Понедельник, 11 марта 1844 г.
Поездка в имение Бартрамов могла бы оказаться приятно бодрящей, если б не злая фея, прячущаяся в кармане. С каждым толчком, с каждым наклоном экипажа, я чувствовал, как она ерзает, сгибает руки-ноги, будто живая, а не простая кукла, сделанная из воска и ткани. Отправляясь в путь, я решил, что удобнее всего будет нанести визит вежливости мисс Лоддиджс, выяснить, чего именно она от меня хочет, а затем доехать до Святого Августина и показать отцу Кину эту новую куклу.
Когда мы наконец-то прибыли на место, я двинулся к крыльцу по дорожке, что вела сквозь дремлющий сад весьма впечатляющей величины. Еще пара месяцев, и здесь расцветет, распустится множество роз, нарциссов и прочих цветов… Серый дом, выстроенный из местного виссахиконского сланца, на первый взгляд выглядел простовато, однако в лучах солнца так и сверкал от вкраплений слюды. Три величавые ионические колонны сообщали зданию спокойное величие, а резные украшения, обрамлявшие окна фасада, добавляли ему красоты. Дом был трехэтажным, а над крышей его выступали слуховые окна – общим числом три. Взойдя на крытое крыльцо, я несколько раз стукнул в дверь молотком. Не прошло и минуты, как дверь отворилась, и на пороге появилась симпатичная женщина лет тридцати пяти или несколько старше, одетая с квакерской строгостью и простотой.
– Прошу, мистер По, входите, – сказала она, вводя меня в прихожую. – Я, как вы, должно быть, догадались, миссис Энн Карр.
– Весьма рад знакомству, миссис Карр.
Хозяйка проводила меня к растопленному камину.
– Хелен вас ждет и шлет извинения за задержку. Садясь за рабочий стол, она утрачивает всякое чувство времени. Прошу вас, снимите пальто и обогрейтесь.
Миссис Карр указала мне на кресло, и я, с радостью передав ей пальто, подсел поближе к огню. Дом был обставлен без затей, но вполне удобно. Над камином висел портрет почтенного пожилого человека – несомненно, самого Джона Бартрама[13], и я невольно задумался: уж не вышло ли сие полотно из-под кисти того же эксцентричного художника, что и мой портрет на стене нашей гостиной, неизменно внушавший мне неприязнь. Напротив окна украшал стену куда более приятный глазу натюрморт – букет цветов в бирюзовой чаше. Белые лепестки, ярко-желтые тычинки, продолговатые овальные листья оттенка бордо – цветы эти выглядели просто поразительно.
– Franklinia alatamaha[14], – пояснила миссис Карр, усаживаясь в другое кресло. – Мы их разводим. Осенью листья из зеленых становятся темно-красными, а порой деревья в это время цветут.
– Великолепное зрелище, – сказал я.
– Приходилось ли вам бывать в наших садах, мистер По?
– Да, мы приезжали в июне прошлого года. Мою жену особенно восхитили пионы.
Миссис Карр улыбнулась.
– Вы непременно должны привезти ее еще раз. На протяжении года сады меняются, да и в оранжереях у нас имеется немало экзотики, не говоря уж об обширном собрании местной флоры.
В гостиную вошла служанка с чайным подносом. От разливаемого чая повеяло прекрасным ароматом, и, когда девушка подала мне чашку, я с жадностью припал губами к согревающей жидкости.
– Добрый день, мистер По.
Подняв взгляд, я увидел в дверях Хелен Лоддиджс, облаченную в длинный передник.
– Мисс Лоддиджс! – Поспешно вскочив, я со звоном поставил чашку на поднос. – Прошу прощения, я и не слышал, как вы вошли.
– Она и говорит, и ходит тихо, как мышка, – сказала миссис Карр. – Из нее самой вышел бы прекрасный птицелов: хоть к человеку, хоть к зверю подкрадется так, что тот и не заметит.
– Вот только убивать птиц я нахожу невозможным, – слегка нахмурившись, заметила мисс Лоддиджс.
Я счел сие заявление более чем странным, учитывая ее увлечение таксидермией и страсть к украшениям, сделанным из созданий, некогда паривших в небе.
– Лишить животное жизни – совсем не то, что оживить мертвое существо посредством моего искусства, – сказала она, словно прочла мои мысли.
– В самом деле, – согласилась миссис Карр, поднимаясь на ноги. – Что ж, рада знакомству, мистер По. Оставлю вас заниматься своими делами, а сама вернусь к собственным.
Кивнув на прощание, она вышла. Мисс Лоддиджс опустилась на краешек кресла, взяла с подноса чашку налитого для нее чаю, сделала глоток и взглянула на меня, словно ожидая, что я заговорю первым.
– Вы были заняты работой? – спросил я, кивнув на ее передник.
Мисс Лоддиджс опустила взгляд и оглядела свое одеяние с очевидным удивлением.
– Да. Мне следовало оставить передник на рабочем столе, – уныло сказала она. – Но, кажется, он вполне чист.
– Да-да, вполне, не стоит опасаться, – подтвердил я. Лично я был уверен, что передник, заляпанный птичьими потрохами, неприемлем ни для одной из филадельфийских гостиных, даже принадлежащих ученым, однако миссис Карр вид гостьи вроде бы ничуть не оскорбил. – Вы выполняете для Карров какой-то заказ?
– Да, заказ полковника Карра. Он спас от гибели раненого вымпелохвостого колибри и около полугода держал его в отапливаемой оранжерее, но как-то ночью температура упала, и птица погибла. Перед самым моим приездом.
– Вот так совпадение!
Мисс Лоддиджс негодующе сверкнула глазами.
– Вовсе не совпадение. Дело в другом.
Мне тут же вспомнилось добродушное замечание Эндрю Мэтьюза о ее увлечении орнитомантией.
– Вы полагаете, это знамение?
Мисс Лоддиджс взглянула на меня, точно на невероятного тугодума.
– Вымпелохвостый колибри был атакован воробьиной пустельгой, что весьма необычно, но спасен полковником Карром. Полковник около полугода содержал птицу живьем в подобии тропического рая, и вот она гибнет накануне моего приезда в Филадельфию? – сказала она, точно читая мне мораль.
– Значит, вы думаете, что сие необычное нападение на колибри – некое знамение, как-то касающееся смерти Иеремии Мэтьюза?
– Убийства, – поправила мисс Лоддиджс.
– Убийства, – послушно подхватил я. – А в перуанскую экспедицию Иеремия отправился по поручению вашего отца, верно?
– Да, – скорбно отвечала она. – Он должен был привезти птичьи шкурки, из которых мне предстояло изготовить чучела для пополнения отцовской коллекции.
Не зная, какими словами можно ее утешить, я промолчал. Мисс Лоддиджс осушила чашку и резко поднялась с кресла.
– Возможно, знакомство с процессом поможет вашему расследованию?
Поначалу я был озадачен, затем с ужасом понял, к чему она клонит, однако вежливо отказать даме не смог.
– Да, взглянуть на вашу работу было бы… весьма познавательно.
Мисс Лоддиджс повела меня по коридору в заднюю часть дома, затем мы вышли в сад, усеянный грудами не желающего таять снега, и вошли в одну из огромных оранжерей, натопленную куда жарче, чем комнаты в доме Карров. Вокруг было полным-полно экзотических растений, стекло потолка сверкало в лучах зимнего солнца синеватым алмазным блеском. Здесь мисс Лоддиджс направилась к установленному под сенью пальмы столу, и я последовал за ней.
На столе стоял открытый деревянный футляр с иглой и нитью, толикой ваты, горшочком какой-то микстуры, банкой белого порошка и целым арсеналом разнообразных тонких ножниц, ножичков и щипчиков, аккуратно – кончики выровнены, как по струнке – уложенных остриями вверх. Отчего-то все это казалось очень знакомым, хотя рабочего места мисс Лоддиджс в Парадайз-филдс мне повидать не пришлось.
Справа от всех этих блестящих орудий лежал небольшой бумажный сверток в форме конуса. Тонкие, обезображенные небрежно обкусанными ногтями и заусеницами пальцы мисс Лоддиджс развернули бумагу. Да, я понимал, что там, внутри, но, несмотря на это, сердце сжалось от жалости. Это яркое тельце с изумрудной спинкой и крыльями, с жемчужно-белой грудкой и горлом, украшенным алым пятном, казалось таким одиноким, таким безнадежно мертвым…
– Тот самый вымпелохвостый колибри. Полковник Карр звал его Руби, хотя это, конечно, самец, – негромко сказала мисс Лоддиджс.
Уложив колибри на лист чистой бумаги, она начала указывать на каждый предмет на столе:
– Пакля, консервирующий раствор, ножницы, нож для срезания шкурки, французские торцевые кусачки, еще пара рычажных кусачек различной формы, корнцанги и проволока для каркаса. Без всего этого не обойтись.
Тут-то мне и пришло в голову, где я мог видеть подобный стол раньше – очень похожий, только миниатюрный, должен был послужить деталью той макабрической диорамы. Но что же он мог означать? Неужели угрозы в мой адрес распространяются и на мисс Лоддиджс?
Сосредоточившись на работе, моя благодетельница забыла обо всем и быстро, уверенно взялась за дело. Казалось, миниатюрные размеры птицы нимало ей не препятствуют. Работая, она зашептала, зашелестела, поясняя каждое свое действие.
– Вначале нужно сменить вату в ротовой полости, в ноздрях, в слуховых каналах, в заднем проходе и в раневом отверстии, если таковое имеется, – сказала она, ловко управляясь с сим деликатным делом. – Очень важно не привести в беспорядок оперение и не растянуть шею. А это, – пояснила она, посыпая крохотный трупик грубо смолотой кукурузной мукой из банки, – затем, чтоб уберечь перья от крови и жира.
Скрупулезно сняв с тела колибри все мыслимые мерки, мисс Лоддиджс записала результаты и залепила птичий клюв комочком пчелиного воска. С немалым ужасом я представил себе, как бедное создание давится жуткими криками боли.
– Вот теперь можно начать, как полагается, – продолжала мисс Лоддиджс, указывая на крылышко птицы. – Плечевую кость я оставляю нетронутой: сломать плечевую кость крыла – значит изувечить самую выразительную часть тела птицы. К тому же никакой практической необходимости в этом нет.
Тут она на миг подняла взгляд, дабы убедиться, что я все понимаю. Несмотря на замешательство, я кивнул, и мисс Лоддиджс снова взялась за дело. Осторожно разведя в стороны и выломав из суставов птичьи лапы, она уложила колибри на спину, раздвинула перья на его грудке, приставила острие ножа к самой ее середине и легким движением взрезала тушку вдоль правого края грудины до самого подхвостья. Блестящее металлическое острие отделило от тела края кожи, и мисс Лоддиджс, перевернув птицу, проделала то же самое с левой стороны грудной кости.
– Сейчас необходимо полностью отделить кожу от плоти. Понимаете?
С осторожностью распахнув шкурку на птичьей груди, мисс Лоддиджс при помощи миниатюрных ножниц отрезала от тела лапы и снова взялась за нож. Тонкое лезвие в тонких пальцах так и мелькало, освобождая от кожи основание хвоста, крылья, шею, глаза, слуховые каналы, и вот, наконец, шкурка была снята. Тут мисс Лоддиджс ненадолго прервала работу.
– Теперь мне нужно, – негромко заговорила она, указывая острием скальпеля на птичью голову, – отделить череп от шеи, вынуть язык и извлечь мозг.
Жара вокруг сделалась невыносимой, свет начал меркнуть под натиском тьмы.
– Затем я удалю глаза, но при этом следует соблюдать особую осторожность: если глаз лопнет, внутриглазная жидкость – так называемая водянистая влага – может испачкать перья.
Какой оборот должны были принять ее объяснения далее? Сказать откровенно, не знаю. Одолеваемый тошнотой, я бросился к кадке с пальмой, где и навлек на себя неслыханный позор. Но вот, наконец, дурнота несколько ослабла. Сгорая от стыда, я, как мог, привел себя в порядок при помощи носового платка и вернулся к рабочему столу благодетельницы.
– Прошу прощения. Не понимаю, что это на меня нашло, – заговорил я, пытаясь подыскать убедительное объяснение собственного конфуза.
Однако мисс Лоддиджс только покачала головой.
– Что вы, это я должна извиниться, – сказала она. – Я совсем позабыла, что подробности таксидермического ремесла многим неприятны. Иеремию процесс возвращения птиц к жизни приводил в восторг, но вот отец, несмотря на свою обширную коллекцию пернатых, видеть меня за работой не может. Присядьте-ка сюда и выпейте воды.
Отведя меня к креслу у небольшого стола с графином, она налила мне воды, но, принимая у нее чашку, я невольно бросил взгляд на прилипшее к ее пальцу нежное перышко, и к горлу вновь подступила тошнота. Поспешно поставив чашку на стол, я зажал рот ладонью и закашлялся.
– Благодарю вас, мне уже много лучше.
– Вот и прекрасно, – откликнулась она, не сводя с меня заботливого взгляда. – Возможно, лучше просто рассказать вам все, что мне известно об убийствах?
– Да, хотя я, признаться, отнюдь не уверен, что смогу вам помочь.
Казалось, мисс Лоддиджс даже не слышит моих возражений.
– Эндрю Мэтьюз был убит двадцать четвертого ноября тысяча восемьсот сорок первого года, в Перу, во время экспедиции в Чачапоясские горы, – объявила она.
Услышав это, я был потрясен.
– Вы говорите, в Чачапоясские горы?
Перед моим мысленным взором немедля возникла диорама с горным пейзажем на заднике и погребенным в земле человечком с мешком миниатюрных птиц за спиной. А еще там имелся стол с разнообразными острыми инструментами, фигурка женщины в черном, лежавшая у меня в кармане, и расчлененные чучела воронов. Как же я раньше не заметил взаимосвязи? По-видимому, разум, потрясенный возвращением заклятого врага, не мог сосредоточиться ни на чем, кроме него.
– Мисс Лоддиджс, по-моему, вам угрожает серьезная опасность! – выпалил я.
– Возможно, отец думает то же самое, – спокойно откликнулась она. – А может, не верит мне. Или стыдится меня. Сказать откровенно, не знаю. Так или иначе, он запретил мне общение со всеми посторонними, а посему я была вынуждена отправиться сюда без его ведома и предупредить вас об этом столь таинственным образом.
– Но я никаких писем от вас не получал!
Огромные, округлые зеленые глаза мисс Лоддиджс вполне могли бы принадлежать филину какой-нибудь экзотической породы, взгляд же ее был исполнен серьезности и бесконечного терпения. Молчание затянулось. Лишь долгую минуту спустя я наконец-то все понял.
– Диорама? Так она была прислана вами?
– Конечно.
Судя по ее взгляду, это было самым очевидным выводом на всем белом свете. Я же просто не находил слов – столь велико оказалось мое замешательство. Разумеется, мисс Лоддиджс – особа эксцентричная, однако прежде она, ученый до мозга костей, никаких отклонений от логики не допускала. И все же… Рассказы об убийствах, не подкрепленные никакими доказательствами, загадочное послание в виде сей странной диорамы, нежданный приезд в Филадельфию – все это как нельзя лучше свидетельствовало, что юная леди повредилась умом.
– То было крайне замысловатое послание, – наконец сказал я, – и составить его вам стоило немалых трудов. Отчего вы попросту не написали?
– Отец перехватывал и изымал любые письма, какие я только пыталась отправить. И наотрез отказывался поверить в истину – в то, что Эндрю и Иеремия Мэтьюзы убиты.
Лично меня это ничуть не удивляло. Судя по тому, что я слышал о Джордже Лоддиджсе, он, строгий приверженец науки и логики, вряд ли был склонен принять на веру сумасбродные фантазии дочери.
– Когда я объявила, что сама обращусь с этим делом к лондонским властям, он запретил мне покидать дом. Разумеется, я немедля написала вам о своих опасениях, но он перехватил это письмо. И следующее. И наказал всем, кто на него работает, изымать любые мои записи и передавать ему. Воистину, со мной обходились точно с преступницей, – возмущенно сказала она.
Или же – как с особой, утратившей всякий здравый смысл.
– Я уверен, он всего лишь пытается уберечь вас от неприятностей.
Это было сказано абсолютно искренне: если уж мисс Лоддиджс не поверил родной отец, то власти тем более отнеслись бы к ее рассказу об убийстве в дебрях Перу без всякого сочувствия.
Под испытующим взглядом мисс Лоддиджс мне с каждой минутой делалось все неуютнее.
– Отец, несомненно, что-то скрывает. Даю вам слово: в этом я абсолютно объективна. Он стал нерешителен и рассеян, что на него вовсе не похоже. Что-то терзает его душу, не дает покоя мыслям, и я уверена: это – подозрительная гибель Эндрю и Иеремии Мэтьюзов. Вот только он не желает довериться мне, а я не желаю прятать голову в песок. Потому и связалась с вами в столь завуалированной манере. Вспомнив, как вы восхищались моими птичьими диорамами, как говорили, что в любой из них можно прочесть целую историю – и в самом деле понимали замыслы, вложенные мною в каждую! – я решила, что вы непременно ухватите весь мрачный смысл, кроющийся за этой.
Устремившись мыслью назад, ко дню встречи с мисс Лоддиджс в гостиной, полной птиц, я вспомнил, как коротко, походя, исключительно для поддержания разговора, импровизировал на темы сюжетов из птичьей жизни, разыгрывавшихся за стеклом витрин… Уж я-то знал: ее уверенность в моих способностях истолковать смысл причудливой диорамы с восковыми фигурами не имеет под собой ровным счетом никаких оснований!
– Но как вы сумели отослать мне террарий и его содержимое, если отец не позволял вам отправлять даже писем?
– Спрятала все необходимое среди двух партий семян и растений для Садов Бартрама. Обернула бумагой и адресовала вам. А мальчишке, помогающему нашему садовнику упаковывать ящики, сказала, что внутри – чучела птиц моей работы, особый заказ друга миссис Карр.
– И не сомневались, что миссис Карр перешлет посылки мне?
– Ни в коей мере. На нее вполне можно положиться. Мы часто вкладываем чучела, предназначенные для заказчиков из Филадельфии и Нью-Йорка, в ящики, отправляемые Бартонам: это гораздо надежнее, чем отсылать их отдельно. Миссис Карр просто велит доставить посылки в почтовую контору, а уж оттуда их переправляют по назначению.
– Как она и поступила с пятью пакетами, адресованными мне, – пробормотал я, невольно задавшись вопросом, что думают о подозрениях мисс Лоддиджс полковник Карр с супругой – ведь она наверняка рассказала им, зачем приехала. – Но разве Карры не уведомили вашего отца, где вы?
– Безусловно, уведомили, – нахмурившись, подтвердила мисс Лоддиджс, – но их письмо дойдет до него не раньше чем через две недели, а пока кто-либо приедет забрать меня, времени пройдет и того больше. Уверена, до тех пор мы сумеем поймать злодея.
Говоря это, мисс Лоддиджс выглядела столь уверенно и решительно, что я, несмотря на все свои сомнения в успехе затеянного ею предприятия, даже не подумал ее разубеждать.
– Конечно, я с радостью помог бы, – сказал я, – но откровенно говоря, даже не представляю, как к этому подступиться.
– Вы слишком скромны. Я ведь читала о ваших успехах в делах о чудовищном орангутане и об убийстве той бедной девушки, торговки сигарами. Уж от вас-то преступнику не уйти.
От этих слов я просто опешил. Неужто она не видит разницы между фактом и вымыслом? Неужто не понимает, что написанные мною рассказы отнюдь не основаны на моих собственных похождениях?
– Посему давайте приступим к поискам как можно скорее, – продолжала мисс Лоддиджс, вынув из кармана передника книжицу в кожаном переплете и положив ее передо мной. – Вот вам для изучения. Это дневник Иеремии, посвященный экспедиции тысяча восемьсот сорок третьего года. Здесь – их маршрут, данные наблюдений и описание собранных образцов.
Раскрыв книжицу, я обнаружил внутри убористые строки, выведенные рукой Иеремии Мэтьюза, и восхитительные иллюстрации, изображавшие растения, птиц и прочих живых созданий.
– Только, прошу вас, берегите его. Этот блокнот я подарила Иеремии перед отъездом в Перу, а теперь это – все, что мне осталось на память о нем.
– Конечно, я с радостью прочту его записи и буду беречь дневник, как зеницу ока.
Мисс Лоддиджс кивнула. Расставание с дневником явно причиняло ей немалую боль.
– Иеремия переслал мне дневник из Панамы. Я получила посылку под конец ноября и всей душой радовалась его скорому возвращению. А всего две недели спустя нам доставили весть о его гибели.
– Весьма сожалею, – только и смог пробормотать я.
– Там, среди последних страниц, его письмо, – добавила мисс Лоддиджс.
Перелистав дневник, я обнаружил внутри сложенный лист бумаги. Мисс Лоддиджс жестом пригласила меня развернуть письмо и прочесть.
Колон, Панама,
4 октября 1843 г.
Дорогая Хелен!
Экспедиция завершилась успехом. Пройдя отцовским маршрутом, я отыскал затерянный город и собрал немало образцов, каковые, без сомнения, немало порадуют вашего отца. Во многих отношениях путешествие в Куско далось нам куда тяжелее, чем дорога до Чачапояс, и все, что я видел и испытал, свидетельствует в пользу наших предположений. Завтра мы отбываем в Филадельфию, а сей драгоценный дар я, сохранности ради, отсылаю вам почтой. Уверен, вы найдете его содержание весьма познавательным и не оставите мою работу незавершенной, если мои опасения касательно дороги домой оправдаются.
Молю Господа о том, чтоб увидеть вас до Рождества.
Ваш верный друг,
Иеремия.
– Что ж, по-видимому, всех поставленных целей он достиг и экспедицией вполне удовлетворен.
Однако мисс Лоддиджс лишь отмахнулась от моего замечания.
– «Наши предположения» состояли в том, что его отец был убит. Вдобавок, не странно ли, что Иеремия отослал мне дневник из Панамы по почте вместо того, чтоб просто привезти его домой?
Это действительно выглядело необычно, но я никак не мог избавиться от мысли, что мисс Лоддиджс пала жертвой чрезмерно богатого воображения, и посему почел своим долгом испытать ее утверждения на прочность.
– Причин тому, что он отослал вам дневник из Панамы, может найтись великое множество, – сказал я, хотя в эту минуту мне не приходило на ум ни одной. – Возможно, он полагал, что вы будете рады получить перечень пойманных в Перу птиц до его прибытия в Лондон?
– Не думаю, – возразила мисс Лоддиджс. – Он пишет, что дорога домой может оказаться опасной, и, на мой взгляд, ждал беды не от моря, а от человека. И вот, взгляните сюда, на запись от третьего октября. Несомненно, она тоже имеет касательство к делу.
Я снова раскрыл дневник и начал листать страницы, пока не добрался до последней записи Иеремии Мэтьюза, предварявшей собою реестр пойманных птиц.
– «Они ищут Сокровище. Все здесь, внутри», – прочел я вслух. – Весьма загадочное сообщение. Вы понимаете, что он имел в виду?
– Не вполне, однако это, должно быть, исключительно важно: ведь, если вы помните, он спрашивал о сокровище в ночь своего визита. Я полагаю, те, кто ищет это сокровище, и убили Иеремию, а может, и его отца.
Я согласно кивнул, хоть и не сомневался, что утонувший Иеремия Мэтьюз привиделся мисс Лоддиджс в кошмарном сне, отчасти порожденном этой таинственной записью в дневнике, признаться, возбудившей и мое любопытство.
– «Они ищут Сокровище». Звучит так, будто Иеремия ожидает, что вам либо вашему отцу известно, о чем идет речь… Быть может, вы говорили об этом сокровище до его отъезда?
Мисс Лоддиджс ненадолго задумалась.
– Помнится, когда Эндрю Мэтьюз виделся с отцом перед своей последней экспедицией, они беседовали о старых легендах, в которых упоминается королевская сокровищница, сокрытая в перуанских горах, однако ни тот ни другой в ее существование, по-моему, не верили. Других упоминаний о сокровищах в дневнике Иеремии не нашлось, но… может быть, во время экспедиции он обнаружил нечто, из-за чего был убит? Отец жаловался, что недосчитался ряда предметов, перечисленных в реестре, но каких именно – мне неизвестно.
– Легендарное перуанское сокровище, – пробормотал я. – Что ж, с интересом прочту дневник и, надеюсь, найду в нем что-либо, способное пролить свет на эту загадку.
Уж в этих словах действительно не было ни капли притворства!
– Благодарю вас, мистер По.
– Для меня честь оказать вам помощь.
Последовавшее за этим неловкое молчание грозило затянуться, но, к счастью, я вовремя вспомнил о просьбе Сисси.
– Моя жена интересуется, не захотите ли вы завтра прогуляться с нами по городу? У нас в Филадельфии есть на что посмотреть. Она надеется, это поможет вам на время отвлечься от скорби.
Мисс Лоддиджс невесело кивнула.
– Очень любезно с ее стороны. Да, пожалуй, это было бы кстати.
– Вот и прекрасно. Вирджиния будет рада. Не встретиться ли нам у нас дома – скажем, в час дня?
– Буду вовремя. И знаете… – Тут она ненадолго умолкла, а затем не без робости добавила: – Знаете, пока я еще здесь в Америке, мне бы хотелось кое-что сделать.
– Разумеется, я помогу вам всем, чем сумею.
– Мне очень хотелось бы увидеть стаю странствующих голубей[15].
Поначалу подобная просьба показалась мне странной, однако в следующий же миг я понял, какое впечатление может произвести столь грандиозное зрелище на орнитолога-любителя из Лондона. Правда, я даже не подозревал, где искать этих птиц, но уж кто-кто, а отец Кин знал это наверняка.
– Сегодня я навещу одного друга, который наверняка способен в этом помочь.
– Чудесно, – с улыбкой сказала мисс Лоддиджс. – Я знаю, вам все удастся. Все-все.
В эту минуту она казалась маленькой девочкой, свято верящей в сверхъестественное всемогущество отца, и я в полной мере почувствовал, сколь тяжело бремя подобной веры.
– Я сделаю все, что в моих силах. Но ничего более обещать не могу.
С этим я и покинул миниатюрный тропический рай и отправился к отцу Кину в надежде убедить друга взяться за странное расследование, начавшееся при подстрекательстве покойного ручного ворона мистера Чарльза Диккенса, этого зловредного дьявола Хвата, вместе со мной.