Мария Стюарт родилась суровой зимой. Земля была покрыта снегом, а узкие дороги и извилистые тропы Англии и Шотландии стали непроезжими. Скот, в летние месяцы бродивший по Шотландской низменности и приграничным долинам, томился в приземистых каменных коровниках. Река Туид, местами превращавшаяся в бурный поток на пути к морю, в которое она впадала неподалеку от Берика-апон-Туида по восточную сторону границы, полностью замерзла. Обычно важные депеши доставлялись из Эдинбурга в Лондон за пять или шесть дней, однако известию о рождении Марии потребовалось четыре дня, чтобы дойти до замка Алник в графстве Нортумберленд, всего в нескольких милях южнее Берика.
Новорожденная была единственной дочерью и единственным выжившим наследником Якова V Шотландского и его второй жены Марии де Гиз. Девочка родилась в пятницу 8 декабря 1542 г. во дворце Линлитгоу в 17 милях к западу от Эдинбурга.
Жестокий мороз вряд ли беспокоил тех, кто собрался тогда в покоях королевы на втором этаже северо-западной башни дворца. Недавняя реконструкция превратила Линлитгоу в роскошную резиденцию. Яков V любил роскошь и стремился следовать новейшей моде эпохи Возрождения. Окна дворца были застеклены, потолки расписаны, каменные и деревянные детали украшены резьбой с изображением корон и чертополоха[3]. В каминах большого зала и еще десятка комнат королевских апартаментов жарко горели дрова. Каменные стены были задрапированы великолепными фламандскими гобеленами и занавесями из расшитой золотом ткани, спасавшими от сквозняков.
Линлитгоу, вместе с Фолклендским дворцом в Файфе, был любимой резиденцией Марии де Гиз. Она помогала перестраивать оба дворца на манер французских замков. Удивляться этому не стоило, королева была француженкой, вдовствующей герцогиней де Лонгвиль, старшей дочерью Клода, герцога де Гиза, и Антуанетты де Бурбон. Гизы принадлежали к самым могущественным и знатным аристократическим родам Франции. Их родовое имение находилось в Жуанвиле, в области Шампань, а поместья занимали стратегически важные регионы на севере и востоке Франции.
Семья ее первого мужа, Людовика Орлеанского, герцога де Логвиль, владела обширными поместьями в районе Луары, и потому Мария де Гиз прекрасно знала, что такое дворец в стиле Возрождения. Она сравнивала Линлитгоу с замками Луары, где жила королевская семья, когда уезжала из Парижа. Подобно Шенонсо, жемчужине Луары, Линлитгоу был местом для отдыха и развлечений. Внешние стены замка стояли на полукруглом холме, окруженном водой, который на севере упирался в узкий морской залив, а на юге возвышался над приходской церковью св. Михаила и городом Линлитгоу.
Рождение Марии Стюарт пришлось на поворотный пункт в истории Шотландии. Всего двумя неделями раньше, 24 ноября, армия ее отца была разбита англичанами в битве при Солуэй-Моссе. Для шотландцев Англия была непримиримым «старинным врагом». Отношения между двумя соседями испортились после того, как Эдуард I заявил о правах сюзерена на Шотландию и в 1290-х гг. попытался ее аннексировать. Шотландцы обратились за поддержкой к французам и папе[4], а также фанатически поощряли патриотизм, пытаясь защитить независимость своего королевства. Многочисленные вторжения англичан после 1296 г. ознаменовали период враждебности между государствами, длившийся на протяжении пяти поколений.
Приграничные стычки стали нормой. Открытая война исключалась, не в последнюю очередь потому, что мощь двух стран была несоизмерима. Англия была гораздо богаче и сильнее северного соседа. Ее население в то время составляло около 3,5 миллиона человек, а Шотландии – едва ли 850 тысяч. Единственным крупным городом здесь был Эдинбург с 13 тысячами жителей – в пять раз меньше, чем в Лондоне. Собрать налоги и набрать войско Англии было гораздо легче, чем Шотландии – этому способствовали сильное централизованное правительство и более эффективная вертикаль власти. Решительное сражение почти неизбежно закончилось бы сокрушительным поражением шотландцев.
Кроме того, в самой Шотландии существовало неравенство между регионами. От трети до половины населения жили в приграничном регионе и горной Шотландии, а остальные – на землях более богатой и космополитичной Шотландской низменности. Вместе с королем страной управлял парламент, который состоял преимущественно из землевладельцев; считалось, что члены парламента представляют всю страну, но они придерживались расхожего мнения жителей низин о горцах как о проходимцах и преступниках. Кланы горцев держались обособленно, и по негласному уговору жители горной и низинной Шотландии по большей части игнорировали друг друга. Многие горцы говорили на гэльском наречии, а не на среднешотландском, что усиливало культурные различия. Язык жителей низин был ближе к северному диалекту английского, чем к гэльскому.
Политика в Шотландии носила клановый характер, где доминировали кровные связи и родовые традиции. За фасадом феодального лорда скрывался более древний статус главы клана или рода. Верность клану ставила шотландских лордов во главе связей, охватывающих целые регионы и формирующих структуры власти на всех государственных уровнях. Самой монархии было выгодно опираться на клановые структуры, а также на то, что можно было перераспределить благодаря покровительству церкви.
Когда в 1509 г. Генрих VIII взошел на трон, войны на Британских островах возобновились. Генрих оказался сильным правителем – патриотом Англии и военным стратегом. Он хотел возобновить Столетнюю войну против Франции, чтобы добиться военных побед. Из всех своих предшественников Генрих больше всего восхищался Черным принцем и Генрихом V, блестящие победы которых во Франции принесли им и землю, и славу. Усилия королевских советников не раз и не два разрушались его рыцарскими грезами. Но война всегда была «спортом королей», и если Генрих хотел завоевать французские земли, сначала ему следовало разобраться с Шотландией – союзницей Франции и «старинным врагом» в тылу Англии. Как говорилось в популярном стишке, «тот, кто решил победить Францию, должен начать с Шотландии». Генрих любил повторять эти слова и воспринимал их как руководство к действию.
Поражение шотландцев при Солуэй-Моссе было не результатом полномасштабного вторжения англичан, а всего лишь приграничной стычкой, которая закончилась для них крайне неудачно. Причиной катастрофы стала не агрессия Генриха VIII, а решение Якова V предпринять масштабную контратаку, без тщательного выбора места и времени.
В ответ на вторжение английского войска под командованием герцога Норфолка король Яков V отправил армию грабить спорную территорию к северу и востоку от Карлайла, известную как «пограничный край». Его войско форсировало реку Эск во время отлива. Возвращение совпало с приливом, и войско оказалось запертым между рекой и болотом. Вынужденная отступать под натиском меньшего по численности, но более дисциплинированного английского отряда, армия попала в западню. В плену оказались около двенадцати сотен человек, в том числе двадцать три знатных дворянина и лэрда, которых в качестве заложников отправили в Лондон и заключили в Тауэр.
Для Якова V поражение стало глубокой психологической травмой. Он был унижен и как король, и как военачальник, и потеря лица усугубилась еще тем, что он не вел свое войско лично, а держался в отдалении. И дело было не в трусости. Яков был храбрым воином, но в тот момент недооценил риски. Результатом стало распыление сил. Унижение оказалось еще сильнее, чем тридцать лет назад, когда армия его отца, Якова IV, была разгромлена в битве при Флоддене отцом герцога Норфолка. Политические последствия обоих поражений – длительное ослабление королевской власти – были одинаковыми. Но в 1513 г. шотландцы, по крайней мере, полегли в рукопашной схватке во время решающего сражения. Они умерли с достоинством, а не как крысы в западне.
Яков V поскакал в Линлитгоу, чтобы повидаться с женой, готовившейся к родам, но потом почти сразу уехал в Эдинбург, а затем в Фолклендский замок, где слег. Маловероятно, что он любил жену, поскольку у него было много любовниц. Однако король беспокоился о ребенке, и его внезапный отъезд больше говорит о его психологическом состоянии, чем о крепости семейных уз. Он очень расстроился, когда ему сообщили, что родившийся наследник – девочка. Когда годом раньше умерли два его маленьких сына, Яков V вспомнил о Марджори Брюс, дочери короля Роберта I и основательнице династии Стюарт. Но после рождения дочери он воскликнул: «Проклятье! Это закончится так же, как началось. Началось с женщины и закончится женщиной». Другой источник так передает его слова: «Началось с девчонки и кончится девчонкой».
И совсем скоро – 14 декабря Яков V умер. Ему было всего тридцать лет, но в этом достаточно молодом возрасте он уже страдал от многочисленных болезней. Разгульный образ жизни, результатом которого стала «сыпь» и приступы «лихорадки», а также серьезная травма, полученная на охоте, ослабили его иммунитет. Перед смертью он страдал от «неудержимой рвоты» и «сильного кишечного расстройства», что косвенно указывает на дизентерию, возможно, из-за выпитой зараженной воды. Другая возможная причина смерти – «мор» или холера; король мог заразиться от графа Атолла, с которым кутил и который скончался совсем недавно.
Так или иначе, но Яков V умер в своей постели, в отличие от своего отца, который погиб в битве при Флоддене при невыясненных обстоятельствах. Скорее всего, его убили англичане, но вполне возможно, он пал в самом конце сражения от руки одного из лордов-предателей.
И как тогда его сын унаследовал трон в возрасте семнадцати месяцев, так и теперь история повторялась. Внучка Якова IV, Мария Стюарт, стала королевой в возрасте всего шести дней от роду.
Девочку окрестили, как только стало безопасно выносить ее на холодный воздух. То небольшое расстояние от южных ворот дворца Линлитгоу до церкви св. Михаила ее несла на руках няня Дженет Синклер. Малышку назвали Марией в честь матери, а также в честь того, что день ее рождения праздновался римско-католической церковью как день зачатия Девы Марии.
После крещения в купели Марию умастили елеем и завернули в мантию из белой генуэзской тафты, сшитую специально для таинства крещения. Почти наверняка (так было принято у королевских отпрысков) затем ее принесли в главный престол и провели обряд конфирмации, хотя впервые она причастилась во время мессы только в девять лет. Генриху VIII сообщили, что она «очень слабый ребенок и вряд ли выживет». Предсказание оказалось неверным, а появившаяся вскоре коварная угроза жизни и безопасности будущей королевы и мирной передаче трона окажется преодоленной благодаря храбрости ее матери.
Смерть Якова V послужила началом сложной череды событий, в которых тесно переплелись политические, религиозные и фракционные мотивы. Англия и Франция сражались за влияние на Шотландию, которая стала пешкой в борьбе двух более сильных стран и правящих в них династий. В детстве Мария не участвовала в этих интригах, но все они так или иначе затрагивали ее. Целью каждого заговора было либо захватить несовершеннолетнюю королеву, либо выдать ее замуж за представителя королевской семьи Англии или Франции, чтобы гарантировать влияние в будущем. Такого рода махинации помогали сформировать династию, которую продолжит Мария, когда повзрослеет, и все вместе они определяли тайные планы, которым она храбро бросит вызов, достигнув совершеннолетия.
В те годы, когда формировались личность и характер маленькой королевы, примером ей служила мать. В течение почти пяти лет после рождения дочери Мария де Гиз проявляла незаурядную политическую хитрость и умение маневрировать на политическом поле, и при этом она постоянно училась на своих ошибках. Она сразу же окунулась в политику, сведя до минимума траурные церемонии по усопшему мужу.
Вдовствующая королева отличалась высоким ростом и поистинне царственной осанкой. Рыжие волосы и тонкие черты лица, высокие скулы, изогнутые дугой брови и высокий лоб, тонкие губы и орлиный профиль завершали общее впечатление от фигуры и образа королевы-матери. Держалась Мария де Гиз уверенно и гордо; она была умной и внимательной, щедрой к друзьям и сторонникам, с непринужденными изысканными манерами, она всегда была любезной как с равными, так и низшими по положению.
Все это были характерные черты де Гизов, и вдова Якова V быстро завоевала сердца шотландцев. Она очень быстро стала популярной в среде простого народа и умела превращать людей в своих пламенных сторонников. Эти качества впоследствии проявятся в ее дочери, которая будет похожа на мать и внешне, и характером.
Мария де Гиз унаследовала способности к политике с рождения. Семья де Гизов – в определенной степени парвеню – достигла высокого положения при французском дворе благодаря сочетанию удачных браков и полководческих талантов. При Франциске I они были тесно связаны с триумвиратом, состоявшим из коннетабля Франции Анн де Монморанси, дофина Генриха, наследника трона, и его красивой и умной любовницы Дианы де Пуатье; не меньшим влиянием де Гизы обладали и в церковных кругах. Брат герцога Клода, Жан де Гиз, был главой девяти епископств и шести аббатств. Будучи кардиналом-архиепископом Реймсским, он управлял самой важной епархией во Франции, поскольку именно в огромном готическом соборе Реймса короновались французские монархи. Более того, управление епархией де Гизы наследовали – еще до смерти Жана де Гиза титул перешел ко второму сыну Клода де Гиза, Шарлю, кардиналу Лотарингскому, который получил его в возрасте четырнадцати лет.
Всего у Клода было десять детей, каждый из которых занимал высокое положение в государстве или в церкви. Когда Мария де Гиз вышла замуж за Якова V, ее семья оказалась в центре взаимоотношений между Шотландией, Францией и Англией на целых пятьдесят лет. Причина заключалась в том, что в XVI в. дипломатические договоры скреплялись брачными союзами. Международная политика вращалась вокруг семей, детей, наследственных прав, и в династических кругах родовая принадлежность и наследие были намного важнее религиозной принадлежности.
Мария де Гиз прекрасно понимала свою роль. Она была полна решимости защитить права своей дочери на престол, а также сохранить традиционный «старинный союз» между Францией и Шотландией. Эта женщина привыкла подчиняться велению долга. Самая желанная вдова Франции, в возрасте двадцати одного года она была выбрана Франциском I, чтобы заменить его дочь Мадлен – первую жену Якова V, которая умерла от вирусной инфекции всего лишь через несколько недель после прибытия в шотландский порт Лит. Марии не хотелось покидать Францию, но этого потребовал королевский долг. Она привыкла к несчастьям. Трое из пяти ее детей умерли в младенчестве: один сын от первого мужа (второй мальчик, Франциск, дожил до 1551 г.) и оба сына от Якова.
После замужества и переезда в Шотландию Мария де Гиз регулярно писала своей матери, Антуанетте де Бурбон, женщине властной и расчетливой, которой, как говорят, восхищался даже король Франции. Ее письма свидетельствуют, что она быстро приспособилась к новой жизни. Мария снисходительно относилась к неверности мужа – у него было семь, а возможно, и девять незаконнорожденных детей – и занимала себя тем, что руководила строительными работами в королевских замках и разбивкой садов, где она выращивала невиданные декоративные фруктовые деревья, саженцы которых выписывала из Франции. В Фолклендском дворце, где до сих пор можно увидеть модную по тому времени отделку фасада, она лично инспектировала работы, взбираясь на лестницу, чтобы внимательно рассмотреть сделанное, прежде чем одобрить работу каменщиков. У нее был собственный штат французской прислуги, словно она не допускала даже мысли, что ее горничные могут оказаться шотландками: французы часто отпускали оскорбительные шутки за спинами неотесанных шотландцев. Слуги обожали Марию, и после смерти Якова V часть его домашней прислуги попыталась перейти к ней, поскольку она платила больше всех остальных.
Формально маленькая Мария стала королевой Шотландии с момента смерти отца. На практике, конечно, это было фикцией. Следовало назначить опекуна или регента, который будет управлять страной до объявления Марии «совершеннолетней» и способной править самостоятельно. Естественно, всех занимала личность регента, поскольку долгий период до совершеннолетия королевы способствовал распрям среди знати. Особенно актуальным это было для Шотландии, где королевская власть была гораздо слабее, чем в Англии или Франции, и монарху приходилось опираться на сети родственных связей лордов, чтобы поддерживать закон и порядок.
Самым надежным способом назначения регента была воля умирающего правителя. Несмотря на то что Яков V не оставил завещания – вероятно, он просто не предполагал, что смерть так близка, – его «последняя воля» была составлена от его имени. За этим проследил кардинал Дэвид Битон, архиепископ Сент-Эндрюса, который имел огромное влияние на короля и был полон решимости сохранить свою власть.
Битон был лидером профранцузской партии и яростным противником протестантской реформации. Он хотел, чтобы Мария стала «опекуном по завещанию», а сам он с тремя союзниками – «хранителями королевства». Его цель заключалась в том, чтобы помешать другому претенденту на трон, Джеймсу Гамильтону, графу Аррану, который придерживался проанглийской позиции и стоял первым в ряду наследников в случае смерти Марии. Арран, в свою очередь, открыто заявлял, что Битон подделал завещание – когда Яков V находился в полубессознательном состоянии, ему якобы дали подписать пустой лист, а потом вписали туда последнюю волю короля.
Лорды избрали Аррана регентом, однако это был не самый идеальный кандидат. Лучшее его качество – умение приспосабливаться. Слабый, нерешительный и трусливый, он вдобавок был необыкновенно жадным. Законность его избрания оспаривалась Битоном, однако Арран, будучи внуком старшей дочери Якова II, мог претендовать на регентство по праву крови.
Мария де Гиз не противилась его назначению, однако остерегалась Аррана. Она понимала, что цель его политики – не в защите маленькой королевы, а в исключительной выгоде для себя и своей семьи, верно охарактеризовав его как «самого непостоянного человека в мире, ведь что бы он ни решил сегодня, назавтра он передумает».
Арран потратил шесть недель на переезд в новые дворцы и окружение себя друзьями и родственниками, которым он назначил содержание. В попытке примирения он предложил Битону одну из высших должностей в государстве – пост канцлера, однако, подтверждая верность оценки вдовствующей королевы, две недели спустя передумал и бросил Битона в тюрьму.
Новый регент был верен шотландским традициям. Он прекрасно понимал, какую роль играет политика насилия в обществе, и поэтому Арран очень быстро захватил все замки Якова V, за исключением Стирлинга, который оставался частью приданого Марии де Гиз и принадлежал лично ей. Затем, обретя еще большую уверенность, он стал отвечать на попытки Генриха VIII повлиять на положение дел в Шотландии.
Генрих был полон решимости переиграть Францию. Он хотел, чтобы Арран поддержал проанглийскую фракцию, которая должна свести на нет французское влияние в Шотландии. Для этой цели английский король собирался использовать пленников, захваченных в битве при Солуэй-Моссе. Война с Францией была уже на пороге. Генрих уже договорился со своим главным союзником в Европе, королем Испании, императором Священной Римской империи Карлом V, что они объединят силы для скоординированного нападения, а затем в случае победы разделят Францию между собой.
Честолюбивые династические планы Генриха распространялись на все Британские острова. Когда Яков V умер, оставив наследницей маленькую дочь, Генрих не преминул использовать и этот шанс. С самого начала своего правления он раз за разом возвращался к претензиям Эдуарда I на права феодального сюзерена на Шотландию. Эту формулу он выучил наизусть. И впоследствии, после ссоры с папой, когда в конечном счете он порвал с Римом, не дававшим разрешения на развод с первой женой – Екатериной Арагонской. Именно тогда у Генриха возникла теория «имперского» правления, предназначенная оправдать его притязания на титул главы английской церкви; более того, в рамках этой теории он видел себя «королем» и «императором» всех Британских островов.
Согласно представлениям Генриха о законе и истории государств, Шотландия, будучи независимым суверенным королевством, должна стать сателлитом Англии, бриллиантом в «имперской» короне Генриха. Именно претензии Тюдоров на «англо-британскую» империю, когда Мария была еще совсем ребенком, стали причиной ответных претензий на «франко-британскую» империю.
Первым делом Генрих отпустил из Тауэра двадцать три шотландских заложника, затем пригласил их полюбоваться на недавно выстроенный дворец в Хэмптон-Корте, где они стали гостями на роскошном рождественском празднике.
Прежде чем позволить им уехать, король взял с них слово поддержать его династический план. Они должны были подписать обязательство отправить королеву-инфанту в Англию. Предполагалось, что Генрих будет «держать» Марию при себе, воспитывать ее, а затем выдаст замуж за принца Эдуарда – сына от брака с Джейн Сеймур и наследника престола, которому в то время было всего пять лет. Кроме того, десять самых знатных заложников согласились поддержать претензии Генриха на шотландский трон в случае неожиданной смерти Марии.
В марте 1543 г. сэр Ральф Садлер был отправлен в Эдинбург в качестве посла Генриха, чтобы оговорить условия перемирия. Главным пунктом был брак Марии и Эдуарда. Девочке было всего четыре месяца, но Генрих не шутил. Такой союз позволил бы ему одним ударом достичь своей цели. Садлер, не знавший, какой ему окажут прием, сначала встретился с Арраном в саду Холирудского дворца в Эдинбурге. Но собеседник все время уклонялся от разговора и казался в принципе плохо информированным. Так и было – отношение Аррана к переговорам было самым примитивным. Его интересовала только собственная выгода. Он требовал взяток и подарков, а также обещаний, что останется регентом и после того, как Генрих добьется своего.
После безрезультатных переговоров Садлер поехал к Марии и ее матери в Линлитгоу. Он хотел лично взглянуть на девочку, потому что Генрих все время спрашивал о ней. Мать согласилась и приказала кормилице «развернуть ее одежды», чтобы малышку можно было осмотреть. Садлер покачал Марию на коленях и сообщил королю: «Я заверяю Ваше Величество, что она самый красивый ребенок ее возраста, которого я видел, и достаточно крепкая, чтобы выжить, да будет на то милость Божья».
Затем Садлер затронул вопрос об обручении Марии с сыном Генриха. К его удивлению, Мария де Гиз благосклонно отнеслась к этой идее, предложила помощь и даже одобрила английский план взять Марию в Лондон для ее безопасности. Подобная реакция до такой степени противоречила ожиданиям Садлера, что поначалу он даже растерялся. Он подозревал «игру» – и конечно, был прав. Мария де Гиз притворялась. Но у нее была ясная цель, которая по истечении времени стала очевидна всем. Мария де Гиз в первую очередь защищала интересы Франции и де Гизов. А если Арран пытался оттеснить ее, ведя переговоры с Англией у нее за спиной, она посчитала возможным сделать вид, что готова к союзу с Англией, внушив Садлеру ложное чувство уверенности и обойдя Аррана, который всегда будет находиться в невыгодном положении, поскольку не является опекуном маленькой королевы.
У Марии де Гиз были веские основания подозревать Аррана, который оборвал ее каналы связи с Францией. Он внедрил шпионов в штат ее прислуги и перехватывал все ее письма. Тем не менее она смогла получить одно послание от своей матери. Антуанетта де Бурбон узнала о трудностях дочери 10 июня и сразу же обратилась к своим сыновьям, входившим в число придворных Франциска I, с просьбой повлиять на короля Англии, чтобы помочь Марии.
Арран, в свою очередь, решился заключить союз с Генрихом VIII, и все действия его после ареста Битона были направлены на ослабление профранцузской партии. Чтобы упрочить связи с английским королем, регент неожиданно выпустил заявление в поддержку разрыва Генриха VIII с Римом и роспуска монастырей. Действия Аррана выглядели тем более странными, что сам он оставался католиком и признавал власть папы. Однако, защищая свои интересы, он оказался между двух огней – профранцузской и проанглийской фракциями лордов, численность которых была примерно равна. И это оказался самый подходящий момент для решительных действий.
Очаровывая и развлекая Садлера, посла Генриха VIII, Мария де Гиз показала себя искусным политиком. В ее голове созрел план. Она перевезет дочь из Линлитгоу, красивого, но неспособного выдержать осаду дворца, в свой замок Стирлинг – практически неприступную крепость на вершине отвесной скалы, в непосредственной близости от побережья, что также позволяло восстановить сообщение с Францией по морю.
Она уже послала верного слугу в Стирлинг с сундуками, наполненными одеждой и домашней утварью. За ними последовала мебель, серебряные блюда, столовая посуда, постельное белье, сушеные продукты питания и кухонные принадлежности, горшки, сковороды и шампуры для мяса.
При этом Арран настаивал, чтобы никто не покидал Линлитгоу. Мария де Гиз с легкостью проигнорировала его приказ, блестяще разыграв свои карты. Она пересказала Садлеру слухи, что Арран не намерен выдавать Марию замуж в Англии и собирается отправить девочку на юг, чтобы получить награду для себя и своих союзников, а затем нарушит слово и будет держать пленницу в Шотландии, до смерти Генриха VIII, а затем попытается узурпировать шотландский трон. Мария де Гиз убеждала Садлера, что об этом необходимо сообщить Генриху, но не раскрывала источников – в противном случае ей самой и ее дочери грозила опасность.
И в Англии, и во Франции само упоминание о том, что может или не может произойти в будущем, когда и если король умрет, трактовалось как заговор против короля и было серьезным преступлением. Считалось, что подобные разговоры делают смерть короля более вероятной, и данное преступление, называвшееся «воображаемой или замышляемой» смертью короля, приравнивалось к государственной измене и каралось смертью. Садлер должен был дистанцироваться от Аррана, если тот действительно замышлял подобное. В противном случае его самого могли причислить к сообщникам.
Но и это еще не все. Арран планировал выдать вдовствующую королеву за собственного сына. Генрих VIII мог помешать этим планам, приказав Аррану отпустить Битона, которого обвиняли в подделке завещания и который должен был сменить Аррана на должности регента. В отличие от своих врагов кардинал «лучше позаботится о пользе королевства».
Это был классический блеф. Мария де Гиз клеветала на Аррана, основываясь на своем невысоком мнении о его характере. Она понимала, что идет смертельная схватка за опекунство над ее дочерью, и была полна решимости заручиться поддержкой Садлера в своем намерении укрыть Марию в замке Стирлинг. И Садлер, который теперь совсем не доверял хитрому и нерешительному Аррану, поддался обману.
Были и другие причины, почему Садлер поверил Марии де Гиз. Интриги ее матери при французском дворе возымели действие, и Франциск I решил вмешаться. Он хотел помешать Генриху VIII и отвлечь его от планов вторжения во Францию. В Париже пошли разговоры, что герцог де Гиз готовится к высадке в Шотландии. Говорили, что он уже получил приказ, и Садлеру нужно только точно узнать, что происходит и каковы истинные намерения французов.
В конечном счете герцог так и не появился. Франциск I отменил свой указ и вместо де Гиза отправил на переговоры в Шотландию ссыльного шотландского лорда, молодого Мэтью Стюарта, графа Леннокса. Это беспокоило Садлера в не меньшей степени. Леннокс, глава младшей ветви рода Стюартов, принявший французское подданнство, оказывался первым претендентом на регентство в случае отстранения Аррана. В апреле граф Леннокс высадился в Дамбартоне, цитадели его предков на северном берегу Клайда, и сразу же направился к Марии де Гиз.
На политической арене она превратилась в центральную фигуру. Независимо от того, верил Садлер ее льстивым речам или нет, он был заинтересован в том, чтобы иметь к ней постоянный доступ.
Арран, в свою очередь, пытался перехватить инициативу у Садлера, но его положение резко ухудшилось, когда группа лордов, преимущественно католиков, объединилась вокруг Леннокса, а Битон смог сбежать из заточения. После того как Леннокс вернулся в Шотландию, Генрих VIII заподозрил заговор с целью выкрасть маленькую Марию и перевезти ее в Дамбартон. Он приказал Аррану собрать войско и без промедления доставить Марию в «безопасное» место, Эдинбургский замок.
Но Арран пребывал в растерянности. Понимая свою слабость, он в конце апреля на время присоединился к Ленноксу. Многие его союзники не поддерживали обручение Марии с сыном и наследником Генриха VIII. Для них это было неприемлемо, и Леннокс воспользовался этим. В конечном счете Арран заявил Садлеру, что условия англичан неприемлемы и «каждый мужчина, женщина и ребенок в Шотландии скорее умрет, чем согласится на них».
Генрих VIII выдвинул ультиматум: если Арран откажется от английского династического плана, война неизбежна. Шантаж Генриха вызвал сильнейшее возмущение. Тем не менее 1 июля 1543 г. был заключен Гринвичский договор, согласно которому английский король получал желаемое. Мария должна была оставаться в Шотландии до десятилетнего возраста, после чего выйдет замуж за английского принца Эдуарда. Ее приданое, выплачиваемое Генрихом, составляло 2000 фунтов в год и автоматически удваивалось, если она станет супругой правящего короля Англии.
Остальные статьи договора были результатом компромисса. До замужества воспитанием Марии должны заниматься шотландцы, однако Генрих в целях «лучшего воспитания» имеет право за свой счет отправить английского дворянина с женой или иной спутницей и сопровождающими, числом не более двадцати, которые будут жить с девочкой. Этот пункт предназначался для того, чтобы родным языком для Марии стал английский, а не шотландский или французский.
Но Генриху пришлось пойти на уступки, поскольку он торопился заключить договор, чтобы полностью сосредоточиться на планируемом вторжении во Францию. Для достижения быстрого результата король согласился на условия, гарантирующие независимость Шотландии. Ключевая статья договора подтверждала, что страна «продолжит называться королевством Шотландия и сохранит свои древние законы и вольности». Однако шотландцы также настояли, что, если брак окажется бездетным, Мария имеет право вернуться домой как суверенная королева. Это должно было стать династической «унией» Англии и Шотландии, но с выхолощенной династической сутью.
Мария де Гиз ликовала; лазейки в договоре были очевидны. Арран запаниковал. Он предупредил Садлера, что за маленькой Марией следует внимательно наблюдать, поскольку она «немного беспокоится из-за прорезывающихся зубов». Но даже Садлер не был таким доверчивым. В письме Генриху VIII он попытался предположить, почему Арран вдруг захотел защитить Марию, «будто это был его ребенок». Разумеется, Аррану было невыгодно и больше всего он боялся, что Марию тайно переправят во Францию и отдадут на воспитание де Гизам.
Гринвичский договор оказался мертворожденным с самого начала. Мария де Гиз и не собиралась его соблюдать; период, пока шли переговоры, она использовала для того, чтобы «поставить на место» Аррана и Генриха VIII и выиграть время для формирования новой, более сильной коалиции. Только спустя время ее истинные намерения стали очевидными, когда она заключила союз с профранцузски настроенными Битоном и Ленноксом, объединенные силы которых подошли к Линлитгоу 24 июля. Там был подписан бонд[5] о предотвращении передачи Марии в Англию и взаимопомощи при защите от проанглийски настроенного Аррана.
Два дня спустя появился сам Арран, но с гораздо меньшим отрядом. С этого момента его капитуляция стала неизбежной. Садлер уже дал согласие на переезд Марии в Стирлинг, под охрану группы шотландских дворян, официально назначенных парламентом. Мария де Гиз теперь добилась того, чтобы ее дочь перевезли туда при совсем других обстоятельствах.
Ребенок с матерью отправились в замок 27 июня. В этом опасном путешествии Леннокс предоставил королевским особам своих телохранителей, а армия из 2500 всадников и 1000 пехотинцев охраняла обоз с багажом, растянувшийся почти на милю. Совсем маленькая Мария путешествовала с такой пышностью, которую потом будет воспринимать как должное.
Замок Стирлинг, куда всегда стремилась Мария де Гиз, стал их домом на следующие четыре года. Это было вполне подходящее жилище – большой зал и роскошные королевские апартаменты были обновлены в ходе масштабной реконструкции замков по указу королевы. Только в большом зале за ужином могли разместиться более трехсот человек.
Через две недели после переезда Садлера пригласили на аудиенцию. Мария де Гиз по-прежнему скрывала свои истинные мотивы, но посол не мог понять почему. Она заявила, что не отменила своего разрешения увезти Марию в Англию для «безопасности». И только двуличие Аррана помешало ей это сделать. Она надеялась, что теперь, вырвавшись из когтей регента, она осуществит свои истинные намерения: «с готовностью» отдаст Марию лицам, которых назначит Генрих, если он еще не передумал.
Но эта беседа нужна была ей лишь для того, чтобы выиграть время. Садлера, который всегда был неравнодушен к детям, отвели посмотреть на подрастающую Марию. В его записях сохранилось: «Она скоро превратится в женщину, если только пойдет в мать». Девочка недавно болела ветрянкой, но уже поправилась, и, как отмечает Садлер, она была «довольно красивым и здоровым ребенком».
Но его снова провели. Переезд Марии в Стирлинг для ее матери стал одновременно началом и концом задуманного. Арран, всегда умевший приспосабливаться к обстоятельствам, решил сократить потери и помириться с соперниками. 3 сентября регент покинул Эдинбург, якобы для того, чтобы навестить больную жену, но вместо этого тайно встретился с Битоном в Фолкерке. Они обнялись и поехали в Стирлинг, где Арран раскрыл все детали своих переговоров с Генрихом VIII и объявил о своей поддержке Реформации.
8 апреля он согласился пересмотреть условия своего регентства, обещая частично отдать власть Битону и следовать рекомендациям регентского совета, состоявшего из представителей профранцузской и проанглийской фракций и возглавляемого самой Марией де Гиз. Результатом стало примирение дворян, которые единым фронтом выступили против агрессии Генриха VIII.
Наступил час кульминации. На следующий день – по иронии судьбы это была тринадцатая годовщина битвы при Флоддене – торжественная процессия проследовала из детской в примыкающую королевскую часовню, где Марию короновали как королеву Шотландии. Значение этого события трудно было переоценить. Коронация являлась самым серьезным ритуалом из всех известных церкви и государству: этот ритуал был священным и придавал монарху как религиозную, так и гражданскую легитимность и неприкосновенность. Церемония превратила девятимесячного ребенка в коронованную особу, обладавшую священной властью, которую может даровать только Бог и за которую придется отвечать только перед Богом.
Во время торжественной процессии Арран нес корону, Леннокс – скипетр, а граф Аргайл, самый могущественный из шотландских лордов и зять Аррана, – церемониальный меч. Королевские регалии, которые носят название «шотландских реликвий» и которые по сегодняшний день демонстрируются в Эдинбургском замке, были собраны Яковом IV и его сыном в неустанных попытках повысить престиж своей страны. Все вместе они впервые были использованы именно в этот день. Корона, которую первый раз надел Яков V на коронации Марии де Гиз, для ребенка была слишком большой и тяжелой. Ее держал над головой Марии Битон, в полном кардинальском облачении. Он благословил девочку и помазал ее миром. Она громко заплакала и продолжала плакать, пока все присутствующие епископы и пэры по очереди преклоняли колена и произносили клятву верности королеве.
По традиции на церемонии коронации герольды зачитывали родословную монарха с перечислением всех титулов и званий, что занимало не менее получаса. Но ввиду энергичных протестов Марии эту часть пришлось опустить. Бросалось в глаза отсутствие лордов из проанглийской фракции, но в остальном день прошел «со всей торжественностью» и закончился банкетом, маскарадом, драматическими представлениями и другими развлечениями в большом зале, за которыми последовали «танцы перед королевой со знатными лордами и французскими дамами».
Коронация Марии стала завершением важных перемен, начавшихся после того, как ее мать впервые обратила внимание на посла Генриха VIII. Это событие ознаменовало полную смену баланса власти. Проанглийски настроенные лорды потеряли влияние, а Арран примирился с Битоном, который занял должность регента. Гринвичский договор был практически отвергнут: в Шотландии брала верх профранцузская фракция.
Генрих VIII сыграл в открытую и проиграл. Но он извлек важный урок. Никогда в жизни, постоянно повторял король, он больше не будет верить шотландцам. Под бдительным оком матери Мария взошла на трон. И если она сама теперь стала королевой, то ее мать, вне всякого сомнения – «творцом королей»[6].