Город Гагры – центр одного из семи административных районов Абхазии, во времена «Союза нерушимого» – один из самых популярных и престижных черноморских курортов. Даже фильм такой был «Зимний вечер в Гаграх», хоть какая там, в субтропиках зима – курам на смех! Но за последние пятнадцать лет, в особенности после грузино-абхазской войны 1992—1993 годов, город пришел в удручающий упадок.
Хотя город до сих пор все же красив особой, черноморской красотой. Дома здесь большей частью сложены из ракушечника и доломитового известняка, и Гагры кажутся словно бы выбеленными солнцем! Но...
Растрескавшиеся мостовые, заросшие диким кустарником и сорняками парки и скверы, зияющая дырами ограда восточной набережной, наполовину развалившиеся причальные пирсы и сгоревшие эллинги... И множество прочих примет мерзостного запустения и небрежения. Роскошные фонтаны с подсветкой в центре города давно уже пересохли, да и какая тут подсветка, если никто не знает: будет завтра электроэнергия или придется при свечах вечер коротать? В изящном полукруге летнего Зеленого театра – а в нем какие только знаменитости не гастролировали! – теперь барахолка расположилась. Хороши прелести самостоятельности, независимости и прочего неограниченного суверенитета? А ведь сколько крику-то было, многие и по сей день надрываются. Да если бы только крику! А крови? А разрушений?
Когда люди пытаются изменить мир, не меняя себя, они, как правило, лишь корежат и уродуют его. Хотя бы потому, что результаты наших действий никогда не совпадают с нашими намерениями, будь последние трижды благими. Напомнить, в какое место вымощена такими намерениями дорога? Человек при должной настырности и соответствующих средствах – материальных, политических, военных, интеллектуальных, нравственных, наконец, может быть, и получит то, к чему он стремится. Но с довеском.
Вот в довеске-то все и дело! Примеров тому – несть числа. А в политике – в особенности. Независимость, хотя весьма специфического, чтобы не сказать разбойничьего, оттенка абхазы как бы и получили. Только радости для простого абхазского крестьянина из Амткела или того же самого жителя загаженных и заплеванных Гагр от этого мало.
Нет, природа этого воистину райского уголка планеты по-прежнему восхитительна: что ей до человеческих страстей, глупостей и преступлений? Все так же распускаются среди глянцевых темно-зеленых листьев белые, пряно благоухающие цветы магнолии, китайская акация погружает улицы города в нежно-розовую пену, из которой поднимаются могучие свечи кипарисов и растрепанные шевелюры пальм. По утрам с невысоких, покрытых пихтовым лесом и сосняком гор тянет ласковый прохладный ветерок, напоенный запахами смолистой хвои, самшита и олеандра. Иногда на самые верхушки горных конусов ложатся точно по циркулю проведенные кольца тумана. Белый туман, мрачноватая зелень горного леса и надо всем этим – яркая лазурь южного неба... Потрясающе красиво!
И море, конечно же, Черное море! Вечно изменчивое и всегда неодолимо притягательное. Оно то ласкает галечные пляжи Гагры легкими касаниями невысоких бирюзовых волн, то обрушивает на берег осенние десятибалльные шторма.
А бывает, как сегодня, лежит водная гладь, словно кусок переливающегося всеми цветами радуги шелка, и ни морщинки на ней! Спокойное, ленивое море так плавно и естественно сливается с безоблачным небом, что линия горизонта почти незаметна.
На мелководье у самого берега хорошо видны в прозрачной теплой воде зонтики аурелий, искорками просверкивают стайки мальков, черноморский бычок высунул пучеглазую толстогубую мордочку из-под обросшего водорослями камня. У самой кромки воды прыгают по мокрой гальке водяные блохи – рачки-бокоплавы.
Как и всегда, ближе к вечеру с моря потянуло легким освежающим бризом, смягчившим дневную жару. В самшитовых зарослях, окаймлявших пляж, нарастал хор цикад, поскрипывали кузнечики...
Самое лучшее время для того, чтобы на пляже понежиться.
Только – вот беда! – нежиться особенно-то негде. И некому.
Роскошные когда-то пляжи Сухуми, Пицунды, да и всех других прибрежных городов и поселков Абхазии в таком же запустении, как и все остальное. Гагры не исключение. Зонтики, душевые кабинки, навесы – все разломано и разворовано. Кучи мусора, полоса гниющих водорослей у кромки прибоя...
Единственно, где еще теплится жизнь, это пляжи бывших министерских и ведомственных санаториев. Когда-то здесь активно строили свои санатории и дома отдыха крупные российские министерства: мелиораторы, нефтяники, энергетики... Сейчас все эти здравницы вообще непонятно кому принадлежат, но относительный порядок в их корпусах и на огороженных пляжах все-таки поддерживается. Даже администрация, какая-никакая, имеется, обслуживающий персонал и прочие приметы цивилизации.
Вот в такие «оазисы» и приезжают немногочисленные российские туристы, отпускники, словом, отдыхающие.
Почему немногочисленные? А потому что страшно. Причину страхов и опасений подробно объяснять не надо, она и так у всех на слуху – грузино-абхазский конфликт.
Но почему все же хоть кто-то приезжает? Тоже все предельно просто: из-за цен. Они здесь такие низкие, что расскажи кому в России, так не поверят. На российский рубль здесь кидаются, точно голодная дворняга на кость, про баксы и вовсе говорить нечего, конкуренция среди торгующих страшная. А где еще на жизнь заработаешь? Экономика-то, как бы помягче выразиться, тю-тю...
Вот и сейчас, на исходе погожего летнего дня, отдыхающих за оградой пляжа санатория с банальным названием «Жемчужина» было едва ли не меньше, чем разного рода продавцов.
Торговали всем, начиная от жареной «по-гречески» султанки, сушеной хамсы и холодного пива и заканчивая совершенно чудовищными по степени безвкусицы «подлинными абхазскими древностями», которым, по утверждениям продавцов, было никак не меньше двух тысяч лет. Над шезлонгами, лежаками и топчанами слоился едкий, дразнящий аппетит дым мангалов. Но подходить к мангалам народ особенно не спешил: кто его знает... Может, еще вчера этот шашлык на прохожих лаял?
Из динамиков доносилась обычная российская попса классического содержания: «Я тебя любила, а ты меня разлюбил, ушел от меня к другой, тебе же хуже, хрен с тобой!» или что-то в том же духе. Идиллия!
Двое мужчин, сидящих в полосатых парусиновых шезлонгах, лениво переговаривались друг с другом.
– Что это он делает? – спросил у своего соседа среднего возраста брюнет, кивнув в сторону кромки воды. – Вон, абориген с наушниками на голове.
– Кто? – лысый толстячок повернул голову, всмотрелся... – А, вот ты о ком! Это у местного населения промысел такой. Видишь, у него в руке штырь металлический, с кольцом внизу? Это самодельный металлоискатель, армейские-то на цветные металлы не реагируют, но тутошние Кулибины схемку усовершенствовали. Он ищет всякую потерянную мелочь, которую прибоем выносит. Крестики, кольца, цепочки, кулончики... Таких собирателей по всему черноморскому побережью знаешь сколько? И не так уж мало набирают, особенно после штормов.
Видимо, у «поисковика» клюнуло, пошел сигнал, то есть в наушниках раздался слабенький писк. Где-то здесь... Он присел на корточки, начал разгребать мелкую гальку.
Пара в шезлонгах продолжала свою ленивую беседу, типично пляжную, которая ведется для того, чтобы время скоротать. Толстячок явно не в первый раз попал в Гагры, считал себя знатоком местной специфики.
– Когда они в девяносто втором схлестнулись всерьез, трупов в море покидали видимо-невидимо, – тускловатым, совершенно лишенным эмоций голосом рассказывал он. – И знаешь, где они всплывали? Представь себе, на берегах Большого Сочи! Лоо, Головинка, иные аж в Лазаревском. Про Адлер и не говорю: там все пляжи мертвечиной провоняли. А дело в том, что тут сильное подводное течение имеется в сторону Адлера и дальше, на Туапсе. И сейчас, если утонет кто, или помогут кому утонуть, никогда утопленников здесь, в Гаграх, не находят. Где? А все там же: под Адлером и северо-западнее – Хоста, Мацеста, Дагомыс...
Абориген с металлоискателем разочарованно сплюнул, поднялся над выкопанной ямкой, в которой вожделенной добычи не оказалось, сделал два шага вперед...
И тут раздался взрыв, или, скорее, громкий хлопок, точно громадную бутылку шампанского откупорили. А вслед за ним дикий, захлебывающийся крик боли. Все, бывшие на пляже, инстинктивно обернулись: что случилось?!
Ох, лучше бы не оборачивались! Смотреть на такое...
Правую ногу несчастному «искателю сокровищ» оторвало до колена. Сахарной белизной блестел скол бедренной кости, из разорванной артерии мощными толчками выплескивалась алая кровь.
Рыдающий крик раненого мгновенно утонул в истеричном женском визге. На пляже санатория «Жемчужина» началась суматоха, перетекающая в откровенную панику. Что это было? Неужели теракт?! А если сейчас и нас вот так же!..
На счастье пострадавшего не все потеряли голову: двое мужчин, одним из которых был толстячок из полосатого шезлонга, довольно умело наложили жгут, используя забытое кем-то в панике махровое полотенце. Иначе истек бы незадачливый поисковик кровью: бедренная артерия – это не шуточки.
А от главного корпуса «Жемчужины» уже бежал к ним кто-то в белом халате, с чемоданчиком в руках. Через пятнадцать минут после взрыва неизвестного устройства на пляже уже не было ни единого человека. Раненого унесли, отдыхающие и торговцы разбежались кто куда.
А еще через полчаса пляж вновь стал заполняться людьми: прибыли саперы и представители абхазских спецслужб. Им, специалистам, причина случившегося стала совершенно ясна почти сразу. Виновницей оказалась пластиковая противопехотная мина, один из самых мерзких и жестоких видов оружия, придуманных человеком.
Приоритет здесь принадлежит американцам, которые начали применять подобную гадость во Вьетнаме для борьбы с партизанами. Корпус у такой мины пластиковый, заряд взрывчатки сравнительно небольшой, осколков она не дает и предназначена не столько для того, чтобы убивать, сколько для выведения противника из строя. Проще говоря, она калечит. С точки зрения целесообразности это даже эффективней, чем убить. Что будет делать партизанский отряд с двумя-тремя такими ранеными? Тащить с собой? Тогда прощай мобильность, главный козырь партизанской войны. Пристрелить? Так обычно и поступали, но можно себе представить, как это влияло на моральный климат в отряде. Когда на твоих глазах твой товарищ получает пулю от своих, потому что нет иного выхода, поневоле... призадумаешься.
Такое оружие фантастически дешево и очень просто в производстве, а потому и производилось его немерено. А затем мины просто рассеивали с летящего на небольшой высоте вертолета над джунглями, рисовыми чеками, словом, где угодно. Металлоискателем пластиковую мину не обнаружишь.
Использовались пластиковые противопехотные мины и в Никарагуа, и в Анголе, и много где еще.
Как ни печально признать, но и Советский Союз в Афганистане такое оружие применял. Сейчас они строго запрещены международными конвенциями, но запасы их во всем мире вообще и в России в частности огромны.
Довольно много таких мин было установлено в горах во время грузино-абхазской войны 1992—1993 годов. И той и другой сторонами. Мины легкие, обладают чуть ли не нулевой плавучестью, то есть подвешены в толще воды, переносятся течением, прибоем... В первые послевоенные годы их смывало дождями в ручьи и реки, а оттуда они попадали в море, волны выносили их на пляжи.
Жителю средней полосы России трудно привыкнуть к тому, что здесь, в субтропиках, не бывает сумерек. Вот только что все вокруг было залито потоками солнечного света, небо и море сверкали лазурью и бирюзой. И вдруг ночь, словно огромная черная кошка, выпрыгивает из-за гор. Ложится своим мягким бархатным брюхом на побережье, и вот уже вовсю сияют большие, яркие южные звезды.
Но этой ночью не только звезды и серпик нарождающегося месяца освещали прибрежные воды в районе города Гагры. Мощные прожектора абхазских пограничных катеров скрещивали голубоватые лучи, которые отражались от скатов мелких волн. Катера тралили море вдоль побережья: вдруг обнаружится еще несколько мин? На берегу же перемигивались светлячки ручных фонарей. Люди со специальными приспособлениями, похожими на ручные асфальтовые катки, прочесывали прибрежную полосу по обе стороны от «Жемчужины». Интенсивная работа шла до рассвета, утром нужно что-то сообщить отдыхающим, успокоить их. Результат оказался нулевым и в море, и на берегу. Других мин обнаружено не было.
@int-20 = По выложенной фигурными доломитовыми плитками дорожке к главному корпусу «Жемчужины» неторопливо, с одышкой, поднимался полный мужчина лет пятидесяти. Внешность мужчины была весьма характерной: он здорово походил на «последнего рыцаря императора», небезызвестного Лаврентия Павловича Берия. Мужчина явно догадывался о таком сходстве и, совершенно очевидно, старался подчеркнуть его. Во всяком случае, очочки, напоминавшие пенсне, у него были точь-в-точь такие же, да и усики характерные. Для абхаза – а Айас Саидович Речуа был чистокровным абхазом, уроженцем села Чхалту – такое подчеркивание несколько странно. Сталина и его гвардейцев здесь не любят, многие абхазские мужчины, например, потомки Нестора Лакобы, до сих пор считают род Джугашвили своими кровниками.