Бодро забрасываю вещи в чемодан. Какой-то озлобленный ублюдок в последний раз пнул его ногой, и осталась очерченная вмятина. На память о людях, которые давненько не копали. За последний месяц я, в свою очередь, устал откидывать за спину горы умершей земли. Остановился всего на пару секунд, когда упёрся во что-то твёрдое и невыносимо звучащее при контакте с камнем.
Ты, наверное, приключенчески думаешь, что это клад.
Я же заранее знаю: там ржавая банка.
Но и этого времени хватило, чтобы запыхаться. На пути к своему месту в проходе.
Я на улицах Катманду. Бодро шагаю, растворяясь в химических элементах.
Я не приехал что-то открывать или фиксировать для удушливых телефонов.
Я даже подразумевающе не посидел на каком-нибудь обрыве с видом на горы, теперь уже оттеняющие устроенный человеком быт внизу.
С тех пор, как я родился, я не был спокоен. Но что-то в этих уличных специях, лоснящихся улыбках и настойчивом гудении колес есть, усмиряющее дух.
Сейчас я эмоционально заблокирован.
Добровольное самоконвоирование до безопасной точки.
Тяжелая ноша.
Примерно, как работа хирурга. Одно неверное движение или нарушение техники безопасности – и эта двадцати трёхлетняя крошка, страстно любящая задирать рукав выше локтя и впускать в себя всякого охотного, щедро поделится с тобой миром разной неизлечимой боли и тяжело преодолимых трудностей.
Но отверстие с ушко иглы я оставил.
Поэтому, переместившись в Лондон, словил себя на мысли, что сегодняшнее утро работников Макдональдса кажется мне дружеской воскресной погожей пробежкой под инди-музыку.
Было достаточно невыносимо.
Там я много читал.
И увлёкся решением задач.
Ровно до столкновения с реалией, что нельзя делить на ноль.
Ноль.
Порожек, за который не один ползущий, пытающийся идти, зацепился и распластался.
После я полетел на Север. Грелся собранным вручную чаем и подолгу молчал с людьми.