Обработав гостиную племянника и покинув его квартиру, герцог Данстабл приободрился, доехал в кебе до Паддингтонского вокзала и поездом 2.45 отбыл в Маркет-Бландинг, расположенный в графстве Шропшир, ибо сам пригласил себя к Кларенсу, графу Эмсворту, и леди Констанс, его сестре, в древнюю обитель покоя – Бландингский замок.
Заблаговременно сообщив об этом открыткой, он особо напомнил, чтобы ему отвели спальню на первом этаже, окнами на юг, и тихий кабинет, где он мог бы работать вместе с секретарем над историей своего рода. Открытку принесли к завтраку и приняли неоднозначно.
Лорд Эмсворт очень удивился и воскликнул: «Нет, что ж это! А? Нет, что же это такое?» Он не любил герцога сорок семь лет, секретаря же его, Руперта Бакстера, надеялся не увидеть ни в этом мире, ни в будущем. Еще недавно тот служил у него, и граф относился к нему, как относится чудом исцеленный человек к страшной болезни. Конечно, теперь секретарь терзал другого, но графа это не очень утешало. Ему претила мысль о том, что они с Бакстером будут жить под одной крышей.
Зато леди Констанс была рада. Бакстер ей нравился, а в давние дни, когда мир был молод, они с герцогом позже всех возвращались домой с пикников. Ничего из этого не вышло, он еще не унаследовал титула, и старый герцог, отец, услал его за границу, чтобы Англия немного отдохнула, – но память осталась и жила до сих пор.
– Да он неделю как уехал! – протестовал лорд Эмсворт.
– Семь месяцев назад.
– А ты не можешь сказать, что у нас нет места?
– Конечно, не могу.
– Когда он был тут, – сообщил страдающий граф, – он ткнул Императрицу зонтиком.
– Знаешь что, – отвечала леди Констанс, – я не стану оскорблять старого друга из-за твоей свиньи. Отведем ему комнату окнами в сад, ему нужен первый этаж. Боится пожара.
Так и случилось, что наутро после визита к племяннику герцог проснулся в роскошной спальне на первом этаже. Сперва он полежал, глядя, как сочится свет сквозь занавеси огромных окон, выходящих прямо на лужайку; потом позвонил и велел лакею принести тостов, джема, китайского чаю, яйцо в мешочек и газету «Таймс». А через двадцать минут дворецкий Бидж передал леди Констанс, что герцог ждет ее у себя.
Она немного всполошилась. Вчера, за вечерним столом, герцог успел рассказать, как он проучил племянника, и рассказ этот произвел на нее большое впечатление. Подходя к его комнате, она боялась разрушений; но все было в порядке, и она посмотрела на гостя, облаченного в розовую пижаму, с той нежностью, с какою смотрит женщина на мужчину, шептавшего ей когда-то слова любви.
– Доброе утро, Аларих, – сказала она.
– Дбррр. Какого черта он свистит?
– Что?
– Свистит. Какой-то тип под окном. «На берегах Лох-Ломонда»[3].
– Наверное, садовник.
Герцог неопределенно хмыкнул.
Если Мартышка удивился мистеру Плуму, он удивился бы и тому, что прославленный зверствами герцог так приличен с виду. Конечно, нос – но и все. Вполне обычная лысина, водопад седых усов, голубые глаза. Старик как старик.
– Ты для этого меня звал?
– Нет. Скажи шоферу, чтобы отвез меня к поезду.
– Да ты вчера приехал!
– А сегодня прочитал в «Таймс», что мой племянник не женится.
– Что?!
– То, что слышишь.
– Почему?
– Откуда мне знать? Для того и еду.
– Это племянница Икенхемов?
– Да.
– Леди Икенхем я знаю, а его не встречала. Говорят, он эксцентричен.
– Душевнобольной. Теперь все такие. Посмотри на Кларенса.
– Правда, он какой-то рассеянный.
– Еще чего! Сумасшедший. И Хорес. И Рикки. Мой тебе совет: не заводи племянников.
Леди Констанс вздохнула:
– У меня их много, Аларих.
– Сумасшедшие?
– Иногда мне кажется, что да. Так странно себя ведут…
– Куда им до моих!
– Роналд женился на хористке.
– Рикки пишет стихи.
– Бошем купил на улице золотой слиток.
– А теперь еще суп.
– Бошем купил суп?
– Какой Бошем! Рикки. Хочет торговать супом.
– Торговать супом?
– Конни, ты не горное эхо. Да, торговать супом. И еще просит, нахал, пятьсот фунтов на обзаведение. Конечно, не дам. Обижается, видите ли! Ничего, Хорес больше обидится, когда я с ним поговорю! Распорядись насчет машины.
– Ты бы послал мистера Бакстера. Он ведь в Лондоне? Вот его и пошли.
– Еще чего! Сумасшедший племянник, а мой. Разве я допущу, чтоб его ругал какой-то выскочка?
– Знаю! – воскликнула леди Констанс. – Бошем собирался в Лондон. Пусть Хорес привезет его обратно.
– Вот это дело, – похвалил герцог. – А то «Бакстер»! Да, скажи Бошему. Ну, заболтался я с тобой. Где Кларенс?
– У свиньи.
– Не надоело?
– Что ты! Он по ней с ума сходит.
– Вот именно. От нее все и пошло. Надо ее убрать, а то твой братец скажет, что он – яйцо всмятку. Кстати, пришли мне десяток яиц.
– Ты не завтракал?
– Завтракал.
– Не наелся? – с натужной заботой сказала леди Констанс.
– Наелся. Я буду их бросать. Проучу этого охламона. Ах ты, опять! Теперь поет.
– Аларих, – мягко спросила леди Констанс, – тебе непременно нужно бросать в него яйца?
– Да.
– Прекрасно, – сказала она и пошла уводить певца из опасной зоны, напряженно о чем-то размышляя.
Тем временем лорд Эмсворт, не зная обо всей суете, был на лужайке за огородом, у милого сердцу свинарника, где обитала прославленная Императрица, дважды получившая приз по разряду жирных свиней. Под его любящим взором она кончала трапезу.
Девятый граф Эмсворт легко забывал плохое. Не помня о том, что в жизнь его вернулся Бакстер, он наслаждался той совершенной радостью, которую дают нам чистая совесть, отъезд домашних, приятное общество и хорошая погода. В это утро у него не было тайн от сестры своей, Констанс, никто не мешал ему общаться с любимой свиньей, а погода стояла редкая даже для этих блаженных мест. Весна была капризной в Лондоне – но не в Бландинге.
Одно хоть немного омрачало радость: граф знал по опыту, что такое божественное одиночество не бывает долгим. И опыт его не обманул. Кто-то зарычал, он обернулся – и увидел, как выразился бы сыщик, одного м. Гость его, герцог, шел к нему по лужайке.
– Утррр, Кларенс.
– Доброе утро, Аларих.
Растерянный граф притворно улыбнулся. Воспитание, а точнее – непрестанные напоминания сестры (около 15 тысяч слов) внушили ему, что хозяин должен носить маску. Он старался изо всех сил не походить на загнанного оленя.
– Бошема видел?
– Нет, нет.
– Надо поговорить. Подожду здесь, перехвачу, а то уедет. Он едет в Лондон за Хоресом. Помолвка расстроилась.
Лорд Эмсворт вроде бы помнил, что наследник его женат, и решился на это намекнуть.
– Не у него, – ответил герцог. – У Хореса.
Графу легче не стало.
– А кто это – Хорес?
– Мой племянник.
– Он женится?
– Собирался. На племяннице Икенхема.
– А кто такая…
– Его бывшая невеста.
– А кто такой…
– Ее дядя.
– О! – обрадовался граф. – Икенхем! Как же, как же. Я его знаю. Он дружит с Галахадом. Хорошо, что он приедет.
– Откуда ты взял?
– Ты же сам сейчас…
– Ничего подобного. Это Хорес приедет.
– А кто такой…
– Я тебе только что говорил, – с привычной строгостью ответил герцог. – Мой племянник.
– А? О! Э? – сказал лорд Эмсворт. – А, племянник! Прекрасно, прекрасно. Он любит свиней? А ты, Аларих? Вот моя свинья Императрица. Кажется, ты ее видел прошлым летом.
Хозяин отошел от перил, чтобы гость разглядел ее получше. Оба помолчали: граф – благоговейно, герцог – сердито. Вынув большие очки из нагрудного кармана, он укоризненно глядел на свинью.
– Ну и вид! – сказал он наконец. – Ф-фу, мерзость!
Лорд Эмсворт страшно вздрогнул, не веря своим ушам.
– Что?
– Слишком жирная.
– Жирная?
– Да, слишком. Ты посмотри. Какой-то шар.
– Это так надо.
– Не до такой же степени!
– До такой, до такой. Она получила две медали.
– Не говори глупостей, Кларенс. Подумай сам, зачем свинье медали? Нет, тут подойдет одно слово: туша. Прямо тетя Горация. Наклонилась взять пирога – и все, крышка. Твоя свинья еще вдвое толще. Чего ты хочешь? Жрет, жрет и жрет. Ей бы на диету да пробежаться с утра.
Лорд Эмсворт отыскал пенсне, слетевшее от избытка чувств, и надел его дрожащей рукой.