«И дух суровый византийства
От русской церкви отлетал…»
А. Ахматова
В этом тексте не будет туманных сравнений,
Двояких метафор, трёхсмысленных слов,
Сто раз перепетых заметок про время,
В котором мне автором быть повезло.
В его рамках вы заумь не встретите вовсе,
Хоть страсть моя к ней так же ярко горит,
Как в сердце – желание всё это бросить,
Но надо писать, когда явь говорит.
В этих строках и рифмы не видно крученой,
Нет аллитераций, анафор, литот.
Совсем ничего, чтоб дивился ученый,
Нет в зале оваций – там автор не тот.
В моих строфах не слышен и ритм безупречный.
Язык, спотыкаясь, бредет кое-как,
Хромает в такт ямбу и с долей увечий,
Но дольника скорость берет по верхам.
Я хотел бы на время от них отстраниться,
Разобрав по деталям лирический слог.
Мы лишь самую малость отринем границы,
Чтобы после вдохнуть дух привычных кислот.
Если нет возражений, позвольте продолжить.
Дело в том, что недавно приснился мне сон
(Скорей так, полусонок), в котором под кожей
Раздавался гул сотен погибших лесов.
В нём несчастных деревьев прерывистый гомон
Мне поведал проклятие тысячи лет:
Как, оставшись неназванным, сгинуть искомым,
Но лишь теми, чей в камне был высечен след.
И что время – темнейший из всех ворожеев,
Я услышал от всех жертв его ведовства,
Я узнал, что в истории нет поражений:
Проиграли мы все, как попали сюда,
Потому как победа есть место под ветром -
Он сдувает с события пыль бытия.
Так война продолжается за миллиметры,
За секунды, с которых зло вытрет меня.
И от всей клекотавшей пучины забвенья
Так и веяло местью за древних богов,
А мне вдруг показалось, что где-то за дверью
Застучали доспехи безвестных врагов.
Отогнав наважденье усилием воли,
Я проснулся с неведомым чувством тоски
По забытым эпохам и скрытым раздольям,
По тому, как блистал Рим и буйствовал скиф.
Памятуя о ярости тихого леса
И печали руин стародавних империй,
Я взглянул на другие пути как болезни,
Понимая, что новому больше не верю.
Итак, момент настал. Мир близился к концу
И впал в ничтожность, всюду Кали-юга,
И сын, что не был никогда врагом отцу,
Вдруг отдалился от родного круга.
Но с этим – в другой раз, коль скоро я
Престранным сном продолжил эту оду,