Спасибо тем, кто вместе был и врозь,
За то, что здесь сбылось и не сбылось.
Уходит ночь – и мне пора за нею…
И если не хватала с неба звёзд,
Виной тому не слабость и не рост –
А просто звёзды на небе нужнее.
Анна Полетаева
Генка Марков на гитаре играл мастерски: памятью на тексты песен обладал феноменальной, запросто на слух подбирал любые мелодии, мог ночь напролёт глубоким раскатистым баритоном исполнять лирические и драматические баллады по желанию слушателей, которых у него всегда было в избытке.
Внимание к своей персоне импонировало юноше. Привлекательный музыкальный голос с лёгкой мелодичной хрипотцой, помноженный на приемлемое мастерство исполнения, вводил аудиторию, особенно женскую её часть, в некую разновидность транса, фактически гарантировал экстаз, в котором Генка казался слушателям самым обаятельным, самым романтичным и приятным во всех отношениях мужским персонажем из всех присутствующих представителей сильного пола.
Ещё бы. В дополнение к сценическим достоинствам, юноша был до невозможности привлекателен внешне: подтянутый, жилистый, с рельефно развитой (без фанатизма), мускулатурой, к тому же рослый, широкоплечий, улыбчивый, остроумный и неизменно позитивный.
Подруги трепетали, наслаждаясь энергетикой музыкальных фраз.
Излучаемая его внешностью уверенность, удивительная способность запросто создавать в любой компании приподнятое лирическое настроение с лёгкой романтической грустинкой, магический творческий потенциал и избыточная энергетика исполнителя, которую щедро распространял Генка вокруг, ввергала девчонок в шоковое состояние.
Им просто необходимо было немедленно влюбляться, на кого-то конкретного выплёскивать избыточное давление пробуждаемой акустическими эффектами чарующей чувственности.
Девчонки, слушая незамысловатые вокальные композиции в его исполнении, едва в обморок не падали, слезами обливались, проникаясь к солисту дружелюбием и симпатией.
Наиболее впечатлительные особы были хронически в него влюблены.
Жил Генка в двухкомнатной квартире фактически один (родители – увлечённые геологи-энтузиасты посещали своё жилище крайне редко), потому, правила проведения квартирных слушаний хозяин жилища устанавливал сам.
На его территории разрешалось многое: приносить продукты и выпивку, готовить, пользоваться посудой и мебелью, даже уединяться при необходимости в свободной комнате. Главное, чтобы в финале квартира снова выглядела жилой и уютной.
Желающие создать в его холостяцких апартаментах атмосферу гармоничного семейного быта находились всегда. Иной раз даже выбирать приходилось, что удавалось Генке довольно изящно: конфликтовать юноша не любил, зато запросто находил убедительные аргументы, оспаривать которые девчата не решались.
Никто никогда не слышал из его уст фривольных историй, касающихся хозяюшек, остававшихся приводить берлогу в порядок. Что происходило внутри, всегда оставалось загадкой, тайной. Почему – тоже никто не знал.
В доме всегда был практически идеальный порядок. Хозяин появлялся на публику гладко выбритым, стильно причёсанным, в выглаженных и чистых одеждах, что было весьма подозрительно для его открытого для общения образа жизни.
Ходили слухи, что Генка не по женской части настроен, что у него что-то где-то не то, или не так, но “проверяльщицы” кумира упорно не сдавали, несмотря на его неизменное правило – не углубляться в интимные отношения, не давать поводов подругам называться его девушкой, тем паче невестой.
Никто не обращал серьёзного внимания на маленькую гостью – соседку Генки по лестничной площадке, Ирочку Семьину, которая неизменно присутствовала на большинстве импровизированных сольников, когда ей это разрешала мама.
У неё было своё место рядом с маэстро, которое в отсутствии девочки никто никогда не занимал. Это было негласное, непонятно как появившееся правило.
Так было, когда Ирочке было тринадцать лет, потом, когда стало пятнадцать, а позже семнадцать.
Дождавшись восемнадцатого дня рождения, вчерашние соседи и добрые друзья неожиданно для всех, в том числе для родителей, сыграли скромную по нынешним временам свадьбу и отправились в довольно дорогой морской круиз.
Оказалось, что юноша когда-то давно пообещал девочке, признавшейся ему в наивной детской любви, что дождётся её совершеннолетия, чтобы услышать то же самое от повзрослевшей подруги.
Или не услышать.
Как получится.
Время безжалостно ко всему живому. Даже камень и металл устают сохранять прочность, чего уж говорить о незрелых желаниях, наивных эмоциях, легкомысленных обещаниях и бесхитростных неокрепших чувствах.
Если Ирочка не передумает, в любви уже будет признаваться он, как человек с небольшим, но всё же достаточным для серьёзных решений жизненным опытом.
Генка, что бы про него ни говорили, терпеливо дождался.
Что и как он объяснял девчонкам, наводившим порядок в доме, стирающим и гладящим его рубашки, остающимся иногда ночевать, так и осталось тайной.
А начиналось всё с пионерского лагеря, куда Генку затащила работать на всё лето пионервожатым однокурсница и подруга – Лиза Шилкина, намеревавшаяся таким образом наладить с ним двухстороннюю романтическую связь, а в перспективе – серьёзные интимные отношения.
Расчёт (так ей казалось), был прост – преподнести себя в наиболее выгодном ракурсе в отсутствии серьёзных конкуренток из числа заклятых институтских соперниц.
Находясь постоянно рядом, помогая освоить незнакомые воспитательские обязанности не так сложно малюсенькими шажками, пусть для начала намёками, обозначить серьёзность намерений, умело демонстрируя и подчёркивая лучшие духовные и практические качества.
Лиза – девушка интересная, даже симпатичная в меру, с лёгким уступчивым характером, чего Генка упорно отчего-то не желал замечать. Точнее, он всё отлично видел: и милое личико с застенчивым румянцем, и кокетливые льняные кудряшки, и озорные ямочки на щеках, а также трогательный взгляд, чувственную мимику, красноречивые жесты, но не испытывал к ней ничего, кроме дружеского расположения.
С ней было интересно, весело – не более того.
Девушка старательно приближалась к мечте, насилуя во всю мощь романтическое воображение и трепетную женственность, но покорить заветную вершину никак не удавалось, что было вдвойне обиднее, когда Генка, не ведая, что творит, запросто обнимал её за плечи, упруго прижимался в танце, брал за руку или целовал в качестве дружеского приветствия. Увы, точно так же он поступал с другими девушками.
Лиза изводила себя болезненными фантазиями на темы любви, а невнимательный к её усердному флирту Генка не выказывал личного предпочтения, не давал даже крошечной надежды на счастливый финал романтической истории.
К концу первой смены его обожал весь педагогический и административный коллектив, все мальчишки мечтали научиться играть на гитаре и петь как он, а девчонки не отходили от кумира ни на шаг, оспаривая между собой право на его личное внимание.
Так случилось, что в Генкин отряд попала тринадцатилетняя соседка – Ирочка Семьина, что само по себе было событием обыденным, если бы эта девочка не была влюблена в него до помутнения рассудка. Если бы не дала понять в полной мере, что это слишком серьёзно, если бы не разбудила в уравновешенной до того момента подружке кумира – Лизе Шилкиной, дремавшую до той поры ревность, и не заставила соперничать.
К особенному отношению дам всех возрастов юноша был привычен, потому никого индивидуально не выделял. С назойливым вниманием, тем более с очарованными его талантами воспитанницами, запросто справлялся, направляя их неуёмную энергию в созидательное русло – легко выдумывал разного рода состязания и творческие проекты, отвлекающие излишки причудливого, но пластичного девичьего воображения, в сторону от преждевременных романтических грёз.
Ирочка оказалась девочкой особенной. Вежливые, даже строгие педагогические методы воспитания и увещевания на неё абсолютно не действовали. Она упорно оказывала Игорю недвусмысленные персональные знаки внимания, невзирая на его к себе отношение.
Девочка брала упорно не замечающего её особого расположения воспитателя за руку и настойчиво прожигала его мозг наивно-выразительным, неравнодушно обаятельным взглядом.
– Шилкина, ты уже не малышка, – спокойным тоном объяснял вожатый, – и ты не одна такая впечатлительная в отряде. Если опекать каждую девочку в отдельности, по часу всех держать за ручку и нежно гладить по головке, мне не только на личную жизнь, но и на сон времени не останется. Пойми, кудряшка, мы не в детском садике. Будь умницей – веди себя, как подобает взрослой леди.
Гена гладил её по головке и разнимал руки.
Через мгновение их ладони снова были сомкнуты нежным рукопожатием.
Если Генка проявлял настойчивость, в глазах воспитанницы появлялись слёзы, но она не сдавалась.
Когда вожатый играл на гитаре или что-либо интересное рассказывал, Ирочка садилась рядом, прижималась к его корпусу головой, упорно отстаивая исключительное право на индивидуальную привилегию.
Лиза пыталась пресечь на корню притязания юной кокетки, прибегая то к убеждению, то к совсем непедагогическим методам.
Тщетно. Вожатая тут же получила ответку – целую банку красных лесных муравьёв в постель или нечто похлеще.
Соперничать с подростком оказалось совсем непросто. Девочка упорно шла к своей цели, ловко оттесняя взрослую ревнивицу неожиданными, вполне осознанными действиями.
Со стороны их затяжной, довольно агрессивный поединок выглядел увлекательной игрой, на деле это была нешуточная дуэль двух трагически влюблённых женщин, виновник которой упорно не замечал очевидного противостояния активно противоборствующих сторон.
– Неужели не понимаешь, девочка, что подобным нескромным поведением ты можешь поставить Геннадия Васильевича в неловкое положение, – распекала её Лиза, – администрация лагеря может расценить внимание в твой адрес вожатого как извращение, как преступное покушение взрослого мужчины на невинность маленькой девочки. Его могут уволить, отчислить из института. Посадить, наконец.
– Не ваше дело учить меня. Гена сам выберет, кого из нас полюбить. А я ему помогу.
– Гена… любить! Да как ты смеешь в таком тоне говорить о взрослом человеке! Да я родителям твоим всё расскажу!
– Чего именно, что я его за руку держала? Успокойтесь, тётенька. Танцует-то он не со мной, с вами. Но это несерьёзно. И вообще… я его не ревную.
Не сказать, чтобы одна из противоборствующих сторон лидировала, хотя у старшей соперницы были очевидные преимущества: ночные посиделки у костра, медленные танцы с довольно откровенными тесными объятиями, возможность называть события и настроения своими именами.
Увлечь Геннадия эмоциями и чувствами было непросто. Возможно, он ещё не созрел для серьёзных отношений, хотя Лиза ему порядком нравилась. И прикасаться к ней было жутко приятно.
Впрочем, наивное романтическое воображение возбуждала не только она. С некоторых пор юноша часто задумывался на темы любви, но опосредованно, абстрактно, как о чём-то удивительно приятном, но недосягаемом.
Ирочка назойливо вертелась между ним и Лизой, что начинало его напрягать: мало ли чего могут про него подумать.
Тем не менее, поставить на место малолетнюю капризулю не получалось: она добивалась внимания совсем не детским упорством, пытаясь подражать взрослым искусительницам: видно начиталась любовных романов, теперь начала проводить испытания в том же ключе.
Удивительно, но образ девочки вызывал у Геннадия странные эмоции. Иногда он ловил себя на мысли, что если бы она была чуточку старше… пожалуй, в неё запросто можно было влюбиться.
От внимания Лизы не ускользнуло Генкино сентиментальное состояние, чётко отпечатавшееся на его одухотворённом лице.
Влюблённые женщины мистическим образом чувствуют угрозу личному счастью. Следующей же ночью она пошла в лобовую атаку, раззадорив друга откровенно показной доступностью.
Было холодно и сыро, что стало поводом прижаться теснее обычного, а затем выпросить горячий поцелуй.
Ирочка наблюдала за игривой парочкой издалека. Видела она и то, что случилось после.
На следующий день её словно подменили. Девочка выглядела измождённой, убитой неведомым недугом.
Осмотревший её врач патологий не обнаружил, но поместил Ирочку в карантин.
Геннадию Васильевичу как старшему вожатому отряда, пришлось посетить больную.
Девочка, увидев его, отвернулась, закрылась с головой одеялом.
– Что случилось, егоза? Тебя не узнать, пупс. Давай поговорим… серьёзно… как друзья.
– Не о чем мне с вами разговаривать.
– Это ещё почему?
– Я всё… всё-всё видела.
– Не пойму, о чём речь.
– О тебе, о твоей противной Лизке! Там… ночью. Видела, как ты шарил у неё запазухой, как целовал.
– Подглядывала. Но это моя личная… понимаешь, малыш, это обычная взрослая жизнь. Тебя она не должна касаться. И вообще… почему я должен перед тобой оправдываться!
– Потому, что я люблю тебя, Геночка!
– Ты! Это же смешно, деточка. Мне двадцать один год. Тебе тринадцать. Если бы я только подумать посмел о любви к тебе… это уже можно расценивать как преступление. Считаешь, что моё место в тюрьме? Такую судьбу ты для меня придумала!
– Поцелуй меня. Пожалуйста. Один единственный разочек.
– Нет, нет и нет! Исключено. Разве что в лобик, чтобы проверить – температура у тебя или воспаление хитрости.
– Почему… Лизка вкуснее! Или потому, что у меня титек нет?
– Не Лизка, а Елизавета Максимовна. Она взрослая, а ты… ты несмышлённый ребёнок.
– Ну и что! Я тоже скоро вырасту.
– Но не сейчас. К тому времени подрастёт мужчина твоей мечты. Ты его обязательно встретишь. Влюбишься. Всему своё время. Не торопись стать взрослой. Это совсем не так здорово, как кажется. Я бы, например, с удовольствием вернулся в счастливое детство.
– Я не ребёнок!
– Хорошо, в беззаботную юность.
– Так верни… тесь. Представьте себе, что мы ровесники. Поговорим как друзья.
– Это можно.
– Тогда на “ты”. Я могла бы тебе понравиться?
– Несомненно. Любая девочка имеет шанс стать любимой.
– Представь, что я призналась тебе в пылких чувствах, в том, что жизнь без тебя – мучение.
– Допустим. Как версию для расследования непростой ситуации.
– Что чувствуешь? Только честно.
– Наверно неловкость. Так ведь неправильно. Признаваться, сделать первый шаг, если речь действительно о любви, должен мужчина.
– Вот… логично, даже правильно. Так признавайся же.
– Мне не нравится эта игра. Если настаиваешь – давай договоримся иначе: не я вернусь в детство, а ты… сначала подрастёшь. Я подожду, пока тебе исполнится восемнадцать лет. Если не передумаешь – вернёмся к этому непростому разговору. И прекращай хандрить. Ты ничем не болеешь.
– Обещаешь! Точно не обманешь?
– Ну… не знаю. Постараюсь оправдать твоё безграничное доверие.
– Поклянись.
– Чтоб мне… самую страшную кару на повинную голову, если нарушу клятву верности, – с улыбкой, немного дурачась, произнёс Гена.
– А Лизка! Поклянись, что больше никогда до неё не дотронешься. Всего-то пять лет. И это… руки покажи, что пальцы крестиком не держишь.
– Это несерьёзно. Какая же любовь без доверия.
– Ещё как серьёзно. Я, например, клянусь, что никогда впредь до совершеннолетия не заставлю тебя краснеть за неловкое поведение, никогда-никогда не предам… и не передумаю выходить за тебя замуж.
– Даже так. Знаешь, малышка, это не очень правильно. Пять лет для тебя, это одно, для меня – совсем другое. Через год я получу диплом. Меня могут распределить… куда угодно, даже на самый-самый крайний край света. Ты здесь, я – там. Пойми, глупенькая – нельзя загадывать любовь и счастье на полжизни вперёд. Давай уже заканчивать нашу игру.
– Ни за что! Или ты возьмёшь меня в жёны, или я… или меня не будет. Совсем. Никогда. А ты будешь жить дальше, будешь целовать эту противную Лизку… или много-много других девочек. Но не меня.
– Это блажь! Детский лепет. Так не бывает, чтобы дети ставили условия взрослым.
– Тогда уходи… немедленно!
– После того, как перестанешь притворяться. Встала и пошла в отряд.
– Тебе меня совсем не жалко… нисколечко?
– Напротив, только за тебя и переживаю. Если действительно меня любишь, значит, поступишь как взрослая. Обещай, что никаких неожиданностей больше не будет.
– Клянусь! Но и ты тоже… обещай.
– В моём детстве подобное поведение называлось сказкой про белого бычка. Ты пытаешься мной манипулировать.
– Пять лет, Геннадий Васильевич, и увидишь, что я не капризничаю. Клянусь!
– А если нарушу клятву, тогда что?
– Тогда я докажу, что большая, и очень взрослая.
Юноша поклялся, но несерьёзно, в надежде и уверенности, что такое положение дел рассосётся само собой, что давая подобное обещание, абсолютно ничем не рискует.
А позже задумался.
Очень уж не хотелось стать клятвопреступником.
Наверно он ненормальный, неправильный, если допускает мысль, что такое возможно.
Все пять лет Ирочка жила рядом, пристально наблюдая за женихом, ведущим предельно активный образ жизни.
В его окружении было много девушек, но ни одна из них не вызвала у маленькой невесты такого приступа ревности, как Лиза, которая после того рокового разговора добровольно сошла с дистанции.
Интуиция подсказывала Ирочке, что нет повода для беспокойства, что сердце не обмануло предчувствием большой любви.
Конечно, ни свадьба, ни романтический круиз не дают уверенности в завтрашнем дне. Судьба – дама капризная, ветреная: её неустойчивая благосклонность может переменить направление следования в один миг… особенно если сам заблудился, если не знаешь, к чему на самом деле стремишься, чего хочешь.
Мечта – всего лишь плод впечатлительного воображение, даже не намерение, не говоря уже о способности добиваться, действовать, настойчиво и твёрдо идти к заветной цели.
Хочется верить, что у четы Марковых все мечты имеют реальный шанс когда-либо сбыться.