Пятница
1.
Ранним-ранним, золотистым утром,
когда птицы едва проснулись
и солнышко ещё только-только встало
над красавицей Волгой,
по самарской области,
по трассе,
с указателями до Самары столько-то км —
а этих км было ещё много —
по разбитому узкому шоссе,
по встречке,
лихо летел
с диким рёвом,
чудо автомобиль —
белый,
на широких колёсах,
со спойлером впереди,
с антикрылом сзади
с кучей фар на крыше,
расписанный по белым бокам рвущимся пламенем —
так и хочется кинуться тушить —
в ало-рыже-огненных языках которого,
с трудом,
но можно прочесть стилизованные буквы
слова BUFALO
А впереди на капоте
красовалась белая фарфоровая голубка
в стиле народных промыслов,
с розовым клювом и лапками
и чёрными точечками глаз.
*
2.
И лилась-неслась, как ветер над Волгой,
песня из чудо-автомобиля
в исполнении Александра Малинина:
– Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, по-милуй мя… – почему-то с неортодоксальными ударениями
и длиною в сорок секунд.
*
3.
Ревя, как зверь,
автомобиль на дикой скорости обгонял всех,
и только при ближнем рассмотрении становилось ясно,
что это —
жесточайший самопал
на базе отечественных старых жигулей.
А гоночно рычал самопал потому,
что на нём попросту не было глушителя,
А обгонял всех —
потому что на ранней трассе
были только ранние дальнобойщики…
*
4.
А песня лилась на всю Волгу:
– Мне осталась одна забава – пальцы в рот, да весёлый свист, Прокатилась дурная слава, что похабник я и скандалист. Ах, какая смешная потеря! Много в жизни смешных потерь…
*
5.
И вдруг раздался космический голос:
– Фура, вправо взяла! Ушла, фура, вправо!
И тяжелая фура стала послушно и многотонно
уходить вправо – так был обогнан ещё один грузовик,
а парень за рулём чудо-самопала
повесил микрофон на спиральном проводе
посмотрел на спидометр, умерший на нуле
и довольный собой сказал:
– Сто двадцать идём… как по паркету.
Это был, видимо, предел чудо-автомобиля.
*
6.
Парень за рулём был плотно сложенный,
коротко стриженный и немного медлительный бычок,
с добродушным, простым и симпатичным лицом,
на которое он старался повесить маску
крутого, сурового парня и из последних сил удерживал её —
простодушие и молодость брали своё.
Рядом – его кареглазый дружок,
поменьше, понервнее и, наверное, пошустрее.
– Чо за шняга? — сморщился от музыки кареглазый.
– Серёжа… Есенин, – солидно ответил бычок и потёр рукой недавний свежий шрам на лбу, у самой кромки волос, – Сильная вещь. Душу рвёт.
Кареглазый кисло выключил Малинина
и с лицом учителя жизни посоветовал
не то бычку, не то всему человечеству:
– В этой жизни – не надо рвать ни душ, ни жоп.
Весь фрагмент песни – до выключения кареглазым —
длился семьдесят четыре секунды.
*
7.
Самара ещё спала…
Старая улочка.
Пустая.
И странное мычание.
А может стоны…
И… цок… цок…
И опять стон…
Или мычание.
Может корова идёт?
Или любовью пара самарцев по утру занялась?…
Потом раздался скрип.
Тонкий, пронзительный, за душу берущий…
На улицу свернул бомж —
длинные, давно не мытые жидкие волосёнки,
бородёнка и огромные красные уши.
А скрипел бомж оттого,
что сумку-тележку за собой катил,
на стонущих колёсиках
Он был без ботинок, в носках.
И его это не смущало.
Он что-то увидел, остановился, замер и прошептал:
– Госсссподи!
*
8.
Ревел мотор.
– Щщщшшит! – глядя на дробящий в деревьях
залитый солнцем пейзаж, прошипел на американский манер кареглазый, – Вы вместе были одну неделю – ну, как ты мо-жешь быть уверен, что это твой ребёнок?
– Она не такая, – вдаль тепло ответил бычок.
– Все они – не такие.
– А какие?
Кареглазый задумался:
– Знаешь, как баба по блатному будет?
– Шмара, – пожал плечами бычок.
– Дырка.
– Что – просто дырка? Без ничего? — удивился бычок.
– Да. Просто – дырка…. без ничего… все они – дырки.
– Да, ладно, все, – добродушно возразил бычок.
– Да, все!
– А мы с тобой тогда откуда взялись?
Вопрос поставил собеседника в лёгкий тупик,
но, кажется, юного мнения кареглазого о женщинах
не изменил.
*
9.
Самара.
На середине мощёной брусчаткой улицы,
на стуле
сидел привязанный к нему скотчем по рукам и ногам
человек одних в трусах.
И носках.
Он мучительно мычал —
потому что рот был заклеен —
и иногда отчаянно пытался прыгать на стуле,
отчего и получался цокот,
и силы покидали его.
Бомж оглянулся, подошёл и осторожно расклеил ему рот.
– Памагите! – горячо и хрипло взмолил человек на сту-ле, – Я Самарин из Самары!… я депутат… у меня банк… сто-матология, сеть прачечных и много чего…. бабка помоги!.. я озолочу тебя, – прохрипел Самарин.
– Я не бабка, я дедка, – задумчиво ответил бомж.
*
10.
Ещё один грузовик был с рёвом обогнан,
кареглазый чуть расслабился от обгона и сказал:
– Надо присмотреться… ты ж совсем бабу не знаешь и, бах! – ребёнок.
На что бычок ответил:
– Не!… тут всё по-честному… всё по любви… мать, вон, кар-тохи навалила полный багажник…
– И мать знает! – удивился кареглазый.
– А чё? Я что – шпион? Пусть растёт. Бабке внук будет. Огурчиков солёных отгрузила, сала…
– А что – младенцы – сало едят?
– Бабки они едят, — весело уточнил бычок, – Шестьсот бе-касов дам – отцовский долг исполню…
– Чего дашь? – не понял кареглазый.
– Шесть сотен бекасов, – не без гордости повторил бычок.
– Каких бекасов? — насторожился кареглазый..
– Настоящих.
– Бекасы – это мандавошки
– Сам ты мандавошки, – возразил бычок, – Бекасы – это наши родные американские доллары.
– Откуда такие бабки? – не стал спорить кареглазый.
– Чё – сам, чё – мамка дала.
– А сам-то откуда?
– Раков ловлю… цыганам сдаю… – вдруг посмурнел бычок,
что-то в его жизни было такое с раками:
– Рубль штука… в день иногда доста ловлю, —
и резко переменил тему:
– Приеду – денег жене дам, сфотографируюсь с ребёноч-ком – и назад. Иначе – было бы несправедливо.
– А жизнь вообще – штука несправедливая, – с философ-ским лицом начал учить кареглазый, – Вон я – Горбов – а меня зовут всю жизнь – Гроб… щщшит!.. справедливо?
– Да ты гроб и есть, — засмеялся бычок.
– Чего это я гроб. Я – Горб – по справедливому.
– Ладно. Будешь ты теперь – горбатый Гроб, – и бычок снова засмеялся.
– А ты будешь не Буфало… а БУхало…. нет, БухАло, – оби-делся и изменил Гроб ударение на а.
– А Буфало – по буферу! — добродушно и весело согласился Буфало.
*
11.
Самара
По улице бежал человек в трусах и носках.
Это был Самарин,
у которого прачечные и стоматология,
и много чего ещё.
И ему очень трудно было делать вид,
что он занимается спортом —
трусы были слишком неспортивными.
Он вбежал во дворы, к подъезду
и стал истерично звонить в домофон.
Когда домофон ожил,
он припал к нему губами и заплакал:
– Мама, мамочка, открой скорей! Мамочка, открой! Меня ограбили!
Дверь щёлкнула и он истерично скрылся за ней.
*
12.
А Буфало и Гроб всё гнали по трассе.
– Ты в Самаре был? – спросил Буфало.
– Не-а.
– Крутой город. Не то, что наши Еланцы… которые народ справедливо прозвал Ебанцы.
– Крутой город – это Ню-Ёрк. Вот это крутой город!… А Самара это дыра… а где ночевать будем?
– Там… шмара одна… – предложил Буфало, да как-то не
очень уверенно.
– Чё? – родственница? — спросил Гроб.
– Я ж сказал – шмара… – напрягся, было, Буфало и тут же расслабился.
– Дырка? – поспешно исправил ошибку Гроб.
– Ну, типа того… только оооочень крутая… работает только с олигархами… и банкирами… я у неё раз подвис…
– Почём?
– За бесплатно.
– По любви? – уточнил Гроб.
– Ну, типа… выпили-покушали, всё-такое… знаешь как у неё имя?
– Ну, откуда я могу знать
– Корида, – с гордостью произнёс Буфало.
– Хачёвка, что ли?
– Сам ты хачёвка! – возмутился Буфало, – Наша баба, русская… только чёрная.
– Может, крашеная?
– Не… сама чёрная. Чёрная, как ночь.
– Чо – негритоска?
– Сам ты негритос… – снова обиделся Буфало, – … такая… ну, как загорелая.
– А чего имя дикое?
– У неё дед испанец.
– Во, бля! – удивился Гроб, – А мы что с Испанией воевали?
Буфало попытался вспомнить воевали ли мы с Испанией,
не вспомнил и пожал плечами.
– Испанцы – они тоже – вроде хачей, – с гор спустились. Только с испанских. А понтов! – высказал свои расовые пред-рассудки Гроб, а Буфало это не понравилось.
– Но тёлки у них крутые, — тут же поправился Гроб, – В этом деле толк знают!
Вот этого-то Буфало словно только и ждал:
– Таа-акие сальты выкидывала – и так и сяк!.. только со-седи по батарее всю ночь стучали.
– А чего стучали? – не понял Гроб, а Буфало, словно ждал этого вопроса:
– Орала, блин, на всю улицу!… как резаная… у меня до сих пор её крик любви в ушах стоит.
– Щщщщи-ит! – воскликнул Гроб.
И хоть у него в глазах и сверкнули ревниво-завистливые ис-корки, он всё же заподозрил, что Буфало свои эротические фантазии выдаёт за небывалую любовную действительность а по-простому – врёт. Да так оно, скорее всего и было.
*
13.
Самара.
Дети шли уже в школу.
По улице брёл бомж, – спаситель Самарина —
задумчиво шевеля губами
и катил за собой свою тележку с грязной сумкой,
перевязанной какими-то верёвками и проволокой.
Брёл он без ботинок, в одних носках, оборванный,
с печальными и умными глазами,
какие бывают у людей много страдавших.
Ветер играл его жиденькой бородёнкой,
За ним, поодаль, корча рожицы,
кривлялись и хихикали мальчишки,
с рюкзачками на спинах – видно в школу.
На улице стоял курильщик, пускал дым и смотрел в себя.
Дети подбежали и таинственно и тихо попросили:
– Дядь, дай хабарик.
– А курилки у вас выросли? – строго сверху вниз спросил курильщик.
– Дядь, мы не курим. Честное слово. Сейчас комедия бу-дет – усикаетесь.
Курильшик недоумённо и нехотя дал им окурок.
Дети подбежали к бомжу, бросили на асфальт перед ним
окурок и наперебой закричали:
– Бычок! Бычок! Горит! Горит!
Бросив свою тележку и нелепо взмахнув руками,
бомж вдруг стал прыгать козой
и давить носками окурок и кричать:
– Земля горит! Земля горит!.. Земля в огне!.. Ад вырвался из преисподней!
Зрелище было потешное —
хотя … – и не без игры тут было.
Бомж потушил, наклонился, поднял окурок,
проверил – потух ли? —
почистил в этом месте ладонью асфальт от пепла,
отнёс и бросил окурок в урну.
Взял свою тележку и спросил курильщика:
– Дым-то у кого из пасти валит? – и сам же и ответил, – У сатаны-ы-ы… О-о-о!… он-то в аду сидит!.. и пыхти-ит… и коптии-ит… вон смотри. – и бомж показал на дымящие трубы вдалеке, – … и ты туда же?
– Все там будем, – улыбнувшись, ответил ему курильщик,
вероятно имея в виду, что когда-нибудь все умрём.
– А вот и не все! – живо возразил ему бомж.
*
14.
Из явно медицинского заведения,
облупленного,
но с новыми евростеклянными дверями,
вышли
майор милиции в рубашке с погонами,
с папкой под мышкой
и синим резиновым колечком в правой кисти,
и девушка-девочка-подросток
в старушачьей юбке
и дурацких, просто клоунских ботинках,
одетых на носки с ослабленными резинками,
оттого носки, как бы моршились на ноге.
*
15.
По пандусу для провоза тележек с больными,
мимо машин скорой помощи, они спустилась во двор.
– Ну… зря, – сказал майор и видно стало – он с похмелья.
– У меня нет ни к кому, никаких претензий… по жизни нет, – повторила девушка, видимо уже не в первый раз, – Сама дура.
Она была немного бледна,
средне коротко подстрижена и без косметики,
милая, но обычная девушка, каких много,
но была она какая-то вся неухоженная
и всё на ней было явно с чужого плеча
и старушачья юбка, и башмаки, и мальчиковая лёгкая куртка.
– Я… вот это… стук-стук… это не по мне, – и твёрдо и немного виновато сказала девушка.
– А другие попадут? — снова попытался на чём-то настоять майор.
– А я за всех не отвечаю, – мягко отрезала девушка.
Разговор видимо, был исчерпан.
– Ну, ладно, — сказал майор, правой кистью монотонно сжимая синюю резиновую баранку, – Если что – управление центральное, – и путаясь в папке, и синей баранке, достал из кармана визитку, – Майор Маршалл. С двумя элл, – и видно стало – визиток у него мало и ему было немного её жаль.
Девушка взяла визитку, скорее из вежливости,
и разглядывая, восхитилась, не без ехидцы:
– Ух, ты!
Разговаривать стало совсем не о чем.
Девушка глянула на синее колечко в кисти.
– Пальцы сломал… – словно оправдался майор, – Разра-батываю.
– Об зубы врагов? – спросила девушка – она явно знала толк в милиции.
– Забор один сильно не понравился, – опять, словно оп-равдался, майор и спросил, имея в виду её планы, – Что делать будешь?
– Новую жизнь начну. В школу пойду, – нехотя ответила девушка, – В пятый класс, — это, видимо, была шутка.
– Я б дал денег… нету… голяк, – сказал майор и видно было – не врёт.
– Лучше сотку прими… а то вид у тебя… хуже, чем у меня.
– Это не плохо бы, – согласился майор.
– Первый раз мента нормального вижу, – сказала девушка.
– Я не мент, – как-то странно ответил майор,
– А это? — девушка кивнула на погоны, – Крылышки?
– Подрезанные… – как-то непонятно ответил майор, – Как у тебя… садись, подкину?
Девушка молча отказалась.
Майор сел в свою далеко не новую машину и уехал.
*
16.
А девушка посмотрела вслед,
и как ни делала вид, будто знает куда идти,
но видно было – идти ей некуда.
Она глянула по сторонам,
втянула ноздрями воздух,
подкинула плечом небольшую дорожную сумку,
судя по движению, явно не тяжёлую,
втянула голову в плечи, как черепашка,
спрятала руки в рукава куртки,
ссутулилась и куда-то пошла.
И было в этом одиночество.
Бесконечное одиночество.
*
17.
Мост через Волгу.
Майор Маршалл гнал свою потрёпанную машину на по-ловине моста.
Солнце дробилось и мелькало сквозь опоры
и ветер с реки туго рвался в открытое боковое окно,
как его подрезал один
и взяли в коробочку сразу два автомобиля.
*
18.
Майор еле успел затормозить,
чтобы не врезаться в передний —
из него выскочил коренастый человек с пистолетом
и без единого лишнего движения бросился к майору,
целясь в него.
*
19.
Майор было потянулся к своему оружию, но было поздно —
коренастый рванул пассажирскую дверцу майоровой ма-
шины, бухнулся на сиденье и без слов сунул майору
пистолет в живот.
Майор усмехнулся и пропел:
– Я милого… узнаю по стволу.
*
20.
Вдоль левого борта машины майора вплотную притёрся другой автомобиль и в боковом заднем чёрно-тонированном стекле майор увидел облака и себя.
Стекло медленно опустилось
лицо майора сползло с облаков
и открыло лицо человека на заднем сидении….
*
21.
Майор снова криво усмехнулся, ещё кривее.
И отвернулся.
*
22.
Человек молчал, глядя мимо майора на перила моста,
потом задумчиво сказал:
– Хорошее место… для встреч.
– Парковаться негде, – нехотя ответил майор.
– А ты пешочком. Как мы раньше работали… идут двое по мосту – и на середине – ба! – кака встреча!… – и вдруг жёстко потребовал, — А где, вообще, субординация? Совсем в ментах запаршивел?
– Здравия желаю, – без энтузиазма ответил майор,
а человек криво усмехнулся, ещё кривее майора:
– Ни хрена ты мне здравия не желаешь… или думаешь, я лично тебя зачищать собрался?.. на мосту.
– Никак нет, – ответил по уставу майор
и не по уставу добавил, – Иудёнышей и так полно.
– Ну, конечно – один ты у нас честный.
Майор не ответил,
а человек продолжил:
– … а хорошо получилось – боевой офицер, неподкупный, страдалец за правду – изгнан из Конторы с криками на весь го-род. Жена с детьми ушла. И теперь майоришкой в ментах бе-гает…
– Не жалуюсь, – ответил майор, мучительно обдумывая и не
понимая ситуации.
– А мы ведь так и задумывали… – через паузу, задумчиво сказал человек.
– Не сомневаюсь, – ответил майор и бросил него короткий и брезгливый взгляд.
А человек вдруг грубо, почти хамски, приказал:
– Мозги включил!
– Не выключал, – стиснул зубы майор.
– Обида тебе мозг выключила, – человек осмотрел
на майора, как на подростка, – Там крыса у вас… жирная… грызть что-то начала… вопросы есть?
Майор недоверчиво посмотрел ему в глаза
и ответил не сразу:
– Никак нет.
– Чего сидишь? — едва улыбнулся человек.
Майор подумал и показал на машину впереди – мешает.
– Я не тебе, – ответил человек и стекло поползло вверх.
Коренастый поспешно убрал пистолет из живота майора,
быстро ушёл в свою машину
и все машины рванули с места.
*
23.
Ветер с Волги плавно, как во сне,
надувал с террасы огромную полупрозрачную занавесь,
за которой была видна обширная терраса с белыми вазами,
Волга и белёсый мост вдалеке.
В огромной комнате, достаточно буржуазной
на обширной кровати спал голый,
с хорошим телом и бритый наголо,
около сорокалетний мужик.
На полу следы вчерашней пирушки —
бутылки, недопитые бокалы, пепельницы
и вчерашние девичьи перья,
в виде сумочек, змеек чёрных и белых чулок,
трусиков, бюстгальтеров, поясов, юбок
и прочая, и прочая.
В странном порядке, рядком среди этого хаоса,
были разложены использованные презервативы —
видно, за ночь, их считали и складывали.
*
24.
Рядом с мужиком на кровати
тихонько шушукались две девушки —
одна фальшивая блондинка,
вторая фальшиво жгучая брюнетка,
но обе в нижнем белье —
блондинка —
в чёрном, с чёрными чулками,
брюнетка —
вся в красном
и обе почему-то в туфлях.
– Да толкни ты его. Надоело валяться.
– Разбудим – злой будет.
– Да и фиг с ним
– А бабки?
*
25.
Где-то на полу зазвонил телефон.
Одна из девушек встала, нашла телефон,
и поднесла к его уху мужика.
*
26.
Мужик хмуро проснулся,
удивлённо и недобро посмотрел на неё,
как на привидение, грубо взял телефон,
как отнял,
посмотрел на номер —
было написано —
«номер не определён» —
включил телефон,
и хрипло со сна спросил:
– Кто?
Голос в трубке, чётко разделяя слова, произнёс:
– Твой… знакомый… говорит… о совершенно ненужных вещах.
Голос был металлический и искажённый,
как у человека больного раком горла.
– Кто? – хрипло спросил мужик и нехорошее предчувствие проползло по спине, как мелкие мурашки.
– Догадайся с тёх раз… у тебя три дня, – сказал голос и связь оборвалась.
*
27.
Милиционеры на прослушке слушали этот разговор.
И майор Маршалл.
Все посмотрели на майора.
Он стоял и молча мял свою синюю баранку.
– Вычисляем?.. откуда звонок, – спросил один.
– Бесполезно, – ответил майор.
*
28.
Спальня.
Мужик и девушки.
– Мара-атик, а когда деее-енюжки? – пропела одна из де-вушек и фальшиво-кокетливо спросила, – Ну, что ты такой смурной?
Телефон зазвонил опять.
*
29.
Самарин сидел уже чистенький, вымытый,
в каком-то халате, может быть, даже и в женском,
держал у уха трубку городского телефона,
слушал гудки и нервно тряс ногой.
И вдруг решительно заявил:
– Марат! – ты гавно!
*
30.
– Я в курсе, – ответил Марат.
Одна из девиц, кокетливо тыкая в воздух пальчиком,
стала считать презервативы на полу и закатила глаза.
*
31.
– Ты пооооо-олное гавно! – театрально заявил Самарин
и для убедительности сделал широкий жест рукой,
как оперный певец.
Но никто этого не увидел.
*
32.
– Я что – спорю? – согласился Марат.
– Где мои шмотки, бумажник? кредитки? где мой телефон? Мои часы, мои? – из последних сил пытался быть спокойным Самарин.
– Где были там и лежат, – ответил Марат, – Шутки надо понимать.
– Шутки!.. ничего себе шутки!… выкинул меня голым на улицу, чтобы поржало это тупое бабьё?
– Ты что-то забыл. Это была идея твоего высокого гостя из Москвы – привязать тебя к стулу, – напомнил ему Марат, – Ты и сам-то не очень возражал. Сам себе ноги приматывал.
*
33.
Девушки, видно, вспомнили о чём речь и прыснули.
*
34.
– Ну, а как я мог возразить! Он гость. Он олигарх, – воз-мутился Самарин, – Но ты-то! Ты! Ты меня бросил!
– А что – я? На тёлку какую-то отвлёкся – а тебя нет. Поехали искать, а они забыли, куда тебя отвезли.
– Забыли они! А я вот не забуду! – визгливо пообещал Самарин.
– Ну, что так убиваться-то? Живой – это главное. Ос-тальное – купим.
– Таким посмешищем меня сделал. Я ему такое устрою!
– Ну и что ты ему устроишь? Ну, убьёшь, – ну и что даль-ше? Только бабки на ветер. А олигархи дорого стоят.
– У меня на него такое есть!.. такой компромат!.. это бомба!… таких скандалов ещё не было. Даже в Москве не было!
*
35.
И этот разговор слушали люди в прослушке.
И майор Маршалл.
На слове «компромат» все посмотрели на майора.
А он ничего не сказал. Только жал своё синее колечко.
*
36.
– Это – не по телефону, – ответил Марат и задумался, – Подъезжай давай. Только побыстрее… а то потом Корида при-едет, – и отключил телефон.
И ещё крепче задумался…
*
37.
…и Самарин странно замер.
И, видимо, специально Марат это сказал,
про какую-то Кориду…
*
38.
Мост через Волгу.
Девушка из больницы стояла на середине моста у перил
и смотрела в воду.
Словно хотела….
Далеко внизу плавно и сильно текла вода,
таинственная, завораживающая, манящая,
как вечность…
Вдали шёл белый пароход и плыла по воде
дальняя песня:
– Издалека долго, течёт река Волга, течёт река Волга —
а мне семнадцать лет…
Девушка стряхнула с себя оцепенение и пошла прочь.
*
39.
Спальня.
Марат и девушки.
Вошла как пантера,
стройная, смуглая, черноглазая и черноволосая
и очень красивая женщина, просто, дьявольски красивая,
молодая, хотя и не юная, за тридцать,
и она была вся в чёрном, как чёрная ночь,
Вошла молча, не поздоровавшись и красиво,
с природной и хищной пластикой опустилась в кресло,
даже не взглянув ни на девиц на кровати, ни на Марата,
словно она была одна.
*
40.
Марат быстро помахал рукой девицам, чтоб сваливали.
Девицы нехотя встали и, собирая с пола свои вещички,
с очень манерными лицами и телодвижениями
пошли в ванную,
– А ну, убрали гавно своё, – брезгливо, но спокойно,
имея в виду презервативы на полу,
не сказала, а приказала женщина,
не глядя в сторону ванной.
Одна из девушек обернулась и с вызовом сказала:
– Это не наше. Это его гавно… я думала ты уборщица?
– Тебе сказать – что я думаю? – не глядя на неё, тихо спро-сила женщина и девушкам сразу расхотелось знать, что она ду-мает.
– Нам за это не платят, – испугавшись скандала, сказала вторая.
– Давай, дырочки, убрали, убрали! — попросил их Марат
и, чтобы не нагнетать обстановки,
добавил: – По двадцать баксов за штуку, —
и извинился перед женщиной, – Прости… не успели.
– Мы не дырочки – мы модели, – с некоторой претензией
на возмущение возразили девушки, но обе вышли из ванной
и, присев на корточки и, сжав коленки,
стали собирать презервативы.
Двумя пальчиками, оттопырив остальные.
– Восемь, – сказала одна.
– Кто есть там? — громко позвал Марат, – Хаммер!
*
41.
Вошёл и молча встал Хаммер – сухой, жилистый, сильный,
но с какой-то невидимой гнильцой в теле
кивнул Кориде и немного потерялся, и стал делать вид,
что девушки в нижнем белье ему глубоко безразличны.
*
42.
За ним вплелась, чуть припадая на одну ногу,
старая и полная женщина восточного вида,
вся в чёрном, с жидкими усами над верхней губой.
– Полтинник… сверху, – сказал ей Марат, кивнув на де-вушек.
Старуха метнула в них свой чёрный взгляд,
такой, после которого не то, что денег —
жить уже не захочется.
Но девушки были тёртые:
– Восемь по двадцать – сто шестьдесят, – возразила од-на.
– Ещё полтинник, – сморщился Марат, – Самаринские шмотки собери. Аккуратно всё – телефон, часы, что там? Пусть пацаны отвезут.
Старуха с усами всё поняла.
– И куда их? — игриво спросила девушка,
держа двумя пальчиками презерватив.
– На память себе оставь! – заорал Марат. – О нашей люб-ви!
Старуха с усами поспешно взяла девушек под локти
и, хромая, потащила их к двери.
– Нам надо принять души! – пытаясь не терять чести и до-стоинства, возразила одна из девушек.
– Пошли, пошли, давай. Там подмоетесь, – на странно чи-стом русском языке, но низким и мужским голосом сказала ста-руха и увёла их.
– А ты хуля припёрся? – спросил Хаммера Марат.
– Так звал же… – с трудом отводя взгляд от девичьих яго-диц, удивился Хаммер
– Больше не зову, – с неявной угрозой сказал ему Марат.
Хаммер понял и вышел.
*
43.
– Всё спортом занимаешься? – усмехнулась женщина,
имея в виду девушек.
– Да-а… болонки, – отмахнулся Марат, – Винегретики-салатики. Жрёшь, жрёшь – а ещё больше жрать хочется… я только тобой насыщаюсь, Корида… только ты мой пол-ноценный обед.
– Сейчас ещё завтрак, – устало возразила Корида
и стала медленно раздеваться,
глядя на Марата, как на кролика.
*
44.
В деревенской избе тикали ходики
и сидел за столом морской пехотинец.
И смотрел перед собой.
Немолодой,
в голубой полосатой десантной майке
и чёрном берете с красным клинышком сбоку.
Но столе перед морпехом
стояла непочатая бутылка водки, стакан
и лежал мобильный телефон.
И ничего больше не было.
*
45.
Морпех взял мобильный телефон в огромный красный кулак
и стал на него смотреть.
Потом тяжело вздохнул:
– Эх, бля…. жыыиизьнь…
Положил телефон. Взял бутылку.
С тяжкой любовью откупорил.
И налил себе.
С тяжёлой душой налил.
Так яду наливают.
Две трети стакана.
Долго смотрел в стакан…
И мучительно выпил.
И поник головой.
Начинался запой…
*
46.
В дом зашла женщина,
посмотрела на морпеха с поникшей головой,
остановилась в дверях и прислонилась к косяку:
– Хахельша нам телефоник подарила, мы расчувствались, нарядились в шапочки и будем теперь запойничать три дня… по дырке этой распродажной страдать… а занюхывать будем телефоником.
– Ладно тебе, Зин… – попросил её морпех, – Плохо мне…
– А мне – хорошо! – возмутилась Зина.
– Может, она… из-за меня… на дно жизни упала.
– Ой-ой-ой, какие мы мужчины!.. просто, неотразимые в трюмо!… прямо роковые мужчины… все городские нас заме-тили, и сразу на дно залегли… одна я не заметила и всё плаваю тут… как это самое!
– Терпи, Зин… – не поднимая головы, попросил морпех
таким голосом, что захотелось простить ему всё на свете,
– Ты больше терпела…
*
47.
Девушка из больницы стояла на набережной
у лотка с булками и горячими сосисками
на котором было написано —
горячие собаки – сосиски – хотдоги
кетчуп – майонез – горчица
и нарисована была мятая булка
с голодухи аппетитно выглядывающей из неё сосиской.
*
48.
Девушка считала мелочь на ладони.
Вкусно пахло тёплыми сосисками.
Денег на ладони не хватало.
– А без кетчупа сколько? – спросила она.
– Написано же, – ответила тётка.
Денег всё равно не хватало.
– Шесть рублей не хватает, – извиняющимся тоном, сму-тясь, попросила девушка, – Я потом верну.
– Када потом?.. – спросила тётка
и сама же и ответила, – Када рак на горе свистнет?
– Я думаю – раньше, – растеряно пообещала девушка.
Тётка посмотрела на неё, вся сморщилась, скривилась,
но дала булку с сосиской.
С покалеченной сосиской. И без кетчупа.
*
49.
Отчаянно рыча,
бело-огненная чудо-самопальная машина Буфало
пронеслась под огромными железными буквами
САМАРА
на бетонном постаменте…
*
50.
Девушка шла по набережной с булкой с сосиской,
и очень хотела есть.
Высматривала скамейки, чтобы сесть где-нибудь
и съесть свою булку.
*
51.
На скамейке сидел слепой старик с белой палочкой.
Рядом и на поводке сидела огромная овчарка
с умными глазами и от того, как-то особенно страшная.
У ног старика лежала шапка с жалкой мелочью.
Овчарка посмотрела на сосиску.
*
52.
Девушка улыбнулась собаке.
А та отвернулась.
– Классная у вас собака, – сказала девушка слепому.
– Да. Хороший пёс. Верный. Его даже если в другой конец города увезти, он всё равно ко мне прибежит, – слепому старику от одиночества, видимо хотелось поговорить.
– А как это? — удивилась девушка.
– А это вы у него спросите, – в пустоту улыбнулся слепой.
– Ну и как ты это делаешь? – спросила девушка овчарку.
Овчарка, разумеется, не ответила.
– А хочешь сосиску? — спросила девушка.
Пёс не ответил и во второй раз и сделал вид,
что сосисок он не ест, а из чужих рук и тем более.
– А можно я ему сосиску дам? – спросила девушка слепого.
– Он не возьмёт, – ответил слепой, – Он воспитанный.
А воспитанный, высунув язык,
воспитанно смотрел в сторону —
а уши у воспитанного, были как локаторы —
нос зафиксировал сигнал —
сосиска! —
а локаторы отслеживали.
– А вы скажите ему, – снова попросила девушка.
– Ну, если не жалко, – согласился слепой, – По сосисочкам он мастер. Не часто, правда, они ему обламывается.
Пёс уже смекнул, что ему сейчас обломится сосисочка
и, из последних сил делая воспитанную морду,
высунув язык, разглядывал вдали врагов,
которых необходимо было сейчас же порвать в лоскуты.
Девушка села перед ним на корточки и протянула сосиску:
– На, мой хороший
Пёс даже не удостоил девушку поворотом здоровенной сво-ей башки.
– А как его зовут? – спросила девушка.
– Мач, – ответил старик и тихонько разрешил собаке, – Ну, возьми, возьми.
Пёс делано-нехотя повернулся,
зубами деликатно взял из рук девушки сосиску,
мотнул башкой и… махом проглотил.
Облизнулся и благодарно глянул на девушку,
– Во хапуга!… ты чего не жуёшь? — засмеялась девушка.
Вместо ответа, пёс покосился на булку от сосиски, так пах-нущую сосиской.
– А можно я его поглажу? – попросила девушка.
– Можно, – разрешил слепой, – Вам можно.
Сев на корточки и отщипывая от булки кусочки,
она стала кормить и гладить пса.
*
53.
Обнажённая Корида, смуглая, стройная, в одних туфлях
стояла как богиня, на террасе с вазами и видом на Волгу,
и смотрела на мост вдалеке.
Марат сидел в кресле в белооблачном пушистом халате,
как божок и смотрел на голую Кориду.
За ним стоял огромный аквариум
с огромными голубыми шевелящимися раками
и на столе, на нагревателе – большая прозрачная кастрюля
с серебристо-хрустальной кипящей водой.
*
54.
– Позвони Самарину, – попросил Марат.
– Зачем? – зная зачем, спросила Корида.
Марат встал и стал разглядывать раков за стеклом.
Засучив рукав халата, сунул руку в воду
и, замочив край рукава, достал одного за спинку
и стал рассматривать, опасно приблизив к носу
шевелящего клешнями рака:
– Интересно – баб он не любит… а тебя любит?
– Сердцу не прикажешь, – сказала Корида и засмеялась,
устало и нехорошо.
– Ну, позвони, — ещё раз попросил её Марат, – У тебя такая власть над ним…
– И что скажу – привези мне, Самарин, компромат на мос-ковского гостя?
– Просто – позови его… остальное – мои проблемы.
Марат сел под аквариумом.
– Ты забыл – что было?.. — о чём-то напомнила Корида.
– Я не сводил вас. Вы сами друг друга нашли. Пидарок и дырка… голубочки!
*
55.
Она взяла вазу и спокойно, без надрывов
запустила в голову Марату.
Как будто всегда так делала.
*
56.
Он так же спокойно увернулся.
Как будто всегда так делал.
*
57.
Ваза попала точнёхонько в аквариум
и разлетелась на осколки.
Стекло медленно лопнуло,
и волна воды и раков плавно обрушилась на пол.
*
58.
Оба остались спокойными. Видно привыкли.
– Это покушение? – с деланным удивлением спросил Марат.
– Ещё раз назовёшь меня дыркой… – спокойно и зло недо-говорила Корида.
– Я ж любя! — и Марат попытался поцеловать рака в руке.
Рак замахал клешнями у лица Марата.
– Ну, психанул я тогда!.. Ну, прости
– Прости… – устало усмехнулась Корида, глядя на Волгу, – Всю жизнь подкладываешь под меня своих клиентов… и рев-нуешь, как мальчик …. не устал ещё?
– Самарина ты сама нашла…
– Марат… мне тридцать пять лет… тридцать пять… вы все в меня вцепились… как раки… в утопленника… – помолча-ла, — У меня денег нет… дочь нечем кормить.
– Так я дам тебе, – удивился Марат.
– Неужели… – усмехнулась Корида, – Надоело всё! – она повернулась и, с хрустом наступая туфлями на раков, пошла в комнату, приказав через плечо, – Отвези меня домой.
*
59.
Голубые раки, пятясь, расползались по террасе.
– О, омары! – глядя на раков, зачем-то воскликнул Марат,
взял телефон, набрал номер
и воровато оглянувшись на спальню, сказал:
– Два залётных надо.
*
60.
– А рисуночек будет какой? – спросил человек на улице с лицом изрытым оспой.
*
61.
– Рисуночек… — задумался Марат, всё ещё разглядывая рака в руке: – Есть клиент. С портфельчиком… два юных наркомана, два лошка, чистенькие, без уголовного прошлого, в страшных ломках, чтобы срубить на дозу, случайно, навалились на моего клиента в подъезде. Повторяю – слу-чай-но… подъезд и че-ловека – обозначу… чуть-чуть помяли ему голову, набили фин-галов и поцарапали до крови – не больше… ну, можно палец сломать… ключи от машины берут – тачку не трогают. Всего почистили – и ко мне. В чемодан заглянут – увидят раков.
– Он на охране?
– Нет.
– Со стволом?
– Не факт.
– Пацанам что?
– Оспа, ты не дослушал… за помелом следи…
– Извини, Марат.
*
62.
Марат встал и бросил рака в кипящую воду
и стал смотреть, как рак варится и краснеет:
– Пострадавший прибежит ко мне – а я ему найду всё, что у него юные наркоманы похитили – хороший я человек?
– Я понял, – ответил оспистый.
– А что ты понял? – спросил Марат.
– Извини, Марат.
– За помелом следи.
– Извини, Марат
– При любом раскладе – лошков потом на свадьбу к ракам.
– Я понял, — коротко кивнул оспистый, — А идея какая?
– Идея? — переспросил Марат, — Я раков люблю. Это – не идея?
*
63.
И всё это слушали люди в прослушке.
И майор Маршалл.
– Прекрасная идея… — сказал майор, – На червонец по-тянет.