Мне предоставили спальное место в доме бабушки Нани, на втором этаже в конусовидной комнате-чердаке, точной копии спальни, в которой я проснулась вчера, только намного меньше и заваленной рулонами ткани, разной утварью и сушеными растениями. Полумрак, витающие в воздухе и видимые в свете ламп пылинки, духота и немного затхлый запах создавали ощущение, что меня сюда спрятали, как подаренного на день рождения хомячка, с которым пока не знают, что делать.
Хотя мне и пояснили, что других спальных мест просто нет, и мы болтали с доктором Уррсим до глубокой ночи на кухне, все равно последним, что я ощущала перед тем, как упасть в сон, было съедающее одиночество. Большую спальню заняла сама доктор из-за большей освещенности комнаты. Наверное, все дело в том, что в нижней комнате свет лил из двух огромных окон с самого раннего утра, а верхняя комнатка была оборудована лишь крошечным круглым стеклом на самой вершине крыши конуса.
Как рассказала бабушка Нани, в ходе эволюции, еще пару миллионов лет назад, на коже людей этой Вселенной стал появляться слой бархатистых биохлоропластов. Они усиливают защитные свойства кожи, делая ее более стройкой к внешним повреждениям, проникновению жгучих веществ, и одновременно, при условии обеспечения тела солнечным светом, дают организму энергию, позволяя дольше обходиться без пищи.
Перед сном, отход к которому у таких зависимых от солнца людей, не оборудовавших дома электричеством, происходит достаточно рано, мне предложили принять душ, существующий здесь только благодаря глубоким знаниям местных жителей в области физики. Поскольку и гидростанций здесь нет.
Душ был общий и холодный, освещающийся свечами, что принесли с собой желающие освежиться горожане, благодаря чему неровные стены общественной купальни принимали еще более причудливые очертания и, казалось, дышали. Вода текла из металлических кранов без остановки, и меня преследовало ощущение запретности, будто приходилось принимать душ в фонтане. Но, обрадованная тем, что вода здесь вообще есть, и мне не пришлось плавать голышом в реке, я быстро и воодушевленно ополоснулась под нагретой летним солнцем водой. С непривычки залила водой несколько свечей и убежала в дом, где меня уже ждала необъятная постель. Уснула я почти моментально, едва голова коснулась подушки, раза в два больше той, на которой я спала обычно.
Разбудили меня очень рано. Доктор Уррсим, шумно поднявшаяся в бывшую моей на одну ночь комнату, ловким движением в прыжке ухватилась за свисавшую с потолка веревку и раскрыла крышу своего дома, как цветок. Составлявшие купол над головой части здания разошлись на восемь лепестков и запустили утреннее жаркое, но еще не такое опасное солнце в дом. Тут же стало видно, что это не просто способ шокировать человека, что мог остаться здесь ночевать и решить спать обнаженным, но еще и хитрая инженерная задумка. На стенах комнаты были развешаны зеркала, передававшие лучи солнца друг другу, и дальше, в комнаты первого этажа. У основания противоположной от лестницы стены в полу оказалось отверстие, небольшое для хозяйки дома, но достаточное для того, чтобы я ночью аккурат провалилась и улетела вниз. Через это отверстие направленный зеркалами свет доходил до того самого кухонного стола, за которым вчера состоялось вечернее семейное собрание, и создавал непередаваемое ощущение освещенности столбом света, подсвечивающим каждую витающую пылинку. Я была одновременно впечатлена и увиденным, и тем, что меня никто не предупредил о перспективе сломать шею, рухнув со второго этажа в предназначенное для света отверстие.
После, по словам бабушки Нани, быстрого и простого завтрака, состоявшего из оладий с медом, заправленной йогуртом овсяной каши с клубникой и жаренных куриных крылышек с воздушных свежим хлебом, благодаря своей долгожданности казавшимся самым вкусным за всю мою жизнь, у меня была пара минут, чтобы привести себя в порядок перед дорогой.
Я умылась прохладной водой из таза, в котором плавали цветы лилии и были намешаны эфирные масла. Любезно предоставленной плоской деревянной расческой, которые я всегда ненавидела, я с большим трудом распутала волосы на голове и завязала их лентой в высокий хвост. Лишенное косметики и от того казавшееся мне несуразным и простоватым лицо грустно смотрело на меня из зеркала, но тушь и тональный крем мне никто не предложил, да я не уверена, что зеленый оттенок, которым в нашем мире скрывают красные пятна, достаточно скрыл бы мою чуждость этой Вселенной. В любом случае, я буду казаться всем странной, нелепой и некрасивой, так что черные глаза и чуть более ровные щеки ситуацию не спасут.
Первый раз я не просто не знала, что мне взять с собой, у меня попросту ничего не было, кроме того голубого платья, любезно надетого на мое бесчувственное тело и слегка загрязнившееся от вчерашнего карабканья на крышу. Нет даже обуви. Я с ужасом представила, как буду задерживать всю группу своими страдания по поводу того, что ногам колется, и, собрав волю в кулак, решила попросить какую-нибудь ткань покрепче, чтобы обернуть ноги, с обещанием обязательно ткань вернуть. Обещанием, которое исполнить я не в силах.
Я вышла из дома и прошлась по мягкой траве, устилавшей все пространство вокруг. Не прошло и пары минут, как подошли Моэр и Лист и, о чудо, протянули мне пару сапог из мягкой кожи, искусно сшитую крупными нитками. На носках были выжжены пятна, как у жирафа. Также я получила широкополую шляпу с завязками и огромную сумку, полную разных вещей и, по ощущениям, желающую, чтобы с места я никуда не сдвинулась.
– Добх'ого солнца, Таша, – первый раз улыбнулась мне Лист.
– Давай примерим сумку, потому что у нас все утро с Лист спор о том, сможешь ли ты ее нести. Я уверен, что да, потому что она ведь детская! – сказал Моэр, подошел ближе и к моему ужасу перекинул лямку громадины через мою шею, заставив меня всерьез насторожиться и попросить трость. – Ну вот, а вчера ты подавала такие надежды. Придется-таки забрать у тебя пару-тройку бурдюков с водой.
Пока Моэр аккуратно доставал вещи из сумки, я надевала сапоги и шляпу и имела возможность разглядеть походную экипировку новых знакомых. На мое удивление, и парень, и девушка выглядели точно так же, как и вчера. Одежда была другой, но суть не менялась, и они были одеты в такого же фасона штаны и свободные блузы. Я не увидела у них каких-то новых сумок, больших рюкзаков с палатками, за исключением тех, что были с ними и вчера. Никаких теплых курток и подпопных матрасиков. Даже небольшой котелок, который я заметила на поясе Лист, уверена, был у нее и вчера.
– Огромное спасибо за все эти вещи, а то я утром совсем растерялась от своей бесполезности в каком-либо путешествии. Обещаю носить аккуратно, – рассыпалась в благодарностях я.
– Ооо, ты еще не видела, что мы тебе в сумку положили, – с удовольствием воскликнул Моэр.
Теперь я разглядела все, лежащее на земле вокруг Моэра. Не менее чем трехлитровых бурдюков с водой оказалось три, и все они будто только что были куплены в сувенирной лавке. На прошитых красными нитями бурдюках были написаны красочные животные и прелестные пейзажи. Также мне предложили взять с собой свернутый в рулон спальный мешок, складной нож, сковороду, завернутый в необычно плотную и ворсистую, будто изготовленную дома по видео из интернета, бумагу кусок сушеного мяса, глиняную тарелку, набор из пары ложек и вилки, набор сменной одежды и колчан стрел.
– Ребята, я не знаю, как вас благодарить. Вы же понимаете, что я даже не смогу дать вам ничего взамен, если что-то из этого пострадает!
– Не думай об этом, – приободрила меня Лист. – Мне кажется, ты себя недооцениваешь, и уж мисочку из глины нам слепить сможешь.
Девушка засмеялась, и смех ее был такой заразительный, а сама она стала намного симпатичнее от столь дружелюбного поведения.
– И что уж, несколько походных сумок у нас всегда дома есть, – успокоила меня Лист.
– Кстати, о походных сумках. А почему вы совсем не выглядите готовыми к путешествию? Точнее выглядите также, как вчера? – спросила я.
– Что? Почему? – откликнулся бородатый музыкант, переместившийся к двери и увлеченно что-то до этого обсуждающий со своей бабушкой, а сейчас отбежавший на середину ведущей от дома тропинки и, подняв руки, начавший кружить, демонстрируя свой наряд. – Разве я не выгляжу, как готовый ко всему паломник? Неужели уроки родителей всему насмарку?
– Да я как раз о том, что вы и вчера также выглядели. Лист, у тебя же добавилась только шляпа. Вы вчера вернулись из путешествия, и вот из-за меня вынуждены снова куда-то пойти?
– Так и правильно, – ответила бабушка Нани за удивленно глядящих на меня Лист и Моэра, до которых все еще не дошел смысл моих вопросов. – Мы здесь всегда готовы к путешествию или тому, что придется искать новый дом. Жизнь, она непредсказуема, а мир большой. И нет смысла привязываться к вещам и местам. Каждый из нас носит все необходимое с собой, чтобы в нужный момент не пожалеть о том, что рядом нет банальной сменной одежды или коробка спичек.
– Каждый сам выбирает, что важно ему в жизни. Например, Лист носит с собой несколько книжек о растениях, и я надеюсь, это спасет однажды меня, поскольку я все свободное место потратил на инструменты и оружие.
– Не поняла, – теперь пришел мой черед уточнять. – Вы хотите сказать, что, несмотря на то, что у вас есть дома, вы всегда носите все вещи с собой, потому что можете в любой момент туда не вернуться?
– Что-то вроде того, Таша-Татьяна. Именно поэтому мы посчитали, что тебе с пустыми руками идти нельзя, – ответил Моэр, прищурив глаза. – Это странно, если у человека с собой нет походного минимума. Это подозрительный тип.
– А как же ощущение дома? А родители не переживают, что их дети могут в любой момент уйти и не вернуться? – продолжила расспросы я.
– Что ты! Одному идти, это самоубийство. Дети одни никуда не пойдут, но должны быть, на всякий случай, обеспечены необходимым, – ответила Лист. – Давай я помогу тебе и понесу колчан. Мо совсем тебя навьючил.
Лист, с присущей ей серьезностью, показала брату язык и пошла вперед. Я же подошла к стоящей на крыльце дома бабушке Нани, чтобы поблагодарить за гостеприимство. На прощание я получила объятие с могучим покрытым мхом деревом, оставшиеся от завтрака яблоки и заботливые напутствия:
– Мне кажется, они могу забыть, что тебе нужно есть больше, чем им. Напоминай им и береги себя, Таша. И за внуками моими следи, они иногда считают, что бессмертны!
– Большое спасибо! Не знаю, увидимся ли мы еще, но мне вас уже не забыть! – только и ответила я и поспешила следом за моими удаляющимися компаньонами.
Вынужденная бежать, потому что на один шаг Лист или Моэра приходилось два-три моих, я дошла до конюшни. Местные лошади также имели колоссальные размеры. Чтобы взобраться на одну, Моэру пришлось даже меня подсадить. Хотя на обычную я, посещая конноспортивный клуб, садилась легко. Только я разместила все вещи на доставшейся мне серой красотке в яблоках, сверху ощущавшейся по меньшей мере верблюдом, Моэра окружил десяток нарядных детишек, напевающих веселые песенки.
– Дядя Мо, дядя Мо, когда вы вернетесь и раскрасите наши окарины? Вы обещалиииии, – заверещала светловолосая девочка, а это ее «обещалиии» подхватили еще пара ребятишек.
Моэр, первый на моей памяти раз приняв серьезное выражение лица, сказал:
– Вообще-то, вы должны были уже раскрасить. Сами.
Детки на секунду насторожились, но тут же засмеялись, и Моэр вместе с ними.
– Смотрите, – он показал на меня. – Это милая леди не из наших краев, и, как в песне про таинственную принцессу, нам с сестрой необходимо найти ее дом. Поприветствуйте.
– Здрааавствуйте, таинственная принцесса, – в разнобой прокричали дети.
Сидя в седле, я неуклюже поклонилась и спросила:
– Дядя Моэр ваш учитель? И чему он вас учит?
На этот раз ответила девчушка лет пяти, с самого начала ревниво схватившая музыканта за руку:
– Дядя Мо должен готовить нас к осеннему празднику, и учить песни.
Затем девчушка повернулась лично к Моэру и, пригрозив пальчиком, заговорила:
– И тебе не стоит отправляться в странные приключения!
– Не волнуйся, Фили. Я вернусь, и у нас еще будет достаточно времени для репетиций, – улыбаясь, сказал парень. – Сейчас меня ждут семейные дела и увлекательное путешествие на Дэ. Помнишь же моего коня? Он меня привезет обратно. Даже, Дэ?
И на пару секунд забыв обо всех, Моэр прижался лбом к голове бурого колосса в мире лошадей, с черными мудрыми глазами. Парень потормошил животное по гриве, и сказал мне, заметив мой заинтересованный взгляд:
– Это Дэд, мой конь. Мы, можно сказать, росли вместе. И он тоже очень любит музыку!
Натянуто улыбнувшись Моэру, я решила растопить лед, стеной выросший между местными детьми и мной, представшей в их глазах жестокой похитительницей учителя, и предложила им яблоки, доставшиеся мне от бабушки Нани. Но стоило мне протянуть фрукты детям, как они захихикали и, предварительно обняв Моэра, убежали.
– А что я сделала не так? – спросила я, совершенно сбитая столку.
– У нас не делятся едой, если у тебя ее не пх'осили, – пояснила мне Лист. – А это еще и дети. Они же постоянно состязаются, кто сможет больше получить плодов или поймать животных. А сейчас этим действием ты им в лицо сказала, что они малявки, и ничего сами не могут. Наши дети такое не любят.
– Да, Таша, с детства каждого учат, что чем взрослее ты становишься, тем более самостоятельным ты должен быть, все меньше внешних факторов тебе нужно для жизни, и все больше ты можешь получить сам, – отметил Моэр.
– Дааа, но еще, мне кажется, что наш Мо создал себе сателлитов из этих детей. Так что ни в ком случае не показывай, что тебе достается его внимание. Иначе из куста в голову влетит камень.
– А кто с нами еще идет? – спросила я, заметив, что Моэр вывел из конюшни двух лишних лошадей, на что парень мне ответил:
– Зелья и Шаяль. Но на рассвете они зашли к нам и сообщили, что догонят ближе к вечеру. Так что идем пока без них максимально прямой дорогой вдоль реки.
И во исполнение обозначенного плана дальше мы весь день, молча, скакали рысью вдоль реки, изредка останавливаясь, чтобы напоить лошадей, так что я была предоставлена себе и своим мыслям. Природа, наполненная красками жизни, чередующая бурные леса и сухие каменистые районы, повсеместно покрывалась жилищами. Люди жили буквально везде и мы, переезжая из одного поселения в другое, практически никогда не теряли из виду хотя бы парочку жилых домов.
После того, как мы покинули город, до границы которого пришлось скакать не меньше двух часов, я заметила впереди лишь небольшой просвет земли, выглядящий девственно-чистым. Но и то оказалась лишь условная граница, за которой вновь шли несчитанные количества жилых поселений.
Редко у нас затевались разговоры. Например, я пыталась выяснить у моих попутчиков о структуре власти в этом мире. Ребята меня не поняли, и все переводили разговор на то, как важные вопросы решаются голосованием, и что в основном людям никто не нужен, кроме родственников и ближайших соседей, под которыми, по всей видимости, подразумевались жильцы около сотни окружающих дом семейств.
Также пока мы ехали, Лист пыталась учить меня общаться с лошадью, и показывала положения губ, при которых свист практически переходил в ультразвук, понятный лошадям:
– Гляди, если поместить язык между вех'ними и нижними зубами, вытянуть губы вот так и медленно дуть, то получается еле уловимый нашему уху свист. Если делать именно так, то половина звука, выходящего из твоих уст, не улавливается нашим слухом. Или, может, ты его слышишь? – спросила Лист, не терявшая надежды отыскать у меня хоть какие-то способности, которым не обладала сама.
Пока в этом я была бесполезна.
– Давай, испытай!
Последняя фраза Лист заставила меня неосознанно улыбнуться. Из-за своей картавости она так старалась избегать слов с буквой «р», что, иногда, дабы не снижалась скорость речи, использовала первый приходящий в голову синоним. Из-за чего страдала логика. Надеюсь, она не заметила мой смешок.
Не показав смущения, Лист засвистела, и сначала я слышала звук, а затем нет. Зато ее лошадь все поняла. Остановилась и дала Лист слезть с себя. А у меня же в голове не укладывалось, каким образом можно с кем-то общаться языком, который ты не то, что не понимаешь, а даже не слышишь? Так можно и ругательств бедному животному наговорить. Но, ни Лист с Моэром, ни их коней это совершенно не смущало. Это просто работало и все. Но не у меня. После получаса безуспешных и уничтожающих мою самооценку попыток я предложила остановиться, слезла с лошади и пошла посетить ближайшие кусты.
Чем больше я узнавала об их мире, тем непривычнее мне становилось. Ненавижу перемены. Какой бы не была моя жизнь до этого, в минуты чего-то нового мне страстно хочется ухватиться за старое, посчитать количество дней до возвращения, срочно все отменить и вернуться. Обычно я хотя бы знала, как возвращаться и куда, чего ждать. Даже эта эпидемия. Мои родные остались жить. Да, я потеряла Лизу, но, страшно признать, иногда все равно было так хорошо от осознания, что в моей жизни, кроме этого, практически ничего не изменилось.
Сейчас же я могу сколько угодно восхищаться способностями новых знакомых, но самого полезного, знания о том, как мне вернуться домой, у них нет. И у меня тоже. Эти мысли вызывали такую панику, что я еле смогла сдержать слезы. И задницу так сильно натерло седлом без ездовых брюк. Мое недовольство только накапливалось, и не было ему выхода. Хотя бы уняв дрожь и взяв себя в руки, я постаралась взобраться на лошадь и вновь порадоваться виду этих уже наскучивших горы, домов и людей. Никакого пункта назначения впереди. Уже ближе к вечеру мы добрались до большого озера, на берегу которого в сени деревьев и решили разбить лагерь.
– Ну что, Таша-Татьяна, ты что-то совсем скисла, шутки не шутишь. Я думаю, это от голода, – сказал Моэр, всю дорогу старавшийся меня подбодрить. Похоже, у него, как у прирожденного артиста была способность чувствовать настроение публики. – Пока моя сестра нам что-нибудь выращивает, идем на охоту. Мы не знали, чем ты привыкла охотиться, поэтому положили тебе и нож, и лук. Угадали, надеюсь? Ближний бой? Дальний?
Мягко говоря, на охоте и рыбалке я всегда была максимум тихим зрителем. Иногда очень назойливым отпугивателем дичи. Но убийцей животных – никогда. Снова бесполезная.
– Если честно, я не умею охотиться, – уныло призналась я.
Но парня это не смутило, и он даже обрадовался возможности меня чему-то научить, взял луки и колчан стрел и сказал идти за ним. Мы шли вдоль берега озера, как и все вокруг усыпанного разномастными жилыми сооружениями. Только встреченное нами поселение было абсолютно безжизненным и пустым. Никакого скопления людей и шумной болтовни между домами. Ничего. Можно было выбрать любой дом и поселиться в нем навсегда. Стены и крыши обветшали, а придомовые лужайки без ухода заросли высокой травой. Вид города призрака вызывал в душе чувство обеспокоенности, усугубляемое криками диких уток, взмывающих ввысь от наших шагов.
– Если ты еще не охотилась, на птиц не смотри, – пояснил Моэр, решив, что я оцениваю перспективы поймать птицу. – До них тебе все равно не достать. А вот это яблоко, в самый раз.
Парень поместил подгнившее и покрывшееся белесыми кругами с одного бока яблоко на большом камне, располагавшемся на песчаном берегу озера, и велел мне отойти от него на расстояние двадцати пяти моих шагов.
– Bo-первых, определи свой основной глаз, – начал обучение музыкант-охотник, откинув со лба навалившиеся пряди длинных волос. – Для этого есть небольшая хитрость, которую мне рассказал лучший охотник, которого я знаю. Вытяни руки и ложи из ладоней треугольник. Вот так. Получилось? Воот. Теперь посмотри через этот треугольник на яблочко, а потом, поочередно, закрой каждый из своих янтарных глаз. Тот, через который ты будешь видеть яблоко меж рук, твой основной.
После выполнения всех описанных манипуляций было выяснено, что ведущим глазом у меня является правый, что повлекло за собой необходимость удерживать лук левой рукой, и, соответственно, стрелять через левую сторону.
Дальше пошли указания о том, как правильно встать, как держать лук, развернуть плечи и равномерно дышать. Через минут двадцать первые стрелы были выпущены, но так и не дошли до цели, даже близко. Буквально, позорно вывалились из лука, как будто еще в самом начале не верили в эту затею. Для и без того потерянной меня, это было уже слишком, весь обычный оптимизм улетучился. Не помогало даже то, с каким энтузиазмом Моэр поднимал стрелы, вновь вкладывал их мне в руки и ругал положение солнца, то светившего прямо в глаза, то пекущего затылок.
– Моэр, спасибо, – после очередного поражения не выдержала я. – Но сейчас даже такой терпеливый учитель как ты должен дать ученику переварить знания, и, быть может, выбрать себе другое занятие.
– Ты что! Это же охота. Либо ты ешь птицу, либо очень скоро она тебя. Кроме того, тебе же нужно кормить не только себя, – парень многозначительно взглянул на мой живот.
Люди вокруг намного чаще вспоминают о моей беременности, чем я. Тот факт, что внутри меня растет человек, я вспоминаю только во все учащающиеся моменты, когда ребенок пинается. Я даже не знаю и не хочу знать его пол. Лишь от своей трусости, что могу не пережить это, я не искала способ прерывания беременности. Просто делаю вид, что ее нет, потому что не знаю, что буду делать, когда ребенок родится, но и целенаправленно ему вредить тоже не могу.
– У него не сильный аппетит, – ответила я.
– Так это сын? Поздравляю тебя и его отца с наследником. Мне всегда доставляет огромное удовольствие обучать мальчиков.
– Нет, я не знаю, кто это. Он, это просто ребенок, – равнодушно ответила я.
Музыкант мне ничего не ответил. Только одарил взглядом, полным сожаления и недоумения. Но я не стала ничего спрашивать, как и Моэр не стал продолжать разговор.
В течение следующих часов Моэр походил вокруг озера, подстрелил трех толстых диких утки и поймал в озере неизвестную мне рыбу с крупной чешуей, которая с безумным взглядом хватала огромным ртом смертельный для нее кислород. От отсутствия каких-либо занятий, я проведала Лист, что успела вырастить разнообразные ингредиенты для лучшего, по ее словам, супа для дальних путешествий.
Уже на пике страданий от собственной беспомощности, совершенной неспособности выживать, и, похоже, развлекать себя на природе, я заметила в первой линии леса, окружавшего озеро, невысокие кусты, усыпанные мелкими красными цветами с белыми лучами, похожими на усики улитки. Я сразу узнала лавсонию неколючую, с которой познакомилась еще в художественной школе, где нас каждое лето водили на пленэр по окрестностям города, и одновременно с тем заставляли в кустах кормить комаров и клещей. Ну и да, развивали видение прекрасного и знакомили с растениями, помогавшими в прошлом художникам.