На следующий день после работы я с пластинкой в руках явился к Митараи.
Постучал, но ответа не услышал. Повернул ручку, дверь отворилась. Уже вечерело, в комнате стоял полумрак. Я подумал, что хозяина нет дома, – и тут же увидел его. Астролог развалился на диване, вытянув ноги, и спал.
– Митараи-сан! – окликнул я его. Он тут же вскочил, как подброшенный пружиной. Я даже подумал, не спутал ли он меня с назойливым кредитором, явившимся, чтобы потребовать долг.
– А-а, это ты? – произнес Митараи, как мне показалось, с облегчением. Голос у него хрипел после сна. Интересный парень! Всегда спросонок, когда ни приди…
– Давай, заходи, – пригласил он, хотя я уже стоял перед ним в его комнате. – Э-э… Хорошо, что пришел, Исикава-сан.
– Я вовсе не Исикава. Масико моя фамилия. Водительские права нашлись. И вот, возьми. Большое спасибо.
Я протянул ему пластинку. Может быть, этому человеку и впрямь все равно, как его называют, раз он сравнивает имя с биркой в общественной бане…
– О’кей. Права нашлись? Они у тебя с собой?
– Дома оставил.
– Угу. Так это хорошо. С правами можно на машине ездить, – сказал Митараи, хотя это и без него было ясно.
– Ну да…
– Как тебе «Return to Forever»?
– Return to… Это пластика так называется?
– Нет, группа. А пластинка – «Романтический рыцарь»… Хотя какая разница! Ты ведь теперь знаешь, когда родился? Потому и пришел?
– Ну да.
– Значит, Весы?
– Нет, Скорпион.
– Скорпион?
– Точно. Восемнадцатого ноября тысяча девятьсот пятьдесят первого года.
– Значит, Скорпион под четвертой звездой[33]. Получается, ты родился утром между семью и восемью…
– Неужели даже время рождения можно узнать?
– Э-э… теоретически можно высчитать. С виду ты типичный Стрелец, поэтому…
– Подожди! Я же Скорпион.
– Ну да. Солнце в Скорпионе, но я сейчас говорю о восходящем знаке. От него зависит, какое у человека лицо, фигура… Дай-ка уши посмотрю. Ну точно: мочки большие. Стрелец. Ошибки быть не может. Восходящий знак – Стрелец, да еще Солнце в Скорпионе. Получается, Солнце стоит выше линии горизонта. Двенадцатый или одиннадцатый дом, то есть время – между семью и восемью часами. Вот такой расчет.
Я ничего не понял из этих рассуждений.
– Хорошо! Садись сюда. Сейчас кофе налью.
– Кофе?!
Митараи обернулся и недоуменно посмотрел на меня.
– Ты что, кофе не любишь?
– Ну почему… Скорее наоборот.
Чашка в день. Если я ее не выпью, не успокоюсь. Но именно кофе, а не этот ужасный напиток. Я не мог найти предлог, чтобы от него отказаться. Видно, моя судьба – пить эту бурду.
– Митараи-сан! – обратился я к астрологу, делая вид, что прихлебываю кофе. – Ты этой штукой пользуешься, когда гадаешь по звездам? – Я указал на вещицу, похожую на глобус звездного неба, на которую обратил внимание в прошлый раз.
– Нет, это так, для красоты, – сдержанно ответил Митараи.
– Значит, не пользуешься?
– Не пользуюсь.
– Смотришь на звезды в телескоп из окна…
Митараи сделал удивленное лицо.
– Ты большой романтик, я смотрю. Из этого окна, кроме смога, ничего не разглядишь.
– Ха-ха!
Что бы он ни говорил, все у него получалось с каким-то вывертом. Ведь мог бы просто сказать: «Отсюда звезд не видно, а про смог я пошутил…»
– А как ты тогда гороскопы составляешь?
– Вот чем я пользуюсь.
Митараи поднялся и принес большую тетрадь в серой обложке. Когда он ее раскрыл, я увидел какие-то непонятные значки и сплошные ряды цифр, напомнившие мне расписание электричек.
– Что это?
– Эфемериды. В этих таблицах подробно описаны небесные координаты планет и других объектов.
– А те, что со мной связаны, можете определить?
– Сделаем как-нибудь, – ответил астролог.
Интересно, а почему сейчас нельзя? Не в настроении он, что ли? Прямо артист, честное слово… Какое-то время мы молчали, сосредоточившись на кофе.
– Митараи-сан…
– Что?
– Ты гаданием и астрологией на жизнь зарабатываешь?
– Ну-у… в общем да.
– То есть клиенты прямо сюда приходят?
– Приходят. Еще я веду страничку в одном журнале, выращиваю астрологов.
– Как это?
– На улице часто встречаются гадатели на бамбуковых палочках или хиромантки. Видел? Их много, как и людей, разбирающихся в астрологии. Но есть люди, ничего в ней не понимающие, но желающие понять. Почему? Да потому что это весьма удобно. Астрология, в зависимости от даты рождения, может очень точно определять особенности человека. Достаточно спросить, когда человек родился, и уже можно о нем что-то сказать. Эти цифры – ключ к прорицанию судьбы. Недаром в последнее время гадалки по руке часто спрашивают дату рождения.
– Вот оно как…
– Поэтому люди, занимающиеся гаданием, собираются здесь, и я ввожу их в астрологию.
– Выгодное дело, наверное.
Зачем я задал этот вопрос, не знаю. Видимо, где-то в глубине меня жила мысль, как бы заработать побольше, чтобы Рёко было лучше рядом со мной. Астролог резко поднялся; на лице его я увидел выражение легкого презрения.
– Выгодное? Что ты имеешь в виду? Более дурацкого вопроса не придумаешь. Напечатать на листочках цифры – десять тысяч, тысяча, – засучить рукава и собирать денежки? Так, что ли? Я еще могу понять людей, коллекционирующих таблички с именами или детали от паровозов, но собирать бумажки, на которых напечатаны какие-то цифры, – это верх вульгарности… Приведу в пример этот музыкальный центр. Если слушать его целый день на полную громкость, станет совсем невесело. Чтобы музыка оставила впечатление и принесла удовольствие, достаточно двух-трех часов. Пахать целыми днями, как ломовая лошадь, во имя того, чтобы положить на стол пачку денег… Что это такое? Что это меняет? Мир человека вот где.
И Митараи быстро прижал указательный палец к виску.
– И это для человека всё. А деньги, сколько их ни накопи, все равно в гроб с собой не унесешь… Ты знаешь, что это такое? – Он указал на окно.
– Окно вроде бы. А разве не так?
– Ой-ой-ой! Что ты видишь за окном? Море! Море, мой дорогой! Пепельно-серые волны. Серые крыши, словно развернутые и положенные вверх обложками книги. Море крыш, простирающееся в бесконечность. А люди – рыбы, живущие на глубине и плавающие у самого дна. Бóльшая часть из них слаба умом и не в состоянии оторваться от дна, подплыть хотя бы к этому окошку. Вон смотри, морской черт плывет…
Внизу медленно проехал автомобиль с включенными фарами.
– И что, ты думаешь, делают эти глубоководные рыбы, заработав немного мелочи? В тени пучков морской капусты и среди бегающих рачков строят себе жилища, желательно лучше, чем у соседа. Это же просто курам на смех, правда? Стоит рядом махнуть хвостом киту, от их нор ничего не останется.
Митараи расхохотался и, едва сдерживаясь, добавил:
– Забавно, верно? Какой-то рачок отчаянно обороняет свою крошечную норку и готов отдать за нее жизнь по самой бросовой цене…
Он подался вперед и, потирая руки, продолжал хихикать:
– Хе-хе-хе! Все это и плошки риса не стоит. Всем счастливым семейством любоваться на какую-нибудь хреновину, вроде вырезанного из консервной банки значка или селедочной головы, передающейся по наследству из поколения в поколение, и молиться о загробном блаженстве… Ну разве это не смешно? Ха-ха-ха! Чудак ты, однако! Нет, право слово, я больше не могу. Аха-ха-ха-ха!
Держась руками за живот, он повалился на диван.
Я не мог заставить себя даже улыбнуться. Да-а, с головой у него явно что-то не так.
– Ну что? Может, опять пластиночки послушаем? Хочу тебе продемонстрировать, как эта штука звучит по-настоящему.
Вот это было бы здорово, подумал я.
– Звук у твоей системы классный.
Скажу откровенно: в душе я подосадовал, сравнивая его аппаратуру с тем, что мы с Рёко купили на мой бонус.
– Как называется?
– Ты про колонки? – Митараи обернулся ко мне. Похоже, аппаратура была от разных производителей.
– Ага.
– JBL 4331.
Мне это ровным счетом ни о чем не говорило.
Поняв, что в его стереоаппаратуре мне все равно не разобраться, я рассказал Митараи, как мы вчера ходили в Йокогаме в «Минтон хаус». И слушали джазовую гитару с пластинки в черном конверте.
– А-а! «Минтон хаус»! Раньше я часто туда заглядывал. На конверте гитара на черном фоне? Вот, Уэс Монтгомери.
– Точно! Тот самый конверт.
Митараи достал пластинку из конверта и передал его мне. Поставил диск на вертушку и аккуратно опустил иглу.
Зазвучала уже знакомая мне гитара. Я посмотрел на конверт – композиция называлась «Airegin». Невероятный свинг, лишенный эмоций звук, ассоциирующийся с ветром, который взметает и крутит в воздухе сухие листья…
Перед глазами вдруг возник погруженный в сумерки канал. Вывешенное на просушку белье, почерневшее дерево гниющих на вечном приколе посудин. Стоячая вода, в которой растворяются краски ночи. На доске, перекинутой с тротуара на борт списанного катера, пустая банка от «Кока-колы». Эта картина на миг ожила передо мной, слившись со звуками гитары, окрашенными в красно-коричневые тона.
Я положил конверт на стол. Усидеть на месте было трудно, и я встал с дивана. Медленно пересек комнату, подошел к окну и открыл его. Серые улицы погружались в густую синеву.
Музыка за спиной зазвучала громче. Митараи прибавил громкость.
Мы выпустили в море Уэса Монтгомери. Слушайте, рыбки!