Мистер Шеферд, осмотрительный поверенный в делах, безотносительно того, что мог бы он держать в уме, и независимо от тех видов, которые он имел на сэра Уолтера, предпочел бы, чтобы неприятные вещи произнес кто-то другой, постарался избежать хоть на йоту каких-либо предположений, уклонившись даже от намека, тонко сославшись на превосходное суждение леди Рассел, благоразумие которой позволяло, по его мнению, ожидать в ее советах только таких решительных мер, которые он хотел бы видеть в конце концов принятыми.
Леди Рассел глубже всех с тревогой раздумывала о предмете обсуждения и посвятила серьезному обдумыванию этого вопроса много времени. Она была сторонницей обоснованных и взвешенных решений, но не отличалась живостью ума, поэтому решения давались ей с трудом в любом случае, а в этот раз они были тягостны вдвойне из-за непримиримого противостояния двух главных действующих лиц. Она сама следовала определенному кодексу чести, в утонченным смысле этого понятия; поэтому она жаждала спасения чувств сэра Уолтера, одновременно заботясь о добром имени семейства, такого до мозга костей аристократичного по ее представлениям, размышляя о том, что пойдет им на пользу, как и любой здравомыслящий и честный человек на ее месте. Эта доброжелательная, отзывчивая, добрая женщина, способная к сильным привязанностям, на удивление правильная в своем поведении, строго соблюдала собственное понимание этикета, с манерами, которые отличали человека с хорошим происхождением и воспитанием. Она обладала развитым умом и была, вообще говоря, рациональна и последовательна; но она страдала предубеждениями в отношении родословной; она была высокого мнения о титулах и положении в обществе. Это делало ее немного снисходительной к ошибкам тех, кто обладал ими. Будучи всего лишь вдовой рыцаря, она отдавала должное достоинству баронета; и сам по себе сэр Уолтер, не говоря уже о правах старого знакомого, внимательного соседа, любезного землевладельца и к тому же мужа очень дорогой ее сердцу подруги, отца Энн и ее сестер, в ее понимании сэр Уолтер имел право на признаки сочувствия и участия с ее стороны в разрешении такого затруднительного положения, в котором по своей вине и оказался.
Они должны были сократить свои расходы, в этом не было сомнений. Но она очень стремилась сделать это для него и Элизабет с наименее болезненными последствиями из всех возможных. Она составила планы экономии, она все точно рассчитала, и она сделала то, что никто еще не додумался сделать: она посоветовалась с Энн, по мнению остальных, вовсе не проявляющей никакого интереса к данной теме. Она посоветовалась и в некоторой степени под влиянием своей крестницы наметила план сокращения расходов, который и был наконец представлен сэру Уолтеру. Каждое изменение, вносимое Энн, было скорее проявлением добродетели и скромности, нежели важности. Она была сторонницей применения более энергичных мер, желая кардинальных преобразований и скорейшего освобождения от долгов, демонстрируя куда более высокую степень безразличия ко всему, кроме справедливости и равенства.
– Если мы сможем убедить твоего отца согласиться на все эти меры, – сказала леди Рассел, просмотрев свои записи, – многое можно было бы поправить. Если он предпримет все эти меры, через семь лет он избавится от долгов; и я надеюсь, что мы сумеем убедить его и Элизабет, что Келлинч-холл сам по себе сохранит респектабельность, на которую не повлияют эти меры экономии. Если он будет принципиален, достоинство сэра Уолтера ни на йоту не пострадает в глазах разумных людей. Что он будет делать, на самом деле, так это только то, что многие из наших первых семейств и сами делали или должны были бы сделать. Не будет ничего неестественного или исключительного в его случае, ведь именно исключительность нашего поведения часто причиняет нам самое худшее страдание. Я питаю большую надежду уговорить и убедить их. Мы должны быть серьезны и решительны; ибо, в конце концов, человек, наделавший долгов, должен платить по ним; и хотя существуют определенные условности, и многое зависит от чувств джентльмена и главы дома, каковым и является твой отец, но в большей степени все проистекает из характера честного человека.
Энн хотела, чтобы друзья отца сумели убедить его опираться в своем поведении на эти принципы. Она считала обязательным, не допускающим никаких отступлений требованием избавиться от всех претензий кредиторов со всей поспешностью, которую самые всесторонние меры экономии могли бы гарантировать, и не видела никакого проявления достоинства в чем-нибудь кроме этого. Она хотела, чтобы ее слова прозвучали и были восприняты как должное. Она высоко ценила влияние леди Рассел и, исходя из крайней степени самоотречения, которую диктовала ей собственная совесть, полагала, что возникнет не намного больше трудностей в убеждении отца и сестры предпринять как можно скорее полное, нежели частичное преобразование. Зная своего отца и Элизабет, она понимала, что обоим пожертвовать одной парой лошадей будет едва ли возможно, и в том же духе по всему списку и без того щадящих мер по сокращению расходов, составленному леди Рассел.
Как могли бы быть восприняты куда более жесткие ограничительные меры, предлагаемые Энн, было уже несущественно. Меры, разработанные леди Рассел, и то не имели вообще никакого успеха; с ними и то нельзя было примириться, их нельзя было принять.
Как! Лишиться всех жизненных прелестей! Поездок, Лондона, прислуги, лошадей, стола – повсюду урезания и ограничения! Лишить себя удобств, приличествующих даже самому обыкновенному рядовому джентльмену! Нет, лучше сразу оставить Келлинч-холл, чем оставаться в нем на таких позорных условиях.
Оставить Келлинч-холл!
Мистер Шеферд, чьи интересы также затрагивала реальная угроза сокращения расходов сэра Уолтера и который был совершенно убежден, что ничего нельзя сделать без перемены места жительства, немедленно подхватил идею. «Поскольку идея поступила от самого сэра Уолтера, который и должен диктовать свои условия, у него, у Шеферда, не осталось никаких сомнений, – сказал он, – в том, чтобы признать, что он полностью за подобное решение. Ему и в голову не приходило, будто сэр Уолтер мог существенно изменить стиль жизни в доме, в котором требовалось поддерживать традиционное гостеприимство и достоинство. В любом другом месте сэр Уолтер мог бы решать сам за себя и мог бы улучшить состояние своих дел, регулируя свой образ жизни любым способом, который ему заблагорассудится выбрать для ведения своего домашнего хозяйства».
Сэру Уолтеру предстояло покинуть Келлинч-холл; и после еще нескольких дней сомнений и нерешительности великий вопрос о том, куда ему следовало бы отправиться, был улажен и первые контуры этого важного изменения прорисованы.
Навскидку существовало три варианта: Лондон, Бат или другой дом в сельской местности. Все помыслы Энн сосредоточились на последнем варианте. Маленький дом, где-нибудь поблизости, где они могли бы по-прежнему видеть леди Рассел в своем обществе, оставаться поблизости от Мэри и все так же наслаждаться видом лужаек и рощ Келлинча, – вот каково было ее заветное желание. Но обычный рок Энн определял их выбор и на сей раз, и, вопреки всем ее порывам, они отдали предпочтение совершенно иному. Она терпеть не могла Бат и не считала, что он подходит ей, но Бату суждено было стать ее домом.
Сэр Уолтер сначала больше склонялся в пользу Лондона; но мистер Шеферд чувствовал, что доверие к нему в Лондоне сильно пошатнулось бы, и приложил все свое искусство убеждения, чтобы отговорить его от этого шага и сделать выбор в пользу Бата.
Это было намного более безопасное место для джентльмена в его затруднительном положении: он мог бы не потерять там свою значимость при сравнительно небольшом расходе. Двум материальным преимуществам Бата по сравнению с Лондоном конечно же все воздали должное: его куда менее значительному удалению от Келлинча, всего в пятьдесят миль, и тому, что леди Рассел проводила какую-то часть каждой зимы там; и к самому большому удовлетворению леди Рассел, которая с самого начала ратовала за планируемый переезд в Бат, сэр Уолтер и Элизабет были склонны дать себя уговорить, что им не придется потерять ни значимости своего положения, ни удовольствий, переселившись туда.
Леди Рассел чувствовала себя обязанной выступить против известных ей желаний своей любимицы Энн. Было бы слишком уж ожидать, будто сэр Уолтер снизойдет до небольшого домика в ближайшем соседстве от своих владений. Самой Энн подобная жертва принесла бы больше разочарования, чем она предполагала, а для чувств сэра Уолтера эта жертва была бы просто ужасна и невыносима. А что касается неприязни Энн к Бату, она видела в этом отношении только предубеждение и ошибку, вызванную, во-первых, не чем иным, как обстоятельствами пребывания в школе в течение трех лет после смерти матери; а во-вторых, не слишком хорошим расположением духа в ту единственную зиму, которую она впоследствии провела в Бате в гостях у самой леди Рассел.
Короче говоря, леди Рассел, предпочитая Бат, расположена была думать, что это место могло бы удовлетворить их всех; а что касается здоровья ее юного друга, то, проводя все жаркие месяцы в гостях у нее в Келлинч-лодж, Энн и так избежит всякой опасности; а на самом деле подобные перемены должны благотворно повлиять на ее здоровье и душевный настрой. Энн слишком редко покидала дом, слишком мало видела. Следовало поднять ее дух. Большое общество могло повлиять на это положительно. Она хотела, чтобы о девушке узнали.
Нежелательность выбора любого другого дома в окрестностях для сэра Уолтера была, конечно, очень усилена еще одной, и очень существенной частью плана, который был счастливо оглашен в самом начале. Ему предстояло не только покинуть свой дом, но и видеть его в чужих руках: испытание, которое и более крепкие головы, чем сэр Уолтер, нашли бы слишком жестоким. Келлинч-холл должны были сдать в аренду. Это, однако, сохранялось в глубокой тайне, и не следовало распространяться об этом за пределами своего домашнего круга.
Сэр Уолтер мог не перенести унижения, если бы кто-то узнал о его решении сдать свой дом. Мистер Шеферд однажды упомянул слово «объявление», но после этого не посмел еще раз приблизиться к этому снова.
Сэр Уолтер с презрением отверг саму мысль о возможности публично предлагать свой дом внаем, запретил даже малейшие намеки на наличие у него подобного намерения и объявил, что он позволит произойти этому вообще только при гипотетическом стихийном появлении совершенно неожиданного претендента и только на своих собственных условиях, притом в качестве огромного одолжения.
Как быстро находятся причины для одобрения понравившейся нам идеи! У леди Рассел под рукой оказалась другая превосходная причина испытывать чрезвычайное удовлетворение, что сэр Уолтер и его семья должны были уехать из поместья. У Элизабет в последнее время возникли очень близкие задушевные отношения, которые леди Рассел желала бы видеть прерванными. А именно с дочерью мистера Шеферда, вернувшейся в дом своего отца после неудачного брака и обремененной двумя детьми. Эта особа была умна и знала искусство угождения в той мере, в какой оно оказалось приемлемым для Келлинч-холла, и сделала себя столь желанной для мисс Эллиот, что уже не однажды гостила у нее, несмотря на предостережения леди Рассел, считавшей эту дружбу крайне неуместной, и ее просьбы быть осмотрительней.
Леди Рассел действительно едва ли имела хоть какое-нибудь влияние на Элизабет, да и, похоже, любила ее скорее потому, что ей следовало любить ее, чем потому, что Элизабет заслуживала такого отношения с ее стороны. Подруга матери никогда не получала от нее знаков внимания, кроме обычного вежливого обхождения в рамках традиционного соблюдения приличий; и ни разу леди Рассел не удавалось ничего добиться, если ее рассудительность шла вразрез с намерениями самой Элизабет. Леди Рассел неоднократно предпринимала серьезные попытки включить и Энн в планы посещения семьей Лондона, всегда чувствительно отзываясь на всю несправедливость и всю бесчестность эгоистичных мер, направленных на лишение девушки этого удовольствия, и по многим менее значительным поводам прикладывала усилия по исправлению мнения Элизабет в пользу ее лучшего суждения, но всегда тщетно: Элизабет предпочитала идти своим путем, но никогда ранее не вставала в более решительную оппозицию к мнению леди Рассел, чем в этом выборе миссис Клэй, и, избегая общества столь достойной своей сестры, дарила свою привязанность и оказывала доверие той, с кем ее не должно было связывать ничего, кроме сдержанной и холодной любезности. Леди Рассел видела в миссис Клэй не только неподходящую, но, исходя из ее характера и наклонностей, и очень опасную компаньонку; и переезд, который оставил бы миссис Клэй позади и предоставил бы мисс Эллиот возможность более подходящего выбора, превращался поэтому в цель первостепенной важности.