– К операции все готово, мистер Дарми. У вас двадцать минут.
Крейг кивнул. Медсестра Джин вышла и закрыла дверь.
Он подошел к зеркалу, заглянул в свои уставшие с красными прожилками глаза. Взял с полки "Офтальмол" и закапал. Затем подошел к столу, раздвинул до конца шторы. За окном рекой струился вечерний город. Закатное солнце отражалось в витринах и плясало по крышам разноцветных машин.
А на душе застыл камень. И даже застывший, все равно свербил и ерзал. Неделю назад, на посиделках в кругу семьи в честь дня рождения Эмили, все сильно поругались. И, кажется, из-за него. Так часто бывает в их семье, собираются радостно отметить что-то, а по факту расходятся порядком обиженные друг на друга. В тот раз он, сгоряча, (хоть и обещал самому себе на пороге – стиснуть зубы и молчать) много наговорил Эмили лишнего. Самое тяжелое, что Эмили как раз почти не обиделась. А вот мама…сильно расстроилась. Надо исправлять. Невозможно идти туда с таким чувством.
Крейг взял со стола сотовый и набрал номер.
– Алло?
– Мам. Это я.
– Сын? Привет…Как ты?
– Боялся, что ты спишь.
– Смотрю сериал… Кажется уже второй сезон, но не могу понять пока, кто же там главный герой…
Крейг подошел к самому стеклу, прижался к нему носом и стал рассматривать свое отражение. Сдвинутые брови, глубокие складки возле рта. Когда-то вполне пухлые губы, кажутся теперь совсем тонкими.
– Да просто хотел поболтать, мам…Как-то смутно на душе.
– Давай болтать.. Как в детстве, перед сном, помнишь?
– Помню…Мам, а ты помнишь тот день, когда тетя Полли выходила замуж?
– Ох ты ж куда копнул!…Хороший был день. Такой не грех вспомнить…
– Ты серьезно?
– Конечно! Он был прекрасен хотя бы тем, что мне в нем тридцать лет.
– А мне шесть..
– На мне было любимое кремовое платье с ажурным поясом… Такое легкое и короткое…Твой отец чуть не вмазал синьору Роберто, за его прилипший к моим коленкам взгляд…
Крейг улыбнулся. В зеркале окна перед ним проплыла маленькая церковь, с большими пыльными окнами. В окна, как и сейчас, стучался закат. И пастор, сгорая от жары и своей еще неопытности, путался в словах. В церковь набилась целая толпа родственников и зевак, так обычно бывает в маленьком городке. Сама церемония мало кого волновала. Все ждали роскошный обед после нее. Его готовил сам Роберто, шеф-повар из единственного ресторана "Роберто".
– Ты что же, тоже до сих пор вспоминаешь, как я вопил на всю церковь?
Она вдруг засмеялась и смех у нее был как у тридцатилетней.
– О-да! Ты тогда знатно выступил…Кажется, сам пастор позавидовал твоему красноречию.
Крейг снова улыбнулся. Губы в отражении стекла вновь стали казаться ему пухлыми. Как в детстве.
–Знаешь, мне иногда стыдно за тот день. Да и за многие другие дни. Когда я был не очень сдержан…Язык – мой враг. Скальпель…
–Это ты про свои вопли об этих черствых бездушных взрослых вокруг себя?
– Ага, – Крейг хмыкнул.
– Или может про то, как они заставили тебя сидеть и потеть в тесном костюме? Или про то, что все эти напыщенные взрослые озабочены лишь тем, что хотят жениться, чтобы потом законно целоваться? А потом ненавидят тех, на ком женились? И тетю Полли ждет то же самое?
– Тетя Полли не заслужила того моего выступления…
– Да брось-ка ты…Полли заслужила все то, что получила. И ты тут ни при чем. И вообще, с чего вдруг решил заговорить о том дне? За полчаса до операции?
Крейг хотел ответить: "Потому что…это не то место, куда стоит отправляться с камнем за пазухой".
Но лишь сказал:
– Прости меня мам, за вечер на прошлой неделе. Я опять вспылил. Ну – насчет Эми и ее бесконечных кредитов.
Мама Крейга вздохнула.
–Ты все-таки невозможный! Сначала вывалить на человека весь мешок мыслей о нем. И убить его этим мешком. А затем извиняться…Но, сын… мы-то все знаем, что ты был прав. Просто не всегда людям нужна откровенность. Чаще им нужно сострадание.
Крейг снова поджал губы и автоматом отметил в отражении стекла, как они сделались тонкими. Вопрос всей его жизни так и не был решен. Быть с людьми сострадательным или безжалостным?
– Мам…я говорил тебе, что то твое кремовое платье… ты была в нем как Бриджит Бардо?
– Оу? Правда?
– Да…Я водил взглядом по твоему ажурному поясу и не мог остановиться. Мне казался он гоночной трассой, по которой кружу на своем красном Феррари. И готов был гонять по ней бесконечно. По самой безопасной трассе на свете…