Когда вожак стаи не убивает намеченной добычи, весь остаток жизни (обыкновенно очень короткий) недавнего предводителя зовут Мертвым Волком.
«Il était une fois… Лис Ренар пришел в дом к Изенгриму Вепрю, пробрался в темноте в его логово. Клинок его был остр, а зубы просили свежей крови. Он встал перед кроватью, в которой спала дочь Изенгрима, и стал смотреть на ее красивое лицо.
Лис пришел, чтобы отомстить. Когда-то Изенгрим и Ренар были назваными братьями. А потом Изенгрим наслал на Ренара адские муки. Он предал их дружбу, уничтожил приближенных Лиса, убил его жену и дочь. А в конце отправил Лиса в темное подземелье, Ублиет-дю-Шатле, место забвения. Долгие годы мучений Лис сидел в темноте и ждал.
Благодаря ловкости и терпению ему удалось бежать. И под покровом ночи он пришел и встал у постели дочери Изенгрима.
«Зарезать, я должен ее зарезать! – кричал сам себе Ренар. – Разве кровь моих людей, моих жены и дочери не взывает к отмщению? У меня отняли все. Я имею право отдать этот темный долг».
И хотя Изенгрим нанес ему неизлечимую рану, несмотря на все свои потери и страдания, Ренар знал, что если сейчас он убьет этого ребенка, то станет ничем не лучше своего врага. Он знал, что не сможет ее убить.
Вместо этого Лис забрал ее. Украл прямо из постели и отнес в свое логово. Сделав это, он причинил Изенгриму ужасные страдания, хуже тех, что испытал он, когда хоронил жену и ребенка, когда видел, как гибли его люди, когда лишился всего, что смог создать. Лис преподнес Изенгриму Вепрю ужасный подарок: неведение о том, что стало с его дочерью, муки от постоянных размышлений о том, жива она или мертва».
Краем глаза я наблюдаю за Этти. Уменя нет выбора: Тенардье побьет ее, если она будет медленно учиться. А я не могу позволить, чтобы он испортил ее идеальное личико. Уж точно не сегодня.
С раннего вечера кабак полон посетителей, чьи голоса сливаются в мерный гул. Чем ближе дело к ночи, чем пьянее завсегдатаи, тем громче будут становиться их голоса. В воздухе висит густой запах пива и вина, разлитых на полу; он смешивается со сладким дымом от трубок с опием, которые курят в углу Мечтатели. Здесь очень тесно: слишком много людей для такого маленького пространства. Куда бы я ни несла напитки, непременно наталкиваюсь на жадные руки и мерзкие ухмылки. Стараюсь обходить стороной мужчин с отметкой за ухом: с этими лучше не сталкиваться.
Смотрю на Этти, которая сгибается под тяжестью кувшина. Ее тонкие ручки не привыкли таскать такую ношу.
Делаю глубокий вдох.
Я справлюсь. Я прокручивала все это в голове уже тысячу раз.
Пробираюсь сквозь толпу посетителей и толкаю бедром один из столов, так что мужчина, сидящий на другом его конце, невольно пихает спиной Этти. Она изо всех сил старается удержать кувшин, но тут чья-то сильная рука хватает ее за плечо, спасая от падения.
– Мы не привыкли прислуживать за столами, да, малышка?
Голос низкий, как раскаты грома, но кажется дружелюбным. У меня сердце уходит в пятки, хотя должно было воспарить от радости.
Кажется, весь мир замер. Я быстро ставлю все, что у меня в руках, на ближайший стол, не обращая внимания на протесты посетителей, и проталкиваюсь сквозь толпу к Этти.
Мужчина встал, чтобы помочь ей с кувшином, и она с благодарностью выпустила его из рук.
«Не смотри на него, Этти», – невольно думаю я.
Но она смотрит, и когда запрокидывает голову, чтобы взглянуть на своего спасителя, у нее из-под белого чепчика выбивается золотистый локон. Она совсем маленькая, а он – огромный мужчина, источающий силу и тепло. Глаза у него желтые, кожа потемнела от долгих лет, проведенных в море, волосы выгорели на солнце и стали почти совсем светлыми. Длинные, глубокие шрамы, которые тянутся через весь лоб и щеку, делают его только более привлекательным. Он улыбается Этти, обнажив зубы, и она, да простит ее господь, улыбается ему в ответ.
– Как тебя зовут? – улыбаясь, спрашивает барон.
– Этти, – встреваю я до того, как она сама успевает ответить.
Она поворачивается ко мне, вопросительно приподняв брови.
– Простите, что она побеспокоила вас, мой господин, – говорю я, не глядя ему в лицо. И уж точно не глядя на шрамы. – Этти, пойдем. Ты нужна на кухне.
Я тянусь к ней, но его рука снова крепко сжимает ее плечо.
– Барон Каплан! Мои дочери вам мешают?
Никогда я не была так рада слышать голос Тенардье. Посетители с интересом наблюдают, как он направляется к нам через толпу. Многообещающая сцена, да еще таким ранним вечером. Не исключено, что кто-то сейчас даже умрет, но этот «кто-то» – не они.
Каплан, Тигр – барон гильдии, и он всегда облачает свое могучее тело в простую моряцкую одежду: рубашка навыпуск, брюки, сапоги и поношенный китель, который он, как говорят, снял с какого-то адмирала. Он не носит оружия – оно ему не нужно.
Тенардье, напротив, всего лишь мастер гильдии. Он небольшого роста, худой и жилистый. Его можно признать издалека по его любимому жилету в красно-желтую полоску. Он привлекает к себе внимание, словно павлин с ярким хвостом. Как и многие члены гильдии Воров, он любит надевать на себя много украшений. Его правая рука вся унизана золотыми кольцами. Не сосчитать, сколько раз на моей коже оставались от них следы.
– Эпонина, уведи отсюда маленькую Козетту. – Тенардье потирает руки, как делает всегда, когда собирается торговаться: он заметил интерес Каплана и понял, что здесь можно чем-то поживиться.
У меня сводит живот: я вспоминаю ту ночь, когда Тигр пришел за Азельмой.
Спокойно. Все идет по плану.
Я делаю шаг вперед и беру Этти за руку. Все уставились на нее, а она не понимает, почему. Она пытается высвободиться из рук барона Каплана, но он не отпускает.
– Это тоже твоя дочь? – Желтые глаза Каплана указывают на меня.
– Нина – моя маленькая Кошка, – отвечает Тенардье.
Как и все люди, окружающие меня, он говорит одно, а подразумевает совсем другое. Он говорит, что я Кошка, но имеет в виду – полноценный член гильдии Воров, и если Тигр дотронется до меня, то ему придется иметь дело с бароном гильдии. Тенардье говорит «отстань от нее» так умело, что похоже, будто он расплывается от нежности. Он улыбается, демонстрируя рот, полный золотых зубов. Он вырезал их у солдат, умиравших на поле боя, а потом заплатил мяснику, чтобы тот вставил их, когда его собственные зубы сгнили.
– Твоя Кошка умеет царапаться.
Каплан отпускает Этти. Она летит прямо мне в руки. Я хватаю ее и начинаю проталкиваться к выходу, надеясь, что Тигр будет следовать за нами взглядом, и ненавидя его за это.
– А светленькая?
– Моя подопечная.
– Я не знал, что у тебя есть привычка проявлять милосердие, Тенардье.
– Ее мать платит мне за ее содержание.
Мы почти добрались до двери. Этти сопротивляется, потому что я слишком сильно тяну ее, но у меня нет другого выхода, я должна увести ее отсюда. Из комнаты, с глаз долой, от него подальше.
Толкаю толстую дверь. В помещение сразу врывается ветер и начинает щипать меня за щеки. Этти что-то говорит про холод, но я не обращаю внимания. Вытаскиваю ее на улицу и тихо закрываю дверь у нас за спинами. Последнее, что я слышу, это голос Каплана, звучащий ясно и звонко, как церковные колокола.
– Сколько я должен заплатить, чтобы забрать ее?
Глубоко вдыхаю холодный уличный воздух. Мысли проносятся в голове. Я только что услышала те самые слова, которые хотела услышать. Он заглотил наживку.
Так почему же тогда я чувствую себя такой несчастной?! Оглядываю Этти. Она совсем еще малышка. Ей двенадцать, но она совершенно не может постоять за себя. В ее возрасте я уже три года была полноправным членом гильдии Воров. Ей не хватило бы ловкости, чтобы выжить при Дворе чудес. И я с удивлением отмечаю, что сама пытаюсь ее спрятать, напяливая на нее мешковатую мальчишескую одежду, как доспехи, которые должны защитить ее от голодных глаз. Заправляю ее непослушные золотые локоны под старый чепчик, чтобы она стала похожа на меня.
«Ты прячешь ее так же, как Азельма прятала тебя», – приходит непрошеная мысль.
«Просто эти действия, – говорю я себе, – помогают мне до времени скрывать свои истинные планы».
– Тенардье отошлет меня куда-то с этим человеком? – с любопытством спрашивает она, ковыряя грязную лужицу на земле носком ботинка, который слишком для нее велик. И говорит она так, будто это не слишком плохая идея – чтобы Каплан забрал ее отсюда. Ей кажется, все что угодно лучше, чем жить здесь с Тенардье и терпеть приступы его пьяного гнева.
Она ничего не знает…
– Этот мужчина – Тигр, – говорю я.
Этти отступает на шаг. Хоть и совсем юная, она все же знает имя барона гильдии Плоти, которое все вокруг произносят шепотом.
Я решительно трясу головой. Не могу позволить себе сейчас думать об этом.
– Он сделает со мной что-то плохое? – Все ее маленькое тело дрожит. – Нина!
Всего несколько лет назад я тоже дрожала от ужаса, стоя на этом месте, узнав правду о том, кто такой Тигр.
За всеми ответами Этти всегда обращается ко мне. Именно я всегда даю ей советы, как не попасть в беду. Мне не нужно было прятать ее. Глупая, нелогичная попытка спасти овцу, которую я сама же собиралась принести в жертву. А я не давала людям увидеть, какая она. Потому что Этти красива той красотой, которая привлекает к себе внимание, даже если спрятана под лохмотьями. Той красотой, которую можно искать годы, ради которой стоит заставить Тенардье взять ее к нам жить и о которой точно будет мечтать Тигр.
– Он убьет меня?
Слова Этти выводят меня из задумчивости. Сейчас мне нужно увести ее отсюда, спрятать так, чтобы ни Тенардье, ни Тигр не могли найти ее. Поймать их на крючок, свести с ума в желании заполучить ее. И только тогда я смогу назвать им свою цену.
Делаю глубокий вдох.
– Да, он убьет тебя, – лгу я. Но он не убьет ее. То, что он сделает с ней, в сто раз хуже. Она будет мечтать о смерти, но смерть все не будет приходить.
Личико Этти сморщивается. Она всхлипывает.
В первую ночь, когда я привела ее к нам на постоялый двор, она осмотрелась вокруг и начала плакать так безутешно, что замолчала только после внушения от Тенардье (ее щека после этого превратилась в один большой лиловый синяк). Когда ушел последний посетитель и рассвет уже заглядывал в комнаты сквозь деревянные ставни, я забралась к себе в кровать и обнаружила ее там: она свернулась комочком и дрожала даже под простынями. Она окоченела от страха и тоски. Я еле держалась на ногах от усталости, мне нужно было не обращать на нее внимания и поскорее уснуть. Но она умоляюще смотрела на меня своими огромными голубыми глазами. Поэтому я легла рядом с ней, обхватила покрепче, чтобы согреть, и стала рассказывать истории.
– Перестань плакать, – говорю я и беру Этти за руку. – Идем.
– Куда? – всхлипывает она.
Я улыбаюсь. Ей не стоит доверять этой улыбке.
– Туда, где он не сможет тебя найти, – отвечаю я, и это ложь только наполовину.
Мы спешим по лабиринту узких улочек, стараясь держаться в тени.
Она запыхалась и еле поспевает за мной, но, по крайней мере, перестала плакать.
Она думает, что я спасу ее. А я приготовила ей судьбу хуже, чем все круги ада.
Иногда приходится платить ужасную цену, чтобы защитить то, что любишь.
После подавления революции город был разделен на две части. Половина Парижа – чопорные, засаженные ровными рядами деревьев улицы, населенные знатью. Вторая половина – ужасные трущобы, где царят преступность и скорбь.
Для меня город – вторая кожа, так же обтягивающая мои кости. Каждую улицу я могу узнать с закрытыми глазами, по камням у меня под ногами. Он разговаривает со мной, показывает, куда идти. Было бы безопаснее выбрать длинный путь и проскользнуть по приглаженным улицам мимо процветающих господ, но у нас нет на это времени. Мы могли бы гораздо быстрее двигаться по крышам, но Этти не умеет по-кошачьи бегать по черепице и уверенно перепрыгивать с крыши на крышу.
Поэтому мы просто бежим по наполненным вонью улицам, лавируя между телегами и Теми-кто-ходит-днем.
Еле уворачиваемся от старушки, которая сидит на перевернутом ящике с табличкой, что всего за несколько су готова починить одежду всякому желающему. Сворачиваем в переулок, молясь, чтобы в нем никого не оказалось. Крадемся вдоль стены до тех пор, пока не сворачиваем в следующий переулок.
У Этти слишком большие ботинки, и она не может бежать быстро. Но я тащу ее за собой и мчусь как можно быстрее. Мы не должны останавливаться. По закону города, всякому, кто слишком долго задерживается на одном месте, должно выпасть какое-то испытание.
Этти тянет меня за руку, просит бежать помедленней.
– Нина, если мы найдем экипаж, я могу отправиться к своей maman[8].
Я качаю головой. Ее maman перестала слать нам письма несколько месяцев назад – мы обе знаем, что это может означать.
Поэтому бежим до тех пор, пока не оказываемся на полуразвалившейся фабрике в районе Гобелен, закрытой банками за долги.
– Где мы? – спрашивает Этти.
Я оставляю ее вопрос без ответа.
Мы невообразимо долго пытаемся влезть в окно. В конце концов, я просто затаскиваю туда Этти, потому что она совсем не умеет взбираться по стенам. Она много чего совсем не умеет…
Этти морщится от неприятного запаха; воздух пропитан парами мышьяка, который использовали здесь для окраски обоев, шляп и одежды для знати.
– Мы долго здесь пробудем?
Я не настроена сейчас отвечать на вопросы Этти.
– Не знаю… День или два.
Она осматривается, и ей совершенно не нравится то, что она видит.
– Ты расскажешь мне сказку?
– Не время для сказок! – огрызаюсь я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно противнее и злее, потому что я совершаю очень злой поступок.
Она вся съеживается от моих слов и широко распахивает глаза.
Я стараюсь успокоиться, но мысли совсем меня не слушаются; они крутятся в голове, кричат на меня, осуждают, пронзают тело сотнями острых ножей, рождая чувство вины. Что за человек способен продать другого?
«Человек, который готов на все, лишь бы вернуть сестру», – мрачно напоминаю я себе.
У меня нет выбора, это мой единственный шанс. Азельма будет спасена. Неужели это того не стоит?
Однако я знаю, что не просто приговариваю Этти стать сестрой гильдии Плоти. Ходят слухи, что этих сестер в ящиках, как живой товар, контрабандой отправляют за океан к сподвижникам Тигра.
Волна ужаса поднимается внутри – кажется, она меня потопит. Все, что он делает, что из себя представляет, – это мерзость, запрещенная Законом. Законом, который призван защищать нас, чтобы мы всегда чувствовали себя в безопасности.
Я не могу помочь сестрам, скрытым в темноте. Не могу спасти женщин в Домах плоти. Но могу освободить одну из них. Могу обеспечить безопасность Азельме.
Ужасной ценой.
Замечаю, как Этти дрожит в углу.
– Прости, – говорю я, извиняясь за свою грубость. А также за то, что должно с ней случиться, и за то, какую роль я в этом играю. Меня так переполняет сожаление, что кажется, оно сейчас вырвется наружу.
Будто почувствовав мое смятение, она слегка улыбается мне прощающей улыбкой; это так похоже на Этти. Она не только красивая, но и добрая.
Этти встает, подходит ко мне и садится на пол рядом.
– Расскажи мне, что произошло с дочерью Изенгрима, когда ее нашел Ренар.
Я сглатываю. Этти обожает сказки. А вообще-то… никакого вреда не будет, если я закончу свой рассказ. Просто сделаю для нее последнее хорошее дело перед самым концом.
И я начинаю.
– Лис Ренар пришел в дом Изенгрима Вепря, – говорю я, – пробрался в темноте в его логово. Он встал перед кроватью, в которой спала дочь Изенгрима, и стал смотреть на ее красивое лицо.
Этти прижимается ко мне, кладет голову мне на плечо – она всегда так делала по ночам, если не могла уснуть. Я тоже так делала всегда, когда Азельма рассказывала мне сказки.
– Лис пришел, чтобы отомстить, – продолжаю я и рассказываю о том, как Изенгрим предал Ренара, как убил его жену, как обрек Лиса на долгие годы в темном подземелье, где он сидел до тех пор, пока ему не удалось бежать, чтобы восстановить справедливость.
Но мой голос начинает дрожать. Я стараюсь не вспоминать, как Азельма так же обхватывала меня руками, стараясь согреть. Не думать о самой Азельме, которая всегда защищала меня, которая никогда бы не сделала со мной того, что я собираюсь сделать с Этти.
По моей щеке катится горячая слеза, а она протягивает руку и вытирает ее.
– Не плачь, Нина, – говорит она своим тихим голосом.
И тогда я понимаю, что даже ради своей сестры, Азельмы, даже ради нее я не смогу пойти на это. Осознание просто валит меня с ног. Потому что если я не смогу обменять Этти на Азельму, то вообще не смогу спасти сестру. Я снова потеряю ее. Потеряю навсегда.
При мысли об этом меня пронзает боль, но я не позволю ей сломить меня – только не сейчас. Я совершила ужасный поступок, исполняя свой план. Жизнь Этти теперь висит на тоненьком волоске, и если я сейчас не возьму себя в руки, ей никто уже не сможет помочь. Я должна сосредоточиться на том единственном деле, которое еще может все изменить, должна подумать об Этти.
Я искоса смотрю на нее: она кажется такой хрупкой в этой мешковатой рубашке и больших ботинках. Тигр, как настоящий зверь, учуял ее запах. Я сама это устроила. Теперь он придет за ней, и это я буду во всем виновата.
Что же мне делать?
Когда увидят, что мы не вернулись, они станут меня искать. Они поймут, что я замешана в этом деле. Этти не может вечно прятаться в этом доме. И я не могу.
«Будь полезной, – сказала мне Азельма в тот день, когда ее забрали, – будь сообразительной, будь всегда на шаг впереди».
И тут мне в голову приходит решение, невероятно, удивительно простое: единственный способ защитить кого-то – это привести его под защиту одной из гильдий.
Потом я вспоминаю реакцию Томасиса, когда меня привели к нему, и хмурюсь. Никто не захочет добычу Тигра, потому что его боятся все бароны.
Кроме, пожалуй, Мертвого барона.
Я так резко выпрямляюсь, что Этти вздрагивает и с удивлением смотрит на меня.
– Что с тобой, Нина?
Мои мысли мчатся одна за другой, я начинаю придумывать новый план и сразу наталкиваюсь на неприятное обстоятельство: никто уже много недель не видел ни Мертвого барона, ни его Призраков. Об этом странном исчезновении перешептывается весь Двор. Только один человек может знать наверняка, что с ним случилось.
Это настолько безумная мысль, что от нее мне даже становится смешно. Но разве у меня есть выбор?
– Куда мы идем? – спрашивает Этти.
– Искать баронессу Кордей.
– Кто такая баронесса Кордей?
Тебе лучше не знать.
– Это баронесса гильдии Убийц.
Этти шумно выдыхает.
– А где ее можно найти?
Там, куда никто не ходит, – по крайней мере, из тех, кто хочет остаться в живых.
В былые времена Двор чудес терзали ужасные войны, грозившие разорвать его на части. Вот почему был создан Закон – чтобы управлять всеми гильдиями. Но даже с Законом гильдии не могут до конца преодолеть сомнения, победить недоверие друг к другу. Расположение домов почти всех гильдий держится в строжайшем секрете, о них знают только Феми и Люди Пера. Но этот дом – исключение.
Здание впечатляет: высокое, старинное, из белого мрамора. Совершенно не похоже на готический стиль полуразрушенных домов, соседствующих с ним.
При одном взгляде на него во рту пересыхает. Говорят, раньше в этом доме проживали лучшие гробовщики во всей Франции; некоторые утверждают, что они проживают тут по сей день.
Мы идем по аккуратной подъездной дорожке, выложенной гладким белым камнем, ведущей к просторному крыльцу. Входная дверь – высокая и черная; дверной молоток на ней – тяжелый латунный череп. Убийцам не нужно скрывать свою гильдию, ведь членам Двора чудес обычно хватает ума не разыскивать их.
Я делаю глубокий вдох, берусь рукой за холодный металл и стучу в дверь. Гул разносится по дому, вслед за этим повисает звенящая, неестественная тишина. Молюсь, чтобы никто не открыл нам дверь.
Никто не открывает.
– Ты уверена, что это то самое место? – шепчет Этти.
Это то самое место.
Никто не может войти в дом гильдии, если он не чадо этой гильдии. Таков закон Двора чудес. Наказание для пришедших без приглашения в каждой гильдии разное. Воры предпочитают подвешивать нарушителей на Понт-Нёф за гениталии – может быть, поэтому никто никогда не приходит к ним в гости. Рассказывают, что попытка войти в дверь Убийц карается немедленным отсечением головы (благодаря спрятанной автоматической гильотине). Но приглашения к ним так редки – сегодня нам придется обойтись без него.
Каждая частичка моего тела дрожит от страха, когда я толкаю тяжелую входную дверь. Она не заперта, и от этого мне становится еще страшнее. На секунду я замираю. Гильотины нет.
Мы всматриваемся вглубь длинного коридора, освещенного тусклым светом свечей: на полу белые и черные мраморные плиты выложены в шахматном порядке. В дальнем конце тихо журчит небольшой фонтан.
Рядом со мной замерла Этти. Страх заразен.
– Хорошей охоты, – говорю я так громко, как только могу осмелиться. Этти подскакивает от неожиданности. Никто не отвечает на мое приветствие.
– Наверное, их нет дома, – предполагает Этти.
Я качаю головой.
Летучие мыши всегда дома.
Мы идем вперед по коридору. Сердце готово выскочить из груди.
Дом этой гильдии похож на своих чад: холодный, элегантный, лишенный всяких чувств.
Этти подходит к фонтану. Хватаю ее за воротник, чтобы остановить.
– Половина членов этой гильдии посвятили всю жизнь изобретению особо смертоносных ядов. Ничего не пей.
Она кивает, и мы продолжаем двигаться вперед маленькими, осторожными шажками. По пути Этти пробегает пальцами по белым отметинам на темных стенах. Я смотрю на них, и кровь стынет в жилах. Они выцарапаны на стенах, по четыре линии, а пятая их перечеркивает. Они ведут учет.
У Этти расширяются глаза, когда она видит изображения на стенах. Слева – облупившаяся фреска, на ней скелет танцует с красивой молодой женщиной: старейшее изображение пляски смерти. Справа – группа портретов: мужчины и женщины разных национальностей, все одеты в изящные черные бархатные костюмы, у каждого в руках кубок с жидкостью, напоминающей красное вино, но на самом деле это кровь. Поговаривают, что и сами портреты написаны кровью. В другой руке они держат или кинжал, или змею, указание на то, к какому из двух домов гильдии они принадлежат: к Ножам или Ядам.
– Кто это? – шепчет Этти.
– Бароны этой гильдии.
На последней картине изображена хрупкая женщина с кинжалом в руках, указывающим на то, что она из дома Ножей.
Чувствую дуновение ветерка.
Волосы на загривке встают дыбом, и каждая клеточка тела кричит мне: опасность!
– Чем я могу вам помочь? – спрашивает голос, острый, как кинжал.
Этти вскрикивает от неожиданности. Совершенно из ниоткуда рядом с нами появился высокий худой мужчина. У него черные, слегка вьющиеся волосы. Темная кожа говорит о магрибском происхождении. Весь с головы до пят он одет в разнообразные оттенки черного. Он смотрит на нас своими черными, ничего не выражающими глазами.
Это Монпарнас из Дома ножей, мастер гильдии Убийц. Чада Двора чудес пользуются большим или меньшим уважением в зависимости от того, какую угрозу представляет их гильдия для окружающих. Монпарнас – один из самых высокопоставленных мастеров в самой опасной гильдии на свете.
– Bonjour[9], – вежливо произносит Этти.
Медленно, с ужасом я начинаю понимать, что со всех сторон нас окружают какие-то люди. Справа и слева, внимательно нас разглядывая, стоят молодой человек с черной блестящей кожей и корсиканец с повязкой на глазу.
– Мастер ножей, – говорю я, стараясь сделать так, чтобы мой голос не дрожал. – Nous sommes d’un sang. Мы одной крови.
Я слегка кланяюсь, не спуская с него внимательных глаз.
Он в ответ тоже наклоняет голову, быстро окидывает меня взглядом – и вот он уже в нескольких дюймах от меня. Он поднимает руку, а я склоняю голову в знак покорности, подставляя беззащитную шею под удар. Что-то холодное, острое и почти незаметное, как дуновение ветра, касается моей кожи и отводит назад волосы за ухом, чтобы открыть татуировку в виде бриллианта – метку моей гильдии.
Монпарнас сейчас так близко, что я уверена – он чувствует мой страх. Я стараюсь не дрожать, когда он смотрит мне в глаза; так близко может стоять только любовник. Изо всех сил стараюсь не думать о том, что он пахнет сталью, солью, костью и кровью.
– Гильдия Воров, – шепчет он, едва не коснувшись губами моей щеки.
В его голосе – едва заметный оттенок удивления, или мне только кажется?
В этот момент кто-то хватает нас сзади, и нам на головы натягивают черные мешки. Слышу крик Этти, приглушенный толстой тканью. Это плохо. Зря я сюда пошла. Никто, войдя в гильдию Убийц, не уходит отсюда живым.
Почувствовав, как острие кинжала утыкается мне в спину, я шикаю на Этти, чтобы перестала кричать.
Нас ведут по бесчисленным коридорам, поворот за поворотом. Мне никак не найти обратную дорогу. Слышатся звуки – открываются и закрываются двери, по мраморному полу раздаются шаги. Лучи света время от времени проникают сквозь толстую мешковину.
Где-то горит огонь; слышу потрескивание поленьев, и к телу подступает приятное тепло. Звучит гул голосов.
– Мадам, – произносит Монпарнас.
– Мастер ножей, – отвечает женский голос.
– Я приготовил вам подарок.
– Я не подарок, даже для Торговцев смертью.
Сквозь мешок мой голос звучит приглушенно и совсем не так угрожающе, как мне бы того хотелось.
Меня заставляют встать на колени, с головы стаскивают мешок, и я щурюсь в непривычно ярком свете свечей. Этти стоит рядом со мной, испуганная и ничего не понимающая.
Перед нами сидит изящная дама в темном бархатном платье. Густые каштановые волосы туго собраны на затылке, весь ее вид говорит о крайней аккуратности. От того, что я вижу ее так близко, сердце замирает. Шарлотта Кордей, баронесса гильдии Убийц. Единственная из Убийц, получившая свое положение после того, как убила предыдущего барона в комнате, полной людей, даже не приближаясь к нему. О ней ходит множество слухов: что она родилась мертвой, кожа ее была бледной, как мрамор, а глаза – суровые, ледяные; что те, кто видел, как она улыбается, обычно не успевали никому об этом рассказать – их ожидала смерть; что она заключила союз с Мертвым бароном.
Справа от нее стоит бледный лысый мужчина в маленьких круглых очках и темно-сером атласном жилете. Белый воротничок сорочки так туго стягивает шею, что кажется, будто он хочет задушить своего хозяина. Он неподвижен, если не считать рук в лайковых перчатках; слышно, как он непрестанно хрустит пальцами, вероятно, изъеденными кислотой. Это Кол-Бланш, Мастер ядов. Слева от Кордей стоит Монпарнас; глядя на нас, он поигрывает длинным тонким кинжалом.
– Люди редко приходят к нам в поисках собственной смерти, – говорит Кордей голосом холодным, как лед. – Но все же мы готовы сделать исключение, если вы принесли достойную плату. Кроме того, оплата может быть прощена, если вы вызоветесь отдать себя в руки Дома Ядов. Нашим новым членам всегда нужны объекты, на которых можно было бы пробовать свои изобретения. – Она многозначительно умолкает. – Впрочем, этот вариант обычно бывает довольно болезненным.
Я изумленно моргаю, и постепенно до меня доходит смысл ее слов.
– Что? Нет, мы пришли не за этим. Нам нужна ваша помощь.
Последние слова я произношу с запинкой.
Баронесса Кордей наклоняет голову.
– Вы просите нашей помощи в вопросе, не связанном со смертью?
– Да.
Глаза баронессы чуть заметно расширяются, и она убирает руки с колен; ее пальцы сжимаются, и она всматривается в меня так пристально, что кажется, будто она видит меня насквозь.
– Простите мое заблуждение. Я предположила, что вам нужна помощь в том, чтобы распрощаться с жизнью, ведь именно этим мы и занимаемся. Во всех иных случаях мы, Торговцы смертью, не приветствуем приход незваных гостей.
В ее спокойных, продуманных словах ясно слышится угроза. Она откидывается на спинку стула, устраивается поудобнее.
– И чем же мы можем быть вам полезны?
Наверное, мы уже практически мертвы, нам уже не будет хуже, если я сейчас скажу ей правду.
– Мадам, я Черная Кошка из гильдии Воров.
Она смотрит на меня.
– Я ищу гильдию, которая взяла бы к себе Этти.
От волнения я начинаю изъясняться сумбурно.
– Кто такая Этти? – спрашивает Кордей.
– Это я! – Этти поднимает голову и стряхивает с лица золотистые кудри.
Кордей переводит взгляд на Этти и молча осматривает ее.
– Очень красивая.
Этти краснеет.
– Спасибо.
Кордей приподнимает бровь и снова обращает свое внимание ко мне.
– Барон Воров не отметит ее своей меткой, – продолжаю я.
– А я думала, Томасис всегда рад новым подопечным.
Кордей пробегает большим пальцем по кончикам остальных, будто проверяя, насколько они остры.
Я качаю головой.
– Он ее не возьмет, потому что ее хочет Тигр.
В комнате повисает тишина. Торговцам смертью нет равных в молчании. Они могут даже применять его в качестве оружия.
– Воры не возьмут ее, но ты думаешь, что возьму я? – спрашивает Кордей, и в ее голосе слышится изумление.
– Н-нет, – отвечаю я, запинаясь. – Я бы никогда… Честно говоря, я ищу Мертвого барона. Только он может взять ее, невзирая на интересы Тигра. Но я слышала, что его место за Высоким столом пустует, и в тени улиц не видно его Призраков.
Я и сама понимаю, как глупо это звучит, но уже начала говорить и не собираюсь останавливаться, пока меня не остановят.
– Я знаю, что вы с Мертвым бароном старые союзники, слышала рассказы.
– Какие рассказы?
– Когда вы были ребенком, Мертвый барон спас вас и привел к Торговцам смертью.
– Подойди сюда, дитя.
В ту же секунду ко мне подскакивает Монпарнас, железной хваткой берет меня за плечо и поднимает на ноги. Я подхожу к Кордей, оставив Этти позади.
– Ты собираешься просить Мертвого барона, барона Двора чудес, оскорбить Тигра, наградив своей отметкой его чадо? – спрашивает она.
– А ты знаешь, что случилось с последним бароном, осмелившимся встать на пути у Тигра? – вмешивается кто-то.
Поворачиваюсь к камину, скрытому в дальнем конце комнаты: перед ним сидит полная темнокожая женщина, закутанная в бесцветные одежды, ее голова обмотана толстым шарфом, густые седеющие волосы собраны сзади в пучок.
Ее лицо мне хорошо знакомо, потому что во время собраний Двора чудес она обычно сидит за Высоким столом баронов. Теперь она, как сова, внимательно смотрит на меня сквозь большие очки, скрывающие пол-лица. Вид у нее не особо устрашающий, но внешность обманчива, потому что это – Гайятри Комаид, баронесса гильдии Хранителей знаний, мать Пера, хранительница секретов, главный ревизор Двора чудес.
Я сбита с толку тем, что она оказалась здесь, в гильдии Убийц, но все же стараюсь не хмуриться. Я отвлекаюсь на нее и не замечаю, как Кордей кивает Монпарнасу.
В ужасе обернувшись, я вижу, что он поднял Этти на ноги и приставил к ее щеке острое лезвие. От страха ее глаза расширились, лезвие кинжала прижато к ее нежной коже.
– Прошу вас! – кричу я.
– А ты смелая, Черная Кошка из гильдии Воров, – говорит Кордей, ее лицо выражает абсолютное спокойствие. – И за это я бесплатно дам тебе один совет, – она снова переводит взгляд на Этти, – исполосуй ножом это милое личико, и, может быть, тогда Тигр перестанет на нее смотреть.
– Пожалуйста, не надо! – умоляю я.
– Сомневаюсь, что теперь Тигра сможет остановить даже физический недостаток. Ты же знаешь, каким он бывает, когда хочет что-то заполучить, – возражает Кол-Бланш.
– Да, он и правда не любит оскорблений, – соглашается Кордей.
Она бросает на Монпарнаса только один взгляд. Не успеваю я и глазом моргнуть, как он отпускает Этти и убирает от нее кинжал. Этти шумно, со всхлипом выдыхает.
Я не смею даже подойти к ней. Стараюсь следить за тем, чтобы мои руки не дрожали, пытаюсь смотреть Кордей прямо в глаза; кажется, будто она что-то прикидывает в уме, глядя на меня. Надеюсь только, что не размер гроба.
– Ты очень маленькая.
Я киваю.
– И ты Кошка.
– Да, мадам.
– Наверное, ты очень хорошо умеешь пробираться в разные неприступные места.
Она бросает взгляд в сторону камина, ищет глазами Комаид.
– Нина может пробраться куда угодно, – вставляет Этти из-за моей спины. – Однажды она залезла в Тюильри!
Я готова стукнуть себя за то, что рассказывала ей о своих подвигах, но ведь Этти так любит слушать истории…
Кордей с удивлением смотрит на Этти.
– Правда? Это очень хорошо, потому что все остальные потерпели неудачу.
Я хмурюсь. В чем они потерпели неудачу?
Кордей встречается взглядом с Комаид; они о чем-то переговариваются без слов.
– Кошка говорит правду. Только один барон настолько безумен, чтобы оскорблять Тигра, – произносит Комаид. – Только Орсо.
Мертвый барон.
Кордей согласно кивает.
– Так что, Кошечка, ты не напрасно ищешь встречи с ним.
Она делает знак Монпарнасу; один взмах ножа, и веревки спадают с наших запястий.
– Ты должна найти Призраков, – говорит Кордей. – Они непредсказуемы и в лучшие времена, но говорят, что в отсутствие своего отца становятся… еще хуже. Желаю вам обеим большой удачи. Давайте выпьем за это предприятие!
Меня не покидает чувство, что основная часть разговора прошла мимо меня. Неужели мы правда пришли в гильдию Убийц в поисках Мертвого барона только за тем, чтобы нас отправили искать Призраков? Их никто не видел уже много недель. Это что, какая-то проверка?
Кол-Бланш отходит к боковому столику и наливает белое игристое вино в два хрустальных бокала. Ставит их на поднос и подходит к нам.
Я колеблюсь. Мастер ядов предлагает мне напиток. Напиток, который не пьет больше никто в этой комнате. Вот уж точно проверка!
– Благодарю, месье, но боюсь, мы не можем принять ваше угощение, – говорю я ему.
Кордей улыбается, показывая два ряда ровных белых зубов. От этой улыбки меня охватывает ужас.
– Какой умный Котенок, – говорит она и откуда-то из складок платья достает золотые карманные часы. Маленькая изящная вещица свисает с длинной цепочки, циферблат украшен извивающейся латунной змеей.
– А теперь, будьте добры, посмотрите сюда внимательно, – говорит она тоном, не предполагающим отказа.
Кошусь на искусную позолоченную вещицу: за стеклянным циферблатом – черные римские цифры и острые, как ножи, стрелки.
Часы раскачиваются взад-вперед, и цифры начинают сливаться. Стараюсь сконцентрироваться на них, но мысли меня не слушаются, а комната становится очень большой и незнакомой; потрескивание огня в камине эхом звенит у меня в голове.
Позади меня Этти как-то странно вздыхает.
Хочу повернуться к ней, но ноги меня не слушаются. Шарю пальцами по плащу в поисках кинжала, но все бесполезно, я даже не могу сжать их в кулак. К горлу подступает тошнота. Неужели Торговцы смертью все-таки чем-то меня отравили?
Этти со стуком валится на пол.
– Ты боец, правда? – говорит мне Кордей, но кажется, что ее голос звучит где-то вдалеке. – Это хорошо.
– Мы пришли к вам за помощью, – слова застревают у меня в горле, пытаются прорваться сквозь стиснутые зубы.
Я опускаюсь на колени.
– Это действует не на всех. Некоторые способны сопротивляться. Кто-то вообще не ощущает на себе эффекта. Весь фокус, Котенок, в том, чтобы не смотреть.
Последнее, что вижу, – это глаза Кордей, большие и яркие, в которых я тону.
Слышу звук – как будто кто-то хлопает в ладоши.
– Nous sommes d’un sang. Мы одной крови, Котенок. Надеюсь, еще увидимся.
Открыв глаза, первым делом пытаюсь удостовериться, что не плыву с перерезанным горлом по зловонным водам Великого Змея, Сены. Голова болит, во рту пересохло, в животе урчит. Прищурившись, всматриваюсь в темноту, которая начинается сразу за освещенной фонарями улицей, вдыхаю аромат дождя и стараюсь понять, где мы.
Этти тоже просыпается и кладет голову мне на плечо; наши головы будто заполнены густым туманом.
– Как им удалось меня отравить? Я же ничего не пила… – бормочет она.
Я ничего ей не отвечаю, потому что в ушах звенит. Но, кажется, я чувствую облегчение. Нам удалось выжить после встречи с баронессой гильдии Убийц, так что ощущение, будто в голове топталось стадо буйволов, не в счет.
– Может, что-то было в воздухе, – продолжает рассуждать Этти. – Я всегда странновато чувствую себя после того, как у нас в кабаке Мечтатели курят свои трубки.
– Это как-то связано с часами, – предполагаю я. – Они как-то на нас повлияли.
Этти протирает глаза и встряхивается. Мы обе встаем, она осматривает темную улицу.
– Думаешь, Мертвый барон захочет взять меня к себе? – с сомнением спрашивает она.
Я улыбаюсь.
– Думаю, да. Но сначала нам нужно его найти.
У каждой гильдии Двора чудес есть сотни собственных сигналов для того, чтобы общаться на расстоянии, предупреждать об опасности, подзывать своих братьев, да и просто сообщать о своем присутствии. У Воров, кроме того, есть сложная система дневных и ночных сигналов. А еще есть Главные сигналы – то есть общие, универсальные, распознавать которые обучены все чада Двора чудес.
Поднимаю голову и подаю Главный сигнал: короткий, резкий свист. Услышав звук, сорвавшийся у меня с губ, Этти резко поворачивается.
– Что ты делаешь? – спрашивает она.
– Вызываю Мертвецов.
В тумане движется тень. Сжимаю в руке кинжал и жду, когда тень обретет форму; от тяжести металла в руке мне становится гораздо спокойнее.
У тени есть имя: это Монпарнас, Мастер ножей. Интересно, что он здесь делает. Он хочет защитить нас или навредить?
Появляются и другие тени. Я моргаю. Успеваю разглядеть их до того, как их замечает Этти: бесформенные серые холмы, впалые глазницы смотрят из-под лохмотьев, лица бледные, как снег. У одних не хватает конечностей или глаз, у других лица испещрены глубокими старческими морщинами. Это чада Мертвого барона. Призраки.
Монпарнас смотрит на меня.
– Ты нашла своих Призраков, а теперь предлагаю уходить, если не хочешь, чтобы тебя поймали Гиены.
Совершенно не хочу встречаться с Гиенами, чадами гильдии Наемников, мужчинами и женщинами, которые зарабатывают себе на жизнь жесткостью и насилием.
Поворачиваюсь, чтобы ответить, хотя бы просто сказать «спасибо» за то, что он нас не убил, но вижу лишь пустое место там, где Монпарнас только что стоял.
Этти прижимается ко мне, и вместе мы подходим к похожим на привидения фигурам.
– Мы ищем вашего Отца, – говорю я.
– Отца? – доносится вместо ответа чей-то тихий шепот. Мертвенно-бледный мальчик, не старше лет пяти, еле заметно открывает рот. – Вы знаете, где он? – спрашивает мальчик тонким, несчастным голоском, и остальные Призраки подхватывают его вопрос. Я удивленно молчу. Мертвый барон – Отец их гильдии. Это они должны знать, где он.
– Вполне вероятно, – без особой уверенности отвечаю я. Конечно, я ничего не знаю, но им в этом не признаюсь, иначе они потеряют к нам всякий интерес – тогда уж добра не жди…
По их рядам прокатывается волнение.
– Отведите их к Волку.
– Да, идем, – говорит мальчик. И вдруг эти фигуры, стоявшие как статуи, все как одна приходят в движение и увлекают нас за собой. Малыш идет впереди, очень уверенно и неожиданно быстро.
По дороге к нашей процессии присоединяется все больше теней, так что, в конце концов, мы оказываемся окружены плотной серой массой Призраков.
Этти смотрит на меня с волнением, что неудивительно. Призраки – одни из самых опасных чад Двора чудес, потому что их слишком много. Страшнее только Убийцы.
– Все хорошо, – говорю ей одними губами.
Но это неправда.
Вперед движется длинная процессия серых Призраков, они напирают друг на друга, словно волной сметая все на своем пути. Этти крепко прижимается ко мне, изо всех сил держит за руку. И правильно, иначе мы бы давно уже потеряли друг друга.
– Я думала, ты говоришь о настоящих призраках, – бормочет она, будто бы оскорбленная до глубины души.
– Люди просто не видят их или смотрят сквозь них, – объясняю я. – И они называют себя Призраками, ведь им кажется, что они уже мертвы.
Этти смотрит на девочку с бельмами вместо глаз: длинные серые волосы стелются у нее по спине. Она слепая. Рядом с ней идет Призрак с костылем, у него нет одной ноги.
– Что с ними случилось?
– Это их Отец.
Этти долго испуганно молчит, переваривая услышанное. Но это правда. Город готов лить слезы из серебряных монет при виде этих несчастных. Поэтому Мертвый барон время от времени забирает у своих чад руку, ногу или пару глаз, чтобы пополнить запас серебра. Вот как он любит своих детей.
Наклоняюсь и шепчу Этти на ухо, чтобы отвлечь ее от страшных мыслей:
– Знаешь, почему они серые? Они так долго сидят на одном месте, попрошайничая, что дорожная пыль, которую поднимают экипажи, уже стала частью их существа.
Так же как и запах. Он не был так заметен, пока вокруг нас крутилось всего несколько Призраков, но теперь, когда их тела буквально вжимаются в нас, запах так и лезет в нос. Кислый, несвежий запах пота.
– А это что?
Я прищуриваюсь, чтобы разглядеть то, на что она указывает.
Серая дорога заканчивается, но Призраки продолжают двигаться вперед.
Перед нами большие ворота. Это один из входов в Париж, одни из шестидесяти двух ворот в крепостных стенах, окружающих город. На древних камнях выгравировано название: La Barrière d’Enfer, Адские ворота.
За ними сплошная тьма. В ней один за другим исчезают Призраки. Чем ближе мы подходим к зияющей дыре, тем больше она становится. Взявшись за руки, мы разрешаем темноте поглотить нас.
Мы в странном туннеле. Где-то вдалеке над аркой горит один-единственный светильник. Его свет освещает стены, украшенные сложными узорами, высеченными на белом камне.
– Нина! – вскрикивает Этти и зажимает рот рукой.
Я всматриваюсь внимательнее. Изящные узоры с изображениями растений и животных, обрамляющие свод, на самом деле не вырезаны на стенах. Они сложены из сотен человеческих костей, искусно подобранных друг к другу, и ряда черепов над ними.
Над сводчатым входом из костей сложена надпись: «L’empire de la mort», «Империя смерти».
Я чувствую, как рядом со мной дрожит Этти.
Маленький мальчик смотрит на нее. Затем указывает в темноту за аркой.
– Все в порядке, – шепчу я, а Призраки уже увлекают нас за собой вниз, в катакомбы.
Наконец туннель становится шире и приводит нас в просторную пещеру раз в десять больше Сияющего зала. Стены от пола до потолка выложены камнями. Пещера освещена светильниками, сделанными из костей человеческих рук; зажженные фитили торчат прямо из ладоней, огонь дрожит и отбрасывает странные тени на стены.
Одни Призраки рассаживаются прямо на полу, другие исчезают в многочисленных туннелях, отходящих от пещеры. Их, должно быть, не одна сотня. Тихие, похожие на детские, голоса эхом отражаются от стен зала.
Мы с Этти стоим бок о бок. Мальчик оглядывается, продолжая держать ее за руку.
– Кто вы? – доносится до нас ясный, громкий голос.
Призраки снова начинают бормотать, подхватывают вопрос. «Кто они? Вы кто?»
– И что вы делаете среди мертвых?
«Среди мертвых. Что они делают?»
– Мы ищем Мертвого барона, – стараюсь, чтобы голос звучал смело.
Их голоса эхом подхватывают мой ответ.
Призраки похожи на рой пчел: совершенно непонятно, где он начинается, а где заканчивается. Серые тени поднимаются и двигаются в тусклом свете, и вот, наконец, будто из-под земли возникает фигура. Худой юноша в серых лохмотьях, с мертвенно-бледной кожей и совершенно белыми волосами; посреди лица, там, где должен быть нос, зияет дыра. Я хватаю Этти за руку, пока она не успела ничего сказать. Но она молчит, и это достойно восхищения.
Худой юноша низко кланяется. Я кланяюсь в ответ, увлекая за собой и Этти.
– Зачем вам понадобился наш отец, Воришки? – Глаза безносого Призрака полны безмолвного обвинения.
– Bon chasse, хорошей охоты, Мастер Волк. Мы пришли сюда, чтобы просить твоей милости.
Волк смотрит на нас, нахмурившись.
– Хорошей охоты… Говорите, да поживей, а не то мы бросим вас в котел к остальным.
– Котел! Котел! – доносятся голоса.
Я успеваю лишь на секунду задуматься о том, кто эти «остальные», угодившие в котел. Призраки непредсказуемы даже в лучшие времена, а их речи бывают загадочнее, чем слова Сфинкса.
– У меня дело к Мертвому барону.
– Говори, что за дело.
– Нет, – решительно возражаю я. – Меня послала баронесса Кордей. У меня есть дело к Мертвому барону, которое нужно обсудить с глазу на глаз, – добавляю я, лишь немного отступая от правды.
Волк скрещивает руки на груди.
– Ну, тогда вам придется ждать его возвращения.
Разговор окончен. Он поворачивается к нам спиной, и только полы рваного плаща развеваются позади него при ходьбе.
– А когда он вернется?
Волк останавливается, но не отвечает на мой вопрос. Меня не покидает неприятное чувство, что я вижу лишь отдельные детали мозаики. Сначала у Убийц, а теперь здесь, у Призраков.
– Котел, котел, отправить их в котел! – снова начинают петь его братья.
Волк вздыхает, кивает, и сотни серых рук тянутся к нам, чтобы схватить. Нас пихает и тянет в разные стороны целый лес рук, ног и серых лиц, они клацают зубами и снова и снова шепчут непонятные слова.
– Стойте, стойте! Мастер Призраков, что происходит?
– Нина, они же не собираются действительно нас есть, правда? – дрожащим голосом спрашивает Этти.
Думаю, лучшее, что я могу сейчас сделать, – это просто не отвечать на ее вопрос.
Нас приводят в другую большую пещеру, там так жарко, что волна горячего воздуха чуть не сбивает нас с ног. В центре комнаты – огромный котел, достаточно большой, чтобы вместить человека. Под ним горит гигантский костер; Призраки, стоящие со всех сторон, подбрасывают в него поленья.
– Котел на удивление полон. Не уверен, что вы сейчас туда поместитесь, – мрачно заявляет Волк. Затем указывает пальцем на фигуру в углу пещеры. – Сначала пойдет он, а вы за ним.
Я моргаю. От жаркого воздуха все вокруг дрожит и расплывается. Различаю блондина с растрепанными волосами в темно-красном фраке со связанными руками и ногами, как у пойманного на охоте зверя. Он смотрит на меня, и я сразу понимаю, кто это, хоть мы и не виделись несколько лет: красавец из семьи революционеров, спасший меня из лап гильдии Плоти. Сен-Жюст. Должно быть, он тоже меня узнал, его взгляд ясно говорит об этом. Как человеку, привыкшему раздавать команды, Сен-Жюсту не обязательно произносить слова, для того чтобы его поняли.
«Ты у меня в долгу!»
– Мастер Волк! Я никогда бы не осмелилась усомниться в мудрости мастера гильдии Попрошаек, но не могли бы вы сказать мне, по какой причине собираетесь сварить этого человека, Того-кто-ходит-днем?
Волк смотрит на меня и вздыхает.
– Он следил за нами и так проник в гильдию. – Кажется, он оскорблен вызывающим поведением Сен-Жюста. – Вошел сюда без приглашения.
Мы оба смотрим, как Сен-Жюст извивается в своих путах.
– Ясно… – говорю я. – А перед тем, как сварить его, не попытались ли вы разузнать, почему он осмелился следить за Призраками?