Шепард Армстронг Накер
Номер счета в «Мерил Линч» 934-23F917
1 декабря 2004 – 31 декабря 2004
Стоимость портфеля ценных бумаг: $731 778,56
Пока они ехали в «Фелпс Мемориал» в Слипи-Холлоу к юго-востоку от Нью-Йорка, Шеп одной рукой держал руль, а другой обнимал жену. Оба были спокойны; ее ладони были сухими. Оба неотрывно смотрели вперед.
– Тебе не стоило, – сказал он, – одной проходить все обследования.
– Ты жил в своем мире, был занят собственными проблемами, – ответила она. – Поэтому я одна занималась своими.
– Ты, должно быть, чувствовала себя одинокой.
– Да, – сказала она. – Но я уже давно так живу. – Когда они въезжали на территорию, она добавила: – Ты стратег, Шепард. Всегда все планируешь наперед. Но тут ты сам себя превзошел. Этот план насчет Танзании много месяцев зреет в твоей голове.
Для него было огромным облегчением, что она вообще с ним разговаривала. Пусть она его и критиковала, он был рад этому.
Он ужаснулся, узнав, что Глинис уже сделала рентген, УЗИ брюшной полости и МРТ. В голове все встало на свои места. Два дня подряд в декабре она не только не завтракала, но и отказалась от кофе, что для Глинис было невероятно. Он пытался найти объяснения, но все они казались ему надуманными, его обидел именно ее отказ выпить кофе; она нарушила священный ежедневный ритуал. Два дня подряд за ужином она выпивала по нескольку стаканов воды. Ее не мучила жажда, просто хотела поскорее вымыть из организма контрастное вещество, которое вводили для исследования. Также память подсказала ему еще один случай: он вошел в ванную, прежде чем она нажала слив в унитазе, и заметил пятна крови. Для ее обычного цикла это было слишком рано, но ей уже пятьдесят, возможно, начались сбои; она очень болезненно реагировала на приближение менопаузы, поэтому он сделал вид, что ничего не заметил. Только теперь он все понял: это были не месячные. Он вспомнил, что она вдруг стала надевать на ночь сорочку, и не потому, что мерзла; старалась скрыть шрам от лапароскопии, который он только сейчас заметил. Всего в какой-то дюйм длиной, он стал для него сигналом тревоги: вот и первое вмешательство, но далеко не последнее. Ночная рубашка тоже его обидела. Они двадцать шесть лет спали обнаженными.
После знакового вечера в прошлую пятницу они говорили только об анализах и обследованиях. В выходные выяснилась еще одна деталь. Перед МРТ, при которой необходимо снять все украшения, прежде чем плавно въехать в трубу аппарата, надо было повторить рентген.
– Они узнали о моих занятиях ковкой металла, – сказала она, – и решили, что я могу его притягивать. Говорят, металл мог попасть внутрь. Можно и не почувствовать, как мельчайшие частички или стружка проникают в тело.
Он просто обязан был понять, зачем Глинис ему это объясняет: она гордилась собой. И не должен был спрашивать: «Они ничего не нашли?» Ожидаемый, но приводящий в бешенство ход – она ни слова не произнесла в ответ, что в подобной ситуации было вполне объяснимо. Врачи не нашли ни кусочка. Последнее время она так мало времени проводила в мастерской, что могла не опасаться МРТ. Однако даже то, что она сказала, не заставило его задуматься.
Жил в своем мире. Ее желание уколоть его не имело бы успеха без надлежащей реакции с его стороны. Если бы он и заметил, что живот ее немного вздулся и при этом она похудела, то все равно не сделал бы должного вывода. Пожалуй, к лучшему, что он ничего не знал. Он думал о том, что и представить себе не мог, в каком плачевном состоянии находится их брак, и неожиданно вспомнил, что до прошлой пятницы вообще намеревался ее бросить.
– Тем вечером, – сказал он, – ты не должна была слушать мои разглагольствования о Пембе. Надо было меня остановить.
– Мне было интересно.
– Это нехорошо.
– А мне и не было хорошо.
– А как тебе было? – Шепу стало стыдно. Все прошедшую неделю он был таким заботливым, порой даже докучливым. Сейчас впервые за много месяцев он спрашивал ее о чувствах.
Она помолчала.
– Страшно. В определенном смысле мне было легче, что ты не знал.
– Потому что теперь ты вынуждена позволить себе бояться. – Он сжал ее ладонь. Всего лишь. – Я буду о тебе заботиться. – Смелое обещание, которое он, возможно, нарушит. Но нарушит с честью, в этом он себе поклялся.
Доктор Эдвард Нокс поздоровался с Шепом, рукопожатие было мягким и приветливым. Онколог не пользовался множеством антисептиков с характерным запахом, поскольку принадлежал к разряду тех врачей, которые действительно умели мыть руки. Этот больничный запах вызывал у Шепа тревогу.
– Мистер Накер, счастлив, что вы все же к нам присоединились.
Шеп воспринял эту фразу как порицание за возмутительное невнимание к супруге. Когда-то он бы обвинил жену за то, что попал в такую ситуацию, но сейчас решил, что не имеет на это права, возможность свалить все на нее стала непозволительной роскошью, оставшейся далеко в прошлом.
По тому привычному для нее движению, которым Глинис придвинула стул, он понял, что она уже бывала в этом офисе. У этих двоих сложились отношения, и хоть Шеп «все же» был здесь, он чувствовал себя лишним. Возникло стойкое ощущение, что для Глинис этот офис стал местом восстановления сил.
Доктор сел в крутящееся кресло, Шеп пригляделся и понял, что онкологу под сорок, хотя последнее время ему стало труднее определять возраст собеседника. Однако пока он еще видел разницу между шестьюдесятью и шестьюдесятью пятью, но все, кто был моложе, выделились в отдельную категорию «моложе меня», что было весьма эксцентрично, поскольку он и сам еще не добрался до той черты, хоть и представлял, как этот возраст отражается на характере и в зеркале. Когда в перспективе лишь старение, ты уже не понимаешь, что такое тридцать семь и как человек выглядит в этом возрасте. Молодые люди казались Шепу несмышленышами, их самоуверенность, которую сейчас и излучал доктор Нокс, пустой и беспочвенной – она представлялась фальшивой и наигранной. Шеп очень хотел доверять этому человеку, надеялся, что сможет по-дружески называть его Эдвард, если даже не более дерзко – Эд.
Подтянутый и ухоженный, Нокс, скорее всего, предпочитает на десерт фрукты и выделяет в течение дня время для занятий на беговой дорожке в тренажерном зале больницы; сам ведет тот образ жизни, который пропагандирует. Шеп всегда симпатизировал практикующим врачам, которые имеют фунтов двадцать лишнего веса и тайком покуривают на парковке для персонала.
Лицемерие обезоруживает. От врачей Шеп всегда ждал не авторитетных заявлений, а извинений.
– Хочу извиниться за то, что мы так долго не могли поставить точный диагноз, – начал доктор Нокс, обращаясь к Шепу. – К сожалению, мезотелиому не так просто выявить, необходимо было исключить ряд других заболеваний, протекающих с такими же симптомами, например повышение температуры, вздутие живота, вялость, нарушение перистальтики желудка.
Шеп понятия не имел, что такое нарушение перистальтики, но спросить не решился, поскольку врач сразу бы понял, как мало он знает о характере заболевания жены, как мало обращает на это внимания.
– Полагаю, супруга сообщила вам, что перитонеальная мезотелиома встречается крайне редко, – продолжал Нокс. – Не буду от вас скрывать, что это весьма серьезно. Дело в том, что брюшина покрывает все внутренние органы очень тонкой пленкой, скажем, как пищевая пленка, опухоль может находиться глубоко внутри, и ее невозможно будет удалить хирургическим путем. – Шепу понравились эти сравнительные обороты речи, по крайней мере, они были ему понятны, поскольку он знал, что такое пищевая пленка; Нокс не предполагал, что муж его пациентки до такой степени равнодушно относился к столь серьезному заболеванию жены, что даже не удосужился заглянуть в энциклопедию и поинтересоваться предполагаемым диагнозом. – К сожалению, приходится констатировать, что симптомы заболевания не проявляются на первых стадиях. Тем не менее в распоряжении современной медицины целый ряд новейших методов лечения. Постоянно разрабатываются новые препараты, новые подходы к решению проблемы. Смертность уменьшается.
Шеп читал обо всем этом в Интернете, но решил, что будет неуместно заявить об этом именно сейчас. Кроме того, он счел необходимым дать возможность врачу произнести традиционную вступительную речь. Шеп прочитал множество статей, поэтому понимал, что доктор еще не закончил: помимо обнадеживающих, оптимистичных речей, Нокс наверняка припрятал в рукаве парочку фактов, способных отравить их существование. По спокойному выражению лица врача стало очевидно, что он привык к подобному ходу разговора, допускающего множество отступлений. Манера говорить, несмотря на методичность, была доброжелательной – он улыбался и смотрел Шепу прямо в глаза – Эдвард Нокс с самого начала поразил Шепа своей мягкостью.
Однако, как ни стремились доктора казаться добродушными, это качество было в действительности присуще им лишь отчасти. Их новости, даже преподнесенные в самой деликатной манере, на поверку были весьма жестокими, а если таковыми не оказывались, то были ложными, а от этого становились еще более жестокими. Шеп не понимал, почему они идут на это. Хотя, конечно, стентирование, шунтирование артерий и восстановление водоснабжения с технической точки зрения схожие операции. В определенном смысле врач имеет много общего с мастером, который, бывает, стучится в вашу дверь и говорит: «Прошу прощения, но мне не удалось починить кран». Самая приятная и в том и в другом случае фраза «Прошу прощения». И потом он уходит и, возможно, даже машет на прощание, оставляя вас наедине с глухо урчащим краном. Кто захочет иметь такую работу?
– Но у меня есть и хорошие новости, – продолжал Нокс. – Во-первых, как я уже говорил вам на прошлой неделе, миссис Накер, МРТ не выявила никаких патологий в легких. Более того, готовы результаты лапароскопии. Мезотелиома бывает двух разновидностей – два типа клеток злокачественного новообразования. Эпителиоидные медленнее развиваются, саркоматозные быстрее. В вашем случае обнаружены только эпителиоидные клетки. Это позволяет сделать более оптимистичный прогноз.
Глинис, сидевшая с видом послушной школьницы, кивнула, словно поступила правильно. Шеп хотел спросить: что же это за прогноз? Он уже открыл рот, но понял, что внутри пересохло. Он закрыл его и с трудом сглотнул. Вместо желаемого вопроса произнес совсем другое, желая выразить признательность и всем своим видом продемонстрировать воодушевление, что от него здесь и требовалось:
– Да. Действительно, очень хорошая новость.
В то же мгновение он подумал, что всего неделю назад «хорошей новостью» для него было увеличение стоимости пакета акций на 23 400 долларов, для чего ему даже пальцем не пришлось шевельнуть. Их сын наконец сдал экзамен по алгебре. Рэнди Погачник удрал на какой-то гольф-курорт, поэтому в ближайшие три дня атмосфера в офисе будет если и не такой, как в былые времена, то, по крайней мере, более дружелюбной. Глинис прибывала в безмятежном состоянии духа и изъявила желание посмотреть некоторые серии из сериала «Клан Сопрано». Сейчас он готов был вступить в новую жизнь, в которой «хорошей новостью» считается наличие в животе у его жены не саркоматозных, а эпителиоидных клеток, и это должно приводить его в восторг.
– Что же касается дальнейшего лечения, – сказал врач, – вы можете пройти консультацию у другого специалиста. Возможно, другой специалист порекомендует другие методы, я же со своей стороны подготовил для вас стандартное лечение при таком типе онкологических заболеваний. При условии, что диагноз подтвердится, вам, миссис Накер, следует как можно скорее лечь на циторедуктивную операцию. Ее целью является удаление максимального количества опухолевых очагов. Мы выявили три таких очага в брюшной полости. К сожалению, хирург, с которым я консультировался, высказал предположение, что один может оказаться недоступным. Курс химиотерапии, который необходимо будет начать сразу после того, как вы оправитесь после операции, предотвратит дальнейший рост клеток. Абдоминальный хирург установит вам катетер в брюшной полости. Таким образом, мы сможем вводить вам подогретый цисплатин, который будет воздействовать локально, в отличие от химиотерапии, когда вещество поступает в кровь. Кроме того, у этой процедуры меньше побочных эффектов.
– Значит ли это, что у меня выпадут волосы? – спросила Глинис, инстинктивно касаясь прически, словно желая убедиться, что все на месте.
По лицу онколога пробежала едва уловимая тень сожаления, грусти, как понял Шеп, что проблемы изменений во внешнем виде станут для его пациентки самыми ничтожными.
– Каждый организм по-разному реагирует на терапию, – осторожно произнес он. – Предсказать очень сложно.
– Кроме того, они ведь опять отрастут? – сказал Шеп. Такова сегодня была его роль. Ни в коем случае не падать духом.
Еще одна тень, но на этот раз Шепу не удалось понять его выражение.
– Да, когда лечение завершится, несомненно, отрастут, – сказал доктор Нокс и оглянулся. – Многие пациенты говорят, что они даже становятся гуще прежних.
У Шепа возникло внезапное впечатление, что его визит, если отбросить всю эту шумиху с УЗИ и рентгеном, выпадением волос, «брюшными полостями» и предстоящими жуткими процедурами, больше похож на фарс, макабрическую шараду. Наблюдая за тем, как доктор изо всех сил старается быть вежливым и тактичным, Шеп едва не рассмеялся. Однако он понимал, что негласно вступил с врачом в коалицию, цель которой – приободрить его собственную жену. Глинис уже хватило одной шутки. Злой, презренной шутки, за которую ей предстоит расплачиваться каждым мгновением своего существования. Он не желал быть частью всего этого. Но будет частью этого.
– Как дальше сложатся наши отношения? – продолжил онколог. – Поскольку это заболевание не вполне обычное, я ограничен в расходах на лечение. За двадцать лет в «Фелпс Мемориал» находились только двое пациентов с подобным заболеванием. В госпитале «Каламбиа Пресвитериан» есть терапевт по лечению заболеваний внутренних органов, работающий в паре с высококлассным хирургом. У обоих богатейший опыт работы с мезотелиомой и безупречная репутация.
– Вы хотите от нас избавиться? – произнес Шеп с холодной улыбкой.
Доктор Нокс улыбнулся в ответ:
– Да что вы. Больные мезотелиомой приезжают к Филиппу Гольдману со всего света. Вам повезло, что он буквально ваш сосед. Его услуги стоят недешево. К сожалению, этот медицинский центр не входит в перечень клиник по вашей страховке. Необходимо будет получить разрешение от страховой компании, но, думаю, у вас все получится. И даже если последует отказ от провайдера, я настоятельно рекомендую вам, по крайней мере, проконсультироваться у доктора Гольдмана. Большая часть ваших счетов в любом случае будет оплачена; я не знаю, какой у вас план медицинского обслуживания, но, возможно, вам просто увеличат процент оплаты. Полагаю, деньги не имеют значения.
– Конечно нет, – услышал Шеп собственный голос. – Мы заплатим любую сумму, только бы Глинис выздоровела.
Если вспомнить о той смехотворной сумме, которую она получила от шоколатье, его поведение больше походило на фарс. Да и слово «выздоровела» звучит как насмешка.
Однако Нокс уже писал координаты знаменитого и высокооплачиваемого шамана черной магии, сумма на оплату услуг которого «не имела значения», по словам Шепа. Сами по себе деньги, конечно, не представляют ценности. Они лишь средство. Но все же нельзя сказать, что они совсем «не имеют значения». Они дают многое. Еду, крышу над головой, одежду. Безопасность в определенной мере и шанс на спасение. Силу, могущество, власть. Беззаботность, свободу, право выбора. Благородство, милосердие; и если не любовь к детям, жене, сестре и отцу, то хотя бы ее видимые проявления. Образование; если не мудрость, то возможность получения верной информации. Если не ощущение счастья, то определенный комфорт, который иногда может его заменить. Билеты на самолет – опыт, красоту и возможность сбежать. От разговоров об их спасителе из «Каламбиа Пресвитериан», о животном желании выжить. Перед лицом смертельной болезни они не просто должны следовать рекомендациям, планировать распределение сил и желаний; они могут купить жизнь. Они выкупят жизнь Глинис день за днем и в конце смогут на все навесить ценники.
– У вас еще есть вопросы? – спросил доктор Нокс.
– Побочные эффекты… – подала голос Глинис. В них, конечно, не было для нее ничего побочного. Просто эффекты – жестокие и неотвратимые.
– Лекарства оказывают различное действие на каждого пациента. Обещаю, вас обязательно предупредят, к чему следует быть готовой. Давайте сначала проведем операцию. Не стоит забегать вперед.
В угнетающей тишине Шеп повернулся к жене, затем к врачу и почувствовал нарастающую панику. Ему не хотелось попрощаться и, сев в машину, испытать ощущение, будто что-то недосказано, упущено, что он смалодушничал и это будет заполнять его изнутри, как отравленные токсичные пары. Шеп не мог понять, почему именно он должен задать этот вопрос. Глинис наверняка могла обсуждать это и раньше, но просто невозможно представить, чтобы она скрыла от него ответ.
Стараясь нагнать все, что упустил, и узнать как можно больше о болезни, о которой не имел ни малейшего понятия до прошлой пятницы, Шеп провел все выходные у компьютера. Теперь он знал врага в лицо. Несмотря на то что на медицинском сайте были подробно описаны все методы лечения и процедуры, которые необходимо пройти больным мезотелиомой, он в результате добрался до раздела «Процент выживаемости». Он почти наизусть запомнил первый абзац, поскольку долго смотрел на него:
На этой странице приведены подробные данные о проценте исцеления на разных стадиях мезотелиомы. Мы предоставляем их, поскольку многие задают этот вопрос. Однако не все пациенты с онкологическими заболеваниями хотят знать эти факты. Если вы не уверены в себе, возможно, вам лучше пропустить эту страницу. У вас всегда есть шанс вернуться к ней.
Таковым и было его первое желание. Хотелось скорее закрыть страницу. Ему всегда было сложно посмотреть в лицо опасности. В данной ситуации все было немного по-другому, поскольку это была не его беда. Но он был с ней связан, это не его проблема, но он тоже имеет к ней отношение. Пока текст светился на экране, внутри постепенно нарастал страх. Он потянулся к колесику на мышке. Одернул руку. Не смог покрутить его. Он еще трижды, как и советовали на сайте, «возвращался к ней». Но ни разу не смог прочитать до конца. Он не был готов. Сейчас, в офисе, когда он был не один, наконец настал момент узнать правду.
– Каковы ее шансы? – медленно произнес Шеп, не в силах перейти сразу к самой сути. – Сколько? – Это был тот случай, когда все должно быть предельно ясно и понятно. Он полностью сформулировал вопрос. – Сколько осталось жить моей жене?
– Это невозможно предсказать, – раздался голос Глинис. – Все люди разные, ты же слышал, что сказал доктор. Каждый пациент реагирует по-своему, и, как он сказал, постоянно появляются новые лекарства.
Глядя прямо перед собой, Нокс подбирал верные слова.
– Главное – не терять надежду. От меня часто требуют предсказать ход болезни, но, даже если я порой и немного смягчаю вердикт, не поверите, сколько раз я ошибался. Сколько раз я прогнозировал, что пациенту осталось еще столько и столько, и через несколько лет, когда он уже должен был лежать, обложенный цветами, он обыгрывает своего приятеля в сквош.
– Еще очень важно, – сказала Глинис, – что у меня хорошее здоровье. Нет лишнего веса, холестерин в норме, а мне ведь почти пятьдесят.
– Совершенно верно, – уцепился за ее слова Нокс. – Определять дату Страшного суда все равно что идти на войну и заранее решать, в какой день тебя убьют. В медицине, как и в военном деле, положительный исход операции во многом зависит от настроя.
Шеп не раз сталкивался с подобным определением болезни как вооруженного противостояния: «борьба» с раком, когда пациента сравнивают с «настоящим воином», обладающим «арсеналом» медикаментов, которые помогут ему «одержать победу» над вражескими клетками. Такая аналогия казалась ему неуместной. Его опыт в этом деле был ничтожно мал, но ему казалось, что это все равно что бороться с непогодой. Все выглядело так, словно врач призывал их «объявить войну» штормовому ветру или снежной буре.
– Да, я не хотел бы, чтобы мои слова прозвучали пессимистично, существует огромный выбор…
Шеп покорно отступал. Однако он был весьма удивлен. Несмотря на ее жесткость, непокорность, скрытность – из них двоих именно он был не склонен доверять оптимистичным речам Нокса, – для себя он отнес Глинис к тем посетителям сайта, которые смогли бы покрутить колесико мышки и дочитать страницу до конца. Несомненно, ему еще предстоит узнать о ней много нового. Возможно, мы начинаем по-настоящему понимать человека, только когда чувствуем, что можем его потерять.
Таким образом, чтобы «не забегать вперед», Шеп решил вернуться назад.
– Асбест, – сказал он. Странно, что за все время их разговора они ни разу не произнесли этого слова. – Мезотелиома всегда связана с асбестом. Как это могло произойти с моей женой?
– Мы это уже обсуждали, но, к сожалению, так и не приблизились к разгадке. Она сказала, что, насколько ей известно, никогда не работала с этим материалом. И как я понял, изоляцию в доме вы тоже не меняли. Однако он так быстро проникает внутрь… достаточно одного вдоха или маленького кусочка волокна… Латентный период для мезотелиомы может колебаться от двадцати до пятидесяти лет. В связи с этим практически невозможно определить, что и когда стало причиной заболевания. Да и имеет ли это значение?
– Для меня имеет, – с жаром заявила Глинис. До этого момента она казалась кроткой и смиренной; в этой вспышке гнева проявился ее истинный характер. – Если на улице какой-то проходимец пырнет вас ножом в живот, неужели вы не захотите узнать, кто он такой?
– Может быть… – сказал доктор Нокс. – Но меня больше бы волновало, как скорее попасть в больницу. Если несчастье произошло лишь потому, как говорят, что «оказался в ненужном месте в ненужное время», то кто – а вернее, что – стало причиной произошедшего, является предметом праздного любопытства.
– В моем любопытстве нет ничего праздного, – заявила Глинис. – Поскольку именно меня распотрошат, как рыбу, затем накачают лекарствами, от которых я буду постоянно блевать, полысею и стану спать дни напролет – если повезет, – я хочу знать, из-за кого это произошло.
Онколог стал покусывать щеку изнутри. Эти стены, должно быть, не раз становились свидетелями таких внезапных приступов гнева.
– Возможно, мне стоило раньше задать этот вопрос. Чем вы зарабатываете на жизнь, мистер Накер?
– Я владею… я работаю в компании, занимающейся ремонтом. Мы предоставляем рабочих, материалы…
Взгляд врача стал напряженным.
– Вы сами выполняете или раньше выполняли какие-то работы?
Мастер звучит унизительно – отец считал их людьми низшего сорта, и Джексон старался подобрать множество синонимов, чтобы избежать употребления этого слова, – но Шеп не считал свою работу чем-то постыдным. Глинис предпочитала во время званых ужинов представлять его руководителем компании, но он не видел в этом пренебрежительного отношения к физическому труду. С его точки зрения, куда более унизительно было просидеть годы согнувшись над одним столом.
– Конечно, разумеется.
– Вам приходилось сталкиваться с изоляцией труб, цементом… звукоизоляцией, противопожарной изоляцией, кровельными материалами, желобами, водостоками… виниловыми полами, штукатуркой… бочками для воды?
Шеп насторожился, так ведут себя на допросе в полиции преступники со стажем, отказываясь свидетельствовать против себя по праву, данному им пятой поправкой к конституции. Невиновные же, уверенные в своей правоте, напротив, простодушно выбалтывают все как на духу. Неудивительно, что у слова невинный есть два значения: безгрешный и наивный.
– Да, со всем из вышеперечисленного. Почему вы спрашиваете? Я никогда не брал Глинис с собой на работу. Если во всех этих вещах содержится асбест, заболеть должен был я.
– Вы могли приносить частички на одежде домой. Я часто вспоминаю историю об одной женщине из Британии, больной мезотелиомой. Она судится с их министерством обороны. Ее отец работал инженером на судостроительной верфи, занимался изоляцией, и она была убеждена, что асбест попал в ее организм еще в детстве, когда она обнимала отца.
Как человек взрослый, Шеп редко краснел, но сейчас его щеки запылали.
– Какой-то притянутый за уши аргумент.
– М-м-м, – сказал доктор Нокс. – Мельчайшая частичка на пальце, которым коснулись рта? К сожалению, это вполне возможно.
Обжигающая волна пробежала по телу и сменилась ледяным потоком, когда Глинис повернулась к нему. В глазах застыл укор. Он подумал, что настолько застрял в «своем собственном мире», что жена даже не призналась ему, что больна неизлечимой болезнью, которой именно он ее и заразил.
Они не произнесли ни слова, пока шли к стоянке в Форд-Вашингтон.
– Я думал, асбест давно запрещен, – сказал Шеп, открывая машину.
– До сих пор нет, – ответила Глинис, ссутулившись на пассажирском сиденье. – Управление по охране окружающей среды добилось запрета в 1989 году, но в 1991-м промышленники опротестовали решение в суде. Его нельзя использовать в изоляции, еще где-то, строить что-то новое нельзя, вот и все.
Шеп поразился, какую работу проделала Глинис, чтобы узнать все это, – сложно представить, что эта информация, полученная ранее случайно, хранилась у нее в голове до положенного срока – и как долго воздерживалась от разглашения множества новых фактов о своей болезни, хотя ей наверняка хотелось выговориться. Она весьма смутно представляла себе, каковы могут быть побочные эффекты при приеме препаратов, названия которых, как и те самые недостатки, были до мельчайших подробностей перечислены на сайте; она не смогла прочитать до конца. Однако больше всего ее интересовала информация не о том, что с ней происходит или будет происходить, а кого во всем винить. Ей всегда было свойственно выбирать неверное направление для приложения жизненных сил.
– Мне не совсем понятно, как я мог об этом знать. – Он не завел двигатель, но внимательно смотрел в лобовое стекло, словно вел машину. – Я использовал те же материалы, что и все. Нанимал профессиональных кровельщиков, водопроводчиков только с лицензией… Я никогда не гнался за прибылью и не использовал материалы, которые другие мастера не жаловали.
– Очень просто ты мог знать, должен был! Первые данные о том, что асбест опасен, датируются еще 1918 годом. В 1930-х фактов стало огромное количество, но производители пресекали все попытки провести исследования. Асбест впервые объявили причиной мезотелиомы в 1964 году. Это было еще до того, как ты открыл «Нак»! К 1970-м тот факт, что асбест способен убивать, стал общеизвестен. Я росла среди людей, с которыми это происходило, и ты тоже!
– Глинис, попробуй вспомнить, – сказал Шеп, стараясь произносить слова спокойно и сдержанно. – В первые годы я работал по двенадцать, иногда четырнадцать часов в день, чтобы поднять фирму. У меня не было времени прочитать все документы, не говоря уже о том, чтобы вглядываться в микроскопические буковки, прежде чем открыть очередную банку.
– Мы не говорим о том, что тебе надо было следить за ходом мирных переговоров на Ближнем Востоке. Ты был обязан соблюдать технику безопасности и думать о здоровье, поскольку это касается непосредственно твоей работы. И следить за новыми разработками, чтобы выбрать гарантированно безопасные, а не смертоносные материалы. Речь не только о тебе или твоей жене и детях. А ты подумал о других работниках?
– У меня нет никаких других работников, – тихо произнес он. – Глинис, зачем ты это делаешь? Мстишь мне за Пембу?
Она не собиралась менять тему.
– Эти компании черт знает сколько времени судятся с сотнями людей, но нет, ты прячешь голову в песок и отказываешься это замечать!
Шеп не имел склонности к судебным тяжбам. По складу характера он не был сторонником однозначного отношения к чему-либо; более того, предпочитал посмотреть на проблему со всех возможных сторон, отчего порой у знакомых складывалось впечатление, что у него вообще отсутствует собственное мнение. Он всегда обращал внимание на детали, всевозможные хитросплетения и смягчающие обстоятельства. Он никогда не критиковал чужих взглядов; Джексона считал забавным. Во многих вопросах сторонники выдвигали неопровержимые доказательства и побеждали. Он был рад, что у его жены есть право голосовать и что черным больше не надо пользоваться отдельными фонтанчиками для питья. Безусловно, хорошо, что правозащитники выступают против использования асбеста и его коллегам больше не надо работать с материалами, способными лишить их жизни, и невольно стать причиной болезни жены.
Тем не менее он основал свою фирму и лучше, чем кто-либо, знал свое детище: ничего ужасающего или необычного. Коллектив состоял из разных людей – в том числе и не очень аккуратных сотрудников, и фанатиков своего дела, готовых десятилетиями трудиться в одиночку. Здесь же было сосредоточение всевозможных товаров, и каждый поставлялся другими компаниями, в которых работало много людей, им тоже не всегда хотелось утром идти на работу, но они шли, чувствуя определенную долю ответственности – перед поставщиками, инвесторами, страховыми компаниями и пенсионными фондами. Но были и такие, кто искренне любил эту компанию. Нельзя сказать, что он находил оправдание плохому выполнению работ, но должностные преступления, с одной стороны, не касались его, а с другой – становились чем-то глубоко личным. Он испытывал удовольствие, обвиняя «компанию» гораздо меньше, чем «индустрию» в целом. В конце концов, достаточно посмотреть на Глинис. Обвиняя во всем «индустрию», она все же получала удовлетворение оттого, что искала, кого конкретно можно наказать.
Интересно, Эдвард Нокс понимает, насколько мучительным для Глинис было осознание того, что она могла получить рак из-за простых объятий.
Тем не менее, если она хочет считать главным виновником всего работу Шепа, пусть так и будет. Возможно, это и незначительные уступки, но ему так не казалось.
– Прости, – сказал он. – Я не предполагал, что асбест может стать причиной смертельной болезни. И не знал, что он содержится во всем, что перечислил врач. Ты права, я был обязан прочитать все аннотации. Прежде чем начать работать с каким-то материалом, надо знать наверняка, что в нем содержится. Я вел себя безответственно. – Он поперхнулся на последнем слове, никогда в жизни ему не приходилось выдвигать подобные обвинения ни в собственный адрес, ни в адрес других людей. – И тебе приходится за все платить. Это несправедливо. Заболеть должен я. Мне было бы легче, если бы так оно и было. Если бы я мог забрать твою болезнь себе.
Он не очень верил, что это правда. Но при определенных обстоятельствах могло стать правдой.
Когда они вернулись домой, Глинис настаивала, что не голодна, но Шеп убеждал ее, что сейчас необходимо поддерживать силы. Он отлично знал, что для нее такое предложение будет равносильно жизненному проклятию, но все же отважился и посоветовал ей набрать вес перед операцией. После буйства в гараже в Форд-Вашингтон – никто из них не поднял руку, но то, что произошло между ними, действительно было буйством – они вели себя спокойно, подчеркнуто безразлично. Шеп вызвался приготовить ужин, хотя это никогда не считалось его обязанностью. Он старался представить это как жест раскаяния; он хотел обозначить своим поступком начало целой эпохи раскаяния, в которой еще будет много уступок и жертв и еще много приготовленных им ужинов. Она не была настроена ругаться, как и готовить ужин, поэтому уступила.
– Папа готовит ужин? – удивился Зак, заглянув в кухню. По складу характера или из-за возраста в свои пятнадцать он стремился привлекать меньше внимания и оставаться почти незаметным. Он посмотрел на отца, чистящего картошку. – Что ты натворил?
Интуиция детей всегда поражала Шепа и немного раздражала.
– С чего мне начать?
Они решили не говорить детям о болезни матери до тех пор, пока не смогут подготовить их к тому, чего следует ожидать, и не получат вторичное подтверждение диагноза. Возможно, это был лишь повод; они просто старались отложить неприятный разговор. Но Зак чувствовал: что-то произошло. Поскольку он никогда не ужинал с родителями, этот факт проникновения в кухню можно было расценить как шпионскую вылазку, а изучение содержимого холодильника – всего лишь как предлог.
Однако Шеп был рад появлению третьего лица, что помогало разрядить обстановку и создавало видимость нормальной семьи – голодный прожорливый подросток, родители, роющиеся в кладовке в поисках продуктов. Банальная сцена из прошлой жизни. В скором времени Заку предстоит научиться быть «хорошим сыном», а заодно и притворяться.
– Куда-то уходишь? – спросил Шеп.
– Не-а, – ответил Зак, для друзей Зет.
Родители окрестили его Закари Накер еще до того, как узнали, что родится мальчик. Им обоим хотелось гармоничного звучания имени и фамилии, так стрекочет печатная машинка, тук-тук, и ритмично стучит колесами по рельсам старый паровоз. Похоже на название одной из книг «доктора Сьюза» («Кот в котелке» был, кажется, последней книжкой, которую Зак прочитал от корки до корки). Благодаря своему яркому имени он становился центром внимания, что было слишком для мальчика, отчаянно старавшегося не отрывать глаз от пола, зато он ютился в конце алфавитного списка и обозначался самой таинственной и загадочной буквой.
– Но сегодня же пятница! – сказал Шеп.
Он просто старался удержать сына в кухне. Зак нечасто выходил из своей комнаты. Редкие вылазки он совершал в основном в комнаты своих друзей. Они жили в Сети и часами не отходили от компьютера, не отрывались от игр, которые вначале приводили Шепа в отчаяние, пока он не нашел этому объяснение. Самым привлекательным в них была не жестокость и кровь. В те дни, когда выдавалось свободное время – когда это было? – Шеп любил разгадывать кроссворды. Он не был очень в них силен, но это даже лучше; к ним можно было вернуться в следующий раз, поскольку много клеточек так и оставались незаполненными. Смешно, конечно, сравнивать эти два занятия, но драйв тот же. В обоих случаях главным была предельная концентрация внимания; не важно на чем. Против этого нечего было возразить, он и не стал.
– Для меня это просто очередной день недели, – сказал Зак, закидывая пиццу в ростер.
Он был долговязый и худой, поэтому мог позволить себе такую еду. Шеп закончил с картошкой и с интересом посмотрел на сына. Части его лица росли и изменялись каждая по-своему: лоб слишком широкий, губы слишком пухлые, подбородок слишком маленький; полное несоблюдение пропорций, похоже на старый драндулет, собранный из деталей разных машин. Шеп мечтал успокоить мальчика, сказать, что через два-три года все уладится, черты лица обретут симметрию и четкость.
Он не знал, как сказать это, чтобы не показаться льстивым, боялся, что его обещания, что Зак скоро будет очень красивым, лишь дадут понять сыну, насколько он сейчас безобразен.
– Привет, ма. – Зак покосился на мать, сидящую на краешке стула с необычайно сосредоточенным лицом. – Устала? Ведь только семь часов.
Она слабо улыбнулась:
– Мама стареет.
Шеп почувствовал, что игра в счастливое семейство для Зака уже слишком. Мальчик не знал, что до прошлой недели его отец собирался сбежать на Восточное побережье Африки, что его матери только что поставили редкий и страшный диагноз, и он даже не подозревал, что в болезни мамы виноват отец. Все недосказанное, эти непроизнесенные звуки вызывали тошноту, как гаджет, создающий набор высокочастотных ультразвуковых волн, который некоторые магазинщики прикрепляют на ночь к витрине, чтобы отпугнуть воришек. То, что притупившийся слух взрослого человека не позволял уловить, было доступно для подростка, такое поведение можно назвать эмоциональным мошенничеством.
Зак вытащил пиццу из ростера раньше времени, завернул в бумажное полотенце и понес свой полусырой ужин к себе наверх, даже не удостоив родителей фразой: «Давайте, пока».
Запеченная курица, отварной картофель и зеленая фасоль на пару. Глинис оценила его старания, но съела лишь несколько кусочков.
– Чувствую себя толстухой, – призналась она.
– Ты слишком худая. Тебе просто кажется. Надо перестать об этом думать.
– Я же не могу в одночасье стать другим человеком.
– Оставайся такой, какой была, но ешь больше.
– Думаю, – сказала она, – тут дело не в твоей курице. – Это было истинной правдой. Говоря о пользе хорошего питания, надо было учитывать, что хороший аппетит напрямую связан с общим позитивным настроем.
Шеп поймал себя на совершенно бесполезном, но очень сильном желании, чтобы этого всего никогда не происходило. Ему захотелось прекратить все одним властным приказом: так он говорил Заку, что запрещает ему играть в компьютерные игры, пока тот не станет учиться лучше, и все быстро разрешится. Но ничего не разрешилось, и желание пропало. Он встал у нее за спиной, положил руки на плечи и потерся щекой о ее висок, как преданный хозяину жеребец.
– Это не потому, – сказала она, – что любая уважающая себя женщина захочет, чтобы муж с ней остался.
– Ох, не думаю, что я смог бы уехать вопреки всему. Даже если бы ничего не произошло.
С его точки зрения, еще одна жертва. Вероятно, он действительно не смог бы уехать на Пембу. Как неустанно напоминал Свадебный фонтан, стоящий в соседней комнате, он был водой.
– А что, если бы все выяснилось через неделю или две?
Было ясно, что их разговор о том, почему женщина всегда хочет, чтобы мужчина остался с ней, продолжается, хоть и немного иносказательно на тот случай, если Зак опять появится в кухне. Типичный для многих родителей способ общения, приводящий, как правило, к обратному результату – подслушав такой диалог, дети находят в недосказанности подтверждение самых страшных своих опасений. Не важно. Во время их разговора Шеп был вынужден признать куда более страшные факты.
– Я бы вернулся, как только узнал, – сказал он.
– Ты же сказал, что не смог бы уехать.
– Ты говорила гипотетически. Я тоже. Прошу, давай не будем об этом.
Нелепая просьба. Десять лет назад ее сестра Руби отправила им в подарок настольный письменный прибор, однако ее выдала табличка на обратной стороне, сообщающая, что это бесплатная рекламная продукция «Сити-банка»; Глинис не упускала случая ответить ей тем же на каждый следующий день рождения. Так же Петра Карсон, ее заклятая подруга по художественной школе, приняла за чистую монету призывы Глинис откровенно высказать мнение по поводу ее работы и отважилась заметить, что ее лопаточка для рыбы, возможно, «немного коротковата и толстовата»; бедняжка пыталась, поняв свою оплошность, засыпать Глинис комплиментами, но безрезультатно. Если Глинис и могла воздержаться от комментариев по поводу передаренных подарков или критики ее творений, то простить или забыть о супружеском предательстве было выше ее сил.
Измотанная за день, Глинис решила лечь пораньше, и Шеп обещал вскоре к ней присоединиться. Когда она ушла наверх, он вышел во двор. Поле для гольфа через дорогу выглядело неухоженным и походило на запущенный сад. Погода прохладная, небо безоблачное. Без пальто было неуютно, он поднял голову и следил за самолетом на фоне звездного неба. Дождавшись, когда стихнет гул и исчезнут из вида проблесковые огни, он вернулся в дом, запер на ночь дверь и поднялся в кабинет. Из-под двери комнаты Зака пробивался свет. Шеп достал из верхнего ящика стола сложенную распечатку электронных билетов. На них стояла сегодняшняя дата. Один за другим он вставил их в шредер. Аппарат с треском поглотил бумагу; в корзину сыпались мельчайшие, словно конфетти, кусочки, в которые превращалась его Последующая жизнь. Он когда-то купил шредер, чтобы избежать случайного похищения документов; чудесным образом теперь аппарат похитил его собственное «я».
Шеп сел к компьютеру и зашел на сайт, адрес которого отыскал, нажав три клавиши. Найдя раздел «Данные о случаях выздоровления», решил не останавливаться ни на секунду – он всегда лучше всех нырял в ледяном озере в Уайт-Маунтин. Резко крутанул колесико на мышке. Внимательно прочитал статью, затем перечитал еще раз. Выключив компьютер, он старался плакать бесшумно, чтобы не разбудить жену.