История казачества, в том числе и Донского, еще мало разработана, а потому казачье население в массе своей о великих делах предков своих знает очень немного: о первоначальном же происхождении этого народа не имеет ни малейшего представления, если не считать ни на чем не основанных легенд, дошедших до нас изустным преданием или записанных и необдуманно принятых за достоверные факты некоторыми легковерными историками. Письменных памятников о древностях казачества очень немного, да и те разбросаны по разным, мало изученным, русским и иностранным архивам и библиотекам; доступные же изучению русские летописные сказания говорят о казачестве весьма сбивчиво, а в большинстве случаев почти совсем о том замалчивают. Донской архив, в котором, надо полагать, было немало ценного материала по данному вопросу, сгорел дотла в гор. Черкасске в 1744 году.
Читатель скажет, что это все давно забытые дела и вспоминать о них нет никакого интереса и смысла. Но это далеко неверно. История есть результат человеческих опытов; опыты же мы можем забыть лишь тогда, когда мы в них более не нуждаемся, между тем как мы еще и теперь на каждом шагу наталкиваемся на такие факты, которые нам непонятны с современной точки зрения, но могут быть объяснены лишь историей. К ним мы можем отнести, с одной стороны, проявление отличительной народной гордости, стремление к властвованию, вероисповедной терпимости и национальной обособленности, наряду с непросвещенностью масс; с другой – часто до поразительности быстрый и устойчивый культурный рост народа с прогрессивным стремлением к владычеству над другими национальностями не путем насилия и страха, а науки, искусств и вообще культурно-экономического превосходства над остальными.
Взвесить, оценить, объяснить и осветить все это может нам лишь только история.
Историк должен быть беспристрастен, объективен и независим. Это самые главные его достоинства. Без этих качеств из-под пера его выйдет не правдивая история данного народа, в научном смысле, а пристрастный рассказ о жизни одного, с порицанием или умалением исторического значения другого. Такая история для науки значения иметь не может. Начинающий историк должен это помнить. Скрывать, извинять и замалчивать требующие порицания действия исторических личностей – это значит затемнять ход жизни народа и его стремление к будущему. Говорить во всеуслышание, раскрывать злоупотребления и бороться с ними – дело науки, которая должна быть руководительницей в нашей жизни. Благородные мыслители и исторические деятели должны трудиться над развитием человеческой культуры и утверждением нравственных воззрений в обществе, которое в этом случае должно быть единомыслящим на пространстве всего культурного мира.
Ничто так рельефно не рисует степени культурности пишущего класса, а также умственного и нравственного состояния самого народа, как его историческая литература. Из всех предметов, в которых упражняется перо, эта часть самая трудная и может назваться настоящим мерилом начитанности и учености писателя, его чувств и понятий. В этом труде отражаются в полном свете и его собственные познания, и мнения, и нравственный облик, и, наконец, искусство, приобретенное навыком и упражнением, побеждать свои страсти, свою самонадеянность, свои и чужие предрассудки в пользу истины и общего блага.
Может ли Донское казачество похвалиться по части исторической литературы?
К сожалению, у нас на Дону такой литературы слишком мало, хотя уже достаточно собрано материала для истории этого войска.
Донские казаки, в большинстве случаев, не знают даже, кто были их предки, откуда пришли и почему они называются казаками. Они знают только, что деды их и прадеды издавна служили Российским Государям и за верную службу получали от них разные льготы, привилегии и жалованные грамоты на владение принадлежащими им ныне землями и угодьями. Вот и все. Вообще у нас на Дону, не говоря уже о массе казачества, малограмотной и даже неграмотной, и в интеллигентной среде историей интересуются мало и книги по историческим вопросам расходятся слабо. А вопрос об истории казачества поднимался некоторыми истинно любящими свою родину не раз, даже были попытки и к составлению истории, но труды эти вообще страдали недостаточной разработанностью исторического материала и неудачными заимствованиями и подражанием другим историкам, мнения и выводы которых, иногда заведомо неверные, принимались как положительные данные и целиком вносились в эти труды. Поднимался вопрос и о происхождении казачества, но дальше предположительных выводов он не шел, а выводы эти были: «Донское казачество, по всей вероятности, происхождения неблагородного, – оно образовалось из беглецов разных областей Московского государства» и т. д. (Карамзин); или «в Придонских степях собирается (в XV в.) вольница из русских беглецов-разбойников»… (Иловайский).
Местные историки упускали из виду, что история целого государства не есть история его окраин. У историков государства задачи были совсем другие, чем у историков, пишущих историю какого-либо народа, вошедшего в состав этого государства. Там история окраин приносилась в жертву центра, выдающиеся события и стремления окраин замалчивались или объяснялись с точки зрения центра, даже иногда порицались, как сепаратные. Так, например, в русской истории при покорении царем Иваном Васильевичем Грозным Казанского и Астраханского царств о казаках упоминается лишь вскользь, говорится мельком, между тем как, по достоверным историческим данным, в покорении Казани их участвовало от 6 до 7 тысяч. Пусть это были казаки Рязанские и Мещерские, но достоверно и то, что там была и донская конница. Казаки, как люди ратные, более других были знакомы с употреблением пороха и искусством осады крепостей, а потому при подкопах и взрыве казанских стен они играли первенствующую роль и первые ворвались в проломы крепости. Такую же первенствующую роль они играли и при покорении царства Астраханского. «Сведав о том, что царь Иоанн решился покорить царство Астраханское, Донские казаки, пламенея доказать усердие свое к Государю, приговорили в кругу своем вспомоществовать ему. Почему знатная их часть, под начальством походных атаманов – Павлова и Ляпуна, пошли к Переволоке и, дождавшись тут царских войск, шедших Волгой под предводительством князя Вяземского, присоединились к оным», говорит российский историк. И только. Летописи же об этом событии говорят, что, когда московские войска еще продолжали плыть Волгой, а часть их, высадившись на сушу, медленно подвигалась правым берегом реки к Астрахани, казаки, составляя передовой отряд, под Черным островом нанесли такое поражение Ямгурчею, астраханскому царю, что тот бросил город и расположился станом в 5-ти верстах ниже него. При вторичном поражении казаками он с остатками своих войск ушел в степи и, преследуемый атаманом Павловым на расстоянии более четырехсот верст, успел вскочить в Азов только с 20-ю всадниками. Князь Вяземский занял Астрахань без боя.
Российский историк честь покорения Астрахани всецело приписывает царю Иоанну Грозному и его полководцу князю Вяземскому; историк же Донского казачества в подобного рода событиях, не умаляя деятельности и стремлений Российских Монархов к объединению страны и покорению ее врагов, должен быть более самостоятельным и постараться о казаках сказать правдивую и подробную повесть, не подражая первым и заимствуя от них только то, что, по проверке, действительно является ценным.
Труды наших донских историков обнаруживают и еще один общий недостаток – это отсутствие критических приемов исторических исследований или слишком одностороннее отношение к такому труду.
Исторические творения считались и считаются всегда результатом необыкновенного трудолюбия, терпения, прилежных изысканий, долгих соображений, обширной учености и тщательно обработанной мысли. Тот, кто собирается писать историю, должен посвятить многие годы на собирание всего того, что может просветить его ум по избранному предмету; должен сличить все тексты, сблизить все отголоски одного и того же известия, взвесить все сопряженные с ним нравственные и физические обстоятельства; должен преследовать его не только на родной земле, но и за пределами ее, до последнего эха, прозвучавшего в бытописаниях разных народов; должен проникнуть во все доступные источники, не пропустить ни одной строчки, не увидев ее собственными глазами и не взвесив собственным беспристрастием. Первая обязанность в таком случае – знать, где искать; вторая – уметь находить. Для этого нужна бесконечная начитанность, любовь к избранному предмету, а главное, к народу, историю которого собираешься писать[2]. Нужно родиться среди этого народа, долго жить с ним, изучить его нравы и обычаи, язык, песни, игры, поверья и исторические сказания в виде народного эпоса; нужно изучить антропологию народа и все археологические памятники данной местности. История без сравнительного языковедения, антропологии и археологии будет не полна, сбивчива и не точна, а потому и не может представить действительной картины жизни прошлого. Лингвистика ищет родственность народов в сродстве корней их первоначального языка; история культуры в связи с археологией – в общности культа; антропология же ищет родство народов в общих чертах их физического строения, в устройстве черепа и других частей тела. Следовательно, для изучения истории данного народа, как например казачества, необходимо знать не только русские летописные сказания, но и историю, антропологию, языки и археологию всех соседних народов, как родственных, так и принадлежащих к другой расе, с которыми древнее казачество сталкивалось и тем или иным способом получало влияние, заимствовало культуру и проч.
Одним словом, нет такого мелкого исторического вопроса, который не требовал бы подробного изучения и долговременного обзора со всех сторон.
Историк обязан знать все, что в его время известно науке об этом вопросе. Для него не должно служить преградою даже незнание языков тех народов, с которыми древнее казачество сталкивалось в течение многих веков, а также сокрытые в недрах курганов тайны, могущие свидетельствовать о былой жизни Дона.
Донские казаки, служившие с честью около четырех веков Московскому государству и своею доблестью и рыцарской храбростью известные всему миру, должны иметь и знать свою историю.
Они, во дни порабощения России, ее бессилия и неустройства, на южных ее пределах, сами собой встали грозной стеной и своим удальством и упорной борьбой, длившейся целые века, изумили все соседние народы. От берегов Дуная и Днепра, по степям Дона, Кубани, Терека, Нижней Волги, Урала и далее на Восток, по дебрям Сибири, до Амура и Камчатки, по меже великой современной России, казачьи общины первые положили заветную черту, чрез которую не суждено было уже перешагнуть соседним народам, и своим мужеством и кровью отстояли занятые ими земли. Пример в жизни народов редкий. (Вегель).
Казачество, предложившее свою службу Московскому Царю в половине XVI века в борьбе с их общими врагами – турками, крымцами, астраханцами, ногаями и другой татарвой, было уже довольно значительной и сильной народной общиной. Следовательно, служба казачества Москве началась раньше, чем это принято думать.
Все это должно быть выяснено будущими донскими историками.
От таких историков требуется беспристрастная оценка духа казачества и его исторического роста.
Для истории о начале казачества недостаточно знать местные источники, а нужно хорошо изучить историков греческих, римских, армянских, арабских, татарских и турецких, порыться в консульских донесениях XI–XV вв., хранящихся в архиве монастыря св. Марка в Венеции, основательно познакомиться с археологией Дона, берегов Черного и Азовского морей и тогда уже сказать свое слово и сделать заключение о том, кто были предки Донских казаков XV и XVI вв., а равно, кто были предки казаков Мещерских, Рязанских, Северских (севрюков) и Запорожских.