Мысль, что он недавно жил и действовал в прошлом веке, в тысяча девятьсот пятьдесят девятом году, мешала Ждану сосредоточиться. Он понимал всем своим существом, что это невозможно – так не бывает. Что нарушены законы физики и времени – понимал. Склонялся снова к тому, что его разыграли. Сжимался от мысли, чем этот розыгрыш закончился, и снова и снова возвращался памятью к палатке, поставленной у костра. Он видел на фото деда лицо Дятлова. И готов был сейчас поклясться, что именно это лицо он видел несколько часов назад. Одежда туристов, продукты, газета – все указывало на пятьдесят девятый год. Если это розыгрыш, то режиссер этого розыгрыша сильно постарался. Только где этот режиссер в таком случае?
Документов не было. Взрывы уничтожили и удостоверение, и телефон спутниковой связи. Что-то удалось подобрать, но от военной одежды Ждан избавился решительно. Лишь сунул в рюкзак одного из туристов свои кроссовки. За пояс уложил пистолет, с тем и направился на поиск обжитых мест. Даже если речь идет о десяти, пятнадцати километрах пути – страха полковник не испытывал. Главное – добраться до какого-нибудь селения и понять, где он, в конце концов, находится на самом деле. Речь не о названии населенных пунктов. Речь – о времени.
И все-таки, думал Ждан, это невозможно. – «Пятьдесят девятый… Это ирреально. Противоестественно и антинаучно. Об этом не может быть и речи».
Удостоверившись, в конце концов, в том, что стал нечаянным участником какого-то дешевого спектакля, который устроили уделанные наркотой туристы (один из которых похож на Дятлова).
«Туда им и дорога. Трупы найдут, выяснят, что с таким количеством наркотиков в крови они могли и Саяно-Шушенскую ГЭС раскрутить отвертками, и успокоятся. Люди, отправляющиеся в поход с наркотой, вполне могут и гранаты прихватить. Несчастный случай», – решил Ждан и успокоился.
Через два часа, спускаясь с высоты, он увидел дорогу. Она пролегала меж двумя высотами, как везде в горных районах Чечни. Издали он даже заметил автомобиль, своим движением поднимающий облако пыли… Но рассмотреть марку авто не представилось возможным – слишком высоко и далеко.
Через полчаса он спустился к трассе. Теперь она была от него на расстоянии ста метров. Решив на всякий случай не лезть с открытым забралом на дорогу, Ждан сел под дерево, стащил рюкзак с плеч и сунул в рот сигарету.
Первым проехал грузовик весьма странного вида – такой Ждан видел только в кино – полуторка или что-то в этом роде.
Через четверть часа в обратном Цой-Педе направлении проехал старенький зеленый «Москвич».
– Ерунда какая-то, – пробормотал Ждан. – Это же не Куба. Где они столько раритетов нашли?
А через двадцать минут показалась белая «Победа».
– Ничего не понимаю, – проговорил Ждан, выплевывая окурок. – А где «Жигули», иномарки, «Газели»?
Он сидел в тени дерева до полудня. Мимо проехало около десятка автомобилей. И каждый из них был старше Ждана лет на сорок. Полковник почувствовал, как внутрь заползает неприятное чувство опасности, а спина покрывается по́том.
– Жарко, – чтобы успокоить себя, проговорил он без особой нужды.
Да, было жарко. Но не настолько, чтобы снимать спортивную куртку.
Послышался гул мотора, и Ждан вперил взгляд в ту точку меж двух сосен на обочине, где последние два часа рассматривал проезжавшие мимо машины.
Это был грузовой «ЯГ». Протрещав движком и подняв пыль, он промчался в северном направлении.
«Это бред какой-то…»
Ждан надел куртку, накинул одну лямку рюкзака на плечо и стал спускаться на дорогу.
«Согласись: тебя разыграли?» – спросил он сам себя.
И тут же нашел ответ. Нет, все это слишком дорого, во-первых, и кто он такой, чтобы тратить на него столько средств для розыгрыша, – во-вторых? Ждан – не звезда киноэкрана, не шоумен, чего его вдруг разыгрывать не в день рождения, не первого апреля, а просто так? Во время войны со Стольниковым?
«Короче, я сейчас сяду в попутку, рвану до Владикавказа, оттуда на поезде или перекладных – в Минводы. А там до Москвы рукой подать. Улечу к чертовой матери в Германию или Голландию, отлежусь, а потом снова появлюсь в Чечне и найду Источник. Все».
Закончив размышлять, он спустился к дороге и поднял руку перед серой «Победой».
Водитель сбавил скорость, остановился и глянул в открытое пассажирское окно:
– Салам, уважаемый! Куда едем?
– А ты куда, уважаемый? – в тон ему ответил полковник.
– В Шали! Да тут одна дорога! – и рассмеялся.
Ждан сел рядом и вытянул ноги, осмотрелся. «Победа» прекрасно сохранилась. Даже радио работало.
Полковник слышал последние аккорды на рояле и слова песни.
«Ну, слава богу, – подумал Ждан, успокаиваясь и чувствуя, как спадает напряжение. – Рей Чарльз…» Песня закончилась, и тут радио заговорило женским голосом:
«Вы слушали песню знаменитого чернокожего музыканта из Соединенных Штатов Америки Рея Чарльза. А сейчас, уважаемые радиослушатели, послушайте, пожалуйста, песню «Ландыши» на стихи поэтессы Ольги Фадеевой. Музыка композитора Оскара Фельцмана».
Ждан опешил. Голос женщины не напоминал голос диджея.
«Ты сегодня мне принес не букет из пышных роз, не тюльпаны и не лилии…»
– Что нового в мире? – чужим для себя голосом поинтересовался полковник. – А то мы, понимаешь, в горах на два месяца зависли… Одичали совсем.
Водитель пожал плечами:
– ВДНХ открыли.
– Опять?
– Э, что значит – опять?
– Была ВДНХ, стала – ВВЦ. Теперь снова ВДНХ?
Водитель снова пожал плечами:
– Американцы новую подводную лодку с ракетами на воду спустили. Звери.
«Это хорошо, – обмяк Ждан. – Все в порядке».
– Никита Никсону пообещал кузькину мать показать. Не знаю, анекдот или нет. Говорят, ботинком чуть стол не сломал.
Полковник напрягся и тяжело сглотнул. Чувство опустошения снова стало прокрадываться в него как топливная смесь термобарической гранаты.
– Еще что… нового?
– Наши египтянам проект Асуанской плотины передали.
У полковника потемнело в глазах.
– Твою мать…
– Э, зачем ругаешься, хорошо говори, – обиделся водитель.
– А что еще в стране происходит?
– В стране – не знаю, а вот в Америке, говорят, телевизионный приемник сделали. На этих, как их…
– Транзисторах, – почти шепотом подсказал Ждан.
– Точно! Ва, сразу видно ученого человека! Можно без линзы смотреть. – Водитель посерьезнел. – А вы что в горах делаете, дорогой? Туризм или обычаи записываете?
– Нефть ищем, – ответил Ждан первое, что пришло в голову. Опустошение вползло в него и вытеснило способность соображать.
Хозяин «Победы» расхохотался:
– Э, зачем ее искать? Ее здесь хоть залейся – за пятьсот лет не вычерпаешь!
– Мы ту ищем, на которой автобусы на Юпитер летать будут.
– Да ну?..
– Ага. Скоро будут набирать водителей.
– А я смогу водителем стать?
– Конечно. От каждой республики по три водителя.
– Ва… А жену кондуктором взять можно?
– Она у тебя невесомость хорошо переносит?
– Я спрошу.
– Спроси. Слушай, дорогой… – Ждан почесал подбородок. – А по этой дороге, если не сворачивать, в Грозный можно попасть?
– Конечно!
– Понятно. У тебя как с бензином?
– Полный бак. Э, я в Грозный не могу подбросить, товарищ! У меня дела в Шали. Вот поехали в Шали, посидим, хлеб покушаем, вина выпьем. У меня зять рыбу с Севера привез – муксун называется. Слышал?
– Слышал, – тяжело отозвался полковник.
– Рыбу испортить – одна минута. Масло, перец, петрушка… Руки бы оторвал. К рыбе, кроме алычовой приправы, ничего не надо! – И водитель, словно оглядев с гримасой неприязни остальные приправы, отбросил их в сторону рукой. – Поедем?
– Конечно. Только тормозни где-нибудь за леском, дружище. Воды напился, терпеть уже сил нет.
– Это мы сделаем, – согласился водитель и, заметив на горизонте подступающий к дороге лес, нажал на педаль акселератора. – Рыбы покушаем, очень интересно будет про Юпитер послушать.
– Обязательно расскажу…
У леска «Победа» остановилась, и Ждан, выйдя, стал обходить машину…
На милицейском посту скучали двое. Машин в этот день было много: за один только час прошли три на юг и две на север. За последние пятнадцать послевоенных лет люди стали обрастать машинами, как раньше обрастали домашней скотиной. И все лица – знакомые. Но хозяин серой «Победы» ехал здесь, по всей видимости, впервые. Обычно за триста метров местные сбрасывают скорость, чтобы поздороваться, рыбы сушеной передать, кураги или просто воды из домашнего колодца.
Этот же несся на всех парах и останавливаться, по-видимому, не собирался.
– Проверю его, – сказал старлей и направился к обочине.
Заметив на проезжей части фигуру в форме, водитель стал останавливаться.
Но из машины не вышел. Как-то не по-местному это выглядело. Выйти и пожать руку милиционеру здесь – святое дело. Но водитель продолжал сидеть за рулем и ждал, пока к нему подойдет инспектор.
– Куда спешим, товарищ автолюбитель?
– В Шали, – ответил Ждан. Он был спокоен, лишь пальцы на руле прыгнули пару раз. – Я могу ехать?
– Конечно. Только сначала документы предъявим.
Ждан подумал.
– А если я заплачу, ребята? Спешу – ужас! Сколько с меня?
Переодевшись в одежду водителя «Победы», полковник обнаружил в карманах тридцать пять рублей. Он никак не мог понять, много это или мало. Но готов был отдать все.
Он напрасно начал этот разговор. Это на самом деле был одна тысяча девятьсот пятьдесят девятый год. То время, когда милиционерам в горах денег еще не предлагали. Потому что не за что было предлагать. Ждан не понимал, как усложнил ситуацию. Как не понимал и того, что теперь его просто так, не удостоверившись в законопослушности, не отпустят.
– Сколько… Странный вопрос, дорогой. – Старший лейтенант поправил ремень. – Водительское удостоверение.
– Да я же ничего не сделал! Просто еду! Зачем останавливать? У брата сестра в Шали в больнице, рожает!
– А в пятидесяти километрах отсюда совершила побег банда заключенных. Обезоружила караул, убила восьмерых караульных и бежала. Откуда я знаю, что вы не из этой банды?
– Господи помилуй! Я из Грозного, ученый! Ребята, возьмите деньги, и я поехал, а?..
– Вы о людях, гражданин водитель, совершенно не думаете… Вам бы деньги только платить. А человечность, ее ведь, как говорится, не купишь…
Они работали вместе – старлей со старшиной – еще с тех незапамятных времен, когда первый был младшим лейтенантом, а он – младшим сержантом. Оба почти в один день вернулись с войны и теперь работали в ГАИ. Понимали друг друга с полуслова, с полужеста, а поэтому, когда старлей стал еще в начале разговора обращаться с водителем серой «Победы» так, как никогда не позволял себе обращаться с автовладельцами при нормальном течении службы, сержант отошел чуть вправо, чтобы перед ним был обзор «Победы», и сухо закашлялся. Услышав это, офицер стал просить пассажира выйти из машины.
– Да что с вами происходит? – пробормотал Ждан, снова погружая руки в карманы. – Деньги предложил, а вы все равно не хотите меня отпускать. Выпишите мне квитанцию тогда… что ли… Я же не могу, черт возьми, стоять здесь всю жизнь!
– Вы, товарищ автолюбитель, не кричите, – нахмурился старлей. – Не нарушайте. Время проверки не ограничено. Я вообще могу вас на три часа задержать.
Дверь клацнула и отъехала в сторону.
– Мы долго здесь стоять будем? В чем проблема, офицер?
Ждан вышел и, хищно сощурившись, вдруг резко повернул голову назад, на дорогу. Там, на горизонте, в самом конце длинной и белой дороги, показалась черная точка. На его лице сыграл желвак, и он опустил голову. Покрутил головой, словно обдумывая что-то, и во время этого жеста еще раз оценил расположение на дороге второго милиционера.
– Значит, не отпустите?
– Как? – вскинул руки старлей и упер в бока – правая рука случайно опустилась на белую кобуру. – Как без проверки? – повторил он еще громче, приоткрывая кобуру.
– Скверно, – сказал Ждан и вдруг оторвал взгляд от дороги и упер его в глаза офицера. – Очень скверно.
Правая пола его куртки выбросилась вперед, словно под натиском шквала ветра, из нее, взорвавшейся со звуком вскрываемого шампанского, вылетела пыль, и сержант, увидев эту картину, в первую секунду не понял, что коллега его обречен.
Пуля, вылетев из ствола пистолета в кармане Ждана, пробила подкладку, материю и с глухим стуком ударилась в ватную куртку офицера. Из отверстия в синей материи тотчас была выброшена, как гейзером, струя пыли, потом клок ваты, а после и кровь.
Шагнув назад, старлей стал негнущимися от болевого шока пальцами лапать кобуру, которую отечественный производитель сделал таким образом, чтобы достать быстро оружие не получалось даже в нормальных условиях, стал смотреть на водителя, уже подбирающего вынутый из кармана пистолет второй рукой… Нет, не изумленным взглядом. Взглядом сожаления, что не успел. Что не среагировал первым, хотя с первой фразы разговора увидел, что правая пола пальто собеседника оттягивается сильнее, чем левая.
И пассажира в спортивной куртке, в каких ходят туристы и спортсмены, через стекло давно заметил, и то, как за все время разговора он не поднял рук выше пояса. И даже не пошевелился. Это невозможно, чтобы за несколько минут томительного ожидания в машине человек не почесал бы ухо, не ковырнулся в носу или просто не растер бы глаз. Но он все время сидел и держал руки внизу.
И только сейчас, когда опускался на колени, разглядел на шее пассажира черное пятно. То место, куда вошла, обжигая кожу, пуля от выстрела в упор…
Он не успевал даже вынуть из упрямой кобуры пистолет. Да и что толку было его выдергивать, если после этого нужно будет и предохранитель снять, и патрон в патронник загнать… Он не успеет сделать и половины этого. Он не успевал даже додумать эту мысль до конца.
Перед глазами офицера в тот момент, когда он услышал с обочины короткую очередь, снова появилось оружие. И с этого мгновения время для старлея начало останавливаться… Как в замедленном воспроизведении, он видел, как импортный пистолет в руке его – теперь это было ясно даже старлею – убийцы дернулся, вороненый затвор медленно, выбрасывая блестящую гильзу, поехал назад, и старлея снова ударило… И снова под сердце, туда, где в кармане куртки лежало уже насквозь пропитанное кровью служебное удостоверение… Он на мгновение закрыл глаза, а когда снова открыл их, перед ним стояло облако, похожее на верблюда…
Он вспомнил, как пятнадцать лет назад, устраиваясь после войны на работу в милицию, проходил психологический тест. И уже немолодая женщина сказала ему, сноровистому пареньку из войск связи: «Нарисуйте мне зверя невиданного» – и дала лист бумаги с карандашом. Много фронтовиков тогда погорело на отсутствии элементарной сообразительности. Кто рисовал драконов с пятью хвостами и десятью головами, кто микроба рисовал, думая, сколько щупалец ему нарисовать, чтобы он выглядел как можно невиданнее, а он, Саша Солейкин, нарисовал верблюда…
«Это же верблюд», – сказала психолог… А он ей заметил, что верблюдов с тремя горбами никто не видел, а потому это и есть самый настоящий зверь невиданный…
И вот сейчас этот трехгорбый верблюд, с каждой секундой перекашиваясь и меняясь в очертаниях, плыл над ним, и голове было холодно…
Сначала пропал слух.
Потом ощущение ног и рук. Онемели губы…
Чьи-то руки взяли его за затылок и уложили на что-то мягкое. Исчезло небо, и сразу пропало изображение.
Перед старлеем была полная темнота, и он успел сказать еще несколько слов:
– Верблюд… Я был тогда не прав… Я его видел сейчас… Значит… он существует…
Придя в себя, сержант сбросил с плеча «ППШ», и сделал это быстро, передернув затвор… О прицельной стрельбе не могло быть и речи – очередь из его автомата, резко пройдясь вдоль дороги, обвалила все четыре боковых стекла «Победы», в брызги разнесла левое боковое зеркало и вырвала лючок от бензобака.
Тот, что стрелял в его товарища, тут же вскинул обе руки вверх, и только это заставило сержанта чуть присесть, а потом и откатиться назад, под прикрытие кирпичной будки. Сколько пуль прошлись по тому месту, где он только что стоял, подсчитать было трудно. Понятно было одно: стрелок из водителя был неплохой и, не соверши он маневр, все пули попали бы в цель.
Очередь сержантского «ППШ» прозвучала, когда «Победа» взревела своим движком.
«Не может быть такого, чтобы я не попал в убийцу!..» – промелькнуло в голове сержанта.
Он хотел убить! Он хотел, чтобы салон этой проклятой «Победы» стал скользким от горячих мозгов этого гада!..
– Саша! – кричал сержант, на непослушных ногах выходя из-за укрытия. – Саша, ты подожди, Саша…
Эх, повалиться бы на пахнущую выхлопными газами дорогу и улечься поудобнее!.. Короткими, по два патрона, больше не надо… Раз пять по два, как бы это сейчас пригодилось… Хоть одна, да вошла бы в покрышку. Через километр «Победа» стала бы приседать набок и вырывать руль из лап этого гада…
Сержант, выйдя наконец на дорогу, пошел к офицеру. Он шел, его ноги подламывались, он хотел, чтобы это был сон…
– Саша… – позвал он еще издали. – А Саша…
Автомат, который он продолжал волочить за ремень по асфальту, скреб дорогу. Потом на землю упал и ремень.
– Саш, ты это брось… Ты что?.. А свадьба моя как… Ты ж свидетель… Сорвать хочешь?
Он подломил ноги в коленях, взял офицера за затылок и аккуратно положил себе на колени. Потом подумал, дотянулся до шапки и стал ее надевать на голову старлея.
А потом стал потряхивать его, словно стараясь разбудить.
– Ты это, Саша… Держись… Ты силы береги… – Сержант не смотрел в лицо друга, он смотрел в небо. Над головою его, медленно переставляя копыта, брел трехгорбый верблюд. – Сроду не видел таких уродов… Сейчас мы тебя в больницу… там вылечат…