Смерть Иоанна Грозного (трагедия в пяти действиях)

Рече царь: «Несть ли сей Вавилон великий, его же аз соградих в дом царства, в державе крепости моея, в честь славы моея!» Еще слову сущу во устех царя, глас с небесе бысть: «Тебе глаголется, Навуходоносоре царю: царство твое прейде от тебе, и от человек отженут тя, и со зверьми дивиими житие твое!»

Книга пророка Даниила, гл. IV, ст. 27

Действующие лица

Царь Иван Васильевич IV

Царица Мария Федоровна, из рода Нагих, седьмая жена его

Царевич Федор Иванович, сын его от первой жены

Царевна Ирина, жена Федора, сестра Бориса Годунова


члены Боярской Думы

Князь Мстиславский

Захарьин-Юрьев, брат первой жены царя

Князь Шуйский

Бельский

Князь Щербатый

Князь Голицын

Князь Трубецкой

Князь Сицкий

Шереметев

Татищев

Салтыков

Михайло Нагой, брат царицы Марии Федоровны

Борис Годунов, шурин царевича Федора


Гонец из Пскова

Мария Григорьевна, жена Годунова


окольничьи

Григорий Годунов, родственник Бориса

Григорий Нагой, второй брат царицы Марии Федоровны


Гарабурда, посол Стефана Батория


дворяне

Битяговский

Кикин


Схимник

Мамка царевича Димитрия

Дворецкий Кремлевского дворца

Дворецкий Александровой слободы

Дворецкий Годунова


волхвы

Первый

Второй


врачи

Эльмс

Якоби


приставы

Первый

Второй


Шут

Ключник

Стрелецкий голова

Стрелецкий сотник

Стольник

Лабазник

Сенная девушка

Слуга князя Шуйского

Бояре, окольничьи, рынды, стрельцы, народ, скоморохи, слуги


Действие – в Москве 1584 года.

Действие первое

Прежде поднятия занавеса слышны на сцене шум и споры. Занавес подымается. Боярская дума. На лавках, стоящих вдоль стен и образующих фигуру покоя, сидят бояре: на средней лавке князь Мстиславский, Захарьин-Юрьев, Бельский и другие старшие бояре; на боковых младшие; на конце правой боковой лавки, у просцениума, Борис Годунов; с левой стороны, напротив Годунова, Михайло Нагой, схватив Салтыкова за ворот, старается стащить его с места.


Нагой.

Я государев шурин! Мне невместно

Быть меньше Салтыковых!


Салтыков.

Бражник! Прочь!

Твой дед служил у деда моего

Знакомцем и держальником!


Нагой.

Неправда!

Держальников не знали Салтыковы!

За то ль в бояре ты попал, что вместе

С Голицыным сдал Полоцк королю?


Голицын.

Нет, это ложь! Я защищал посады,

А в городе сидел тогда Щербатый!


Щербатый.

Ну да, сидел! И в то сиденье мы

В двенадцать дней семь приступов отбили,

А кабы ты посады отстоял,

К нам подошла б от Сокола подмога

И с тылу бы схватила короля!


Голицын.

А я ли виноват, что та подмога

Три целых дня тягалась о местах?


Нагой (продолжает спорить с Салтыковым).

Я государев шурин! Я на свадьбе

Преди других нес царский каравай!


Салтыков.

А я нес блюдо с золотою чарой!

Отец мой был ору́жничим! А твой

Кто есть отец? Великая то честь,

Что по седьмой жене ты царский шурин!


Нагой.

Да ты сестру-царицу не кори!


Салтыков.

Я не корю ее! А все ж она

Не первая царица, а седьмая!

Вишь, царский шурин! Мало ли шурьев

Перебывало у царя!


Захарьин.

Бояре!

Что вы чините? Вспомните, где вы!

Гораздо ль так чинить?


Нагой.

Царю я буду

В отечестве и в счете бить челом!


Салтыков.

Ну, бей челом! Пусть выдаст головою

Он мне тебя!


Мстиславский.

Да полноте, бояре!

Вот я да Шереметев, всех мы больше,

А о местах не спорим!


Голоса.

Нас вы больше?

А чем вы больше нас?


Захарьин.

Стыд вам, бояре!

(К Мстиславскому.)

Ты, князь Иван Феодорыч, ты старший —

Уйми же их!


Мстиславский.

Как их унять, боярин?

С ума сошли! Вишь, со Мстиславскими

Хотят считаться! Не велеть ли дьяку

Разрядные нам книги принести?


Захарьин.

Теперь не до разрядов, князь!

(Выступает вперед.)

Бояре!

Иль вы забыли, для чего мы здесь?

Возможно ль? Как? В теперешнюю пору,

Когда, свершив сыноубийство, царь

Терзается раскаяньем, когда

От мира он решился отойти

И мимо своего второго сына,

Феодора, его болезни ради,

Нам указал достойнейшего выбрать,

Кому б он мог державу передать,

Когда меж тем враги со всех сторон

Воюют Русь, – кругом и мор и голод, —

Вы в самую ту пору о местах

Тягаетесь? Опомнитесь, бояре!

Теперь должны мы каждый друг за друга

Держаться крепко, да не сгинет Русь!

Забудемте ж разряды! Без расчетов

К прискорбному приступим избиранью

И будемте без мест!


Бельский.

Без мест, пожалуй!


Все.

Без мест! Без мест!


Захарьин.

Боярин князь Мстиславский!

Ты старший – открывай совет!


Мстиславский.

Бояре!

Вы слышали, что́ вам сейчас Никита

Романович сказал? Как нам ни горько —

А покориться надо царской воле!

Пойдем на голоса!


Шуйский.

Позволь, боярин, —

Последнее ль то слово государя?


Мстиславский.

Последнее! Напрасно мы его


Молили. Он нам указал немедля


Постановить наш приговор и с новым

К нему явиться государем.


Трубецкой.

Страшно!


Голицын.

Не верится!


Мстиславский.

Не верилось и мне,

Пока не топнул он на нас ногою

И не велел мне Думу собирать.


Шуйский.

Когда его такая воля – что ж?


Щербатый.

Да, если так, бояре, – мы не властны

Ему перечить!


Шереметев.

Подлинно не властны!


Татищев (старик).

Тому о Пасхе будет двадцать лет,

Великий государь задумал то же;

Хотел, как ныне, бросить свой престол

И в Слободу отъехал от Москвы.

Народ мутиться начал; мы ж решили

Всем ехать за царем, просить его.

Поехали. Царь принял нас сурово;

Сначала слушать не хотел; потом

Моленьям внял, вернулся на Москву

И снова принял государство.


Сицкий.

Да!

И учинил опричнину! Мы помним!


Татищев.

Ужасное, не приведи Бог, время!

Но без царя еще бы хуже было:

Народ бы нас каменьями побил,

Вся Русь бы замутилась, и татары,

И ляхи нас, и немцы б одолели —

Согласья вовсе не было меж нас!


Сицкий.

Завидное теперь меж нас согласье!


Шуйский (к Татищеву).

К чему ж ты речь, боярин, вел?


Татищев.

К тому,

Что, может быть, и ныне, как в ту пору,

Царь-государь смягчится.


Мстиславский.

Нет, боярин,

Теперь другое время – царь не тот.

Он опустился плотию и духом;

Не мненье на бояр, как было прежде, —

Раскаянье его с престола гонит!


Бельский.

Не ест, не пьет, давно не знает сна;

О тех переговорах, что так тайно

Он с а́нглийскою королевой вел,

Уж речи нет. Посол ее теперь

Напрасно просит у него приема.


Захарьин.

Да, не похож он на себя теперь!

До этого греха недели за три

Он к Курбскому, к изменнику, писал,

Корил его жестоко и ответа

Ждал из Литвы, а сам дрожал от гнева;

Теперь же позабыл он и о Курбском,

И кроток стал, и милостив в речах.


Шуйский.

Не нам царю указывать. От Бога

Его и гнев и милость. Что ж, бояре?

Приступим к избиранию!


Все.

Приступим!

Молчание.


Мстиславский.

Кого ж, бояре?


Нагой.

Да кого ж другого,

Коль миновать мы Федора должны,

Кого ж еще, как не царева ж сына,

Димитрия Иваныча?


Мстиславский.

Младенца?


Нагой.

А мать на что? Царица-то на что?

Когда же с вас сестры-царицы мало —

Правителя придать ей!


Салтыков.

Не тебя ли?


Нагой.

Меня ли, брата ль, все равно – мы оба

Димитрию дядья!


Салтыков.

Да нам не дядьки!


Татищев.

Избави Бог! Мы помним малолетство

Царя Ивана! От дядьев царевых

Избави Бог!


Шуйский.

Не приведи господь!


Захарьин.

Не приведи! Нам нужен властный царь,

А не опека над царем!


Мстиславский.

Вестимо!

И сам Иван Васильич указал,

Чтоб из себя мы выбор учинили.


Шереметев.

Кого ж тогда?


Щербатый.

Да уж кого ни взять,

Он должен быть породы знаменитой,

Чтоб все склонились перед ним.


Сицкий.

Нет, князь!

Пусть тот царит, кто доблестней нас всех!

Его искать недалеко – Никита

Романович Захарьин перед вами!

Говор.

У царского кровавого престола

Он тридцать лет стоит и чист и бел.

Он смелым словом тысячи безвинных

Спасал не раз, когда уже над ними

Подъятые сверкали топоры.

Себя ж он не берег. Всегда он смерти

Глядел в глаза – и смерть, нам всем на диво,

Его главы почтенной не коснулась —

И стелется пред нами жизнь его

Без пятнышка, как снежная равнина!


Голоса.

Захарьина! Захарьина! Никиту

Романыча! Захарьина на царство!


Трубецкой (к Сицкому).

Кто против этого! боярин чист!

Корить его не станем. По заслугам

И честь ему мы воздаем; но он

Не княжеского рода – быть под ним

Невместно нам, потомкам Гедимина!


Шуйский.

Нам и подавно, Рюрика потомкам!


Голицын.

Нет, он не князь – нам быть под ним негоже!


Салтыков.

Не князь он, правда, – но с царем в свойстве!


Нагой.

Не он один! С царем в свойстве и мы!


Салтыков.

Ты брат седьмой жены, Захарьин – первой!


Захарьин.

Из-за меня не спорьтеся, бояре!

Благодарю тебя за честь, князь Сицкий,

(кланяется некоторым)

Благодарю и вас, бояре, но

Я чести бы не принял, хоть и все б вы

Меня хотели, я б не принял чести!

Я слишком прост, бояре! Не сподобил

Меня Господь науки государской.

А коль хотите доброго совета,

То есть один, который и породой

И службою нас будет выше всех:

Боярин, воевода, князь Иван

Петрович Шуйский, что теперь сидит

Во Пскове против короля Батура, —

Вот вы кого возьмите! Перед этим

Склониться не обидно никому!


Шереметев.

Нет, Шуйского нельзя! Король недаром

Уж пятый месяц осаждает Псков!

А воевода князь Иван Петрович

Засел в нем на́смерть, и на том он крест

Со всей своей дружиной целовал.

Бог весть, на сколько времени еще

Продлится облежанье; мы ж не можем

И часу оставаться без царя!


Шуйский.

Так как же быть?


Мстиславский.

Не ведаю, бояре!


Шуйский.

Царь ждет ответа – надо кончить выбор!


Захарьин (к Годунову).

Борис Феодорыч! Ты что ж доселе

Не вымолвил ни слова? В трудном деле

Ты выручал нас часто из беды —

Скажи, как мыслишь?


Годунов (встает).

Мне ль, отец названый,

Мне ль говорить теперь, когда исхода

Напрасно ищут лучшие из вас?

Но если вы мне речь вести велите,

То я скажу, бояре…


Голоса.

Громче! Громче!

Не слышно!


Годунов.

Мне казалось бы, бояре…


Голоса.

Не слышим! Громче!


Захарьин.

Да зачем ты сел

Так далеко и ниже всех, Борис?

Иль места ты не знаешь своего?

Не слышно нам! Ступай сюда, поближе!

(Берет его за руку и подводит к середней лавке.)

Вот где тебе приходится сидеть!


Годунов (кланяется на все стороны).

Бояре, вы великих предков внуки!

И ты, названый мой отец, Никита

Романович, наставник мой любезный!

Я б не дерзнул мое вам молвить слово,

Когда б вы сами мне не приказали!


Салтыков.

Куда он гнет?


Нагой.

Хвостом вертит, лисица!


Салтыков.

А забрался-таки на середину!


Нагой.

Небось он даром на конце сидел!


Голоса.

Тс! Тише! Смирно! Слушать Годунова!


Годунов.

Вам ведомо, великие бояре,

Какие на Руси теперь настали

Крутые времена: король Батур

За городом у нас воюет город;

В его руках Усвят, Велиж и Полоцк;

Великих Лук уж взорваны им стены,

И древний Псков, наш кровный русский город,

Бесчисленным он войском обложил.

Меж тем в Ливонию ворвался швед,

Завоевал Иван-город, Копорье;

А там с востока и с полудня хан

Опять орду вздымает; сотни тысяч

Уже идут на Тулу и Рязань;

Болезни, голод, мор – а в довершенье

Нам черемисы мятежом грозят!

Бояре, можно ль при такой невзгоде,

При горестном шатанье всей Руси,

О перемене думать госуда́ря?

Положим, вы такого б и нашли,

Который был бы по́ сердцу всей Думе, —

Уверены ли вы, что и народ

Его захочет? что угоден будет

Он всей земле? А если невзначай

Начнутся смуты? Что тогда, бояре?

Довольно ли строенья между нас,

Чтобы врагам, и внутренним и внешним,

Противостать и дружный дать отпор?

Великая в обычае есть сила;

Привычка людям – бич или узда;

Каков ни будь наследственный владыко,

Охотно повинуются ему;

Сильнее он и в смутную годину,

Чем в мирную новоизбра́нный царь.

Полвека будет, что Иван Василич

Над нами государит. Гнев и милость

Сменялись часто в этот длинный срок,

Но глубоко в сердца врастила корни

Привычка безусловного покорства

И долгий трепет имени его.

Бояре! Нам твердыня это имя!

Мы держимся лишь им. Давно отвыкли

Собой мы думать, действовать собой;

Мы целого не составляем тела;

Та власть, что нас на части раздробила,

Она ж одна и связывает нас;

Исчезни власть – и тело распадется!

Единое спасенье нам, бояре,

Идти к царю немедля, всею Думой,

Собором целым пасть к его ногам

И вновь молить его, да не оставит

Престола он и да поддержит Русь!


Говор.

Он дело говорит! – Мы без Иван

Василича пропали! – Лучше прямо

Идти к нему! – Он государь законный! —

Под ним не стыдно! – Да! Идти к нему! —

Просить его! – Просить его всей Думой!


Сицкий.

Бояре! Бога ли вы не боитесь?

Иль вы забыли, кто Иван Василич?

Что значат немцы, ляхи и татары

В сравненье с ним? Что значат мор и голод,

Когда сам царь не что как лютый зверь!


Шуйский.

Что он понес? Да он царя бесчестит!


Мстиславский.

Князь Петр Ильич! Да ты с ума сошел!


Сицкий.

Не я, а ты, вы все ума лишились!

Иль есть из вас единый, у кого бы

Не умертвил он брата, иль отца,

Иль матери, иль ближнего, иль друга?

На вас смотреть, бояре, тошно сердцу!

Я бы не стал вас подымать, когда бы

Он сам с престола не хотел сойти, —

Не хуже вас Писание я знаю —

Я не на бунт зову вас – но он сам,

Сам хочет перестать губить и резать,

Постричься хочет, чтобы наконец

Вздохнула Русь, – а вы просить его

Сбираетесь, чтоб он подоле резал!


Годунов.

Князь, про царя такие речи слышать

Негоже нам. Ты молвил сгоряча —

Доносчиков не чаю между нами —

Тебе ж отвечу: выбора нам нет!

Из двух грозящих зол кто усомнится

Взять меньшее? Что лучше: видеть Русь

В руках врагов? Москву в плену у хана?

Церквей, святыней поруганье? – или

По-прежнему с покорностью сносить

Владыку, Богом данного? Ужели

Нам наши головы земли дороже?

Еще скажу: великий государь

Был, правда, к нам немилостив и грозен;

Но время то прошло; ты слышал, князь,

Он умилился сердцем, стал не тот,

Стал милостив; и если он опять

Приимет государство – не земле,

Ее врагам он только будет страшен!


Голоса.

Так! Так! Он прав! Он дело говорит!


Сицкий.

Боярин, ты сладкоречив, я знаю!

Ты хитростным умеешь языком

Позолотить все, что тебе пригодно!

Вестимо: ты утратить власть боишься,

Когда другой на место Иоанна

Возьмет венец! Бояре, берегитесь:

Он мягко стелет – жестко будет спать!


Годунов.

Бояре все! свидетельствуюсь вами —

Не заслужил я этого упрека!

Вам ведомо, что власти не ищу я.

Я говорил по вашей воле ныне —

Но, может быть, я и не прав, бояре;

Меня князь Сицкий старше и умней;

Когда вы с ним согласны, я готов

Признать царем боярина Никиту

Романыча или кого велите!


Голоса.

Нет, не хотим Захарьина! Не надо!


Годунов.

Иль, может быть, Мстиславского, бояре?


Голоса.

Нет, не хотим! И сами мы не меньше Мстиславского!


Годунов.

Иль Шуйского, бояре?


Голоса.

И Шуйского не надо! Быть под Шуйским

Мы не хотим! Хотим царя Ивана!


Сицкий.

Идите же! Идите все к нему!

Идите в бойню, как баранье стадо!

Мне делать боле нечего меж вас!


(Уходит.)


Голоса и крики.

Он бунтовщик! Он оскорбил всю Думу!

Он против всех идет! Он всем досадчик!


Годунов.

Не гневайтеся на него, бояре!

Он говорил, как мыслил. Если ж вы

Решили в мудрости своей всей Думой

Идти к царю – пойдем, не надо мешкать!


Захарьин.

Когда бы не шатание земли,

Не по́ сердцу была б мне эта мера,

Но страшно ныне потрясать престол.

Пойдем к царю – другого нет исхода!


Мстиславский.

Кто ж будет речь вести?


Захарьин.

Да ты, боярин;

Кому ж другому? Ты меж нами старший!


Мстиславский.

Неловко мне! сегодня на меня

И без того разгневался уж царь.


Голоса.

Пусть Шуйский говорит!


Шуйский.

И мне неловко!


Захарьин.

Пожалуй, я речь поведу, бояре!

Мне гнев его не страшен – мне страшна

Земли погибель!


Годунов.

Нет, отец названый!

Не допущу тебя я до опалы!

Дай мне вести пред государем речь —

Меня не жаль!


Мстиславский.

Пойдемте ж! Годунов

Речь поведет; он всех нас лучше скажет!


Все бояре встают и уходят за Мстиславским.


Салтыков (уходя, к Голицыну).

А Сицкий-то был прав! Ведь Годунов

Так и глядит, как бы взобраться в гору!


Голицын.

Сел ниже всех, а под конец стал первый!


Шереметев.

А говорили: быть без мест!


Трубецкой.

Дай срок!

И скоро всех татарин пересядет!

Уходят.

Царская опочивальня

Иоанн, бледный, изнуренный, одетый в черную рясу, сидит в креслах, с четками в руках. Возле него, на столе, Мономахова шапка; с другой стороны, на скамье, полное царское облачение. Григорий Нагой подает ему чару.


Нагой.

О государь! Не откажись хоть каплю

Вина испить! Вот уж который день

Себя ты изнуряешь! Ничего ты

И в рот не брал!


Иоанн.

Не надо пищи телу,

Когда душа упитана тоской.

Отныне мне раскаяние пища!


Нагой.

Великий государь! Ужели вправду

Ты нас покинуть хочешь? Что же будет

С царицею? С царевичем твоим

С Димитрием?


Иоанн.

Господь их не оставит!


Нагой.

Но кто ж сумеет государством править,

Опричь тебя?


Иоанн.

Остру́пился мой ум;

Изныло сердце; руки неспособны

Держать бразды; уж за грехи мои

Господь послал поганым одоленье,

Мне ж указал престол мой уступить

Другому; беззакония мои

Песка морского паче: сыроядец —

Мучитель – блудник – церкви оскорбитель —

Долготерпенья Божьего пучину

Последним я злодейством истощил!


Нагой.

О государь! Ты в мысли умножаешь

Невольный грех свой! Не хотел убить ты

Царевича! Нечаянно твой посох

Такой удар ему нанес!


Иоанн.

Неправда!

Нарочно я, с намерением, с волей,

Его убил! Иль из ума я выжил,

Что уж и сам не знал, куда колол?

Нет – я убил его нарочно! Навзничь

Упал он, кровью обливаясь; руки

Мне лобызал и, умирая, грех мой

Великий отпустил мне, но я сам

Простить себе злодейства не хочу!

(Таинственно.)

Сегодня ночью он являлся мне,

Манил меня кровавою рукою,

И схиму мне показывал, и звал

Меня с собой, в священную обитель

На Белом озере, туда, где мощи

Покоятся Кирилла-чудотворца.

Туда и прежде иногда любил я

От треволненья мира удаляться;

Любил я там, вдали от суеты,

О будущем покое помышлять

И забывать людей неблагодарность

И злые козни недругов моих!

И умилительно мне было в келье

От долгого стоянья отдыхать,

В вечерний час следить за облаками,

Лишь ветра шум, да чаек слышать крики,

Да озера однообразный плеск.

Там тишина! Там всех страстей забвенье!

Там схиму я приму, и, может быть,

Молитвою, пожизненным постом

И долгим сокрушеньем заслужу я

Прощенье окаянству моему!

(Помолчав.)

Поди, узнай, зачем так долго длится

Их совещанье? Скоро ли они

Свой постановят приговор и с новым

Царем придут, да возложу немедля

Я на него и бармы и венец!

Нагой уходит.

Все кончено! Так вот куда приводит

Меня величья длинная стезя!

Что встретил я на ней? Одни страданья!

От младости не ведая покоя,

То на коне, под свистом вражьих стрел,

Языцей покоряя, то в синклите,

Сражаяся с боярским мятежом,

Лишь длинный ряд я вижу за собою

Ночей бессонных и тревожных дней!

Не кротким был я властелином – нет!

Я не умел обуздывать себя!

Отец Сильвестр, наставник добрый мой,

Мне говорил: «Иване, берегись!

В тебя вселиться хочет сатана!

Не отверзай души ему, Иване!»

Но я был глух к речам святого старца,

И душу я диаволу отверз!

Нет, я не царь! я волк! я пес смердящий!

Мучитель я! Мой сын, убитый мною!

Я Каина злодейство превзошел!

Я прокажен душой и мыслью! Язвы

Сердечные бесчисленны мои!

О Христе-Боже! Исцели меня!

Прости мне, как разбойнику простил ты!

Очисти мя от несказа́нных скверней

И ко блаженных лику сочетай!


Нагой поспешно возвращается.


Нагой.

Великий государь! Сейчас от Пскова

Прибыл гонец!


Иоанн.

Уж я не государь —

Пусть обратится к новому владыке!


Нагой.

Он говорит, что с радостною вестью

Его прислал князь Шуйский!


Иоанн.

Пусть войдет!


Нагой впускает гонца.


Гонец.

Великий царь! Тебе твой воевода

Боярин князь Иван Петрович Шуйский

С сидельцами псковскими бьет челом!

Усердными молитвами твоими,

Предстательством угодников святых

И силой честного креста – отбили

Мы приступ их. Несметное число

Легло врагов. За помощью в Варшаву

Бежал король, а продолжать осаду

Он ближним воеводам указал!


Иоанн.

Благословен Господь! Как было дело?


Гонец.

Уж пять недель они вели подкопы,

Копали борозды и неумолчно

Из пушек били по стенам! Князь Шуйский

Навстречу им подкопы рыть велел.

Сошлися под землею. Бой великий

Там закипел; в котлы пороховые

Успели наши бросить огнь – и разом

Взлетели с ляхами на воздух. Много

Погибло наших, но, хвала Творцу,

Все вражьи взорваны работы.


Иоанн.

Дальше!


Гонец.

Подземных хо́дов видя неудачу,

Они тогда свезли на ближний холм

Все стенобойные снаряды вместе

И к вечеру пролом пробили. Тотчас

К нему мы подкатили пушки: Барсу

И Трескотуху, и, когда они

Уж устремились с криками к пролому,

Мы встретили их крупным чугуном

И натиск их отбили.


Иоанн.

Дальше!


Гонец.

К утру

Великий приступ приказал король.

Мы ж в колокол ударили осадный,

Собором всем, хоругви распустя,

Святые мощи Всеволода-князя

Вкруг древних стен с молитвой обнесли

И ляхов ждали. Гул такой раздался,

Как будто налетела непогода…

Мы встретили напор со всех раскатов,

С костров, со стен, с быков, с обломов, с башен,

Посыпались на них кувшины зелья,

Каменья, бревна и горящий лен…

Уже они слабели – вдруг король

Меж них явился, сам повел дружины —

И как вода шумящая на стены

Их сила снова полилась. Напрасно

Мы отбивались бердышами – башню

Свинарскую обсыпали литовцы —

Как муравьи полезли – на зубцах

Схватились с нами – новые ватаги

За ними лезли – долго мы держались —

Но наконец…


Иоанн.

Ну?


Гонец.

Наконец они

Сломали нас и овладели башней!


Иоанн.

Так вот вы как сдержали целованье?

Клятвопреступники! Христопродавцы!

Что делал Шуйский?


Гонец.

Князь Иван Петрович,

Увидя башню полною врагов,

Своей рукой схватил зажженный светоч

И в подземелье бросил. С громом башня

Взлетела вверх – и каменным дождем

Далёко стан засыпала литовский.


Иоанн.

Насилу-то! Что дальше?


Гонец.

Этот приступ

Последний был. Король ушел от Пскова,

Замойскому осаду передав.


Иоанн.

Хвала Творцу! Я вижу надо мною

Всесильный промысл Божий. Ну, король?

Не мнил ли ты уж совладать со мною,

Со мною, Божьей милостью владыкой,

Ты, милостию панскою король?

Посмотрим, как ты о псковские стены

Бодливый лоб свой расшибешь! А сколько

Литовцев полегло?


Гонец.

Примерным счетом,

Убитых будет тысяч до пяти,

А раненых и вдвое.


Иоанн.

Что, король?

Доволен ты уплатою моею

За Полоцк и Велиж? А сколько ихных

С начала облежания убито?


Гонец.

В пять приступов убито тысяч с двадцать,

Да наших тысяч до семи.


Иоанн.

Довольно

Осталось вас. Еще раз на пять хватит!

Входит стольник.


Стольник.

Великий царь…


Иоанн.

Что? Кончен их совет?


Стольник (подавая письмо).

Один врагами полоненный ратник

С письмом отпущен к милости твоей.


Иоанн.

Подай сюда! (К Нагому.)

Читай его, Григорий!


Стольник уходит.


Нагой (развертывает и читает).

«Царю всея Русии Иоанну

От князь Андрея, князь Михайлы сына…»


Иоанн.

Что? Что?


Нагой (смотрит в письмо).

«От князь Михайлы, сына Курб…»


Иоанн.

От Курбского! А! На мое посланье

Ответ его мне милость посылает! (К гонцу.)

Ступай! (К Нагому.)

Прочти!


Нагой.

Но, государь…


Иоанн.

Читай!


Нагой (читает).

«От Курбского, подвластного когда-то

Тебе слуги, теперь короны польской

Владетельного Ковельского князя,

Поклон. Внимай моим словам…»


Иоанн.

Ну? Что же?


Нагой.

Не смею, государь!


Иоанн.

Читай!


Нагой (продолжает читать).

«Нелепый

И широковещательный твой лист

Я вразумил. Превыше Божьих звезд

Гордынею своею возносяся

И сам же фарисейски унижаясь,

В изменах ты небытных нас винишь.

Твои слова, о царь, достойны… смеху…

Твои упреки…»


Иоанн.

Ну? «Твои упреки»?


Нагой.

«Твои упреки – басни пьяных баб!

Стыдился б ты так грубо и нескладно

Писать в чужую землю, где немало

Искусных есть в риторике мужей!

Непрошеную ж исповедь твою

Невместно мне и краем уха слышать!

Я не пресвитер, но в чину военном

Служу я государю моему,

Пресветлому, вельможному Стефану,

Великому земли Литовской князю

И польского шляхетства королю.

Благословеньем Божиим мы взяли

Уж у тебя Велиж, Усвят и Полоцк,

А скоро взять надеемся и Псков.

Где все твои минувшие победы?

Где мудрые и светлые мужи,

Которые тебе своею грудью

Твердыни брали и тебе Казань

И Астрахань под ноги покорили?

Ты всех избил, изрезал и измучил,

Твои войска, без добрых воевод,

Подобные беспастырному стаду,

Бегут от нас. Ты понял ли, о царь,

Что все твои шуты и скоморохи

Не заменят замученных вождей?

Ты понял ли, что в машкерах плясанье

И афродитские твои дела

Не все равно, что битвы в чистом поле?

Но ты о битвах, кажется, не мыслишь?

Свое ты войско бросил…»


Иоанн.

Продолжай!


Нагой.

«Свое ты войско бросил… как бегун…

И дома заперся, как хороняка…

Тебя, должно быть, злая мучит совесть

И память всех твоих безумных дел…

Войди ж в себя! А чтоб…»


Иоанн.

Ну, что же? Дальше!

«А чтоб»?.. Читай!


Нагой.

«А чтоб свою ты дурость

Уразумел и духом бы смирился,

Две эпистолии тебе я шлю

От Цицерона, римского витии,

К его друзьям, ко Клавдию и к Марку.

Прочти их на досуге, и да будет

Сие мое смиренное посланье

Тебе…»


Иоанн.

Кончай!


Нагой.

О государь!


Иоанн.

«Да будет

Сие мое смиренное посланье…»


Нагой.

«Тебе лозой полезною! Аминь!»

При последних словах Нагого Иоанн вырывает у него письмо, смотрит в него и начинает мять бумагу. Его дергают судороги.


Иоанн.

За безопасным сидя рубежом,

Ты лаешься, как пес из-за ограды!

Из рук моих ты не изволил, княже,

Приять венец мгновенных мук земных

И вечное наследовать блаженство!

Но не угодно ль милости твоей

Пожаловать в Москву и мне словесно

То высказать, что ты писать изволишь?

(Озирается.)

И нету здесь ни одного из тех,

Которые с ним мыслили? Ни брата —

Ни свояка – ни зятя – ни холопа!

Нет никого! Со всеми я покончил —

И молча должен проглотить его

Ругательства! Нет никого в запасе!

Входит стольник.


Стольник.

Великий государь! К тебе бояре

Пришли из Думы всем собором!


Иоанн.

А!

Добро пожаловать! Они пришли

Меня сменять! Обрадовались, чай!

Долой отжившего царя! Пора-де

Его как ветошь старую закинуть!

Уж веселятся, чай, воображая,

Как из дворца по Красному крыльцу

С котомкой на плечах сходить я буду!

Из милости, пожалуй, Христа ради,

Кафтанишко они оставят мне!

Посмотрим же, кому пришлося место

Мне уступать! Прошу бояр войти!

Стольник выходит.

Воистину! Что им за государь я?

Под этой ли монашескою рясой

Узнать меня? Уж я их отучил

Перед венчанным трепетать владыкой!

Как пишет Курбский? Войско-де я бросил?

И стал смешон? И уж пишу нескладно?

Как пьяная болтаю баба? Так ли?

Посмотрим же, кто их премудрый царь,

Который заживо взялся по мне

Наследовать?

Входят бояре.

Бью вам челом, бояре!

Довольно долго совещались вы;

Но наконец вы приговор ваш думный

Постановили и, конечно, мне

Преемника назначили такого,

Которому не стыдно сдать престол?

Он, без сомненья, родом знаменит?

Не меньше нас? Умом же, ратным духом,

И благочестием, и милосердьем

Нас и получше будет? – Ну, бояре?

Пред кем я должен преклонить колена?

Пред кем пасть ниц? Перед тобой ли, Шуйский,

Иль пред тобой, Мстиславский? Иль, быть может,

Перед тобой, боярин наш Никита

Романович, врагов моих заступник?

Ответствуйте – я жду!


Годунов.

Великий царь!

Твоей священной покоряясь воле,

Мы совещались. Наш единодушный,

Ничем не отменимый приговор

Мы накрепко постановили. Слушай!

Опричь тебя, над нами господином

Никто не будет! Ты владыкой нашим

Доселе был – ты должен государить

И впредь. На этом головы мы наши

Тебе несем – казни нас или милуй!

(Становится на колени, и все бояре за ним.)


Иоанн (после долгого молчания).

Так вы меня принудить положили?

Как пленника связав меня, хотите

Неволей на престоле удержать?


Бояре.

Царь-государь! Ты нам дарован Богом!

Иного мы владыки не хотим,

Опричь тебя! Казни нас или милуй!


Иоанн.

Должно быть, вам мои пришлися бармы

Не по плечу? Вы тягость государства

Хотите снова на меня взвалить?

Оно-де так сподручней?


Шуйский.

Государь!

Не оставляй нас! Смилуйся над нами!


Иоанн.

Свидетельствуюсь Богом – я не мнил,

Я не хотел опять надеть постылый

Венец мой на усталую главу!

Меня влекли другие помышленья,

Моя душа иных искала благ!

Но вы не так решили. Кораблю,

Житейскими разбитому волнами,

Вы заградили пристань. Пусть же будет

По-вашему! Я покоряюсь Думе.

В неволе крайней, сей златой венец

Беру опять и учиняюсь паки

Царем Руси и вашим господином!

(Надевает Мономахову шапку.)


Бояре (вставая).

Да здравствует наш царь Иван Василич!


Иоанн.

Подать мне бармы!

(Надевает царское облачение.)

Подойди, Борис!

Ты смело говорил. В заклад поставил

Ты голову свою для блага царства.

Я дерзкую охотно слышу речь,

Текущую от искреннего сердца!

(Целует Годунова в голову и обращается к боярам.)

Второй уж раз я, вопреки хотенью,

По приговору Думы, согласился

Остаться на престоле. Горе ж ныне

Тому из вас, кто надо мной что-либо

Задумает, иль поведет хлеб-соль

С опальником, или какое дело

Прошедшее мое, хотя келейно,

Посмеет пересуживать, забыв,

Что несть судьи делам моим, бо несть

Верховной власти, аще не от Бога.

(Озирается.)

Я Сицкого не вижу между вами?


Годунов.

Не гневайся, великий государь!

Прости безумного!


Иоанн.

Что сделал Сицкий?


Годунов.

Он не хотел идти тебя просить.


Иоанн.

Он не хотел? Смотри, какой затейник!

Вишь, что он выдумал! Когда вся Дума

Собором всем просить меня решила —

Он не хотел! Он, значит, заодно

С литовцами? И с ханом Перекопским?

И с Курбским? – Голову с него долой!


Захарьин.

Царь-государь! Дозволь тебе сегодня,

Для радостного дня, замолвить слово

За Сицкого!


Иоанн.

Ты поздно спохватился,

Мой старый шурин! Если ты хотел

Изменников щадить – ты должен был

Сам сесть на царство – случай был сегодня!

(К боярам.)

Дать знать послу сестры Елисаветы,

Что завтра я глаз на́ глаз назначаю

Ему прием. Теперь идем в собор

Перед Всевышним преклонить колена!

(Уходит с боярами.)

Действие второе

Покой во дворце Иоанна

Захарьин и Годунов.


Годунов.

Уж битый час он с а́нглийским послом

Сидит один. Приказ он отдал строгий,

Чтоб не впускали никого.


Захарьин.

Борис!

Уж не ошиблись ли с тобою мы?

Не кротким он владыкой свой престол

Приял опять.


Годунов.

Что было делать нам!


Захарьин.

Борис! Борис! Когда б не вышло хуже,

Чем было прежде! Ведомо ль тебе,

О чем они толкуют?


Годунов.

Да, отец мой,

Хотя б и рад я был того не ведать:

С царицею царь хочет развестися

И сватает себе через посла

Племянницу великой королевы,

Хастинскую княжну.


Захарьин.

Помилуй бог!

Осьмого брака хочет он? Я ведал,

Что прежде преступленья своего

Он помышлял об этом, но теперь —

Теперь, когда едва лишь отказался

От схимы он, теперь – не может быть!

Ты точно ль знаешь?


Годунов.

Он мне сам сегодня

То объявил.


Захарьин.

А ты что отвечал?

Сказал ли ты ему, что грех великий

Он затевает? Что в его лета,

При горестных невзгодах государства,

Не о женитьбе думать, но о том,

Как землю поддержать?


Годунов.

Нет, мой отец.


Захарьин.

Нет? Не сказал?


Годунов.

Нет, мой отец, – не время.

Он не забыл, что свой венец вчера

Хотел сложить. От мысли, что он власти

Лишиться мог, она ему теперь

Еще дороже стала, словно он

Какой ущерб вознаградить в ней ищет.

Все, что с тобой для блага государства

Через него мы учинить хотели б,

Теперь скрывать должны мы от него

И нашу мысль в нем зарождать незримо,

Чтобы ее не нашей мыслью он,

Но собственной считал.


Захарьин.

Ты прав, Борис;

Его всегда ты сердце лучше ведал.

Чини ж как знаешь, но, во что б ни стало,

Ты удержи его.


Годунов.

И днем и ночью

Лишь об одном, отец, я помышляю:

И как и чем удерживать его?

Но я ищу возможности напрасно —

Нет приступу к нему!


Захарьин.

Тогда, Борис,

Ошиблись мы! к беде нас приведет

Его гордыня, если ты ее

Направить не сумеешь.


Годунов.

Дай совет мне!


Захарьин.

Не мне тебе советовать, Борис.

Тебя Господь искусством одарил

И мудрости уклончивой сподобил.

Недаром ты снискал любовь царёву,

А от грехов и темных дел его

Остался чист. Храни ж свое уменье

И делай сам. Лишь одного страшись:

Не забывай, что не себе ты служишь,

Но всей земле, что ум от честолюбья

Недалеко и что порой опасен

Окольный путь бывает для души!


Годунов.

Как рад бы я, отец мой, без уклона

Всегда вперед идти прямым путем!

Но можно ль мне? Ты знаешь государя,

Ты знаешь сам противников моих

И как они высматривают случай,

Чтоб устранить иль извести меня.

Что делать мне? Я должен неусыпно

За кознями врагов моих следить

И хитрости противоставить хитрость

Иль отказаться должен навсегда

Служить земле.


Захарьин.

Избави Бог тебя!

Ты Богу дашь о ней ответ! Борис,

Судьба Руси в твоих руках!


Годунов.

О, если б

Она была в моих руках! Я знал бы,

Что́ делать мне! Пусть только б царь Иван

Хоть месяц дал мне править государством!

Ему б в один я месяц доказал,

Какие силы русская земля

В себе таит! Я б доказал ему,

Что́ может власть, когда на благодати,

А не на казнях зиждется она!

Но тяжело, отец мой, все то видеть —

И лишь молчать бессильно!

Стольник отворяет дверь.


Стольник.

Царь идет!


Иоанн (входит с грамотами в руках).

Нам пишет Шуйский: в королевском стане

От голода открылись мор и бунт;

Король же их опомнился, должно быть,

И из Варшавы шлет ко мне посла.


Захарьин.

Дай Бог здоровья воеводе князь

Иван Петровичу!


Иоанн.

Сидельцы ж наши

Вновь целовали крест чинить по Боге:

Всем лечь, а не сдаваться. Но, я чаю,

Сосед Степан уж потерял охоту

Брать города, и если с новым войском

Пожалует он к нам, в голодный край,

Мы шапками их закидаем.

(К Захарьину.)

Ты

Ступай на площадь, объяви народу,

Что мира просит у меня король!


Захарьин.

Царь-государь, а если не о мире

Он шлет посла?


Иоанн.

Сдается мне, что нас

Учить твоя изволит милость! Видно,

Ошибкой нам, а не тебе бояре

Венец наш поднесли! Ступай, старик,

И объяви на площади народу,

Что мира просит у меня король!


Захарьин уходит.


(К Годунову.)


Я с английским послом покончил дело;

Но больно он тягуч и жиловат:

Торговые, вишь, льготы англичанам

Всё подавай! О льготах говорить

Мне с ним не время. Пригласи его

К себе, к обеду, потолкуй с ним дельно

И, что он скажет, то мне донеси.


Годунов.

Великий царь! Ты мне сказал вчера,

Что дерзкую охотно слышишь речь,

Текущую от искреннего сердца.

Дозволь мне ныне снова пред тобой

Ее держать! Боюсь я, англичанин

Подумает, что слишком дорожишь ты

Союзом с королевой, и тогда

Еще упрямей сделается он.

Не лучше ль было б дать ему отъехать,

Не кончив дела? Если ж королева,

Сверх чаянья, на льготах настоит —

Ты к ней всегда посла отправить можешь

С согласием твоим.


Иоанн.

Иною речью,

Не по́ сердцу боярину Борису,

Чтоб царь Иван с великой королевой

Вступил в родство? Так, что ли? Говори!

Тебя насквозь я вижу!


Годунов.

Государь!

Напрасно я с тобой хотел лукавить:

Не от тебя сумеет кто сокрыть,

Что́ мыслит он. Так, государь! Виновен

Я пред тобой. Вели меня казнить —

Но выслушай: не мне, великий царь,

А всей Руси не по́ сердцу придется

Твой новый брак. Вся Русь царицу любит

За благочестие ее, а паче

За то, что мать Димитрия она,

Наследника второго твоего,

Который быть царем однажды должен.

Как за тебя, так за твою царицу

Народ вседневно молится в церквах.

Что скажет он? Что скажет духовенство,

Когда ты мать Димитрия отринешь

И новый брак приимешь с иноверкой —

Осьмой твой брак, великий государь!

Не скажут ли, что все невзгоды наши

(И, может быть, их много впереди)

Накликал ты на землю? Государь,

Казни меня – но я у ног твоих


(становится на колени)


Тебя молю: тобою лишь одним

Русь держится – не захоти теперь

Поколебать ее к тебе доверье!

Не отвращай напрасно от себя

Любви народа!


Иоанн.

Кончил? Ободренье

Мое пошло тебе, я вижу, впрок,

И дерзок ты воистину немало!

Мою ты видя милость над собой,

Конечно, мнишь, что я для руководства

Тебя держу? Что ты ко мне приставлен

От земства, что ль? Хулить иль одобрять

Мои дела? И можешь гнуть меня,

Как ветер трость? Достойно смеху, право,

Как всем бы вам со мной играть хотелось

В попы Сильвестры! На твоих губах

И молоко в ту пору не обсохло,

Как я попу Сильвестру с Алексеем

Уж показал, что я не отрок им!

По моему с тех пор уразуменью,

Как прибыльней для царства моего,

Так я чиню и не печалюсь тем,

Что́ скажет тот иль этот обо мне!

Не на́ день я, не на́ год устрояю

Престол Руси, но в долготу веков;

И что́ вдали провижу я, того

Не видеть вам куриным вашим оком!

Тебя же, знай, держу лишь для того,

Что ты мою вершишь исправно волю;

А в том и вся твоя заслуга. Встань —

На этот раз тебя прощаю – впредь же

В советчики не суйся мне! Посла

Ты пригласишь и принесешь мне завтра

Его последний уговор!

(Уходит в другую дверь.)


Годунов (один).

Он прав!

Я только раб его! Предвидеть это

Я должен был! Иль я его не знал?

Я поступил как женщина, как мальчик!

Я как безумный поступил! Вот он,

Тот путь прямой, которым мне Захарьин

Идти велит! На первом он шагу

Мне властию царёвой, как стеною,

Пересечен! Для блага всей земли

Царицу защищая, я с ней вместе

Спасал Нагих, моих врагов исконных,

Которые теперь же, в этот час,

Ведут совет, как погубить меня, —

Я был готов их пощадить сегодня,

Лишь только б царь не потрясал Руси!

И вот исход! Легко тебе, Никита

Романович, идти прямым путем!

Перед собой ты не поставил цели!

Спокойно ты и с грустью тихой смотришь

На этот мир! Как солнце в зимний день,

Земле сияя, но не грея землю,

Идешь ты чист к закату своему!

Моя ж душа борьбы и дела просит!

Я не могу мириться так легко!

Раздоры, козни, самовластье видеть —

И в доблести моей, как в светлой ризе,

Утешен быть, что сам я чист и бел!


(Уходит.)

Дом Шуйского

Шуйский, Мстиславский, Бельский, Михайло Нагой и Григорий Нагой сидят у стола за кубками.


Шуйский (наливая им вино).

Прошу вас, пейте, гости дорогие!

Во здравие Бориса Годунова!

Ведь он-то в Думе дело порешил!


Гости пьют неохотно. Мстиславский не пьет вовсе.

Что ж, князь Иван Феодорыч? Иль, может,

Не нравится тебе мое вино?

Не выпить ли другого нам, покрепче?


Мстиславский.

Нет, князь, спасибо. Не вино, а здравье,

Признаться, мне не нравится.


Шуйский.

Что так?

Про Годунова, князь, ты пить не хочешь?

Да вот и вы поморщились, бояре;

Иль он вам не́люб?


Мстиславский.

Выскочка! Татарин!

Вишь, ближним стал боярином теперь!


Бельский.

А мы, должно быть, дальние бояре!


Михайло Нагой.

Всем сядет скоро на́ голову нам!


Григорий Нагой.

Нет, он не сядет – он уже сидит!


Шуйский.

Помилуйте, бояре, Годунов-то?

Его насильно ставят выше нас,

А он и сам не рад! Он нам всегда

И честь как должно воздает, и в Думе

Готов молчать иль соглашаться с нами!


Михайло Нагой.

Да, к этому вьюну не придерешься!

Поддакивает, кланяется, бес,

А все-таки поставит на своем!


Шуйский.

Ну, этот раз ему за то спасибо!


Бельский.

Да этот раз не первый, не последний.

Покойный Сицкий правду говорил:

Он всех нас сломит!


Михайло Нагой.

Да – коль мы его

Не сломим прежде!


Григорий Нагой.

Как его сломить?


Бельский.

Кой-что шепнуть мы про него могли бы!


Мстиславский.

Да нам-то не поверят. Он же нас,

Как Сицкого, одним словечком срежет!


Михайло Нагой.

Нет, так нельзя; а можно бы иначе —

Да, вишь, князь Шуйский за него стоит!


Шуйский.

Я? За него? Да что ж он мне, бояре?

Он мне ни кум, ни шурин, ни свояк!

Я лишь сказал, что он хлопот не сто́ит!


Бельский.

Ну, слеп же ты!


Шуйский.

Нет, я не слеп, бояре!

Когда б дошло до дела, вы бы сами

Раздумали!


Бельский.

Нет, этого не бойся!


Мстиславский.

Уж друг за друга мы бы постояли!


Григорий Нагой.

Готовы крест на этом целовать!


Шуйский.

Эх, вам охота даром в петлю лезть.


Бельский.

Ну, князь, прости мое худое слово:

Ты слеп как крот, и первого тебя

Татарин этот выживет как раз!


Шуйский.

Ты думаешь?


Бельский.

Да уж наверно так!


Шуйский.

Ну, коли так – тогда другое дело!


Бельский.

Так ты согласен?


Шуйский.

Что ж мне одному

Быть против всех! Пожалуй, я согласен —

Да как же дело-то начать?


Михайло Нагой.

А вот как:

Теперь у нас везде, по всей Руси,

Поветрие и хлебный недород.

Уж были смуты: за Москвой-рекой

Два бунта вспыхнуло. В такую пору

Народ озлоблен; рад, не разбирая,

Накинуться на первого любого.

От нас зависит время улучить

И натравить их в пору на Бориса!


Григорий Нагой.

Оно б недурно! Пусть бы нас народ

Избавил от него – мы в стороне!


Мстиславский.

Да, в стороне! А как поднять народ?

Ведь не самим же нам идти на площадь!


Михайло Нагой.

Вестимо, нужен верный человек!


Бельский.

Или такой, которого бы мы

В руках держали непрестанным страхом!


Мстиславский.

А где его достать?


Шуйский (отворяя дверь в другой покой).

Войди, Данилыч!


Входит Битяговский.


Вот он, бояре, кто теперь нам нужен!

Я с ним уж говорил – он рад служить.


Общее удивление.


Бельский.

Так ты… Ну, князь, признаться, удивил!


Григорий Нагой.

Перехитрил нас! Нечего сказать!


Мстиславский.

А пил еще здоровье Годунова!


Шуйский смеется.


Михайло Нагой (указывая на Битяговского).

Так он берется сладить это дело?

Но кто же он? Его нам надо знать!


Шуйский.

Он из дворян: Михайло Битяговский.

Прошу любить и жаловать его;

Он нас не выдаст!


Бельский.

Князь, конечно, ты

Нам доказал, что ты хитрить умеешь;

Мы положиться можем на тебя;

Но все ж дозволь, в таком опасном деле,

Тебе не в гнев, ему не в осужденье,

Спросить тебя: чем отвечаешь ты?


Шуйский.

Бояре, дело просто: в зернь да в карты

Именье он до нитки проиграл;

В долгах сидит по шею; правежом

Ему грозят; исхода два ему:

Послужит нам – долги его заплатим;

Обманет нас – поставим на правеж.

Данилыч! Так ли? Ясен уговор?


Битяговский.

Да, ясен.


Шуйский.

Если ж ты уладишь дело,

Мы наградим тебя.


Битяговский.

Само собой.


Шуйский.

Я говорил тебе не в укоризну,

А чтоб бояре лучше веру взяли.

Теперь садись.


Битяговский.

Могу и постоять.


Шуйский.

На, выпей чару!


Битяговский.

Чару выпить можно.

(Пьет, кланяется и ставит чару на стол.)


Бельский.

Так вправду ты сумеешь на Бориса

Поджечь и взбунтовать народ?


Битяговский.

Сумею.


Михайло Нагой.

С кого ж начать ты хочешь?


Битяговский.

С черных сотен.


Григорий Нагой.

Про что ж ты будешь говорить?


Битяговский.

Про голод.


Бельский.

Что скажешь ты?


Битяговский.

Что в голову придет.


Мстиславский.

А за успех стоишь ты нам?


Битяговский.

Стою.


Михайло Нагой.

Народ не в шутку должен возмутиться.

Сначала подготовь его искусно:

Борис, мол, вот кто цены вам набил!

Он, мол, царем как хочет, так и водит;

Все зло, мол, от него! Он зять Малюты!

Он и царя на казни подбивал!

Потом, в удобный день, на праздник, что ли,

Когда пойдет он в церковь иль из церкви,

Ты их и подожги! Да не мешало б

Тебе товарища найти.


Битяговский.

Не нужно.


Бельский.

Тут надобны не крики и не шум;

А чтоб они, увидя Годунова,

Так на него б и кинулись и разом

На клочья б разорвали!


Битяговский.

Разорвут.


Шуйский.

Уж положитесь на него, бояре!

Он неохоч до слов, но он на деле

Собаку съел; ему ведь не впервой.

А вы меж тем изведайте бояр:

Чем больше будет с нами, тем мы легче

И подведем его!


Бельский.

На всяк случа́й

Я кой-кого еще пущу в народ.

Есть на примете у меня один:

Рязанский дворянин, Прокофий Кикин.


Шуйский.

Коль за него ты можешь отвечать,

Пошли его, пожалуй, от себя;

Пусть с двух концов они волнуют город;

Не одному удастся, так другому.


Мстиславский.

Твоими бы устами, князь Василий

Иваныч, мед пить!


Михайло Нагой.

Ну, теперь недурно

Идут дела! Благослови Господь!

Входит слуга.


Слуга.

Боярин Годунов!


Шуйский (про себя).

Ах, бес проклятый!

Входит Годунов. Гости встают в замешательстве.

(Идет навстречу Годунову с распростертыми объятиями.)

Борис Феодорыч! Вот гость любезный!

Челом тебе на ласке бью твоей!

Обнимаются.

Садись, боярин! Здесь, под образами!

Уважь домишко мой! Да чем же мне

Попотчевать тебя? Вот романея!

Вот ренское! Вот аликант! Вот бастр!


Годунов (кланяется).

Благодарю, боярин князь Василий

Иванович! Не помешал ли я?

Быть может, ты с гостями дорогими

Был делом занят?


Шуйский.

Делом? Нет, боярин!

Мы так себе балякали. Садись,

Прошу покорно! Да уважь, боярин,

Хоть чарочкой!


Годунов (пьет).

Во здравие твое!


Мстиславский (подходит к Шуйскому).

Хозяин ласковый, пора домой мне;

Прости!


Бельский.

И мне пора домой, прости!


Оба Нагие.

Пора и нам! Прости же, князь Василий

Иванович!


Шуйский.

Что ж, гости дорогие?

Зачем так рано?


Михайло Нагой.

Дома дело есть.


Шуйский.

Простите же, бояре! Много вас

За честь благодарю!

(Провожает гостей и возвращается к Годунову.)

Ну, слава Богу!

Ушли! Спасибо же тебе, боярин,

Что навестил меня! Ты не поверишь,

Как на тебя отрадно мне глядеть!

Ведь мы с тобой издавна заодно!

Что ты – то я!


Годунов.

Спасибо, князь Василий

Иванович! А я вот за советом

К тебе пришел.


Шуйский.

Приказывай, боярин!


Годунов.

Ты знаешь, князь, меня не любят в Думе —

Я новый человек.


Шуйский.

Так что же в том?

Я за тебя горой стою; а правда,

Есть недруги у нас! Вот хоть бы этот

Мстиславский или Бельский – кто их знает!

Завидно им, что любит царь тебя!


Годунов.

Царь жалует меня не по заслугам;

Я скользкою тропою, князь, иду.

Пожалуй, на меня царю нашепчут;

А до беды у нас недолго, князь!


Шуйский.

А я на что ж? Я за тебя готов

В огонь и в воду! Ты мне тот же брат!


Входит слуга.


Слуга (к Шуйскому).

Князь, царь прислал за милостью твоей!


Шуйский (встает).

За мной? Теперь? Ну, не взыщи, боярин, —

Царь ждать не может!


Годунов.

Не чинися, князь.


Шуйский поспешно уходит. Годунов остается с Битяговским и пристально смотрит на него. Битяговский смущается и отворачивается.


Ты дворянин Михайло Битяговский?


Битяговский.

Да, дворянин. (Хочет уйти.)


Годунов.

Ни с места! Стой и слушай.

Ты разорился в карты. На правеж

Тебя хотят поставить – дело плохо, —

Но может выйти хуже для тебя.

Ты грамоту писал в литовский стан

И предлагал Замойскому услуги.


Битяговский.

Нет, это ложь! Меня оклеветали!


Годунов.

Я грамоту твою перехватил —

И вот она от слова и до слова!

(Вынимает из кармана грамоту.)

Битяговский нагибается и сует руку за голенище.

Ты лезешь за ножом? Не беспокойся!

Твоя бумага за семью замками,

А это только список. Слушай, друг:

С тобой вчера князь Шуйский сторговался,

Чтоб на меня поднять народ. Сегодня

С двумя Нагими, с Бельским и Мстиславским

Об этом вместе толковали вы.

Мне стоит захотеть – и через час

Твое клевать вороны будут мясо!


Битяговский.

Боярин… я… я не хотел…


Годунов.

Молчи!

Теперь ты должен притвориться, будто

Ты служишь Шуйскому. Ступай шататься

По площадям, по рынкам, по базарам,

Но распускай молву, что Шуйский с Бельским

Хотят царя отравой извести;

Что погубить и Федора решили

И Дмитрия царевичей; что если б

Не Годунов – они бы царский корень

Уж извели; что Годунов один

Блюдет царя и охраняет царство.

Ты понял?


Битяговский.

Понял.


Годунов.

Приходи сегодня

Ко мне, в мой дом, по заднему крыльцу,

Когда стемнеет. Там тебя дворецкий

Проводит дальше. Каждый вечер ты

Ко мне являться будешь. Все, что Шуйский,

Иль Бельский, иль другой тебе прикажут,

Ты будешь мне передавать. И помни:

Где б ни был ты, я за тобой слежу —

Не захоти и думать о побеге.

Различье ж, знай, меж мной и Шуйским то,

Что правежом тебя стращает Шуйский,

А я тебе грожу такою казнью,

Какой бы не придумал и Малюта

Скуратов-Бельский, мой покойный тесть!

(Уходит.)

Битяговский остается в оцепенении.

Действие третье

Покои Царицы Марии Федоровны

Царица и мамка царевича Димитрия.


Царица.

Что ж, мамка? Уложила ты его?

Заснул ли он, голубчик мой, царевич?


Мамка.

Заснул, царица-матушка, заснул!

Уж любовалась, на него я глядя:

Лежит смирнехонько, закрымши глазки

И этак ручки сжамши в кулачки.

Вишь, бегая, мой светик уморился;

Такой живой! Не в старшего он братца,

Не в Федора Иваныча пойдет!

Тот тих и смирен, словно не царевич,

Не то что братец был Иван Иваныч!

Тот, Царствие Небесное ему,

На батюшку похож был. Ох-ох-ох!

Подумаешь, как кончился-то он!

Ах, грех какой! Не верится доселе!


Царица.

Не будем говорить про это, мамка.

Не присылал ли государь сказать,

Что он придет? Не присылал ли он

Кого спросить, здоров ли мой царевич?


Мамка.

Нет, матушка, не присылал.


Царица.

Бывало,

Он каждый день наведывался сам!


Мамка.

Нет, матушка, не присылал. А вот

Когда мы давеча гулять ходили,

К нам подходил боярин Годунов,

Брал на руки царевича, ласкал

И любовался им.


Царица.

И ты дала

Ему ласкать царевича? Никто

Его ласкать не должен. Слышишь, мамка?


Мамка.

Так, матушка. Боярин Годунов

Мне тоже говорил: смотри, мол, мамка,

Блюди царевича! Ты, говорит,

За каждый волосочек, мол, его

Пред Богом и землею отвечаешь!


Царица.

Послушай, мамка, этак не годится

Болтать со всяким. Никому вперед

Ты не давай с ребенком говорить!


Мамка.

Так как же, матушка? А вот Никита

Романович к нам подходил намедни —

И с этим, значит, говорить нельзя?


Царица.

Нет, с этим можно! Этому я верю,

Он все равно мне что родной отец!


Входит сенная девушка.


Девушка.

Царица! Может ли к тебе Никита

Романович взойти, Захарьин-Юрьев?


Царица.

Он здесь? Проси, проси его скорей!


Входит Захарьин.


Захарьин.

Царица Марья Федоровна, здравствуй!

Как можешь?


Царица (идет к нему на встречу).

Здравствуй, дядюшка Никита

Романович! Тебя сам Бог прислал!

Мне говорить с тобою надо! Мамка,

Ступай себе к царевичу, оставь нас.

Мамка уходит.

Мне надо говорить с тобой, Никита

Романович! Садись, сюда, поближе:

Не знаю, что со мною, право, сталось;

Все эти дни так тяжело на сердце,

Как будто чуется беда! Скажи,

Ты ничего не слышал? Что случилось?

Что царь задумал?


Захарьин.

Матушка-царица,

Ведь я пришел тебя предостеречь!

И сам уже не знаю, что с ним делать?

Беда, и только! Словно дикий конь,

Внезапно закусивший удила,

Иль ярый тур, все ломящий с разбега,

Так он не знает удержу теперь.

Подобная реке, его гордыня

Из берегов уж выступила вон

И топит все кругом себя!


Царица.

Скажи,

Что он задумал?


Захарьин.

Бог ему судья!


Царица.

О чем-то страшном шепчут во дворце —

Он с английским послом наедине

О чем-то долго толковал, – я знаю —

Я догадалась – он жениться хочет

На чужеземке, а меня он бросить

Сбирается с Димитрием моим!


Захарьин.

Будь, дитятко, готова ко всему!


Царица.

Недаром сердце у меня щемило!


Захарьин.

Царица, он хотел сегодня утром

Быть сам к тебе. Не покажи и вида,

Что я с тобой об этом говорил.

Я буду здесь. Ты ж выслушай его

С покорностью и, что б он ни сказал,

Не возражай ни слова – будь нема!

Единый звук, единый вздох, движенье

Единое твое – и ты пропала!

Дай буре прошуметь. Еще, быть может,

Смягчится он покорностью твоею;

А если нет – я на свою главу

Приму удар, скажу ему открыто,

Что он бессовестно чинит!


Царица.

Боярин,

Спаси меня! Не за себя мне страшно!

Я хлопочу не о себе, ты знаешь!

Когда меня Иван Васильич взял,

Не радовалась я высокой чести;

И если бы со мной, тому три года,

Он развелся́, я Бога бы за то

Благодарила – но теперь, боярин,

Я не одна! Теперь я стала мать!

И если он жену возьмет другую —

Ребенок мой – мне страшно и подумать —

Мой маленький Димитрий – о боярин!

Сама не знаю, что я говорю,

Чего боюсь, не ведаю – но смутно

Мне чуется для Дмитрия опасность!

Усовести, уговори царя!

Тебя он чтит! Пусть он с тобою прежде

Обсудит дело!


Захарьин.

Дитятко-царица!

Кого он чтит! Я, правда, перед ним

Еще ни разу не кривил душою,

Но сам не знаю, как я уцелел!

Лишь одного на свете человека

Порою слушается он: дай Бог

Здоровья Годунову! Он один

Еще его удерживать умеет!


Царица.

О дядюшка! Не верь ты Годунову!

Нет, он не тот! Его смиренный вид,

Его всегда степенные приемы,

И этот взгляд, ничем не возмутимый,

И этот голос, одинако ровный,

Меня страшат недаром! Не могу я

Смотреть, когда ребенка моего

Ласкает он!


Захарьин.

Что ты, царица, что ты?

Помилуй! Годунов-то?

Вбегает девушка, запыхавшись.


Девушка.

Царь идет!

Сейчас здесь будет!


Царица (с испугом).

Дядюшка! Мне страшно!

Я не могу…


Захарьин.

Оправься поскорей,

Чтоб не заметил он чего! Отри

Скорей глаза!


Царица.

Ох, сердце замирает!


Захарьин.

Уйди ж на миг! Принарядись, а я

Приму его!

Царица уходит. Иоанн входит в сопровождении Годунова.


Иоанн (к Захарьину).

Что делаешь ты здесь?


Захарьин.

Царицы дожидаюсь, государь.


Иоанн.

Какое дело у тебя с царицей?


Захарьин.

Наведаться зашел к ней.


Иоанн.

Где ж она?


Захарьин.

Услыша голос твой, она пошла

Для милости твоей принарядиться.


Иоанн.

Могла и так остаться. От нарядов

Пригожее не будет!

(К Годунову, садясь.)

Продолжай!

Ты говоришь, что виделся с послами?


Годунов.

С обоими, великий государь.


Иоанн.

Ну, что ж?


Годунов.

Посол Елисаветин, Баус,

Стоит на том, что выдать за тебя

Племянницу, Хастинскую княжну,

Согласна королева; но о том-де

Он подписать не властен уговора,

Пока с царицей всенародно ты

Не разведешься; да еще прибавил,

Чтоб на Руси ты запретил торговлю

Всем иноземцам всяких государств,

Опричь одних лишь английских гостей;

На этом, говорит он, королева

Нам обещает дружбу и союз

И цесаря немецкого упросит,

Чтобы на Польшу двинул он полки.


Иоанн.

Благодарю сестру Елисавету,

Что нашей дружбой и худым родством

Не брезгает она! Но обойтись

Без милостей ее теперь мы можем

И цесаря не просим нам помочь.

Уже мы сами скоро за рубеж

Переведем полки. А что узнал ты

От польского посла? Какие земли

Сосед Степан за мир нам обещает?


Годунов.

Мы за вином, великий государь,

Сидели с ним до самого рассвета.

Гара́бурда хоть не природный лях,

А пить здоров и говорить охотник;

Но выведать я у него не мог,

С чем он приехал. Одному тебе

Открыться хочет он.


Иоанн.

Заране, видно,

Хвалиться нечем!


Годунов.

Утром прискакал

К нему гонец от короля. Напрасно

В глазах посла старался угадать я

Письма значенье. На лице его

Не двинулася ни одна черта;

Усталый же гонец, как выпил чару,

Так и упал на землю и заснул.


Иоанн.

Я чай, не спал во всю дорогу! Видно,

Крутенько им пришлось и невтерпеж!


Годунов.

Когда бы только…


Иоанн.

Что?


Годунов.

Когда бы он

Для нас недоброй вести не привез!


Иоанн.

Недобрых я вестей не получал;

Чего ж не знаю я – того и нет!


Годунов.

Будь осторожен, государь!


Иоанн.

Бориско!

Уж не опять ли ты советы мне

Давать изволишь? Струсил, говорю я,

Сосед Степан и новые уступки

Прислал в наказ Гара́бурде! Гей! Марья!


(Стучит о́ пол посохом.)


Ты долго ль там укручиваться будешь?


Входит царица, в большом наряде, и, поклонившись Иоанну, останавливается перед ним молча.


(Смотрит на нее пристально.)


Зачем твои заплаканы глаза?


Царица молчит, потупя взор.


Ты слышишь ли? Что сталося с тобою?


Царица.

Мой господин, прости меня… я…


Иоанн.

Ну?


Царица.

Я видела недобрый сон.


Иоанн.

Какой?


Царица.

Мне снилось, государь… мне снилось, что…

Я разлучаюся с тобой!


Иоанн.

Сон в руку,

Ты неугодна мне. Я объявить

Тебе пришел, что ты отныне боле

Мне не жена.


Царица.

Так это правда? Правда?

Меня с Димитрием ты бросить хочешь?

С Димитрием моим? Ты хочешь…


Иоанн.

Тише!

Я бабьих слез и криков не люблю!


Царица.

Нет, господин мой, – я не плачу – нет —

Ты видишь, я не плачу – но скажи,

Как развестись со мною хочешь ты?

Что скажешь ты святителям? Какую

На мне вину найдешь ты?


Иоанн.

Это что?

Ты, кажется, меня к допросу ставишь?

Кто ты? Какого ты владыки дочь?

Кому ответ держать мне о тебе?

Иль ты других пригожее и краше,

Чтоб мне тебя, как клад какой, беречь?

Иль я уж в доме у себя не властен?

Иль ты царица по себе?


Царица.

Прости,

Мой господин! Прости! Я не ропщу —

Я не молю о милости – на все

Готова я – но бедный мой Димитрий

Чем виноват?


Иоанн.

О нем не хлопочи.

Мой сын в удел получит город Углич.

Вины твоей не нужно мне. Тебя

Постричь велю я – вот и весь развод.

Святителей же, слава Богу, я

Не приучил в мой обиход вступаться

И требовать отчета от меня!


Захарьин.

Царь-государь! Дозволь мне слово молвить!


Иоанн.

Старик, я вижу, что́ сказать ты хочешь!

Что б я ни сделал, все не по тебе!

Я знаю вас!


Захарьин.

Великий государь…


Иоанн.

Я знаю вас! Вы рады бы мне руки

Опять связать, как при попе Сильвестре

Да при Адашеве! Ты был им друг!

Когда на них опалу положил я,

Каких уж бед ты не пророчил мне!

Тебя послушать – царство распадалось!

И что ж? С тех пор минуло двадцать лет —

Где твой Адашев? Где Сильвестер твой?

А мы меж тем благословеньем Божьим

Не уменьшили наших государств!

Без ваших наставлений, помаленьку,

Таки живем себе умишком нашим,

И руководства твоего, старик,

Не просим мы!


Захарьин.

Великий государь!

Что мы мечом завоевали, то

Мечом же можно и отнять у нас.

Всё в Божьей воле, государь; но Бог

Лишь добрые дела благословляет,

Ты ж, государь, недоброе затеял!

Твоя царица пред тобой чиста,

Чиста как день! Грешно тебе царицу

Хотеть менять на новую жену!

Чем с Англией искать тебе союза,

Взгляни на Русь! Каков ее удел?

Ты, государь, – скажу тебе открыто —

Ты, в юных днях испуганный крамолой,

Всю жизнь свою боялся мнимых смут

И подавил измученную землю.

Ты сокрушил в ней все, что было сильно,

Ты в ней попрал все, что имело разум,

Ты бессловесных сделал из людей —

И сам теперь, как дуб во чистом поле,

Стоишь один, и ни на что не можешь

Ты опереться. Если – Бог избави —

Тебя оставит счастие твое,

Ты пред несчастьем будешь наг и беден.

Несчастье ж недалеко, государь!

Не радуйся победе над Батуром —

Есть на Руси другие тесноты!

Орда и швед грозят нам, а внутри

Неправосудье, неустройство, голод!

Их английским союзом не избыть!

Я стар, великий государь, и близок

Уже ко гробу. Незачем мне даром

Тебе перечить! Да и сам-то ты

Уж не́молод, великий государь.

В твои лета о новом браке думать

Грешно, да и негоже. Бога б ты

Благодарил за добрую царицу,

А не искал себе другой!


Иоанн.

Микита!

Я дал тебе домолвить до конца.

Ко гробу ближе ты, чем мыслишь. Мне

Наскучило тебя щадить. Легко б я

Мог отвечать на болтовню твою,

Но мой ответ: я так хочу! Довольно!

Ни слова боле! Время нам принять

Батурова посла. Ступай за мной.

(К царице.)

Ты ж будь готова в монастырь идти!

(Уходит с Захарьиным.)

Престольная палата

Весь двор, в богатом убранстве, входит и размещается вдоль стен. У дверей и вокруг престола становятся рынды с топорами на плечах. Трубы и колокола возвещают приход Иоанна. Он входит из внутренних покоев вместе с Захарьиным.


Иоанн (к Захарьину).

Впустить посла! Но почестей ему

Не надо никаких. Я балова́ть

Уже Батура боле не намерен!

Захарьин уходит. Иоанн садится на престол. Через приемную дверь входит Гара́бурда и с низким поклоном останавливается перед Иоанном.

(Меря его глазами)

Не в первый раз тебя я вижу, пан

Гара́бурда, перед моим престолом.

По смерти Жигимонта-короля

Ты с поручением ко мне от сейма

Был прислан?


Гарабурда.

Так, великий государь.


Иоанн.

Мне помнится, что польские паны

Корону предлагали мне?


Гарабурда.

Так есть.


Иоанн.

Но учиниться вашим королем,

Не сделав власть мою наследной властью,

За благо мне не рассудилось. Вы же

Условья не изволили принять.


Гарабурда.

Великий царь, не можно было нам

Республики нарушить привилегий:

У нас закон, чтоб всякий раз король

От сейма выбран был.


Иоанн.

Хорош закон!

Достойного он в Генрике владыку

Доставил вам!


Гарабурда.

А бес его возьми!

То был совсем дрянной король! Когда

От нас утек он, мы рукой махнули

И выбрали другого.


Иоанн.

Да! Батура,

Того, который дань платил султану,

Когда был князем Седмиградским. Ну,

Чего он хочет? С чем тебя прислал он?


Гарабурда.

Пресветлый мой великий господин,

Король на Польше, Седмиградский князь,

Великий князь Литовский…


Иоанн.

Погоди-ка!

Ты православной веры? Мне сказали,

Что ты ходил к обедне в наш собор?


Гарабурда.

Так, государь.


Иоанн.

Зачем же господином

Схисматика латинского зовешь ты?


Гарабурда.

А потому, великий царь, что он

Все вольности Украйны утвердил,

Святую церковь нашу чтит и нам

Ксендзо́в проклятых дал повыгонять.


Иоанн.

Все веры для него равны, я слышал;

И басурманов также он честит.

Ну, говори, какое челобитье

Он нам прислал? О чем просить изволит

Сосед Степан?


Гарабурда.

Он просит наперед,

Чтоб ты, пан царь, не звал его соседом,

А воздавал и письменно и устно

Ему ту честь, названия, и титул,

И почести, которые его

Пресветлому довлеют маестату!


Иоанн.

Ах он шутник! Теперь? В тот самый час,

Когда домой бежал он из-под Пскова?

Недурно! Дальше!


Гарабурда.

Дале от тебя

Он требует, чтоб из земли Ливонской

Немедля вывел ты свои полки

И навсегда б короне польской отдал

Смоленск и Полоцк, Новгород и Псков.


Ропот в собрании.


На этом мир с тобою заключить

Согласен он.


Иоанн.

Посол! ты много ль выпил

Ковшей вина? Как смел ты предо мною

Явиться пьяный?


(К стольникам.)


Кто из вас дерзнул

Нетрезвого впустить в мои палаты?


Гарабурда.

Коли же милости твоей, пан царь,

Условия такие не смакуют,

Король Степан велит тебе сказать:

«Чем даром лить нам кровь народов наших,

Воссядем на коней и друг со другом

Смертельный бой на саблях учиним,

Как рыцарям прилично благородным!»

И с тем король тебе перчатку шлет.

(Бросает перед Иоанном железную перчатку.)


Иоанн.

Из вас обоих кто сошел с ума?

Ты иль король? К чему перчатка эта?

Не для того ль, чтоб ею мне тебя

Бить по лицу? Да ты забыл, собака,

Что пред тобой не избранный король?

Помазанника Божья смеешь ты

На поле звать? Я поле дам тебе!

Зашитого тебя в медвежью шкуру

Велю я в поле псами затравить!


Гарабурда.

Ни, этого, пан царь, не можно.


Иоанн.

Что?

Да он не шутит ли со мной? Бояре,

Ужель забавным я кажусь?


Гарабурда.

Ни, ни!

Посла никак зашить не можно в шкуру.


Иоанн.

Вон с глаз моих! Плетьми его отсюда!

Плетьми прогнать обратно к королю!

Вон из палаты! Вон, собака! Вон!

(Хватает у рынды топор и бросает в Гарабурду.)


Гарабурда (отклоняя удар).

Поторопился ж ты, пан царь. Ты, видно,

И не слыхал еще того, пан царь,

Что из Варшавы прибыл с новым войском

Король Степан? Что на границе он

Уж в пух и прах разбил твои полки?

Ты, видно, не слыхал, что швед уже

Нарову взял и вместе с королем

Готовится на Новгород идти?

Дрянные ж воеводы у тебя,

Что не́ дали и знать тебе об этом!


Иоанн (вставая с престола).

Ты лжешь, злодей!


Гарабурда.

А, ей-же-богу, так.

Зачем мне лгать? Нет, лгать нехорошо.

Коли ж, пан царь, ты выехать не хочешь

На честный бой с пресветлым королем,

К тебе король, пожалуй, на Москву

Приедет сам. Теперь же будь здоров!

(Уходит.)

Общее смятение.


Годунов (вбегая).

Великий государь! Что сделал ты?

Ты оскорбил Батурова посла?


Иоанн.

Он лжет как пес!


Годунов.

Нет, государь! Все правда!

Сейчас гонцы от войска прискакали —

Я видел их – Нарову взяли шведы —

Полки разбиты наши!


Иоанн.

Лгут гонцы!

Повесить их! Смерть всякому, кто скажет,

Что я разбит! Не могут быть разбиты

Мои полки! Весть о моей победе

Должна прийти! И ныне же молебны

Победные служить по всем церквам!

(Падает в изнеможении в престольные кресла.)

Действие четвертое

Площадь в Замоскворечье

Площадь наполнена возами. В стороне хлебные лабазы. За рекой виден Кремль. Вечереет. Толпа народа волнуется перед лабазом.


Лабазник.

Ступайте прочь! Чего наперли снова!

Ведь сказана цена вам: семь алтын

За полчетверки!


Один из народа.

Батюшка, помилуй!

Скинь хоть алтын!


Другой.

Четыре дня не ели!


Третий.

Побойся Бога!


Четвертый.

Смилуйся, родимый!

Отсыпь хоть в долг! О Пасхе заплачу —

Вот те Христос!


Лабазник.

Проваливай! «О Пасхе!»

Вишь, в долг давай хозяйское добро!

Прочь, говорю вам!

(Дерется.)


Первый.

Что ж ты, людоед?

Околевать нам, что ли?


Второй.

Лучше прямо

Ножом зарежь!


Третий.

Разбойник! Душегубец!


Четвертый.

Жидовская душа! Ты разве сам

Свой съешь запас? Сам, что ли?


Лабазник.

Караул!

Лабаз мой разбивают!


Подходят два пристава.


Первый пристав.

Что за шум?

Кто тут буянит?


Лабазник.

Помогите! Бунт!

Ломают дверь!


Один из народа.

Вступитесь, государи!


Другой.

Велите цену сбавить, государи!


Третий.

Не дайте с голодухи помереть!


Лабазник.

Они меня сбирались грабить!


Первый.

Врет!

Он сам дерется! Чуть не изувечил!


Первый пристав (к лабазнику).

Как смеешь ты народ увечить? А?


Второй пристав.

В приказ его! К допросу!


Лабазник.

Государи!

Помилуйте! за что меня в приказ?

Хозяйское отстаивал добро!

(Сует им деньги.)


Первый пристав.

Ну, разве так!


Второй пристав.

Что ж сразу не сказал!


Первый пристав (к народу).

Прочь, вы, разбойники! Вот я вас! Прочь!


Второй пристав.

В застенок их! В приказ! К допросу!

Народ отступает.

То-то!

Оба пристава идут далее.


Лабазник (смотрит им в след).

Христопродавцы! Ишь! Пошли по рынку

Выглядывать, с кого б еще содрать!


Один из народа.

И поделом тебе!


Другой.

С своим запасом

Чтоб лопнул ты!


Третий.

Мы с голодухи мрем,

А он сидит, как крыса в закромах,

Да дуется!

Лабазник отходит.


Четвертый.

А приставам пожива!


Первый.

Порядок, вишь, приставлены блюсти!


Четвертый.

Ну, уж порядок! Пусть бы царь узнал!


Первый.

За взятки царь таки казнил их прежде!

Я видел сам; раз девять человек

Висело рядом, а на шею им

Повешены их по́сулы все были!


Второй.

Да, царь в обиду не давал народ!

Бывало, сам выходит на крыльцо,

От всякого примает челобитье

И рядит суд; а суд его недолог:

Обидчик будь хоть князь иль воевода,

А уличен – так голову долой!

Подходит Кикин, переодетый в странника, в черном подряснике, с палкою и четками в руках.


Кикин.

Так прежде было, сыне, прежде было!

Теперь не то! Теперь, грех наших ради,

Враг помрачил царёвы очи. Ныне

Уже не царь, а Годунов всем правит,

Очами Годунова смотрит царь!

Народ столпляется вокруг Кикина.

Вы слышали, что говорил лабазник?

Хозяйское, мол, не свое добро!

А кто хозяин? Тот же Годунов!

Кто цены набивает? Годунов же!

Легко сказать! Четырнадцать алтын

Четверка ржи! Кабы не Годунов,

Она всего пошла бы два алтына!


Ропот в народе.


Ох, прогневили Господа мы, братья!

Нам мука поделом! Глядим на грех,

Сложимши руки, а еретик тот

Меж тем царя обходит да обходит!


Ропот усиливается.


Господь недаром знаменье явил:

Кровавую хвостатую звезду!

Чай, видели ее вы?


Один из народа.

Как не видеть!


Другой.

Котору ночь она восходит там,

Над тою башней!


Третий.

Вот она сейчас

Взойдет опять, лишь небо потемнеет!


Кикин.

Великий гнев Господь являет ею!

То огненный подъят над нами меч

За то, что мы царя, а с ним всю землю

Еретику в обиду злому дали!


Первый.

Отколе же то ведомо тебе?


Кикин.

Скитаюсь, сыне, по святым местам;

Был в Соловках и на горе Афонской,

В Ерусалиме был, всего наслышан,

Моря исплавал, земли исходил,

Тит-рыбу видел, птицу Евстрафиль

И Алатырь, горючий белый камень!

Теперь иду от Киева; там чудо

Великое свершилось; со креста

Софийского был слышан велий глас:

Пророчил гибель русскому народу

За то, что терпит Годунова!


Первый.

Братцы!

Вы слышите, что́ странник говорит!


Кикин.

И глас вещал: восстаньте, христиане!

На Годунова чресла опояшьте,

Бо от него все беды на Руси!


Второй.

Слышь, замечай! Все зло от Годунова!


Кикин.

Так, сыне, так! Все зло от Годунова!

Он держит хлеб, он язвы насылает,

Он короля призвал на Русь, он хана

Поднять хвалился на Москву!


Третий.

А, братцы?

Что ж, в самом деле? Если вправду он

Всему виной – мы порешим его!


Четвертый.

Да вправду ль так?


Кикин.

Воистину и вправду!

Грех, сыне, нам не верить в Божий глас!


Пятый.

Ты сам ли слышал, отче странник?


Кикин.

Сам!

Как раз когда народ валил из церкви

От всенощной. Софийский крест в огне

Явился весь, и глас с него раздался.

Не я один, весь киевский народ

Ему внимал, и ниц все пали в страхе!


Третий.

Ребята! Что ж? Когда весь Киев-город

Тот слышал глас, так, стало быть, уж правда!


Говор в народе.

Вестимо, правда! Значит, Годунов

Изменник! Да! Изменник и колдун!

Он, стало, Божий гнев на нас накликал!

Антихрист он!


Один из народа.

Эй, что вы, братцы? Полно!

Грех вам его порочить!


Другой.

Вправду грех!

Опричь добра, о Годунове, братцы,

Мы не слыхали ничего!


Крики в народе.

Вороны!

Что слушать их! Они за колдуна!

Крепки ли ребра? Бей того, кто будет

За вора говорить! Он хлеб наш держит!

Антихрист он! Всех наших бед заводчик!

Так порешим его! Чего тут ждать!

Слышен голос Битяговского, поющего удалую песню.


Битяговский (поет за сценой).

«Ух ты, пьяница-пропойца, скажи,

Что́ несешь ты под полою, покажи?»


Первый.

Кто там горланит? Что он, на́ смех, что ли,

В такую пору песню затянул?


Битяговский (является, шапка набекрень, кафтан нараспашку).

«Из корчмы иду я, братцы, удалой,

А несу себе я гусли под полой!»


Кикин (к Битяговскому).

Великий грех в такую пору, чадо,

Когда на нас прогневался Господь,

Когда являет знаменья на небе,

На землю ж глад и скорби посылает,

Великий грех нам суете служить,

Веселию мирскому предаваться

И суесловием и песнопеньем

Диавола во аде потешать.


Битяговский.

Красно, товарищ, сказано! Жаль только,

Что невпопад! Когда ж и веселиться,

Коль не теперь? Аль не слыхали, братцы,

Какую милость нам Господь явил?


Говор.

Какую? Говори! Какую милость?


Битяговский.

А вот, ребята, слушайте! Бояре

Князь Шуйский с Бельским – накажи их Бог! —

Задумали – чтоб им на том свету

В смоле кипеть! – задумали царя

Отравой извести!


Говор.

Слышь, слышь, ребята!


Кикин делает знаки Битяговскому.


Битяговский (не обращая на него внимания).

Господь греху не попустил свершиться!

Проведал их злодейство Годунов

Да тот пирог, что для царя спекли,

Собаке бросил. Та его как съела —

Так и издохла!


Народ.

Ах они злодеи!

Ах окаянные! Да кто, сказал ты,

Кто спас царя? Кто бросил псу пирог?


Битяговский.

Вестимо кто! Боярин Годунов!

Кому ж другому? Он и днем и ночью

Блюдет царя! А без него давно

Проклятый Бельский с Шуйским извели бы

Весь царский корень!


Один из народа (к Кикину).

Что ж ты говорил,

Что Годунов изменник!


Кикин.

Да, изменник!

Иль даром нам Господь из-за него

И знаменья и голод посылает?


(Тихо к Битяговскому.)


С ума ты, что ль, сошел аль пьян напился?


Второй (к Кикину).

Какой же он изменник, коль царя

От смерти спас он?


Третий (к Битяговскому).

Полно, так ли, брат?

Вот странник слышал сам, как обличал

С креста глас Божий Годунова!


Битяговский.

Странник?

Какой? Вон этот, что ли? Ха-ха-ха!

Хорош он странник! Он Прокофий Кикин,

Рязанский дворянин! Мы с ним частенько

По кружалам таскались! Из Рязани

Он дале не ходил, как до Москвы!

(Ударяет Кикина по плечу.)

Прокофий Силыч, ты кого морочишь?

Вишь, нарядился Лазарем каким!


Кикин (тихо к Битяговскому).

Рехнулся ты?


Битяговский (тихо к Кикину).

Ты за кого стоишь?


Кикин (тихо к Битяговскому).

Как за кого? За Бельского! Ведь Бельский

Нас торговал!


Битяговский (презрительно).

Пораньше было встать!


Кикин.

Так вот ты как, Иуда? Погоди-ка:

Я Бельскому скажу!


Битяговский.

Небось не скажешь!

Вязать его, ребята! Шуйский с Бельским

Его к нам подослали!


Кикин.

Нет, неправда!

Его вяжите! Он от Годунова

Сюда подослан!


Народ.

Кто их разберет!

Один из двух морочит нас! – Ребята!

Что долго думать! Вздернем их обоих! —

Зачем обоих! – Будет одного! —

Которого? – А первого! – Второго! —

Нет, первого!

Слышен звон бубен. Григорий Годунов показывается верхом, с двумя бирючами. За ними валит новая толпа.

Постой, ребята! Тише!

Боярин едет с бирючами! – Смирно!

Он говорить к нам хочет! Тише! – Слушать!

Он говорит!


Григорий Годунов (говорит с коня).

Зареченские люди

Московских черных сотен и слобод!

Слуга царев, его боярин ближний,

Борис Феодорович Годунов,

Шлет вам поклон. Скорбя о вашей доле

И ведая все ваши тесноты́,

Поветрие и ржи дороговизну,

Он хлебные запасы, на Москве

Какие есть, из собственной казны

Скупает все и завтра приказал

Раздать их вам безденежно, а вас

Молиться просит о его здоровье!


Народ.

Отец он наш! – Дай Бог ему здоровья! —

Кормилец наш! – Слышь, Годунов нам даром

Хлеб раздает! – Спаси его Господь! —

Воздай ему сторицей! – Да живет

Боярин Годунов! – А кто сказал,

Что он нам враг? – Кто подымал нас, братцы,

На Годунова? – Где он, вор-собака?

Да мы его на клочья разнесем!

Кикин хочет бежать, народ бросается на него с криком.

Бей, бей его! Лови!


Битяговский (заложа руки за пояс).

Что, дурень, взял?

Вперед смотри, откуда ветер дует!

Внутренние покои царя

Ночь. Царица Мария Федоровна, царевна Ирина Федоровна и Мария Григорьевна Годунова глядят в окно. На звездном небе вырезываются башни Кремля и церковные главы. Между церквами Благовещения и Ивана Великого видна комета.


Мария Годунова (к Ирине).

Золовушка, смотри, как далеко

Звезда свой хвост раскинула! Как раз

Над городом полнеба охватила!


Ирина.

Она как будто ярче с каждой ночью

И больше все становится!

Входит царевич Федор Иоаннович.


Федор (дергая Ирину за рукав).

Оставь,

Аринушка! Довольно; отойди;

Глядеть на это долго не годится;

Оно ведь не к добру!


Царица (к Федору).

Где государь?

Ужели все на знамение смотрит?


Федор.

Да, матушка. Стоит все на крыльце

И смотрит на звезду. Мне с ним хотелось

Заговорить, но страшно было. Он

Все молча смотрит, а кругом бояре

Очей поднять не смеют на него.


Царица (задумчиво).

Уже который вечер ходит он

Все на звезду смотреть!


Ирина.

И каждый раз

Все пасмурней приходит и ни слова

Не вымолвит!


Федор.

Нерадостные вести

Его тревожат.


Ирина.

Правда ли, что хан

Уж подошел к Оке?


Федор.

Борис сказал,

Что точно правда. Страшно и подумать!

Я вот хотел бы к Троице пешком

Отправиться, молебен отслужить,

Да как спросить у батюшки, не знаю.


Ирина.

Ах, господи! беда со всех сторон!

Уж не затем ли и звезда явилась?


Мария Годунова.

Бог весть! Недавно привезли сюда

Волхвов и ворожей, которых царь

Собрать велел, чтобы они ему

Поведали, зачем она явилась.


Царица.

Волхвов? Помилуй Бог! Царь видел их?


Федор.

Нет, матушка; но говорил Борис,

Что уж они гадали всем собором

И батюшке сегодня принести

Должны ответ.


Ирина.

Он, говорят, послал

За схимником каким-то?


Федор.

Да, Арина;

Я от Бориса слышал, что послал.

То муж святой. Уж тридцать с лишком лет

Затворником живет он. У него

Царь-батюшка спросить совета хочет.


Царица.

Дай Бог, чтоб схимник дал ему совет!


Ирина.

Дай Господи! Зачем бы государю

Сбирать волхвов и на́ душу брать грех!


Федор (озираясь).

Арина, тс! В сенях шаги как будто

Я батюшкины слышу!


Стольник (поспешно отворяет дверь и говорит шепотом).

Царь идет!

Иоанн входит, опираясь одною рукою на посох, другою на плечо Бориса Годунова. За ним бояре.


Иоанн (к Федору и женщинам).

Ступайте все сюда! – Все подойдите

И слушайте!

(Садится.)

Я знамение понял!

Волхвы, которых я собрать велел,

Мне нового не скажут – сам я понял!

Молчание. Федор тихонько подталкивает Ирину.


Ирина (боязливо к Иоанну).

Царь-батюшка… дозволь тебя спросить,

Что́ понял ты?


Иоанн.

Вы видите звезду?

Она мне смерть явилась возвестить!


Федор (бросаясь на колени).

Помилуй, батюшка! Помилуй, что ты!


Иоанн.

Встань и не хнычь. Еще успеешь хныкать.

Сперва принять ты должен государство.

Встань, говорю тебе!

Женщины подымают вопль.

Молчите, бабы!

Успеете! Позвать ко мне врача!

Царица Марья, – я с тобой намедни

Негоже говорил – забудь о том.

Сын Федор, – ты в тяжелый, трудный час

Восходишь на престол – ты думал ли,

Что будешь делать, как меня не станет?


Федор.

Царь-батюшка! Когда ты нас покинешь,

Не знаю, как и быть!


Иоанн.

Ты должен знать!

Ты скоро царь. Не век на колокольне

Тебе звонить. Ты продолжать ли будешь

Войну иль мир с Батуром учинишь?


Федор.

Как, батюшка, прикажешь!


Иоанн.

По грехам

Мне наказанье послано от Бога!

Иван, Иван! Мой старший сын Иван!

Ты мне не так бы отвечал! – Врача!

Входит врач Якоби.

А, вот ты! Что? К чему мне послужила

Твоя наука? Умереть я должен!

Скажи, когда умру я? Говори!

Я знать хочу!


Якоби (пощупав пульс).

Великий царь, ты болен,

Но умирать тебе причины нет!


Иоанн.

Неправда! я умру – я знаю верно!

Кровавая звезда – я разве слеп?

Я понял все!


Якоби.

Когда своим ты мненьем,

Великий царь, себе не повредишь,

Ты будешь здрав. Тебе я головою

Готов за это отвечать.


Иоанн.

Ты лжешь!

Тебя бояре подкупили; Курбский

И все мои злодеи подкупили,

Чтоб умер я без покаянья. А?

Кто подкупил тебя?


Якоби.

Великий царь,

Твой мозг от долгих бдений раздражен,

И кровь твоя воспалена. Дозволь

Тебе напиток на́ ночь приготовить;

Он освежит тебя.


Иоанн.

Я не умру

Без покаянья! Слышишь? Я успею

Покаяться!

(К боярам.)

Успею – вам назло!

Позвать волхвов! От них узнаю я,

Когда мой час придет. А до того

Я царь еще! Я наказать сумею

Того из вас, кто хочет, чтоб я умер,

Как пес, без покаянья!

Входят два волхва.

Вот они.

Зачем вас только двое? Где другие?


Первый волхв.

Все вместе, царь, мы в Рафлях и в Зодее

Три дня читали. Ныне наш собор

Нас двух к тебе с ответом присылает.


Иоанн.

Ну – что же?


Второй волхв.

Царь, нам страшно говорить!


Иоанн.

Я знаю все. Мне смерть? Скажите прямо!


Первый волхв.

Так, государь.


Иоанн.

Когда?


Первый волхв.

В Кириллин день.


Второй волхв.

В Кириллин день – осьмнадцатого марта.


Иоанн (про себя).

Осьмнадцатого марта! Это скоро!

Я думал, позже – я не ждал так скоро!

(К волхвам.)

Откуда вы?


Первый волхв.

Я родом из карелов.


Второй волхв.

Я из Литвы.


Иоанн.

А кто вас научил

Кудесничать и звезды толковать?


Первый волхв.

Из рода в род к нам перешло от предков.


Иоанн.

Вы христиане?


Второй волхв.

Нас крестили, царь.


Иоанн.

Проклятые! Вы знаете ль, что наша

Святая церковь ворожбы не терпит?


Первый волхв.

По твоему лишь царскому указу

Гадали мы.


Иоанн.

По моему указу

Волхвов казнят! Зловещие уста

Я вам живым велю землей засыпать!


Второй волхв.

Мы не виновны, царь! Не наша власть

Из наших уст к тебе вещает.


Иоанн.

Чья же?


Первый волхв.

Не спрашивай.


Второй волхв.

Не спрашивай нас, царь, —

Ты знаешь сам.


Иоанн.

Нет! Бог свидетель мне,

От власти той я отрекаюсь! Вас же,

Богоотступников, я выдам церкви!

Сковать обоих и с другими вместе

Отвесть в тюрьму!

Волхвов уводят.

Осьмнадцатого марта!

Немного дней осталось мне. Явиться

Перед Судьей пришла пора. Но я

Не дам моим врагам торжествовать

И с миром все мои покончу счеты!

(К Годунову.)

Борис! Сходи в опочивальню – там

На полице лежит, под образами,

Начатый мной синодик. Принеси

Его сюда.

Годунов уходит. Иоанн продолжает, косясь на бояр.

Ни одного из тех,

Которых я казнил за их измены,

Я не оставлю без поминовенья —

Ни одного! Последнему холопу

Назначу вклад за упокой! – Что, взяли?

Годунов возвращается с бумагою.

Поди сюда. Так. Это тот синодик.

Прочти мне вслух – возьми перо – и, если

Кого-нибудь еще припомню я,

Того ты впишешь!


Годунов (берет перо и читает).

«Упокой, Господь,

Твоих рабов: боярина Михайлу,

Окольничих Ивана и Петра,

Боярина Василия с женою,

Да их холопей тридцать человек.

Помилуй воеводу князь Григорья

С княгинею, с двумя их дочерьми

Да с малолетним сыном, а при них

Холопей их сто двадцать человек.

Боярина князь Якова с княгиней

Мариею, с княжной Елисаветой,

С княжатами, с Никитой и с Иваном,

Да их холопей сорок человек.

Игуменов Корнилия, Васьяна,

Архиерея Леонида, с ними ж

Пятнадцать иноков…»


Иоанн.

Постой – пятнадцать?

Их было боле – двадцать напиши!


Годунов (пишет и продолжает).

«Помилуй, Господи, и упокой

Крестьян опальных сел и деревень

Боярина Морозова, числом

До тысячи двухсот! Трех нищих старцев,

Затравленных медведем. Девять женок,

Что привезли из Пскова. Всех сидельцев,

Которые сдалися королю

И были им отпущены на волю,

Числом две тысячи… Новогородцев,

Утопленных и избиенных,

Двенадцать тысяч, их же имена

Ты веси, Господи!..»


Иоанн.

Постой! – За дверью

Там кто-то говорит!


Бельский выходит и тотчас возвращается.


Бельский.

Дворецкий твой

Из Слободы приехал, государь.


Иоанн.

Об эту пору? Ночью? Что случилось?

Позвать его!


Входит дворецкий.


Зачем приехал ты?


Дворецкий.

Царь-государь! Гнев Божий нас постиг!

Вчерашнего утра в твой царский терем

Ударил гром и сжег его дотла!


Иоанн.

Теперь? Зимой?


Дворецкий.

Гнев Божий, государь!

В морозное, безоблачное утро

Нашла гроза. В твою опочивальню

Проникла с треском молонья – и разом

Дворец вспылал. Никто из старожилов

Того не помнит, чтоб когда зимою

Была гроза!


Иоанн (про себя).

Да! Это Божий гнев!

В покое том я сына умертвил —

Там он упал – меж дверью и окном —

Раз только вскрикнул, и упал – хотел

За полог ухватиться, но не мог —

И вдруг упал – и кровь его из раны

На полог брызнула…


(Вздрогнув.)


Что это было?

Борис, – оставь, оставь теперь синодик —

Мы после кончим! Слышите? Что там

Скребет в подполье? Слышите? Еще!

Еще! Все ближе! Да воскреснет Бог!

Я царь еще! Мой срок еще не минул!

Я царь еще – покаяться я властен!

Ирина, Федор, Марья! Станьте здесь —

Друг подле друга. Ближе, так, бояре!

Все рядом станьте здесь передо мной —

Чего боитесь? Ближе! Я у всех,


(кланяется в землю)


У всех у вас прощения прошу!


Бельский (тихо к Шуйскому).

Помилуй нас Господь!


Шуйский (тихо к Бельскому).

Остережемся —

Быть может, он испытывает нас!


Иоанн (стоя на коленях).

Вы, верные рабы мои и слуги!

Меж вами нет ни одного, кого б

Не оскорбил я делом или словом!

Простите ж мне! Ты, Бельский, – ты, Захарьин, —

Ты, князь Мстиславский, – ты,

князь Шуйский, – ты…


Шуйский.

Помилуй, государь! Тебе ль у нас

Прощения просить?


Иоанн.

Молчи, холоп!

Я каяться и унижаться властен

Пред кем хочу! Молчи и слушай: каюсь —

Моим грехам несть меры ни числа!

Душою скотен – разумом растлен —

Прельстился я блещаньем багряницы,

Главу мою гордыней осквернил,

Уста божбой, язык мой срамословьем,

Убийством руки и грабленьем злата,

Утробу объядением и пьянством,

А чресла несказуемым грехом!

Бояре все! Я вас молю – простите,

Вы все простите вашему царю!

(Кланяется в землю.)


Захарьин.

Царь-государь! Когда то Божья воля,

Чтоб ты от мира в вечность отошел,

Ты о делах теперь подумать должен

И о войне, которую оставишь

В наследство сыну, а грехи твои

Мы все тебе усердно отпускаем

И Господа все молим за тебя!


Иоанн (вставая).

Ты прав, старик. Сын Федор, подойди!

Немного дней – и ты на царство сядешь —

Услышь теперь последний мой наказ:

(Опускается в кресла.)

Цари с любовию, и с благочестьем,

И с кротостью. Напрасно не клади

Ни на кого ни казни, ни опалы.

Моим врагам, которыми от царства

Я прогнан был и, аки бедный странник,

Искал себе приюта на Руси,

Не мсти по мне – Всевышний нас рассудит!

Мою царицу, мачеху твою,

Блюди и милуй; с Дмитрием же, с братом,

Будь заодин; не захоти никак

Присвоивать себе его удела,

Зане же Каин Авеля убил,

Наследства же не взял братоубийца.

Войну с Литвой старайся кончить миром

И силы все на хана устреми.

Советуйся с Борисом; верь ему;

Он ведает мои предначертанья

И в думном деле мной самим от млада

Был вразумлен. На первый раз тебе

Он делатель изрядный будет. После ж

Делам посольским, ратным и судейским

Сам навыкай, чтоб не тебе другие,

А ты б другим указывал во всем.

Опричнину ж ты снова ль учредишь

Иль будешь всей землею государить —

В твоей то воле – ты рассудишь сам,

Как то тебе и брату прибыльнее,

А образец вам учинен готов.

Ты все ли понял?


Федор.

Батюшка! Даст Бог,

Ты не умрешь! Даст Бог, еще меня ты

Переживешь молитвами моими!

А мне куда на царство? Сам ты знаешь,

Я не готовился к тому!


Иоанн (гневно).

Феодор!

Тебя не спросят: не́любо иль любо —

Ты за меня на царство должен сесть,

Когда меня не станет!


Федор.

Не гневись,

Царь-батюшка, но я молю тебя —

Поставь другого! Мало ль на Руси

Людей, меня достойнейших и лучших,

А я, царь-батюшка, доволен был бы

И небольшим уделом!


Иоанн.

Пономарь!

Я говорю с тобой как с мужем, ты же

Как баба отвечаешь! Горе! Горе!

Сыноубийце мстит за брата брат!

Иван, мой сын! Мой сын, убитый мною!

Я для того ль всю жизнь провел в борьбе,

Сломил бояр, унизил непокорство,

Вокруг себя измену подавил

И на крови наследный мой престол

Так высоко поставил, чтобы вдруг

Все рушилось со мной!

Григорий Нагой входит с бумагами.


Григорий Нагой.

Великий царь,

Две грамоты к тебе!


Иоанн.

Отдай Борису —

Пусть он прочтет!


Годунов (просмотрев обе грамоты).

Из Серпухова пишут,

Великий государь, что чрез Оку

Переправляться хан уж начинает;

А из Казани, что кругом восстала

Вся луговая черемиса вместе

С ногаями.


Иоанн.

Нет! Столько разом бед

Упасть не может на одну главу!

Не верю! Нет! Подай сюда листы!

Годунов подает ему грамоты; он долго в них смотрит, роняет и остается недвижим. Молчание. Входит стольник и шепчет на ухо Бельскому.


Бельский (к Иоанну).

Великий царь! К тебе пришел тот схимник,

Которого ты привести велел.


Иоанн (вздрогнув).

Впустить его. Вы все ступайте прочь —

Я с ним хочу наедине остаться.


Все выходят.


(Один.)


Всевышний Боже! Просвети мой разум!


Остается погружен в размышления. Через несколько времени входит схимник. Иоанн встает и преклоняет перед ним главу.


Благослови меня, отец!


Схимник (благословляет его).

Во имя

Отца и Сына и Святого Духа!


Иоанн (садясь).

Я много слышал о тебе. Ты долго

Затворником живешь. В глубокой келье

Свой слух и зренье суете мирской

Ты заградил. Таким мужам, как ты,

Господь дарит чудесное прозренье

И их устами истину гласит.


Схимник.

Так, сын мой; есть в Минеях Четиих

Тому примеры; но до тех мужей

Мне далеко.


Иоанн.

Давно ты схиму принял?


Схимник.

В тот самый год, когда ты, государь,

Казань завоевал; а сколько лет

Тому прошло – не ведаю.


Иоанн.

Тому

Уж тридцать лет. И с самой той поры

Ты заперся от мира?


Схимник.

Я сегодня

Его увидел снова в первый раз.

Из подземельной келии моей

Меня насильно вывели.


Иоанн.

Прости,

Святой отец, что потревожил я

Твое уединенье и молитвы.

Но мне был нужен твой совет. Скажи,

Наставь меня, как отвратить мне гибель

От всей земли и от престола?


Схимник.

Гибель?

Какую гибель?


Иоанн.

Разве ты не знаешь?


Схимник.

Не знаю, сын мой. Вести до меня

Не доходили.


Иоанн.

Отче, за грехи

Господь меня карает. Королю

Он одоленье надо мной послал —

Ливонию воюют шведы – хан

Идет с ордою на Москву – ногаи

И черемисы бунтом восстают —

Что делать мне?


Схимник.

Великие ж с тех пор

Настали перемены! Ты в то время

Врагам был грозен. Ты стоял высоко,

Никто не смел подняться на тебя;

Мы ж знаменье не раз воспоминали,

Которым, при рождении твоем,

Свидетелями были: в самый час,

Как ты рождался, гром ударил в небе,

Весь день гремел при солнечном сиянье,

И было так по всей Руси; и много

Отшельников пришло из разных стран

Предвозвестить тебе твое величье

И колыбель твою благословить.


Иоанн.

Так, мой отец. И милостив был долго

Ко мне Господь; но ныне от меня

Свою десницу отнял он. Престол мой

Шатается; враги со всех сторон

Меня теснят!


Схимник.

Пошли навстречу им

Твоих вождей. Довольно у тебя

Есть воевод. Они тебе привыкли

Языцей покорять.


Иоанн.

Святой отец,

Вождей тех нет, которых ты знавал!


Схимник.

Ни одного? А где ж Горбатый-Шуйский,

Князь Александр Борисович, который

Разбил на Волге князя Япанчу?


Иоанн.

Он изменил мне – и казнен.


Схимник.

Горбатый?

Он верный был тебе слуга. А где

Князь Ряполовский, тот, что столько славных

Побед над ханом одержал?


Иоанн.

Казнен.


Схимник.

А Федоров, конюший твой, который

В земле Рязанской сокрушил орду

И полонил царевича Мамая?


Иоанн.

Он мной убит за то, что захотел

Похитить у меня престол мой.


Схимник.

Царь,

В твоих речах я истины не слышу!

Все те мужи тебе служили верно —

Я знал их всех. Но у тебя остался

Боярин князь Михайло Воротынский?

Когда Казань мы брали, первый он

Крест водрузил на вражией стене;

Врагам он ведом!


Иоанн.

Он на пытке умер.


Схимник.

Князь Воротынский? – Царь! – А где же

Пронский

Князь Турунтай, который в славной битве

Под Полоцком Литву разбил?


Иоанн.

Утоплен.


Схимник.

Да будет милостив к тебе Господь!..

Но Курбский, князь Андрей Михайлыч, твой

Сподвижник добрый в славный день казанский?


Иоанн.

Не спрашивай о нем! Меня он бросил —

Мне изменил – и ко врагам моим

Ушел в Литву.


Схимник.

В былое время, помню,

Тебя любили; от тебя никто

Не уходил; из дальних стран стекались

Тебе служить. Но где ж князья Щербатый,

Щенятев? Оболенский?


Иоанн.

Мой отец,

Не называй их – их уж нет.


Схимник.

А Кашин?

А Бутурлин? Серебряный? Морозов?


Иоанн.

Все казнены.


Схимник.

Как? Все до одного?


Иоанн.

Все, отче, – все.


Схимник.

Всех погубил ты?


Иоанн.

Всех.

Молчание.

Я каялся, отец мой. Мне недолго

Осталось жить – я должен умереть —

И срок уж мне назначен.


Схимник.

Кто тебе

Назначил срок?


Иоанн.

Не спрашивай, отец мой, —

Не спрашивай – но вразуми меня,

Как царство мне спасти?


Схимник.

Когда б ты не был

И слаб и хвор, я бы сказал тебе:

Встань, государь! И за святое дело

Сам поведи на брань свои полки!

Но ты согбен недугом – я в тебе