрыгали черные мушки. Он пытался дотянуться до рыжей. Девушка лежала на земле, ее скрывали заросли высокой травы. Кайл видел согнутые колени и руки, ловко перебирающие стебли соцветий.
Удачный момент. Она поднялась и повернула голову на Запад, туда, где в кустах облепихи скрывались они со Смитом. Девушка вскинула глаза, уставившись прямо в центр линзы оптического прицела. Кайл зажмурился, ослепленный искрами палящих лучей, запутавшихся в ее огненных волосах. Отдернув винтовку, он принялся растирать веко.
Кайл и Смит за двадцать минут достигли границ луга. Они оповестили о себе прежде, чем решились выходить на открытую местность. Напугаешь – еще пальнет из дробовика! Мало кто она и кем прикидывается.
– Эй! Слышишь нас? Мы не враги! – крикнул Смит, прижимаясь затылком к стволу тополя на границе с лесом. – Если слышишь, махни рукой! – выглянул он через пару секунд и увидел, как девушка поднялась на ноги и активно им машет.
– Ладно, идем, салага, – шагнул Смит из-за дерева, – узнаем, чьих она будет.
Нэл дожидалась двух вооруженных людей, которые приближались наперерез луга. Тот, что повыше и помоложе, сжимал рукоять винтовки с оптическим прицелом. Предохранитель снят, палец подрагивает у спускового крючка. Его волосы коротко подстрижены, а узкие полоски голубых глаз впали внутрь черепа, так сильно он их жмурил, стараясь не моргнуть. Боялся, видимо, что пока прикроет веко на 150 миллисекунд, Нэл успеет атаковать.
Второй был старше, лет двадцати пяти. Шершавая обветренная бугристая кожа, короткая редкая борода, грубые руки с выпирающими синими венами, на лице коричневые пятна пигментации, и все-время что-то пережевывает.
Кожа, защищающая от радиации, была только на молодом.
Смит проследил за взглядом девушки, устремленным на его руки:
– В перчатках из пушек не стреляют, пташка! Плохо чувствуется напряжение пружины. Передавишь, она и пальнет. Хорошо, если в землю, а не в собственную печень! – улыбался Смит, видя, что девушка вооружена только мачете и парой клинков.
Он представился:
– Я Смит, а это мой салага, Кайл.
– Он что, матрос? – пожала плечами Нэл и перевела взгляд на высокого, – мы на суше. Назвали бы его курсантом.
– А он тащится от всего морского, пташка! Океаны всякие любит, вот прозвище и прижилось, – усмехнулся Смит, – доберется до воды, да и поплывет в кругосветку. Когда-нибудь… Ну, а ты у нас кто такая? Заблудилась?
– Меня зовут Си… Нэл. Я Нэл. С городских островов… ну построек, которые в восьмидесяти километрах к югу.
– Сколько тебе лет, Нэл? Есть минусы от сорока? – уточнил Смит.
– Мне семнадцать. У меня в запасе двадцать три минуса до сорока. Или двадцать три прикосновения, – чеканила она не без нотки гордости.
Прожить столько и не угодить к комиссарам, ни разу не сминуситься, было достойно как минимум, уважения.
– Вот как? – оперся Смит на дуло ружья, скрещивая ноги, – как же ты выжила? Каждый день по воздуху городские острова обыскивают тепловые беспилотники. Они чувствуют наше тепло. Ставят геометку и вызывают комиссаров. А тебя за семнадцать лет не нашли?
– С трудом. А что нельзя? У тебя надо было разрешения спросить? – огрызнулась Нэл.
Кажется, высокий впервые моргнул от подобной наглости.
Он ответил на ее дерзость:
– Ты под прицелом. Не шути с нами и отвечай на вопросы! Рассказывай, кто ты?
– Я еще даже не начинала шутить.
Впервые встретила людей после Воеводина, а они ее уже бесят. Как хорошо жилось в норе без вот этих вот всех социальных упражнений – кто кого переболтает.
Оказывается, разыскивать Штаб совсем невесело. Сначала Воеводин метал в нее ножи, теперь эти держат дуло возле лба.
– Я расскажу Иванычу, кто я. Отведите меня к нему.
Ее рука опустилась к поясу. Нэл собиралась продемонстрировать карту, на обороте которой Воеводин оставил послание, но Смит принял ее жест за угрозу, ударив в руку древком ружья.
Нэл взвизгнула, уронив листок. Что-то неприятно кольнуло в груди Кайла, ему почему-то захотелось врезать Смиту прикладом по зубам.
– Вы слетевшие с катушек социопаты! – ощупывала она ушибленную руку, проверяя нет ли перелома.
– Потому что мне проще тебя пристрелить, пташка, чем пустить лису в курятник! Ты нож хотела метнуть?! Скажи, что нож, я же видел!
– У тебя пограничное расстройство личности, – произнесла Нэл, сама не понимая что сказала. Наверное, читала в книге по психологии.
– Не путай мне мозги, пташка! Это ты на нашей границе! И если я расстроюсь, это твоя личность отправится к праотцам.
– Хоть узнаю, кто они! – швырнула она на дуло его винтовки сплетенный венок цветов. – Обойдусь без вашего поганого Штаба! Я думала, здесь бойцы! Сопротивление! А вы просто кучка жалких паникеров.
Развернувшись, Нэл побежала ровно в противоположную от Штаба сторону.
Кайл опустил дуло винтовки напарника, продолжающего целиться ей в спину.
– Хватит, Смит. Мы наорали на нее, но ничего не выяснили.
– Кайл! Вторая кожа не ее. Она велика ей. Ты что, не заметил?
– Заметил. У нас у всех она не по размеру. Какая досталась, та и наша.
– Ты что, веришь ей? Кайл, – закинул Смит винтовку за спину и посмотрел на юнца, – тебе всегда придется делать выбор. Запомни. Всегда. Одна жизнь или жизни всех остальных. Я выбираю всех остальных.
– Конечно, Смит. Одну жизнь ты уже защитил, – ударил он по самому больному месту Смита. – Жизнь того подставного мальчишки. Жди здесь. Я выясню, кто она.
– Если ты ее приведешь в Штаб, то только в наручниках, – кричал он ему в спину, – в наручниках! И с мешком на голове!
Нэл думала про Ли. Про то, как летит вниз земля, глухо ударяясь о полиэтилен, которым была накрыта уже мертвая Ли. Ту землю в мешках тетя помогала таскать, зная, что срок ее сорокалетия неминуемо приближается. Нэл не поминала, а часто ли она говорила Ли, как сильно ее любит? Достаточной ли была ее любовь к тете, заменившей родителей, которых Нэл не застала.
Кайл догнал ее на берегу в зарослях осоки. Опустившись на корточки, дикарка умывала лицо.
– Нэл! – позвал он ее, – подожди, Нэл.
Он съехал на подошвах бутс по песчаному откосу, закинул винтовку и обрез на крестовых лямках за спину, пытаясь демонстрировать дружелюбие.
– Не очень первая встреча со штабными получилась, да? Смит, он такой уже давно. Из-за Сектора. Они изобретают новые способы проникнуть к нам. – усевшись в полутора метрах от нее, Кайл решил рассказать правду, – в пошлом году разведчики обнаружили в лесу десятилетнего мальчика. Голодного, грязного, истощенного. Плечо вывихнуто. Он молчал из-за шока. На руках у него были раны от волчьих зубов. Мальчик послушно надел вторую кожу, которую мы обрезали для него. Не пожалели. В Штабе ведь нет детей. Его доставили к нам, подлечили и накормили. Он ни с кем не разговаривал. Не плакал, когда ему накладывали швы. Продолжал молчать и делать все, что скажут.
Кайл бросал плоские камешки вдоль поверхности воды. Волны кругов бежали по прозрачной глади, но ни один камень не сделал больше двух отскоков.
– У ребенка оставалась тридцатка прикосновений до сорока, – заметил Кайл боковым зрением, как Нэл подсела ближе, – тридцатка, Нэл.
Она догадалась, что было дальше.
– Утром мальчика нашли мертвым. От его прикосновений погибло пятеро наших, десять человек потеряли по несколько лет. Они даже не поняли, что происходит. А кто-то не смог выстрелить в ребенка-лапача. Его дверь в спальню была заперта на замок ради безопасности. Но он оказался таким тощим, что пролез через вентиляцию. В отверстие двадцать сантиметров. Его пытались поймать. Пацан знал что делать. Вырывал кислородные шланги, заставляя штабных скинуть шлемы, а после хватался голыми руками за их открытые лица.
– Его научили, – догадалась Нэл. – И волки…
– Да, наш медик тоже решил, что волков на него натравили еще в Секторе, засовывая руки ребенка в клетку с хищниками, чтобы было правдоподобно. Чтобы мы его пожалели. Это была миссия. Убивать. Только, – поправил ее Кайл, – мальчика не учили. Он был клоном. Двушником какого-то отчаянного головореза среди комиссаров. Двушнику можно передать память полностью и создать его любого возраста. Мальчик умел сражаться. Его создали ради атаки. Тот ребенок был отличным солдатом. Бесстрашным и сильным. Когда у него осталась Единичка – последнее прикосновение до смерти – он использовал пару ружей и винтовок. Мальчик отлично владел ими, перезаряжал и снимал предохранители.
Кайл отвернулся от водной глади, в которую булькнул еще один камушек, уходя на дно.
– Смит привел того ребенка в Штаб. С тех пор в нем что-то надломилось. Поэтому я хожу с ним в дозор, чтобы он никого не пристрелил. Или я. Я почти что был готов сделать это.
– На тебя тоже напал тот ребенок?
– Мальчик отобрал у меня два минуса. Получается, я тоже изменился. Когда-нибудь я стану таким же параноиком, как Смит.
Нэл обернулась и посмотрела на чащу:
– Он был не один. Клонированный ребенок. Сектор мог создать десять или двадцать таких. Если они не знают, где вы скрываетесь. И раскидать их по зеленому небу.
– Где?
– В лесу. Когда смотришь вверх, неба не видно. Только зеленые кроны.
Кайл запустил еще один камень, но тот лишь звонко булькнул, не сделав ни единого отскока. Ему просто хотелось покидать что-то тяжелое. Он выбрасывал прочь куски воспоминаний о десятилетнем лапаче, который убивал его друзей. Нэл подкинула идеально плоский белый каменный блин. Вытянув руку, штабной поймал его на лету, покрутил между пальцев и сунул в карман.
– Смит говорит, ты никого не убивала. Типа по твоим глазам прочитал.
– А ты что прочитал? – повернулась она, чтобы он мог рассмотреть их лучше.
– Я… – растерялся Кайл, – я должен узнать, откуда у тебя вторая кожа?
– Воеводин отдал, – соврала ему Нэл.
Получилось это как-то инстинктивно. Она не собиралась лгать, но кажется их столь ранимой психике еще рано переваривать информацию, что ее тетя – главный химик Сектора, а дедушка Нестор… ну, этот в представлении не нуждался. Все выжившие ненавидели его, что было легко объяснимо.
– Какой-то Дед Мороз, а не Воеводин, – улыбнулся Кайл. – И кожу отдал, и карту.
– И вмешал мой код в Систему, – добавила Нэл. – Вчера я была Сильвией.
Кайл смотрел в ее серые глаза. Он не умел читать, как Смит: убила, не убила. Вот только почему-то глядя на нее, с Кайлом происходило что-то странное.
Когда-то на городских островах Кайлу досталась банка с мороженым. Он понятия не имел, что это такое, но каким же оно было потрясающим на вкус. Обжигало льдом. Так приятно охлаждало измученное тело плотным комбинезоном второй кожи. Кайл съел все ведро. Килограмм мороженого. Расплатой стала ангина, аллергия и несварение желудка.
Вот тоже самое он чувствовал, глядя на Нэл. В ней было что-то необъяснимое и манкое, чего он не видел ни в ком в Штабе. Ни в одной девушке. Но стоит упасть с головой в омут, как окажешься на больничной койке или в сортире. Нет, он не сравнивал Нэл с унитазом, но как бы рыжая дикарка не навлекла на их Штаб проблем.
И как тут выбрать? Рискнуть или по старинке жевать подсохшие сухари?
– Пойдем. С тобой поговорит Иваныч. И прости, но ты сможешь идти только в этом, – вытянул он к ней пластиковые стяжки и короткий черный мешок.
Кайл привел дикарку обратно на луг. Девушка шла, вытянув перед собой скованные руки. На голове черная ткань. За спиной недовольно мотал гривой и бил передними ногами гнедой конь, не понимая, что происходит.
– А, договорились! – кивнул Смит, – ну и ладушки!
Он заметил, как шустро перебирает ногами Нэл. Даже ни разу не споткнулась.
– Ты что, через мешковину видишь? А, пташка?
– Все что нужно, я слышу.
– Ну раз так, слушай. Иваныча тебе не провести. Наши двойные агенты в Секторе всех знают. Если ты жаба – я сам заставлю полетать тебя с козырька, пташка! – имел он ввиду карательный козырёк Башни, на котором комиссары казнили плененных штабных и провинившихся заключенных. – Иванычу ты не соврешь! Он тебя раскусит!
– А Кайл? – задала вопрос Нэл.
– Что Кайл?
– Он тебя раскусил? Твою ложь?
– Ты о чем, Нэл? Смит никогда не врет мне. Терпеть не могу лгунов. В Штабе все держится только на доверии.
Но Кайл все-таки заметил, как Смит промахнулся мачете по двухметровому лопуху и переменился в лице. По шороху Нэл поняла, что они оба остановились.
– Ты чего, Смит?
– Слушай, салага, я не врал тебе. Я просто ждал удобного случая, чтобы сказать.
– Что сказать? Смит…
– Дикарка раскусила меня даже в мешковине на башке. Я думал, ты сам все поймешь.
Но Кайл не понимал и его это начинало бесить:
– Говори. Что?
Смит молчал, и тогда Нэл решила подсказать несчастному салаге:
– На его одежду посмотри. На свою, мою, а потом снова на его.
Кайл и Нэл были во второй коже, но не Смит. Ткань его вещей не защищала от радиации.
– Да что б тебя, Смит! Сколько?! Сколько минусов ты потерял?!
– Мне еще хватит силёнок прихватить на тот свет с собой жабу, салага!
– Одну? Одну жабу? У тебя что… Единичка? – тот молчал, но слова уже были лишними. – Как же так, Смит? Единичка? Последнее прикосновение до смерти? Ты серьезно?!..
– Не последнее, а еще одно! – хохотнул Смит, – говорить «последнее» – плохая примета.
– Тебе смешно?
– Не очень.
Смит подошел к Нэл и сдернул с ее головы мешок. Ударил по стяжкам мачете, разрубая их. Рыжие волосы Нэл наэлектризовались и теперь стали похожи на солнечный диск.
– Жизнь такая, пташка. Я отношу себя к хорошим, а она приносит меня обратно. Не бывает комиссаров, которые не убивали. Ты кто угодно, но не жаба.
Нэл с облегчением выдохнула, но тут Смит добавил:
– Но ты хитрее, чем думает салага. Пусть не комиссарша, но ложь в тебе есть, – прошептал он, оборачиваясь к напарнику, – чертовски смертельный секрет. Внутри тебя, пташка, дьявольское пламя. Не обожгись сама, и его не обожги.
Смит оглянулся, давая понять Кайлу, что дальше он сам.
– Иди, Смит.
– Черная ирония… – произнесла Нэл, – последнее и единственное прикосновение до смерти – Единичка. Которую мы так боимся получить, а получив, так сакрально бережем.
Следующий час они шли молча. Кайл думал про Смита и его последнее прикосновение. Что-то в голове старого вояки сдвинулось. Кто из них вообще может быть нормальным, живя с бесконечным страхом прикосновения?
Раньше Нэл часто представляла себе Штаб. Ей грезилось что-то монументальное. Грандиозное. Сверхтехнологичное. В ее фантазиях Штаб возвышался на площади спортивного стадиона или в отдаленном торговом центре, заросшем вечнозелеными лианами плюща. Она даже обрадовалась, что старая парковка Воеводина оказалась не Штабом.
Но спустя час они с Кайлом остановились напротив невысокой треснувшей стеклянной двери с издевательской наклейкой «ВХОД».
Нэл уставилась на дверь:
– Подпишите что ли… ну не знаю… «Вход в самый секретный Штаб последнего оплота человеческой цивилизации», – скрестила она руки.
Рядом вторая дверь дернулась наружу. Мимо промелькнула толпа людей. Лица скрывали защитные экраны. Их было много. Целых пять человек. Нэл никогда не видела столько людей сразу.
На оборотной двери зеркальным текстом Нэл прочитала: «Выход».
– Вы регулируете потоки входа и выхода, чтобы защитить от случайных прикосновений?
Группа удалилась, но Нэл продолжала смотреть им вслед.
– Я никогда не видела столько людей…
– В Штабе сто два человека. Пойдем.
Нэл трепала Либери между ушей. Конь прижался мордой к ее всегда таким теплым рукам.
– Не думаю, что конь пройдет в эти двери, – подперев рукой подбородок, Кайл прикидывал, что делать с домашней зверушкой Нэл.
– Он свободный. Сам меня находит. Беги, Либери, пожелай мне удачи! – подтолкнула она коня в спину, – в городе я прятала его в укрытии. На островах опасно. Медведи шастают по открытым бетонкам и развалинам зданий.
– Вокруг Штаба хищников мало. Мы используем пыль «медвежий чих» из перца и спор белой поганки. Тут все вокруг ею обработано. Наш врач перестарался с концентрацией. Теперь даже крота не встретишь. А дикие лошади пасутся дальше. Твой конь найдет их. А он, кстати, быстро скачет?
– Не быстрее тригла, к сожалению.
– В Штабе у нас нет триглов. В их рукояти вшиты сканеры ДНК. Без владельца они с места не тронутся, поэтому мы их не воруем. А вот мотоциклетного старья минусовых здесь завались. Лея их обожает. Она возглавляет группы атаки на колонны. Найдет очередной на помойке, и тащит в гараж.
Внутреннее беспокойство Нэл отступало. Она посмотрела на Кайла. Рядом с ним было удивительно спокойно, как будто они знакомы тысячу лет. Если Нэл и умела читать человеческие души, то его самая чистая из всех. Ее собственная, куда замороченней и чернее, чем у этого голубоглазого парня.
Нэл никак не могла описать ощущение, возникающее, когда она на него смотрит. Притаившееся глубоко в подсознании, похожее на забытый сон. Кажется, вот-вот вспомнишь, но снова только блики. Размазанные цветные круги, напоминающие полярные сияния, которые она видела на картинках. Они переливаются, играют нитями красного, зеленого, фиолетового. Плетут чей-то путь. Может быть, ее собственный? А рядом путь Кайла.
«Замкни круг» промелькнул кусочек грез в памяти Нэл. Мотая головой, она прогнала наваждение и потянула ручку двери с надписью «ВХОД».
Но шепот в голове только усилился: «Замкни круг».
Войдя в стеклянную дверь, Нэл наконец-то поняла где она очутилась.
– Метро… Вы спрятали Штаб внутри подземки минусовых.
– Тепловизоры беспилотников не достают нас на глубине. Солнечная радиация тоже. Самая нужная человечеству вещь эти подземные тоннели.
Череда строительных красных ламп подмигивала из вестибюля. Корневища Мангуба пробили потолки насквозь, чем только сильнее укрепили своды. Деревья впитывали лишнюю воду в периоды влажных сезонов, препятствуя затоплению.
Нэл обожала цветение Мангуба. Их широкие коричневые плоды, размером с мяч, разрывались, выплевывая миллионы пушинок. Уже сто лет человечество приспосабливалось к жизни в период двух сезонов: сухого и влажного, длящиеся равное количество времени. И сейчас сухой вот-вот сменится влажным. Нэл чувствовала приближение ливней, которые будут идти без остановок шесть месяцев подряд.
– Мангуба… Их семена с пухом похожи на снежинки.
– На что? – не понял Кайл.
– Снег, это как холодные пушинки Мангуба. Коснутся кожи и сразу растают.
– Эй, салага! – окликнул их низкий голос.
С соседнего эскалатора Кайлу махала высокая плечистая девушка. Светлые волосы были собраны в зализанный пучок на макушке, стянутый голубой резинкой. На её затылке Нэл заметила непонятный черный прямоугольник. Он был словно впаян в кожу девушки.
– Лея! – обернулся Кайл, – как прошла вылазка?
– Ну, воняло в сточной канаве как всегда знатно! – ответила она хрипло, словно сорвала голос недавним криком, – жабы опять расписание изменили. Не повезли двушников. Пять часов в засаде сидели… то есть лежали лицом в помоях! Тот квадрат, сорок-семьсот, помнишь? – смотрела она на Кайла, – третья вылазка подряд впустую. Как будто знают, что их поджидают и отменяют транспорт. И почему они всегда рядом со свалками?
Заметив возле Кайла рыжую незнакомку, Лея удивилась:
– Новенькая? И во второй коже? Откуда ты такая взялась?
– Нэл пришла с городских островов, а кожу ей отдал Воеводин. Нам пора к Иванычу. У Нэл для него послание.
Карие глаза Леи уставились на новенькую с любопытством:
– Надо же! – удивилась Лея, – как ты только от комиссаров уходила столько лет посреди островов? Расскажешь потом? Нам бы пригодился твой опыт выживания.
– Конечно, – улыбнулась Нэл.
– Замётано! Ускорюсь! Быстрее бы добраться до помывочной.
Лея рванула вниз по эскалатору. Следя за ней взглядом, Нэл заметила такие же черные прямоугольники на затылках некоторых штабных
– Кайл, а что это такое у них? Набалдашники какие-то… Для чего?
– Это блокираторы. Мы ставим их спасенным двушникам. Понимаешь, когда Сектор создает клонов, они вживляют в мозг дистанционный чип уничтожения. Это чтобы убить их. Когда мы освобождаем двушников, есть всего минута, чтобы установить на затылок блокиратор. Иначе их головы взорвутся.
– Я не знала, что людей можно «отключить».
Нэл никогда не делила людей на клонов или естественно рожденных. Хотя она слышала от тети, что в Секторе двушников больше половины.
– Про двушников мало что известно, – продолжал рассказывать Кайл, пока они спускались на подземную станцию. – Говорят, при их создании использовалась кровь одного прототипа. Самого первого клона. С тех пор они как бы связаны с ним.
– С этим прототипом? А зачем это сделали?
– Был бы я Нестором, знал бы ответ!
– Если это придумал Нестор, ничего хорошего не жди… – вздохнула Нэл.
– Все равно он был гений. Сумасшедший, но гений.
В мыслях Нэл улыбнулась штабному с легкой благодарностью. Восторгаясь им, он как бы восторгался и Нэл. Пусть даже и семейным сумасшествием, которым страдал Нестор.
На широкой платформе подземки свет горел ярче. Здесь почти не пахло сыростью и чувствовалась жизнь. Отголоски разговоров, шаги, возгласы, смех. Разносился запах еды и горячего хлеба. Нэл привычно закрыла глаза, ориентируясь по слуху. Слева за их спинами группа ремонтников колотила молотками. Нэл показалось, что вдалеке кто-то напевает песню. Она озиралась по сторонам, не веря, что добралась до Штаба, и все здесь настоящее. А главное, вокруг столько людей.
«Тетя Ли… жаль, что ты не видишь этого!» – Нэл прижала ладонь к сердцу, пытаясь передать ей кусочек своей радости.
– Кайл, а как тут все устроено?
– В спасательные вылазки ходим добровольно. Кто боится, помогает здесь: готовит, чинит, собирает полезные предметы минусовых с городских островов. Несколько человек от нас ушли в Сектор. Их внедрил двойной агент. Кажется, он какая-то шишка там. Занимает важный пост. Двойного агента в лицо знают только Иваныч и Лея.
– А что, с любой может внедриться через агента в Сектор? – эта тема больше прочего волновала Нэл.
– С билетом в один конец. Внедриться возможно. Вернуться – нет. А Сектор – огромная трудовая тюрьма. С камерами для ночлега два на два метра и ходьбой строем. Провинившихся превращают в пыль выстрелами фитокрона. Их пепел падает с башни и бетонные площади покрыты глубоким серым… как ты там говорила… снегом?
Они углублялись по рельсам внутрь тоннеля. На макушку Нэл упала тяжелая мокрая капля с подтекающего свода. Внутри стало холодно, стоило ей представить сугроб человеческого пепла.
– А почему никто не знает, кто двойной агент?
– Из-за сыворотки правды. На сыворотке в миг расколешься. Расскажешь всю родословную до самого дедушки! – дальность такого недалекого родства для минусовых казалась поразительной.
– …почему сразу дедушки, – пожала плечами Нэл.
За разговором они подошли к железной двери. Дальше по тоннелю красные гирлянды ламп не мигали. Последний большой пучок покачивался и дрожал над головами в такт биения сердца Нэл.
– Это кабинет Иваныча, – взялся Кайл за ручку массивной коричневой двери из железа, – я расскажу о тебе, подожди. – Он медлил, – и не бойся, старик самый обычный человек, как твой Воеводин.
– Кайл я… – хотела она признаться, что соврала про кожу и что Воеводин ничего не давал ей, но он перебил:
– Не волнуйся, я останусь в кабинете с тобой.
«Значит, и так все узнаешь». Она не хотела врать. Само получалось. Все-таки Нэл не хватало опыта общения с людьми. На практике выходило посложнее, чем в старых фильмах, которые она крутила на допотопном проекторе.
Через минуту голова Кайла выглянула кивая, чтобы она проходила.
– Значит, ты у нас Нэл!
Старик, одетый в широкий свитер и телесные перчатки, прищурился, рассматривая новенькую. Он выглядел удивленным, будто не мог поверить собственным глазам.
Нэл не знала, как понять этот взгляд. Вот точно так же, будто вспоминая о чем-то, на нее иногда смотрела тетя Ли. Как на оживший забытый сон. Может, она напоминала ей о сестре, о маме Нэл? И кого-то потерянного в эру минусовых Нэл сейчас напомнила Иванычу.
– Какая ты… рыжая, как наше опасное солнце! – произнес Иваныч. – Ну, добро пожаловать в Штаб! – поднялся он со стула, – я Иванов Иван Иванович! По-простому штабные меня Иванычем кличут! Усаживайся в кресло. Вон туда, напротив.
Он держал руки широко расставленными, словно обнимал её через три метра. Ему было далеко за семьдесят. На широком круглом лице залегли глубокие носогубные складки. Губы тонкие и бесцветные, а лоб все время хмурился, отчего стал похож на шкуру шарпея. Тем не менее, Нэл понимала, что перед ней невероятно умный человек. Способный поднять за собой людей на что угодно.
Кайл тоже обратил внимание на взволнованного Иваныча. Он ни к одному выжившему или спасенному двушнику не проявлял такой заинтересованности. Не смотрел с таким любопытством и ностальгией. Словно рыжая голова Нэл олицетворяла минусовую эру безопасного солнца.
– Воеводин просил передать вам это.
Нэл вытащила из рукава сложенный вчетверо листок. Иваныч зачитал вслух, давая понять Кайлу, что у него нет секретов от своих людей:
«Мой дорогой друг, Ив, эта девушка спасла меня от жаб и триглов. Она чудная, но силы в ней и страсти к спасению мира, не меньше, чем у нас, когда мы были всего на несколько лет старше нынешних», – Иваныч покосился на фотографию с Нестором и продолжил, – «вторая кожа Нэл теперь имеет код доступа. Она в Системе. Помоги в избранном ею пути. Сделай все, чтобы она исполнила свое предназначение. Твой боевой товарищ Воеводин»
– Предназначение, – повторил Иваныч, заметив, что Нэл рассматривает фото с ним и Нестором. – Ты знаешь, кто это на фото, Нэл?
– Нестор. Он изобрел все это, – кивнула она то ли вверх, то ли вниз. Я ненавижу Нестора, хоть, говорят, он был гением, – дернулись ее губы.
– Тогда поведай мне, старику, в чем твое предназначение, как решил изъясниться Воеводин? Чем я могу тебе помочь?
– У меня была тетя. Она умерла. Ее звали Ли. Это ее вторая кожа.
– Что? – поднялся Кайл, – но ты сказала, что ее тебе отдал Воеводин.
– Он ее украл у меня, а потом отдал. Это же типа правда. Если бы я сказала про тетю из Сектора, твой Смит пристрелил бы меня сразу насквозь причем трижды! Я объясню, – обернулась она к Иванычу почти крича, – тетя работала химиком. Она тормозила создание беты. Вы не знали про нее. Она никогда не слышала про двойного агента, просто делала все, чтобы Сектор не создавал новые беты.
– Новые… – повторил ошарашенный Иваныч, – какие это?
– Которые стирают эмоции, потребность во сне, отдыхе и пищи. От них люди становятся роботами. Им все равно, сидеть или работать, говорить или молчать. Это уже не жизнь.
– А твоя тетя мешала им?
– Каждый день, пока ей сорок не исполнилось. Она отправилась на вылазку за ядами, отдала мне вторую кожу и умерла. Я нашла вас. Я обещала тете, что найду Штаб и продолжу бороться! Мое предназначение… это Система.
– Система, – повторил Иваныч, снимая фотографию со стены, – ее Нестор изобрел. Внутри Системы формула Единички. Никто ее не знает, кроме искусственного интеллекта.
– Поэтому Систему нужно уничтожить. И я могу это сделать!
– Но как, Нэл? – чуть не рассмеялся Иваныч, видя ее милый юношеский максимализм. – К Системе даже не подойти. Наш агент не может, значит, никто не может. Чтобы убить ИИ, нужен не топор, и не выдернутая вилка из розетки.
– А что же? – именно топором в своем воображении Нэл и собиралась разбабахать компьютер.
– Никто не знает, Нэл. Никто не знает, как убить Систему.
– Но я должна попытаться, – уперлась Нэл руками о рабочий стол Иваныча. – Нестор придумал, как уничтожить Единичку. У меня есть его ноутбук. Он принадлежал Ли. В нем подсказки! Я разгадаю их!
– Подсказки, тети, ноутбуки! – не мог поверить Иваныч в происходящее. – Ладно, – согласился он. – Я свяжусь с агентом. Узнаю, что можно сделать для тебя.
– А я вернусь за ноутбуком. Он спрятан в надежном месте.
– Хорошо, Нэл. Кайл и Рудо помогут тебе, – согласился Иваныч, – они прикроют тебя. Только тысячу раз подумай, Нэл, тысячу и еще один раз – если ты попадешь в Сектор, обратной дороги не будет.
Нэл утвердительно кивнула. То ли соглашаясь подумать, то ли принимая условие входного билета в Сектор.
– Выходим на рассвете, – поднялся со стула раздосадованный Кайл, и первым вышел из кабинета Иваныча.
Нэл спешила за ним вдоль рельсов подземки, догоняя.
– Слушай, Кайл. Я не специально соврала про кожу. Ты бы не поверил мне. Смит тем более.
– А ты еще много о чем врешь? Скажи лучше сразу.
Он резко остановился и Нэл ударилась вытянутыми руками в его спину. Она была в перчатках, а он в коже. Кайл не шелохнулся. Нэл тоже не была напугана. Наоборот, она могла бы срикошетить от него еще парочку раз.
– Не особо много, – ответила Нэл про свою ложь.
Ощущение рикошета от чьего-то тела было странным и новым. Ли не позволяла им прикасаться друг к другу даже в перчатках.
Кайл обернулся, и Нэл поспешила уточнить:
– Я не вру! Я просто молчу, – увильнула Нэл от прямого ответа.
– Как удобно.
– Ну прости! Я не умею общаться. Жила в норе семнадцать лет и болтала только с конем и тетей.
– А так и не скажешь. Мы находили дикарей, которые не могли двух слов связать. Это они семнадцать лет молчали. Но точно не ты.
– Я много читала. И вообще, не обязана оправдываться – умная я или дура. Какой хочу, такой и буду. Сама решу! Слышишь!
Кайл ушел еще на слове «дура», но Нэл продолжала стоять на своем. Знать много слов – еще не означало умение общаться. Что она могла знать про дружбу. Или про доверие. Ну ничего, если Нэл и дура, то вот Сильвия всегда была умной. Пятьдесят от одной, пятьдесят от другой, плюс генетика полоумного деда – как-нибудь она приживется в этом новом мире.
В коридоре, где располагались комнаты штабных, свет горел ярче. Проходы здесь были шире, а двери украшены хозяевами. Кто-то повесил себе рождественский венок, кто-то шестнадцать подков. На одной был прибит ковер с узорами, а была еще одна, сплошь в табличках «не входить», «убьет», «добрая собака, злой хозяин».
– Здесь живет Рудо, – заметил Кайл, как Нэл смотрит на дверь с табличками. – Он двушник. Смит его спас. Он каждого спас так или иначе. Помнишь Лею на эскалаторе?
– С блокиратором на затылке. Да помню.
– Она нравится Рудо. Трудно представить, но что-то между ними, кажется есть.
– Что есть? – не понимала Нэл, – соперничество что ли? Кто быстрее загонит кабана?
– Скорее флирт. Романтика.
– Это еще что?
– В умных книжках об этом не пишут?
– Я читала о выживании. Физику и химию зубрила, а не сказочки минусовых. Всего этого, – остановилась она возле двери, на которой висел замызганный старый плакат обнимающейся пары, – нет и не будет.
– Твоя кожа, – сказал он.
– А что с ней?
– Не комбинезон, а твоя настоящая. Я почувствовал, когда ты врезалась мне в спину, какие у тебя горячие руки.
– Они всегда такие. С рождения. Зато я никогда не мерзну и быстро сохну под дождем.
Кайл открыл дверь в комнату, которая еще не была занята.
– Проходи. Тебе сюда.
– Ничего себе!
Сначала Нэл показалась, что это была не дверь, а портал. Она словно оказалась на берегу океана. Всю стену от пола до потолка занимал рисунок пляжа, на котором были изображены прибой мягких волн, пальмовые сгибы, треугольники чаек.
– Красиво. Как же это красиво.
– Спасибо, – ответила Кайл.
– Ты? Это ты нарисовал? Конечно… океан, о котором мечтаешь. Смит же говорил.
– Эй, Кайл! – услышала она голос из-за двери, – опять рисунок правишь? Ой, здрасти…
В комнату заглянул парень в защитной второй коже и даже с опущенным на лицо экраном. В Штабе, по наблюдениям Нэл, так никто не делал. Все переодевались из кожи во что-то более удобное.
– Привет! Я Нэл.
– А я… Сру… в смысле Рудо! Ты новенькая? Ты точно не внедренная комиссарша?
– Иваныч поговорил с ней. С сегодняшнего дня Нэл одна из нас.
Кайл чувствовал, как Рудо пялится на нарушение – дистанция между ним и Нэл была всего метр, а не три.
– Хорошо, да, я понял. Ну, супер! Не опаздывайте на ужин. Сегодня я готовил.
Рудо поспешил уйти. Он не рискнул зайти туда, по мнению минусовых толпа – это больше двух.
– Рудо не снимает вторую кожу. Двушников с детства муштруют в Секторе, чтобы не снимали.
– А я не люблю кожу, – рассматривала Нэл свое новое пристанище. – Предпочитаю минусовую одежду.
– В Штабе огромное хранилище людских шмоток. Годами сносим туда мало-мальски полезное с городских островов. Вот там, в конце коридора. Ужин в зале справа от атриума. Подъем завтра в семь.
Он собирался выйти и закрыть дверь.
– А книги у вас есть? – спросила Нэл. Она села на пол, прислонившись к океанской глади. Кайл прикрыл за собой дверь и сел возле нее.
– Целая библиотека.
– Ты знаешь, что такое Ракиура?
– Ракиура? Нет. Это что-то важное для тебя?
– Не знаю. Это загадка. Не люблю чего-то не знать.
Кайл рассмеялся:
– Ты почти что Нестора цитируешь!
– Я его ненавижу, – произнесла Нэл безо всякой эмоции, повторяя эту фразу теперь слишком часто.
– Нестор так говорил: главная пытка для ученого – не знать ответа на вопрос.
– Ты что? Его фанат?
– Если бы Единичка не мутировала, он бы на самом деле всех нас спас.
– Но он ошибся! – пнула она ногой шлем второй кожи Ли. – Единичка не спасла от радиации, а убила.
– Ты?..
– Мне она передалась от крови матери. А ты?
Без уточнений было понятно, что они имеют ввиду.
– Я был в плену Сектора. Еще ребенком. Мало что помню. В первый день, ее дают всем. Вкус апельсина. Сладкий. Ты подумай сто раз, Нэл. В Секторе нет жизни. Выживание тоже под вопросом. Мне просто повезло, что меня спасли.
– Видел Систему?
– Кончено, нет. Ее никто не видел. Она в башне. На самом верхнем этаже под шпилем, внутри неба. Лапачи охраняют ее днем и ночью.
– Кто?
– Лапачи – убийцы прикосновениями. Каким был тот мальчик. Это их обязанность. Лапачами набивают фургоны двушников, когда везут их в Сектор. Для клонирования требуется сложное оборудование. Оно находится за территорией Сектора, чтобы не взорвать там все к чертям, если что. Эти комбинезоны, – ткнул он пальцем себе в плечо, – лапачи разрывают железными когтями. Они крепятся на ладонь, как единое кольцо. Оно до мяса режет кожу, но им важнее забрать годы. Нэл? Ты слышишь, Нэл?
Повернув голову, он увидел, что она уснула. Монотонная сказка плюсовых о лапачах-убийцах усыпила девушку. Кайл стянул с кровати одеяло и накрыл ее, погасил свет и вышел из комнаты.
Сквозь дремоту, Нэл слышал голос Кайла и что-то там о когтях; и привычный шепот вернулся: «замкни круг, замкни круг, замкни круг». И сегодня шепот добавил к фразе ее имя: «замкни круг, Нэл».
– Ракиура… – голос девушки звучал отовсюду.
Он шел с самого неба, обволакивал и застревал между извилинами мозга, как микроскопическая заноза в подушечке отпечатка пальца. Может, и занозы давно нет, только фантомная боль и ощущение, что что-то не так.
Тоже самое происходило с Ракиурой в голове комиссара. Слово превратилось в занозу, сводящую с ума.
– Ракиура… – повторила девушка.
– Что?.. Где я?..
Молодой комиссар Сектора, одетый во вторую кожу красного цвета, оглядывался по сторонам. Он завис в пятидесяти метрах над землей. Без тригла. Сам по себе. Под ним расстилался город. Небольшие двухэтажные дома, выстроенные по обеим сторонам улицы. Широкие пастбища и лошади, пасущиеся на сочных лугах. Люди свободно ходят под солнцем без второй кожи, здороваются за руки, обнимаются. Бегают дети. Много детей всех возрастов.
– Ракиура… – повторил голос вокруг, – в 11 часов 22 минуты и 33 секунды наступит смерть. Тот, кто умрет, подскажет ей, где вы найдете друг друга.
Комиссар болтался между небом и землей. Он смотрел в огромные голубые глаза, сотканные из облаков, размером с гору. Цвет их был ярче неба. Лицо девушки проглядывало сквозь дымку.
Она улыбнулась, и снова зашептала одними губами:
– Ракиура… ты найдешь ее там… найдешь ее там… однажды вы все равно встретитесь… Все равно встретитесь.
– Кто ты?! – вопил комиссар. Он устал быть марионеткой в чьих-то снах, которыми не управлял. – Какая еще Ракиура?!
Голубоглазая девушка начала ему сниться всего пару месяцев назад, но уже успела вынести весь мозг. Да и не совсем сны это были. Больше походило на забытье, в которое проваливался Финнер.
Часы показывали пять утра. Он даже был рад, что сегодня динамик Системы разбудил его раньше на целый час:
– Комиссару Фи-Нн-Ер 80—30/три, срочно явиться к старшему капитану Бэ-Жо-Га 11—08/семь, – затрещал электронный голос из динамиков.
Искусственный интеллект комиссары использовали в Секторе вместо будильников, радиосвязи и поисковика. Большего доступа у них не было. Только Лидеры, зная пароль, управляли тюрьмой, открытием ворот, производством беты, триглов и ракетного топлива.
– Комиссар Фи-Нн-Ер 80—30/три, вы получили срочное распоряжение. Цель – городские острова. Приказано срочно явиться к старшему капитану Бэ-Жо-Га 11—08/семь для получения инструкций, – повторила Система.
– Я слышу тебя… слышу… Погоди.
Финнер поднялся с кровати, растирая уставшие глаза и взъерошивая светлые волосы.
– Система, – активировал он компьютер, – задать новый поиск. Определение слова «Ракиура».
Система ответила моментально:
– «Ракиура» на языке маори означает «Пылающие небеса». Минусовые называли этим словом остров Стюарт.
– Остров Стюарт? А что там?
– Третий по величине остров в Новой Зеландии, площадь 1746 квадратных километров.
– Отставить, что там из… ненаучного? Жесть какая-нибудь? Паранормальщина? Летающие люди, может, или города с выжившими?
Комиссар разговаривал с Системой и спешно собирался. Облачился в одноразовое трико. Потом в комбинезон красного цвета, прошедший за ночь очистку от накопленной радиации.
– Остров Стюарт известен точкой аномальной активности полярных сияний. Маори дали ему название «Пылающие небеса» из-за непрекращающихся огней, рождающихся в небе, – рапортовала Система. – Городов с наличием человеческих жизней в минусовую эру нет. Количество биологических объектов класса «человек» равно нулю.
– Объектов нет, но есть полярные сияния… Полярные сияния – это выброс солнечной радиации. И что я там забыл? Как будто мне здесь радиации не хватает. Не собираюсь я на твой остров! – закричал он голубоглазой девушке из сна, – никакая Ракиура меня не интересует, слышишь?! Хватит мне сниться!
Он все-таки спросил Систему про часы:
– Сочетание 11:22:33, Система. Это время смерти. Есть данные, кто умер?
– В эру минусовых каждую секунду на планете умирало примерно три человека. Время 11:22:33 повторяется дважды в сутки. Значит сумма смертей равна шести. Две тысячи сто девяносто человек в год, плюс минус с погрешностью шага десять. За какой период создать список?
– Две тысячи в год? – не поверил Финнер. – Теперь нас всего чуть за тысячу. Список не нужен. Этот объект, похоже, еще не умер. Система, сообщить мне о любом сминусившемся в 11:22:33.
– Принято, капитан Финнер.
– Как я вообще попаду на остров? В Новой Зеландии! На тригле что ли? Он на одном баке держится в небе пару часов.
– Это вопрос?
– Нет, Система. Это загадка.
Закрыв отросшие волосы капюшоном трико, а сверху еще одним от второй кожи, Финнер опустил экран и отправился на инструктаж. Приказ срочный. Сама Бэ-Жо-Га 11—08/семь вызвала к себе. Одна из старших капитанов, которые носят фиолетовую кожу, о которой мечтал и комиссар. Она была Лидером вместе с двумя другими: Луванэ и Дрогзи.
Старшие капитаны руководили комиссарами и распоряжались всем, что происходит в Секторе.
Бэжога восседала за прозрачным столом. Ее кабинет находился внутри Башни. Отсюда она любовалась на просторы бетонной серой площади. Утром по десятисантиметровому слою пепла вышагивали колонны трудящихся. Дистанция в три метра выверена до сантиметра, хоть линейкой проверяй. Объекты знают – за нарушение в миг получат электрическим импульсом по спине или рукам.
Дисциплина и контроль. Только так Лидеры сберегут популяцию. Им лучше знать, что хорошо для людей. Чего они должны хотеть и как им жить. Оставалась какая-то мелочь. Истребить эмоции. Тогда прекратятся и попытки побегов, хоть ворота держи распахнутыми настежь сутками. Никому до них не будет дела.
Проблему штабных Бэжога тоже решит в скором времени.
Лидеры могли заставить работать, заставить объекты молчать, ходить строем, но они не могли лишить их надежды, мечтаний и веры. Бета два. Вот, что требовалось Сектору. Новая разработка, которая лишит объекты всех чувств. Не будет страха, печали, грусти, тоски, сострадания… не будет надежды на спасение.
Так не вовремя в лаборатории пропал лучший химик Ли-Св-Ис 09—18/семь! Никогда не нравились Бэжоге эти её отлучки за ядами в лес. Сожрали дикие твари замечтавшуюся над поганками Ли, а Бэж теперь нового кандидата подбирать.
– Система, – голос Бэж звучал хрипло и низко, – найти карточку объекта Ли-Св-Ис 09—18/семь.
На мониторе высветилось уставшее лицо взрослой женщины с рыжим пучком волос на макушке.
– Куда же ты пропала, Ли. Что ты скрывала?.. Финнер, заходи! – на панели возле двери высветилось лицо комиссара.
– Прибыл по вашему вызову, старший капитан Бэ-Жо-Га 11—08/семь.
Финнер разговаривал с затылком Бэж, пока она не развернулась на крутящемся кресле. Она была без шлема, что случалось довольно редко. Теперь он мог разглядеть длинный подбородок, впалые щеки, пики торчащих скул. Жидкие волосы перетянуты в короткий хвост возле шеи. Лоб женщины пересекали старые шрамы от спектрального импульса.
Каждый в Секторе знал историю, как они появились. Заключенный объект отобрал оружие у комиссара и напал на Бэж, оставив те шрамы. Все думали комиссарша убьет его на месте, но она поступила иначе:
– Любишь стрелять? – смотрела она на объект, распластавшийся под ее ногами. Лапачи, словно цепные псы, готовились атаковать по первой отмашке.
– Отойти от него. Всем! – рявкнула Бэжога, и лапачи с комиссарами отступили. – Наш смельчак заслужил награду. Твоя смелость, объект, не останется незаметной. С этого дня я даю тебе повышение. Новую должность. Пыльщика, – плюнула она в лицо.
Объект завалился на спину, утопая в ошметках испепелённых тел.
– Чтобы жить на всем готовеньком в Секторе, ты должен трудиться. Отведите его на карательный козырек. Скажите Бинг, что у нее теперь есть стажер.
Первым, кого выстрелом фитокрона казнил взбунтовавшийся объект, стал комиссар, давший заключенному выхватить свое оружие и ранить Бэжогу. Шесть килограмм пепла рухнули на бетон площади. А дальше начался ад.
Каждый день Бэжога лично приводила на карательный козырек нового заключенного. Провинившийся объект, ставший Пыльщиком, должен был активировать веерные пушки. Раньше фитокроном чистили улицы от трупов, не успевая хоронить сминусившихся, теперь с его помощью трупы производили.
Бэжога не жалела двушников. Находила детей, и тех, кто помладше, заставляя бунтовщика убивать. Он отказывался. Умолял пристрелить его. Распылить пеплом. Но добился лишь одного – его руку приковали цепью над активацией заряда. Ударами электро-плети комиссары вводили тело объекта в судорогу, и рука непроизвольно давила на кнопку.
Спустя пять дней тело объекта нашли в помывочной с перерезанной шеей. На осколке защитного шлема кровью был выведен символ выживших – солнце и восемь лучей. Убил его кто-то или «спас», выяснять не стали.
В кабинете, в пяти метрах от Бэжоги, дежурили четверо лапачей в оборванных рубашках и брюках. Их руки не закрывали перчатки. Ноги оставались босыми. Вместо перчаток лапачи носили кольца с шипами, разрывающие защитную вторую кожу в лоскуты. По первому приказу старших они сминусят любого.
– Входи, мой мальчик! Входи скорее!
Комиссар остановился на отметке, где положено было стоять всем вошедшим.
– Система, определить локацию кода Ли-Св-Ис 09—18/семь, – прохрипела Бэж.
– Код не найден, – ответил голос Системы.
– Увеличь дистанцию поиска. Ее сожрали твари вместе с чипом второй кожей?
– Код Ли-Св-Ис 09—18/семь не зарегистрирован в Системе. – ответила Система.
Бэжога уставилась в серые глаза Финнера. Защитный шлем он держал в руках.
– Ты понимаешь, мой мальчик, в чем тут дело?
Он молчал.
– А в том, – продолжила Бэж, – что наш химик Ли стерта из Системы. Кто-то удалил код, и теперь я не могу найти ее ни живую, ни мертвую.
– Кто мог это сделать?
– Поверь, я выясню, а ты пока отправляйся на эту локацию. Координаты уже у тебя. Ли часто зависала в какой-то городской норе.
Бэж ввела цифры на переносном планшете Системы, вшитого в рукав ее лиловой второй кожи.
– Какое задание, когда доберусь до точки?
– Знаешь, как выглядят компьютеры минусовых? – он кивнул, – найди эту сумку с ноутбуком и доставь сюда. Срочно.
– Так точно. Доставить сумку.
– Возьми лучших комиссаров. Разыщи мне компьютер Ли.
Города изменились много десятилетий назад. Они полностью вымерли без людей, опустели и превратились в лесные массивы. Нэл точно не знала к какой широте отнести их регион. Иногда, ей казалось, что она находится в джунглях, столь нетипичны встречающиеся ей растения, насекомые, птицы и животные. Пищевая цепочка только-только начинала узакониваться. Хищники боролись за равноправие во всех ее звеньях, не разбираясь, кто жертва, а кто охотник. Главный враг – человек, оставил природу в покое, отдав должок, вернув, наконец, животным их земли.
Спальные районы многоэтажек уснули вечным сном, убаюкиваемые люльками вьюнов под кронами лиственных рощ. Скоро здания превратятся в зеленые скалы и горные цепи. Никто и не вспомнит, что где-то там, в основании, покоится вымершая цивилизация.
Единичка оставила между людьми барьер, превратив их в единицы измерения. Каждый отдельно, каждый один, каждый одинок. Те, кто рисковал, забывался или не верил в минусовку, погибли первыми. Родственники шарахались друг от друга. Матери отталкивали прочь с колен плачущих детей, тут же падая на них бездыханными телами. Выражение «не тронь его даже пальцем» никогда не было столь актуальным, как тридцать четыре года назад.
Кайл по дороге от Штаба объяснял Нэл, кто такие лапачи. Их держат в Первом Секторе для охраны комиссаров, конвоируемых бригады двушников. Под маскировкой беззащитного двушника они кидаются на группы штабных. Разрезают железными когтями защитные комбинезоны и минусят прикосновениями. Себе стараются оставить одну единицу, то есть один год жизни. В этот последний год лапачи освобождаются от работ у станков первого Сектора и могут провести время, уткнувшись в видеоэкраны рекреационных комнат.
Сутками они пялятся в мониторы. Обычно, разум лапачей не выдерживает концентрации увиденного счастья. Видео прошлого о жизни до Единички минусят остатки их душ. Девять из десяти погибали через несколько недель. Как записали бы врачи минусовой эры причину смерти в эпикриз: «не выдержало сердце».
Сотни ветровых бурь, приходящих с сухими сезонами, иссушили древесину старенькой двери. Легко и хрипло она треснула пополам после удара ногой в тяжелом резиновом бутсе.
– Рудо! У меня вообще-то есть ключ. И поаккуратней здесь. Ничего не трогай.
– Прости, Нэл, привычка обыскивать норы.
Худой парень пригнулся, протискиваясь между торчащих деревяшек. Когда стекло шлема не затемнялось от солнца, Нэл могла разглядеть зеленые глаза Рудо, а волосы его были вьющиеся, коричневого оттенка. Нэл не хотела одевать вторую кожу, но Кайл настоял. Радиацию еще никто не отменял, а до городского острова с норой больше восьмидесяти километров пешком.
– Нэл! Поторапливайся! Бери компьютер и уходим, пока беспилотники не нагрянули.
Рудо осматривался по сторонам, аккуратно заглядывал в комнаты.
– А что это такое на стенах? – уставился он на перечеркнутые столбики штрихов внутри рисунка. Это был круг с идущими из него лучами – треугольниками. Из центра лицо аборигена показывало Рудо язык.
– Календарь Майя.
– Мая? А другие месяцы тебе не нужны?
– Майя – это древняя цивилизация. Они изобрели календарь, ориентируясь по солнцу и планетам, четыре тысячи лет назад. Я читала легенды минусовых. Они верили, что Майя предсказывали конец света.
– Тот, который наступил четвертого сентября две тысячи сотого? Когда солнце взорвалось?
– Оно не взорвалось, Рудо. И вообще никто не знает, что с ним произошло. Видели только восемь лучей.
– Как тут, – кивнул Рудо на календарь. – Этих треугольничков тоже восемь.
– Что? – подошла Нэл к рисунку поверх обоев. Сколько раз она смотрела на календарь, но никогда не считала треугольники вокруг маски. – Их восемь. Как в метке выживших.
Пока Нэл изучала календарь, Рудо переключился на что-то более важное для выживания.
– Эй, Нэл, а это съедобное? – принюхался он к креманкам с налитым медом и вареньем, – сколько тут крутых вещиц.
Еще недавно Нэл разливала эти угощения, готовясь отпраздновать с Ли найденные координаты Штаба.
– Это просто хлам. – размахнувшись заварником, она расколошматила его о высунутый язык аборигена.
– Тише, Нэл! – подошел Рудо к двери балкона, но открыть не смог.
Он удивился сколько здесь было навалено земли. Выше, чем подоконник. И запах… он всегда узнает его. Запах смерти.
– Что это?.. – отшатнулся он. – Где мы вообще? Это нора или могила?
– Мы на кладбище, Рудо.
Нэл запрыгнула на распахнутое окно и положила поверх земли букетик разнотравий.
– Здесь похоронена моя тетя Ли.
– Забирай скорее, что хотела, и уходим, – передумал Рудо пробовать мед и варенье.
– Или что, Рудо? – спрыгнув, Нэл смотрела на него.
Защитные стекла шлемов были подняты.
– Отойди на три метра, Нэл. Не нарушай, пожалуйста, устав.
Его лоб покрылся испариной. То ли от волнения, то ли от идущего от ее лица жара.
– Или что?
– Слишком много тепла. Беспилотники засекут нас, если стоять близко. Пройди инструктаж выживания!
– Уже, – вошел в нору Кайл, – нас засекли.
– Доигралась! – отпрыгнул от дикарки Рудо, – бежим скорее, пока жабы не появились!
– Уже, – снова повторил Кайл.
Теперь обернулась и Нэл:
– Где?
– Триглы приземлились возле входа. Их трое. Отсюда можно еще как-то уйти?
– Да, – схватила Нэл ноутбук Ли, запихивая его в сумку и перекидывая ремень за спину. – На крышу! Быстро!
Пробегая мимо полки с фотографиями, Нэл задержалась на снимке Ли, Нестора и Нины. Раздраженно опрокинув рамку изображением вниз, Нэл покинула нору. Этой семьи больше не было. «Их» в понятии семьи никогда не существовало.
– Эй, Нэл! А что на крыше? – кричал ей в спину Рудо. – Мост? Канатная лестница? Пожарная люлька?
Рудо перепрыгивал через три ступени, еле поспевая.
– На земле разделимся, – крикнула она парням через плечо, – встретимся в Штабе. Три жабы – это много. По одному на каждого. Если повезет, они за нами не прыгнут.
Кайл с Рудо переглянулись. Не прыгнут!? С двадцать пятого этажа?!
Троица выскочила на крышу, заросшую густой сливовой рощей. Кайл обогнал Нэл и резко остановил ее, ловя руками в перчатках. Нэл со всей силы ударилась в его грудную клетку. Кайл, в отличии от Рудо, не боялся подходить близко к людям. Кажется, Нэл начинала привыкать к рикошетам от него.
От их прикосновений друг к другу в перчатках Рудо стало перекосило:
– Не лапайтесь вы! – теперь его скрючило от этого слова. – Отойдите на три метра! Инструкция!
– Нэл, возьми, – протянул Кайл свое ружье, – у меня винтовка.
– Не нужно. Я не буду ни в кого стрелять.
– Ты не убьешь их ножом. Жаба с тригла пристрелит тебя спектром! Вскипятит кровь!
– Триглы в лесах не летают. Я оторвусь от жабы. Там мое небо, а не их.
Над головами раздался электронный голос беспилотника:
– Объектам встать на позиции в три метра друг от друга. Содействуйте аресту. Прибытие комиссаров через три минуты и сорок одну секунду.
Экран на нижней стороне беспилотника сменился обратным отсчетом времени.
Желтые области объектов на экране беспилотника подсвечивались оранжевыми. Сейчас зона сливовой рощи походила на яркое багровое пятно.
Сорвав спелую сливу, Рудо бросил в Кайла, чтобы тот уже выполнил требование дрона и отошел от Нэл.
– Отойди от нее! Мы светимся багровым! Думай, как нам сбежать?!
– Хватаемся за тетрастигму и экранированный хлам, – озвучила план побега Нэл. – Они как лестница на стенах, только снаружи.
– Какую стигму?! – схватился Рудо за сливовое дерево, выискивая то, что пошире.
Вот-вот появятся красные головы жаб и начнется обстрел. Лучше спрятаться за деревом, чем за травкой, которая свисала со стен здания.
– Вот за эти лианы! – подтянута Нэл коричневые вьюны дикого виноградника.
Кайл взял пару лиан и дернул их в стороны, тут же разорвав. Только крошка осталась у него на перчатках.
– Хватайтесь за молодые зеленые! Они крепче!
– Ты уже спускалась так? – теперь Кайл надорвал зеленые лианы, которые выдержали четыре его попытки, прежде чем разломиться.
– Пару раз. Давайте быстрее! Оттолкнитесь и прыгайте!
– Нам конец! Прощай Кайл… жаль, не успел тебе многое рассказать. У меня в ящике…
– Хватит ныть, Рудо! – оторвал его от дерева Кайл, – перелезай! Вниз не смотри. Спускайся и беги на юг. Я найду тебя. Нэл? – обернулся он к ней.
Голова Нэл торчала из-за бортика крыши. Она уже висела над пропастью, держась за виноградник и просверленную автомобильную покрышку.
– Будь аккуратна, Нэл.
Он активировал закрытие ее защитного экрана и отбежал за сливы, в противоположную сторону, обстреливая открывшийся люк.