Последний раз, когда он стоял так близко, я еще на что-то надеялась. Дура была, вот и надеялась, и злость вспыхивает внутри, как пожар. Как темная магия, которой, вообще-то, положено спать, но я уже чувствую, как она дергается внутри меня. Бьется об оковы браслетов, чтобы потом зашипеть, жаля холодом изнутри.
– Тебе слишком многое кажется, – цежу я и собираюсь обойти его, хотя идти тут особо некуда. Но главное – подальше от него.
Люциан перехватывает меня за руку. Так, что браслет впивается в запястье под его ладонью.
– Определенно, нет, Ларо, – произносит он холодно. – Насчет темной магии мне не кажется. Ты открыла портал. Своему брату. И, если не ошибаюсь, ты проделываешь это постоянно.
– А ты только сейчас решил все прояснить? – Хотя внутри все холодеет, вида я не показываю. Плотно сжимаю губы, дергаю рукой. – Отпусти.
– Да нет. Я все думал, когда тебе задать вопрос на эту тему. И стоит ли показывать записи ваших встреч ректору. Или, может, стражам порядка?
Вскидываю на него ненавидящий взгляд, прямо в глаза, в упор. Как я вообще могла думать, что между нами может что-то быть?! Между ним и мной. Браслет под его ладонью словно раскаляется и начинает жечь кожу. Я понимаю, что это обман чувств, но чувства сейчас именно такие. Палящие, острые, яростные, и они по моим ощущениям плавят мою кожу вместе с браслетом.
– Станет легче? – цежу я, хотя внутри все сворачивается от страха.
Не столько за себя, сколько за Макса – если все это развернется, меня наверняка выставят из Академии, и даже Валентайн больше не сможет помочь, но что сделает Хитар? Вообще перестанет его выпускать из дома? Виритту он ему уже заблокировал на связь со мной, и я подарила Максу еще одну, новую, о которой никто не знает. Что, если у моего опекуна опять проснутся эти его наказательные наклонности? Меня сейчас нет рядом, чтобы все это увидеть и чтобы хоть как-то оградить брата. А ведь ему еще нет восемнадцати зим, буквально пара недель осталась.
И… Хитар действительно способен на гадости.
– Очень даже, – вальяжно отвечает Люциан. – Даже не представляешь, насколько, Ларо.
– Вполне в твоем стиле. – У меня в голове просто бродячий цирк, цыгане, темная магия, светлая магия и желание врезать Люциану в нос изо всех сил. Как я сделала с Земсковым. Правда, это вряд ли поправит мое положение.
Мы смотрим друг на друга, и воздух вокруг нас наэлектризовывается. Еще чуть-чуть – и разряды пойдут прямо над нашими головами, причем не уверена, что не буквально. Судя по выражению его лица, по горящим ненавистью глазам, чувства у него примерно те же, что и у меня. И, хотя я решительно не понимаю, как можно ненавидеть того, кто не сделал тебе ничего плохого, как можно запустить в него золотой плетью – заклинанием светлых драконов, боевым, между прочим, я могу понять, что чувствует он. Потому что меня трясет от желания ему врезать.
– Ты даже не представляешь, что в моем стиле, – цедит он, сжимая ладонь еще сильнее. Теперь браслет не просто обжигает, мне кажется, он сейчас лопнет раскаленными брызгами. – А впрочем, я могу и забыть о том, что здесь было, Ларо. Несколько раз.
Только сейчас я понимаю, что его взгляд вплавляется в кольцо на моей руке и становится совсем диким. При всем при том, что мы изредка (хотя и гораздо реже, чем до того как он перевелся на военный) пересекались в столовой и на общих лекциях, на которых он и его компания меня просто игнорировали. Думаю, если бы мы столкнулись, они бы просто прошли сквозь меня, с их-то уровнем величия, но сейчас… Сейчас под этим звериным взглядом я понимаю, что до игнора там далеко.
Хуже всего то, что он действительно может меня уничтожить. Одним словом. Ну ладно, несколькими предложениями и той записью для Флидхаара, о которой говорит. Разрушить мои встречи с Максом. Разрушить все, и ему за это ничего не будет. Потому что он – светлый дракон, сын короля, а я – дочь заговорщиков с потенциально опасной темной магией. Ему хоть выговор сделали за то, что он в меня швырнул плеть? Вряд ли.
Все эти мысли проносятся в моей голове в мгновение ока. Я пытаюсь усмирить бьющуюся внутри силу, потому что однажды браслеты уже давали сбой. Правда, ментально и рядом с Валентайном, но мне нельзя проявлять темную магию. Свою так точно нельзя. Не сейчас.
– Хорошо. – Я удивляюсь тому, как ровно звучит мой голос, хотя внутри происходит такое. – Чего ты хочешь?
– Другой разговор, – Люциан разжимает пальцы, и я невольно бросаю взгляд на запястье. Ожога там, разумеется, нет, но ощущения все еще очень свежи в памяти.
А Драгон, видимо, только что после тренировки и построений, потому что одет по всей форме. В смысле, буквально. Военная форма, пояс, перевязь, даже наплечники. Защитничек страны, блин.
Возможно, мои мысли отражаются в моем взгляде, потому что он перестает улыбаться. Окончательно. Шагает ко мне вплотную и произносит:
– Хочу тебя, Ларо. Хочу тебя трахнуть.
В лицо словно плеснули кипятком, хотя краснеть тут полагалось совсем не мне. Ой не мне.
– А вставалка поднимется? – уточнила я, окончательно зверея. – На меня? В смысле, на девицу с темной магией, которую ты был готов убить?
– Убить? – Люциан выгибает бровь и становится до боли похож на того парня, в которого я почти влюбилась. Хорошо, что почти.
– Твои слова. Не мои. Сам сказал в кабинете.
– До меня это сказал… твой темный, – он выплевывает эти слова мне в лицо, а я снова краснею, как дура. Судя по всему, от злости, потому что сейчас, мне кажется, никакие браслеты уже не спасут.
– Дай пройти, Драгон! – Голос снова переходит в шипение, потому что я его душу, иначе начну орать. А вот орать, особенно в присутствии него, особенно показывая ему свои чувства – совершенно не то, что мне хочется.
– Да на здоровье, Ларо, – он ухмыляется. – Проходи, увидимся в участке.
На миг мне хочется ему сказать: валяй. Давай, сливай все что у тебя есть всем, до кого можешь добраться. Но у меня есть Макс, и если еще и его имя прицепят к темной магии… Он вообще поступить-то сможет? Сомневаюсь. Судить его не будут, конечно, не за что. Но если меня всеми силами выдавливают, то его просто не впустят.
Поэтому приходится сделать пару глубоких вдохов и выдохов, и только после этого сказать:
– Покажи запись.
На мое несчастье запись действительно есть. Точнее, несколько. Я просматриваю наши с Максом хроники одну за другой и чувствую себя как в паршивом кино.
– Ты за мной следил?! – осознание вырывается словами, чуть ли не одновременно с мыслью.
– Поразительная догадливость.
– Зачем?!
– Затем, что кто-то должен тебя вывести на чистую воду, Ларо.
– И ты решил, что это сделаешь ты?
– Почему нет, – он пожимает плечами и смотрит на меня сверху вниз. Мне же приходится приложить все усилия, чтобы успокоить мечущиеся в панике мысли, их в принципе очень сложно успокоить, но я стараюсь.
Думай, Лена, думай.
Думай, как выкрутиться, если уж не сумела сохранить свою тайну.
Но… как это вообще могло произойти?! Я ведь была осторожна. По-настоящему осторожна.
– Твой братец постоянно выходил из мужского туалета, а как-то был замечен рядом с полигоном.
Он что, мысли мои читает?
– Вот я и решил разобраться, что к чему.
– Разобрался? – Меня уже потряхивает, поэтому приходится обхватить себя руками, скрестив их на груди.
Взгляд Люциана снова цепляется за кольцо и становится таким злым, что меня начинает тошнить. Буквально. Может, у меня интоксикация темной магией? А ведь как просто было бы снять браслеты, и тогда… тогда мы бы посмотрели, кто из нас кого трахнет! Если бы в этом мире был хоть намек на справедливость, я бы так и сделала. Определенно, так бы и сделала. А в противном случае я прямо вижу, как Эстре пьет свой ранх, и тут к ней приводят меня и говорят, что я напала на принца (плевать, что ненаследного) темной магией. Она сначала давится, а потом радостно вызывает Лэйтора, и в Даррании случается звездец.
Когда обо всем узнает Валентайн.
– Ты хоть понимаешь, что делаешь? – тихо спрашиваю я. Тихо, чтобы успокоиться, потому что мне нужно успокоиться! – К чему это может привести?
– Я все понимаю, Ларо. А вот ты, видимо, не понимаешь. Видимо, твой темный не объяснил тебе, – его голос дрожит от злости, – чем заканчивается применение темной магии в быту. И чем оно заканчивается для плохих девочек. Не объяснил он – объясню я. Раздевайся!
– Что?!
– Раздевайся, – говорит он. – Или проваливай и продолжим в другом месте.
Это уже просто какая-то комедия абсурда. Потому что с точностью то же самое говорил мне Валентайн.
– Не боишься? – рычу я. – Последствий?
– Последствий? Да если бы ты могла, а главное – если бы хотела, темный уже был бы здесь. Но ты не можешь. Или не хочешь. И мне плевать на причины. – Люциан шагает вперед, и между нами больше нет расстояния. – Так что приступай. Или проваливай. Выбор за тобой.
Я глубоко вздыхаю. Мне требуется больше воздуха, чтобы это произнести:
– Нет.
– Нет, так нет, – ему плевать. Ему совершенно плевать, ему важно меня размазать, морально, физически, на уровне законов этой страны и мира – неважно. Вот только я буду не я, если ему это позволю. Поэтому еще раз глубоко вздыхаю и, до того, как он откроет портал, говорю:
– Не так. И не здесь.
– Условия здесь буду ставить я, Ларо, – сообщает он, оглядывая меня с головы до ног. После чего кивает: – А впрочем, ты права. Пойдем.
Знакомый золотой портал открывается раньше, чем я успеваю ответить, а после Люциан издевательски-галантно отступает в сторону:
– Прошу.
Как он не захлебнулся собственным ядом, остается только догадываться, но я молчу. Смотрю на знакомую комнату – его комнату, в которой в последнее наше нормальное утро мы проснулись вместе. Я в его рубашке. Меня даже корежит от этого воспоминания, хотя казалось бы, корежиться уже нечему. Все, хватит. Чтобы это перебить, надо просто шагнуть туда и выполнить его условия, и тогда вспоминать – из хорошего – мне будет окончательно нечего.
Сжав зубы, я все-таки шагаю в портал и останавливаюсь в центре комнаты, Люциан проходит следом. На столике, который сейчас стоит у окна, у него весенне-летний натюрморт: в огромной хрустальной вазе с головой дракона, хвостом и крыльями фрукты, ягоды, на столе графин с водой. Легкие занавеси подбрасывает и подтягивает обратно к массивным окнам ветерок. Здесь, в отличие от разогретого последним весенним месяцем сада, не то что не жарко, даже прохладно.
За моей спиной с шипением закрывается портал, и я оборачиваюсь. А зря. Люциан уже стоит у шкафа, стянул свою парадно-военную форму. То есть брюки там остаются те же, а вот верх… не знаю, какой там будет верх, потому что сейчас он обнажен по пояс. Со спины, правда, но мне хватает. Чем они там занимаются на военном факультете? Он явно стал шире в плечах, и мышцы обозначились четче.
Он стягивает с вешалки рубашку, поворачивается, и я едва успеваю вернуться к созерцанию натюрморта, чтобы не выдать, что пялилась на него.
Господи, Лена. Что у тебя в мозгах? Если в анекдоте «Что не хватает в организме котенка, если он жрет полиэтилен» ответ был очевиден, то в моем случае его можно перефразировать так: «Что не хватает Лене, если она продолжает пялиться на Люциана».
Варианты ответа:
1) Мозгов
2) Самоуважения
3) Характера
4) Силы воли
5) Всего вместе
Что-то мне подсказывает, что выбирать надо пятый пункт, но злиться на себя бессмысленно. На него – тем более. К счастью, сегодня все это закончится. Все закончится в этой комнате, здесь и сейчас.
– Сначала уничтожь записи. При мне, – говорю я, поворачиваясь.
– Разлетался. Сначала ты сделаешь то, что я скажу. – Он уже накинул форменный пиджак, и значок военного факультета полыхает на нем синим пламенем.
– Я похожа на идиотку?
– Ты похожа на девицу, которая крупно вляпалась, Ларо. Похоже, у нас проблемы с доверием, но в данном случае твоя проблема гораздо обширнее, чем моя, и я уже начинаю терять терпение. – Он подошел к креслу и плюхнулся в него. – Насчет вставалки. Она мне не потребуется, потому что я к тебе не притронусь. Трогать себя ты будешь сама, поэтому раздевайся и приступай.
Вот теперь, несмотря на то, что моя жизнь никогда не была пуританской, я краснею, кажется, до корней волос.
– Ты хочешь, чтобы я…
– Ага. Сама доставила себе удовольствие. С чувством, Ларо, – он вытаскивает ягоду, похожую на земную черешню, и отправляет ее в рот. Точнее, зажимает между губами, пальцами тянет за черенок. – С наслаждением. Зажимашки не считаются. Не считается, если ты не кончишь.
– И что потом? – справившись с первыми чувствами, интересуюсь я.
– Потом я уничтожу записи. При тебе, – хмыкает он. – Обещать, что новых не появится, не могу, так что…
– Какая же ты тварь! – выплевываю я.
Люциан недобро прищуривается.
– Хватит болтать. А то я могу и передумать, или цена станет выше.
«Выше – это как?» – хочется спросить мне, но я молчу. От того, кто способен на такое, можно ожидать всего чего угодно. Моя фантазия с его на этом поприще явно не сравнится, поэтому экспериментировать нет ни малейшего желания. Подхожу к кровати. Сажусь.
Я что, действительно собираюсь это сделать?
Дергаю пиджак так, что от него чуть не отлетают пуговицы.
– Я же сказал, с чувством, Ларо, – ухмыляется он. – Это не совсем похоже на чувства.
Сказала бы я, что сейчас к тебе чувствую… да чтоб ты ежерога, взрослую особь, три дня рожал без обезболивающих заклинаний!
Я никогда не была вот прям скромницей-скромницей, но сейчас все внутри и снаружи продолжает полыхать. От корней волос до кончиков пальцев, я как будто превращаюсь в большой, в человеческий рост факел. Особенно когда наталкиваюсь взглядом на его взгляд, а он цепляет губами очередную ягоду. У меня в голове шумит, а перед глазами темнеет.
Точно.
Надо закрыть глаза, закрыть глаза и представить, что его здесь нет. Тогда будет проще…
– Глаза не закрывать, Ларо. Смотри на меня.
Он почти рычит, и меня прошивает током от этих ноток в его голосе. Шума в ушах становится больше, а голова кружится все сильнее. По ощущениям я или хлопнусь в обморок, или отключусь, как случилось, когда голос в голове во время поцелуев с Валентайном заорал: «Нет». Но сейчас этот голос молчит, тело становится горячим и тяжелым, а пальцы – непослушными. Они цепляются за пуговицы на рубашке, срываются, снова цепляются.
Грудь тоже тяжелая, а от прикосновения запястья к соску даже через белье я вздрагиваю. В меня словно снова ударяет разряд: от ощущений? Или от взгляда Люциана? Который становится раскаленным, звериным, в вязком клубящемся золоте магии королей плавятся две вертикальные щели зрачков.
– Можешь не раздеваться до конца. Освободи грудь. И поиграй с ней.
Кажется, я перестаю быть собой, а еще кажется, что схожу с ума. Потому что одна часть меня в шоке, а другая… другая наслаждается тем, что происходит. Медленно тянет кромку лифа вниз, накрывает ладонями грудь. Сжимает чувствительные острые вершинки между пальцами, и при этом еще и облизывает губы.
Тело становится не просто чувствительным, оно все как оголенный нерв, и уже кажется, что это не я ласкаю себя, а он. Взглядом. Совершенно жутким, затягивающим, как золотой водоворот, взрезающим яркость чувственных ощущений, делая их еще острее. Дыхание срывается, а следом за ним – стон. Я сама не понимаю, как это происходит, почему он такой низкий, такой глубокий… и почему так хочется выгнуться. Выгнуться всем телом, добавляя порочной откровенности.
– Ниже, – командует он, и ладонь сама собой стекает по животу, по юбке вниз, между разведенных бедер. От прикосновения к самой чувствительной точке тело превращается в сгусток желания, и в том, чтобы двигать пальцами там, внизу, больше нет никакого стыда. Не остается сомнений в правильности происходящего, только это горячее чувство, рождающееся внутри.
Только взгляд глаза в глаза.
Миг – и Люциан оказывается рядом, от такой дикой близости меня выносит волной драконьего жара, меня опрокидывают на кровать, и поверх моих пальцев ложатся его. Нажим становится сильнее, резче и жестче, перед глазами плавает золотой взгляд, и, почему-то – в точности такой же, только прошлогодний, и поцелуй в беседке, и рассыпающееся над нами звездное небо.
Его пальцы резко врываются в меня, и звездное небо действительно рассыпается, только уже здесь. В этой комнате. На его кровати.
Я выгибаюсь, хватая губами воздух, а звезды все падают, падают, падают и отражаются в его глазах до тех пор, пока внутри накатывают волны острого, упоительного наслаждения.
После чего меня резко выбрасывает в реальность.
В осознание того, что только что произошло.