На следующий день я оказалась еще красивее и загадочнее прежнего. Поездку к родителям я так и не запланировала, а потому проснулась в какое-то неприличное время. Ну что ж, не судьба…
Когда в дверь позвонили, я выругалась. Никого никогда не жду, какого черта?
Но интуиция повела меня в прихожую и заставила посмотреть в глазок.
Шварц!
Недоумение, облегчение и радость.
…радость?
Я открыла дверь.
Шварц держал в руках пакет и слегка безумно улыбался.
– Анна! Давайте выпьем.
Я смотрела на него пару секунд.
– Я не пью.
– А я – пью, – весело ответил он и широко улыбнулся.
– Как вам будет угодно, – я пожала плечами и отступила, пропуская его.
Шварц зашел, огляделся.
– У вас женская квартира.
Как-то очень тепло он это проговорил, но я вообще не поняла, что он имел в виду.
Потом огляделась тоже. Занавески у меня красивые, а хлипкая гардина скотчем прилеплена к стене с одной стороны. Картина над диваном – на здоровенном гвозде, вбитом в стену на самую малость. А вот этот стул, томно прислоняющийся к комоду – это не инсталляция, это ножка сломана…
Мда. Мы еще в ванную не заходили.
– Да, – сказала я. – Женская. Но, вроде бы, никакого противоречия.
Шварц рассмеялся.
– Все так. Вы меня простите за вторжение, просто мне… не по себе как-то, что ли. Этот ваш Снегин…
– Мой, – усмехнулась я, доставая бокал. – Справедливости ради, моим он не был никогда…
– Все так, – задумчиво повторил Шварц. – Каждый человек, прежде всего – свой собственный…
– В идеале, – осторожно ответила я. – И любой союз происходит не по принуждению, но по искреннему желанию.
– Вот за это и выпьем!
Шварц налил себе добрую порцию и проглотил залпом.
Я удивленно уставилась на него.
– Я же говорил, что пью, – рассмеялся он. – Меня, в общем-то, из-за этого и уволили…
Я продолжала смотреть, надеясь, что если моя челюсть ударится об пол, то не наделает слишком много шума.
– Да, Анна. Я должен, наверное… В общем, если начистоту: никто и не заявлял о пропаже вашего мужа… бывшего. Пришла какая-то девушка, хотела написать заявление – а потом передумала. Не уверена, что пропал, может, просто сбежал, говорит. То есть, я и заниматься этим не должен был. А потом еще и увольнение… Забавно: так говорю, будто не сам уволился. Ну и… вот, – он развел руками.
Я достала второй бокал и потянула к себе бутылку.
– Анна, вы в порядке?
Энни, а ю оукей?
– Допустим. Вам-то зачем мой бывший сдался? Что за маниакальное желание его найти?
– Я его знал. Учились вместе в академии.
Я усмехнулась.
– Сколько лет назад?
– Ну…пятнадцать примерно.
Мне вдруг ужасно смешно стало, и я расхохоталась так, что даже сама себя немного напугала. Кажется, Шварцу тоже сделалось не по себе.
– Понятно, – сказала я, отсмеявшись. – Наверное, лучшим студентом был у вас на курсе.
– Ну…одним из лучших, – осторожно проговорил Шварц. – Мы даже близко общались какое-то время, а после выпуска как-то потерялись. От знакомых слышал, что он уезжал из города, что у него пожар был. Но никакой информации больше. А теперь вот это. Я подумал, если правда не исчез, а сбежал, вы можете что-то об этом знать. Но раз вы не поддерживаете контакт…
Я все же закончила свое движение – налила виски в бокал.
– Не поддерживаем, – кивнула я. – Но видимо, я все-таки могу кое-что рассказать. Если интересно.
И зачем это я?.. Ну, бывает.
Шварц улыбнулся.
– Звучит неплохо. Хотя я бы на вашем месте испугался уже. Пустили к себе в дом черт знает кого…
– А вы бы пояснили тогда уж, кто вы, все-таки. А то черт знает, а я – нет, однако пьете вы со мной, а не с ним.
– С вами куда приятнее, – заметил Шварц. – Я кто… Ну, я – уже в прошлом – сотрудник полиции. Алкоголик. Не самый лучший бывший муж и старательный, но не очень хороший воскресный папа. Вот, заинтересовался судьбой одногруппника, развернул тут… расследование. Звучит жалко, по-моему.
– Вы, значит, снимаетесь в плохом детективе? – усмехнулась я.
– Хуже, – засмеялся он. – Плохой детектив с элементами дешевой инди-драмы и бездарного артхауса.
– Понимаю, – кивнула я. – Только у меня еще триллер присутствует…мистический.
– Ну что ж… Тогда выпьем за искусство!
Я не возражала.
Мне больше не нужно было уточнений, зачем Шварц ищет Снегина.
Всякий, кто близко познакомился с моим бывшим мужем, в его власти навечно. Про Снегина можно забыть на месяц, на год, на двадцать лет, но на всю жизнь – не получится.
Тем более, Шварцу нужно было расследование. Особенно теперь, когда он потерял работу – а с ней будто часть своей идентичности. Останавливаться нельзя, нельзя ни на секунду позволить жалости к себе и отчаянию улечься на твою грудь. Нужно постоянно что-то делать.
Мне в какой-то степени уже был понятен этот человек, я ему сочувствовала.
Ужас. Эта привычка молчаливо анализировать, цепляясь за обрывки фактов, может завести, куда угодно. Я вот уже дошла от подозрительности и легкой неприязни до некоторой даже симпатии.
Мда. Сложно таким, как я, жить на свете.
– Мне кажется, Снегин, и правда, куда-то… делся, – сказала я.
Шварц поглядел на меня с тоской и даже какой-то нежностью.
– Вот и мне почему-то кажется. Не очень профессиональный подход, да? – он тихо засмеялся. – Но про него действительно сложно что-либо узнать…
– Это неудивительно, – поморщилась я.
– Наверное, очень помогло бы, если б можно было осмотреть его квартиру. Только… Двери же не сломаешь. Родственников не осталось, а друзья, коллеги… ни у кого ключа от квартиры нет.
Я прерывисто вздохнула. Пульс поскакал вперед, пытаясь догнать непослушную мысль.
– У меня есть.
Это совсем сбило несчастного Шварца с толку. Он поперхнулся, поднял бокал, передумал, грохнул им о стол и беспомощно выговорил:
– Анна…
– Да, – согласилась я. – Анна – это я.
Мы смотрели друг на друга несколько секунд, и нам все было ясно.
– Тогда давайте… выпьем за вас, – решительно сказал Шварц.
И я опять не возражала.
Спустя еще сколько-то часов беседы мы уснули на диване сидя.
Утром мы шагали к дому Снегина, и я объясняла Шварцу:
– Понимаете, что бы там ни было, я вообще за него не боюсь. Может, он дома заперся – и сидит там просто так. Но даже если и нет, ничего страшного не случилось. С такими, как он… не случается.
У самого дома я притормозила. Оглядела все девять этажей.
– Наверное, это важное для вас место, – предположил Шварц, рассматривая здание вместе со мной.
– Как вам сказать, – усмехнулась я. – Я была очень к нему привязана…
Раздумья следовало отринуть во избежание. Я бодро подбежала к подъезду, открыла дверь.
Лифт презрительно проворчал что-то и не открылся. Я вздохнула.
– Испытание первое: седьмой этаж…
Шварц кивнул. Он очень хорошо изображал спокойствие.
Лестница тревожно зарябила ступеньками. Я не очень понимала, разогнался мой пульс до немыслимых скоростей или исчез вовсе.
Дверь. Замок. Ключ.
Мы зашли в квартиру.
Мне казалось, если бы Снегин здесь обитал, я бы почуяла. Но то ли время немного притупило эту специфическую интуицию, то ли он, действительно, не появлялся дома уже давно.
Квартира молчала. Отрешенно, скорбно. Как я.
Три года мы с ней молчали в унисон. В этом воспоминании не было ничего приятного.
Шварц заметил мое настроение.
– Наверное, не стоило…
– Мы уже здесь, – чуть раздраженно ответила я. – Пора, видимо, рассказать все. Вам будет интересно, обещаю.
– Заинтриговали, – признал он.
Я прошлась по комнате. Книжки, бокал возле дивана – он всегда здесь стоял, на маленьком столике – камень. Ничего нового. На кухне, как обычно, рассеянный хаос. Дикий, абсолютно непонятный человек – за столько лет не научился ставить посуду, куда нужно…
В квартире было тихо и сумрачно. Но – не страшно. Когда Снегина нет, это обычное помещение. Даже с этим камнем, с какими-то жутковатыми фигурами, всякими благовониями и всегда задернутыми шторами. Без него тут не так уж плохо.
Шварц молчал. Я знала, что он уже все заметил и сделал свои выводы. Но это было самое начало истории.
Я остановилась и вгляделась в висящую на стене картину. Он встал рядом.
– Снегин разбирается в искусстве, – заметил Шварц. – Или это вы квартирой занимались?
– Он много в чем разбирается. У меня не было времени заниматься этой квартирой. Но если вам интересно, рисовала я.
Шварц посмотрел на меня с каким-то оттенком восхищения. Я поморщилась.
Ни картина, ни снегинские безделушки меня не интересовали. Я смотрела на дверь, ведущую в маленькую комнату. Я была уверена, что там теперь все так же, как раньше. Снегин давно уже ни черта не боялся, максимум, на что его хватило – закрыть эту комнату на замок.
– Ключа у меня нет, – сказала я, кивая на дверь. – Откроете?
Шварц пожал плечами и ударил дверь ногой.
Чудесный хлипкий замок легко сломался.
Я шагнула вперед – и рефлекторно задержала дыхание, будто ждала, что пола подо мной не окажется. К счастью, пол был на месте.
На месте было и все остальное.
Снегин, видимо, любил заходить сюда и мечтать в этом антураже долгими зимними вечерами…
Шварц усиленно делал вид, что его ничего не шокировало. Впрочем, он, наверное, и не такое за жизнь повидал, но уж от умника Снегина подобного никак не ожидаешь.
– Добро пожаловать в мою жизнь, – весело сказала я, ткнув цепь носком туфли.
Железная миска, задвинутая в угол. Гвозди и молоток на тумбочке. Опущенная штора.
Все осталось так же, как при мне. Очень мило, аж до слез!
Шварц хотел задать вопрос, но не мог сформулировать.
Я решила ему помочь.
– Да, вот здесь прошла большая часть моего замужества. Если я хорошо себя вела, меня выводили гулять. На поводке, естественно.
Выгуливал он меня, как положено.
На рассвете, когда никого на улице нет, вытаскивал голой на улицу. Я даже не кричала, не плакала – команды «голос» никто не давал. За такую вольность можно было получить ремнем по лицу.
Снегин предпочитал дрессировать кнутом, а не пряником.
Я изо всех сил пыталась смотреть на ту женщину на цепи со стороны, не становиться ей. Руки все равно начали трястись.
– Иногда он заставлял меня ходить в туалет на улице, как будто правда собаку выгуливал, – улыбнулась я. – Я была голая, он меня тащил вдоль дороги, потом заводил под куст, и стоял, ждал… Специально утром, когда никого еще нет, даже… коллег-собачников. Я каждый раз молилась, чтобы никто не увидел. Такой стыд…
– Представляю, – мрачно кивнул Шварц.
– Вряд ли, – я покачала головой. – Если я жаловалась, что мне тут сидеть неудобно, он хватал молоток и гвозди и грозился прибить меня к полу… Очень правдоподобно, я каждый раз немного седела после этих сеансов внушения. Он редко меня бил, но как-то раз в таком порыве зарядил по руке… Вообще, со Снегиным было жить весело и страшно. Не знаю, успели ли вы заметить, но он вообще… чудак.
Шварц выразительно поднял брови, уточняя, то ли слово я использовала.
– Да, – кивнула я. – Он… необычный. Праздники любит, например. Все подряд. Все отмечает. Масленицу, день Святого Патрика, Пасху, Троицу, Хэллоуин… В общем, ни одного буднего дня у человека нет. На музыкальных инструментах играет чудесно, особенно на пианино. Книжки любил мне читать долгими зимними вечерами. Вслух, с выражением. Стихов много знает… Гёте в оригинале… Очень здорово читал, жаль, я немецкого не знаю.
– Анна! – взмолился Шварц.
– А что вы хотите услышать? – я пожала плечами. – Я свой курс лечения в психиатрии прошла, о стену головой биться не буду от травмирующих воспоминаний… Хочется, конечно. Но не буду. Некрасиво это. Невежливо даже.
Шварц хотел меня поддержать, помочь мне, но не знал, что делать.
Да и если бы знал…
Тогда меня уже никто не спас.
Когда муж бил ремнем. Когда вынуждал есть несвежую еду из миски. Когда заставлял часами сидеть, не шелохнувшись, у его ног.
Я вдохнула еще – настолько глубоко, насколько умела, сморщилась от запаха тухлого мяса. Нет, здесь нет никакого мяса, это мне показалось…
– Он любил издеваться особо жестоко, унижать в самом необходимом, – я старалась говорить быстро и без эмоций, будто мне нужно было сделать отчет. – Одеться не давал, только для праздника. Если холодно – мог постелить что-то на пол. Как-то раз заставлял есть мясо… оно было испорчено. Тыкал лицом в миску. Следил, чтоб я жевала. А потом я считала секунды, пока он выйдет, потому что боялась сблевать при нем. Он бы заставил съесть рвоту… ну, знаете, собаки же иногда так делают. Он уходил на работу, а я была заперта здесь, в туалет не могла выйти. Оставлял ведро. Или унижайся, или терпи. Про месячные рассказывать или не стоит?
Шварц усиленно заморгал, будто пытаясь очнуться от дурного сна.
– Я… Слушайте, это, наверное, глупо прозвучит, но я вам правда… очень сочувствую. И просто не могу поверить, что он на такое способен. Снегин, конечно, далеко не святой, но это… Особенно на фоне всех его пианино и прочих Гёте в оригинале…
– Вот именно, – кивнула я. – Он на это и рассчитывал, я полагаю. В люди меня выводил. То есть, не морил прямо, я выглядела слегка уставшей, в каком-то роде загадочной. Одевал, причесывал, даже макияж делал. И несколько часов я была куколкой, любимой женой, Нусичкой… А потом – опять на цепь. Хотя нет, ладно. Иногда он меня баловал. Могла несколько дней прожить по-человечески, порой по-королевски даже. В эти моменты он обожал меня так – в каждой детали – что я начинала сомневаться в реальности происходящего. В театры водил, на концерты… Один раз совсем свихнулся и на годовщину повез наблюдать испытания ракетного движка. Зрелище незабываемое, надо сказать.
– Он разве такое мог устроить? – недоверчиво спросил Шварц.
– Он – мог, – усмехнулась я. – Как договорился, не знаю, но мне, наверное, и нельзя… А может, и рассказывать вам нельзя было. Но если вдруг что – никаких ракет, это у меня галлюцинации просто случились.
– Люблю, когда со мной делятся галлюцинациями, – улыбнулся он.
– Обращайтесь, у меня их много, я на них щедра, – улыбнулась я в ответ. – А иногда Снегин решал меня развлечь музыкой, пока я была псиной. Включал и уходил работать. Я весь день сидела запертая, а за дверью играл клавесин. Там было всего пьес десять, проигрыватель гонял их по кругу.
Шварц передернул плечами. Видимо, у него тоже были сложные отношения с клавесином.
– И вы пытались кому-то рассказать?
– Пыталась, но так… в общих чертах. Как думаете, сильно моих родителей бы порадовала история о том, как я без одежды писаю под кустом в парке? Но проблема была не в этом, конечно. Он же везде со мной ездил, телефон мне не оставлял. Я переписывалась и звонила только при нем. То есть, иллюзия того, что со мной все нормально, сохранялась… Врала, что работаю, днем нет времени общаться. А однажды он заметил, что я пытаюсь какие-то намеки делать, и сказал потом: я и тебя убить могу, и их не пожалею. И знаете… я ему поверила. Даже не из-за того, как он со мной обращался, в его манере, скорее, мучить, чем убивать. Но он давно уже ничего не боится и ни в чем не раскаивается. Да и в целом, перспектива, что он будет мучить мою семью, тоже была не особо заманчивая. У меня получилось их убедить дом купить в деревне… Адрес Снегин не знал. Даже я не знала, все проходило без меня. Мне в какой-то момент просто повезло отвлечь его, и я написала маме, чтобы они уезжали. И адрес она мне прислала… Пришлось запомнить, еле успела все удалить, пока он не заметил.
– Почему вы… как вы вообще с ним связались?
Шварц был в отчаянии. Да уж, такая эмпатия для полицейского… Хорошо, что уволился.
Я пожала плечами:
– Ну, вы же тоже как-то связались.
– Ну да, – вздохнул он.
Я знала, о чем он думает.
Я не дошел до того, чтобы сидеть три года у него на цепи без права голоса.
– Наверное, это была любовь, – сказала я.
У Шварца глаза сделались как два блюда:
– Чего?!
– Ну, насчет него не знаю, а я… думала, что люблю его. Я как будто правда любила… ту часть, которую знала. А потом выяснилось, что у него было еще много частей. Сначала он так себя не вел… А вообще, почему я перед вами оправдываюсь?
Он сконфузился.
– Прошу прощения.
– Вы как-нибудь напомните, сколько прощений я вам должна, – сказала я. – А то я уже потерялась.
– Я согласен на любое количество, – смиренно отозвался он. –А как вы сбежали?
– Ногу пилить не пришлось, – усмехнулась я. – Чистое везение. Говорю же, праздники он любит. Вечеринку хотел устроить на Хэллоуин. Отпустил меня готовиться. Сам на работу ушел. Он же умный, конечно, но слишком самоуверенный. Думал, что я никуда не денусь. А я вот делась. К родителям уехала, кое-как зайцем на электричке… На самом деле, это просто удача, что он меня так резко разлюбил и не стал донимать.
Шварц молчал. Думал. Потом проговорил:
– Это ужасно.
– Достаточно, – кивнула я. – Так что если бы я его убила, ни на секунду не пожалела бы. Только вот вряд ли бы у меня что-то вышло.
– Не уверены в своих силах? – улыбнулся он.
– В своих силах? – я тоже заулыбалась. – Уверена. Я так много раз это себе представляла… Каждую ночь я в своей голове душила его цепью, втыкала гвоздь в глаз, била молотком по затылку… Может, физически я и слабее, но ненависти мне бы хватило. Только здесь мы подходим ко второй причине, по которой я не волнуюсь за Снегина.
Я замолчала. Все, останавливаться нельзя. Как бы он это ни воспринял, я уже начала говорить, поздно передумывать.
– Можете надо мной смеяться, но вот что: его нельзя убить. Он бессмертный.
Шварц медленно повернул ко мне голову.
– Да-да, – сказала я. – Вы мне можете не верить, я и в психушке лежала, что с меня взять. Помните, вы про пожар говорили? Был пожар. Четыре человека в доме. Все умерли, на нем – так, пара ожогов. Один из лучших студентов на курсе, все обо всем знает, а еще музыка сейчас не та, вот раньше-то – джаз… А уж как изменился мир с изобретением фотографии…
Я нервно рассмеялась.
Наверное, я ждала, что Шварц попятится к двери, или начнет искать телефон, или будет говорить со мной осторожно и ласково, чтобы я чего-нибудь не выкинула.
Но он ответил вдруг:
– Так. Допустим.
– Я знаю историю с его слов, так что ее правдивость под вопросом. Да и не очень ему нравилось это рассказывать… Так, в общих чертах обрисовал: в конце девятнадцатого века был членом какого-то культа, серьезное тайное общество. А потом… оказался в роли жертвы на одном из ритуальных собраний. Видимо, его коллеги приняли неверное решение: Снегин почему-то выжил, а те, кто пытался его убить, вскоре были мертвы. Он с тех пор все никак не может последовать их примеру…
Шварц глубоко вздохнул.
– Он всегда вел себя… странно. Интересно: я могу верить или не верить вашим словам, но меня сейчас беспокоит почему-то другое. Как это возможно… Человеку подарили вечную жизнь, а он…
Я поняла его мысль.
– Так бывает. Бессмертие, как и другие дары, не обязательно получают хорошие люди. Вообще, справедливости не существует, так что ничего удивительного.
– Тоже верно, – печально согласился Шварц. – А Снегин когда-нибудь упоминал что-то еще о своем этом… культе? Детали какие-нибудь…
– Нет. Говорил, что мне не стоит в это лезть.
Вообще-то, он говорил, что это не моего ума дело, но мне хоть чуть-чуть хотелось верить, что он так меня оберегал.
– А вы вообще уверены, что это не выдумка? – рассеянно спросил Шварц.
– Культ – не знаю, – я пожала плечами. – Вряд ли такое можно проверить. А бессмертие… верю своим глазам. С этой его чертой мне пришлось познакомиться раньше, чем с самим Снегиным.
Я помню. Стоит только заговорить об этом, тут же перед глазами встает… Как фильм смотришь.
– Это случилось за городом. День был такой дождливый, противный. Я шла вдоль дороги. Лес, кладбище – романтика…. Вокруг – ни души.
– И как вы туда попали? – поинтересовался Шварц.
– Мы с бывшим поругались – ну, который еще до Снегина был, – и он меня возле кладбища из машины высадил… Да, у меня одни отношения абьюзивнее других. Я их коллекционирую. В общем, высадил и уехал. Связь ловит через раз, такси не вызовешь. И вот представьте: стою я одна под дождем, скоро стемнеет, и я прикидываю, что же лучше – сесть на попутку с вероятностью, что меня изнасилуют, или идти пешком до города с вероятностью вообще чего угодно… И главное, дорога пустая. Ливень, да еще и середина буднего дня – ну, никто за город не поедет. И вдруг несется машина на какой-то нереальной скорости, съезжает с дороги и на моих глазах улетает в кювет, аж сальто крутит… Как в кино. Пара секунд тишины – и взрыв. А я как стояла на одном месте, так и стою… Пошевелиться не могу. Я не хотела смотреть. Понимала, что ничем не помогу, а лишние психотравмы мне не очень нужны…
– Да уж, – мрачно кивнул Шварц, – приходилось мне наблюдать подобное…
– Вот и мне пришлось… почему-то, – жалко улыбнулась я. –Я так постояла, а потом… пошла. Зачем – не знаю. Как будто кто-то в спину толкал. Издалека увидела уже эту машину – просто груда металла горящего. Думаю, ну, тут и помогать некому, и не позвонишь никуда – связь… И вдруг из этого костра вылезает человек.
Мои глаза все еще видят его, хуже того – мой нос чувствует этот запах. Кровь, поврежденные ткани – так пахло в хирургии, я там в детстве лежала. И еще – горелая плоть.
– Я думала, я с ума сошла, – призналась я. – Ну, а что: бросили одну в лесу, авария… Нервное потрясение. Но моя психика оказалась куда крепче…
– Это точно! – усмехнулся Шварц.
– В общем, он вышел из машины и зашагал в мою сторону. А я – все. Снова ни влево, ни вправо. И чем ближе он подходил, тем меньше я понимала, что происходит. У него был лоб разбит, глаз немного начал заплывать. Руки в ожогах… Ну, прихрамывал. Но – это все. Для такой аварии он был слишком живой и невредимый. И вот он все приближался ко мне… Я на него смотрела с ужасом, и вдруг – знаете, о чем я, идиотка, подумала?
– О том, что он симпатичный мужчина? – рассмеялся Шварц.
– Именно! Видимо, переоценила все-таки свою психику… Когда он со мной поравнялся, я ничего не придумала лучше, чем спросить – вы в порядке? Он говорит – да, не беспокойтесь…
И я, конечно, подумала, что у него еще и очень приятный голос. Мне нечего было ему предложить, кроме салфетки. Он благодарно кивнул, вытер с лица кровь.
И спросил:
– Чего это вы тут… одна?
– Уже не одна, – сказала я. – С вами.
Он улыбнулся.
– Хотите, я вас до дома провожу?
– Я с незнакомцами не гуляю.
– И правильно. А я Евгений.
– А я Аня.
– Ну так пойдемте, Аня.
– Пойдемте, Евгений…
И мы пошли.
– Если хотите задать мне вопрос – задавайте, – сказал он.
– Обязательно, – кивнула я. – А потом вы вынуждены будете меня убить, да?
Он рассмеялся.
– Зачем же сразу вынужден… Такие вещи делаются по велению сердца.
Это был один из немногих раз, когда он смеялся над моей шуткой.
– У нас закрутился какой-то жутковатый гормональный роман на три месяца, – я прикусила губу. – А потом… потом мы поженились. Я переехала сюда окончательно. И… все.
Шварц пристально смотрел на меня.
– С ума сойти, – заключил он.
А я уже не могла остановиться, мне нужно было делиться, я молчала слишком долго.
– Вряд ли он меня любил, но я его чем-то привлекала.
– Неудивительно, – смущенно пробормотал Шварц.
Я пожала плечами.
– И еще, наверное, ему нравилось, что можно не скрываться. Я уже все знала, я уже его не отвергла, не испугалась. Хотя я бы на его месте с такой странной не связывалась… Но я же говорю, он ничего не боится. Так что – я стала возможностью излить душу… Хранительницей откровений.
– Любопытно звучит, – задумчиво выговорил Шварц. – Но как-то… не очень взаимно. Как будто его ваши откровения не интересовали.
– А так и было, – я улыбнулась. – Снегин, вообще, всегда любил тихие места. А болтовня ему не нравилась. Он предпочитал быть единственным, кто может говорить.
– Это точно, – кивнул Шварц. – Я помню. Ему всегда хотелось быть неповторимым великим оратором. Ощущать… свою значимость.
– Видишь, как бывает, – усмехнулась я. – Человек живет больше ста пятидесяти лет, а так и не повзрослел…
Я так легко перескочила на «ты», что даже не сразу заметила это. Может, сама вдруг начала себя ощущать очень взрослой и немного бессмертной.
– Тебе поэтому нравятся тихие места? – спросил Шварц, чуть понизив голос.
Я посмотрела на него. Кажется, я впервые в жизни начала что-то понимать.
Наше первое свидание в музее. Снегин наклоняется ко мне, гипнотическим голосом вещает про огромного моллюска, лежащего под стеклом. Занят своим любимым делом: очаровывает женщину своим умом и харизмой, является большим, неповторимым, значительным.
Мы занимаемся любовью в библиотеке за стеллажом с фантастикой. С корешков на нас смотрят Стругацкие и Уэллс, мы стараемся не издавать ни звука, хоть на всем этаже и нет никого, кроме нас и молодой девушки-библиотекаря, которая любезно пустила нас сюда и скрылась в недрах фонда. Снегин когда-то помогал ей подготовиться к поступлению в институт. На секунду появляется мысль: может, она была на моем месте? – и тут же захлебывается жарким удовольствием.
Мы не спали всю ночь, и вот теперь шагаем по пустой рассветной набережной. Он читает мне стихи. Подумать только – их авторов он застал живыми…
Он ведет меня на прогулку в некрополь. Дарит цветы. Я смеюсь:
– Надеюсь, ты их не прямо здесь собрал?
Он пристально смотрит на меня.
– Юмор – это не твое. Лучше ничего не говори.
И я больше не говорю. Почти никогда.
Я молчу, искренне веря, что так проявляю к нему уважение, упуская один момент: он ко мне уважения не проявляет никак и никогда. Я молчу, унижаюсь, сжимаюсь в комок под его взглядом, жалко скулю…
Сколько времени я считала, что это такая любовь?
Я стояла рядом со Шварцем, опустив голову. Мне хотелось ударить себя по лицу, но вместо этого я приложила ладонь к переносице.
Я ненавидела себя со всей возможной силой: за то, как искала Снегина во всех безмолвных местах – в музеях, в библиотеках, на набережных, в некрополе, – и за то, как отказывалась это осознавать.
Зачем он мне нужен? Низачем. Я с ним жить не буду никогда, в постель с ним не лягу, даже на порог не пущу. Но почему-то мне важно знать, что он существует. Искусствовед, юрист, мошенник, сектант, сумасшедший… Он не привиделся мне, он есть. Мне нужно подтверждение этому.
Шварц хотел мне что-то сказать, но я боялась, что он снова попадет в точку, поэтому сделала шаг в сторону: не время сейчас, я занята.
Он понял. Он прекрасно все понимает, даже не знаю, должно ли так быть…
Я посмотрела на стопку книг. Начала перебирать.
«Сто лет одиночества».
«Воскресение».
На третьей я издала нервный смешок.
Анна Снегина.
Чтоб тебя!
Помню, как все смеялись, когда я выходила замуж:
– Ну, хоть не за Каренина!
Оказалось, вообще ничего смешного…
Пульс перепрыгнул с обычных семидесяти на три тысячи.
Снегин. Подлец. Для меня оставил. Все это…
Я схватила книгу, открыла там, где лежала закладка, прочитала с выражением подчеркнутое:
– Луна хохотала, как клоун.
И в сердце хоть прежнего нет,
По-странному был я полон
Наплывом шестнадцати лет.
Расстались мы с ней на рассвете
С загадкой движений и глаз…
Есть что-то прекрасное в лете,
А с летом прекрасное в нас.
Разозлившись, я швырнула книжку на пол, и тут же мне стало ее жалко, и стыдно перед нею.
Она же не виновата.
Я потянулась за книгой, Шварц потянулся за книгой. Мы подняли ее вместе, положили на стол. Постояли молча, пытаясь хоть что-нибудь понять.
– Он все делает специально, такой у него характер, такое мышление. Он оставил это для меня, а может, и для тебя, он знал, что мы придем, у него слишком богатый жизненный опыт, чтоб не догадаться…
Я уже плакала.
Шварц на этот раз нашелся и осторожно приобнял меня за плечи. Я не возражала. Как будто уже не чужой человек…
Потом я заговорила спокойнее:
– Он все знал. Знал, что я приду. И что ты придешь, тоже.
– Он не мог знать, – ответил Шварц. – Предполагать мог….
– Предположил – и не ошибся. Кажется, это называется «знал».
Шварц кивнул и запустил руку в волосы.
Я достала из кармана кулон, с которым теперь не могла расстаться.
– Луна хохотала, как клоун… Это же Снегин мне подарил когда-то.
Шварц удивленно уставился на меня. Смотрел, не отрываясь. Засуетился вдруг, зашарил по карманам. Достал бумажник. И выудил…
…выудил…
…точно такой же кулон.
– Я хочу домой, – не своим голосом сказала я. – И нам, кажется, надо кое-что обсудить…
Шварц серьезно кивнул, и мы вышли из квартиры.