***
До подъезда оставалось метров двести, но каждый новый шаг давался с все большим трудом. Рита не знала, куда испарилась та невесомая легкость, что она ощущала буквально минуту назад. Но в данный момент все ее существо противилось этому механическому движению по когда-то привычному, протоптанному не одной парой ее обуви пути. Где-то на дне зашевелилось чувство вины; она же идет в родительский дом, безопасный и теплый, пропитанный ароматом маминых пирогов. Но доводы разума, желая образумить душу, порождали еще больший разлад.
Входная, выкрашенная в бледно-зеленый цвет дверь, лифт, увешанный рекламными объявлениями, этаж с угловатой цифрой четыре, направо и дверь. Звонок, прозвучавший где-то в отдалении, приглушенный и нерешительный, а после шаги…
Сердце забилось часто и гулко. Что сказать? Как вести себя ей, блудной дочери, что внезапно исчезла из этого мира, чтобы материализоваться в другом? А затем спустя годы вернулась в тот дом, где была подарена ей первая жизнь.
Рита, как в детстве, крепко зажмурила глаза. Необходимо очистить разум от вязкого страха. Внезапно дверь ожила. Потянуло чужими запахами с кухни, пронесся мимо сквозняк, обдав ее прохладой. В проеме показалась незнакомая женщина.
– Девушка, вам кого?
– Мне? Маму…
«Неужели этот жалкий голос, что только что прозвучал, мой?»
Рита разглядывала незнакомку в надежде обнаружить хоть малейшие черты схожести с той. Но тщетно. Женщина была много моложе и выше ростом.
– Девушка, вы, наверное, ошиблись.
Нутро квартиры вновь скрылось за дерматином, поглощая весь мир, подобно черной дыре. Словно и не было этого неуютного города, старого дома и двери с потертой табличкой пятнадцать.
«Нет, не могла она ошибиться! Джину… если бы он был сейчас рядом, то растворил бы все ее страхи в своем ласковом смехе».
«Рит, ну ты же боец!»
Девушка решительно нажала на звонок. В этот раз дверь распахнулась тотчас, и в проеме снова возникла она.
–А вы не Маргарита, случайно?
–Да… Меня зовут Рита
–Проходите. Ваши родители перед отъездом предупредили, что вы можете зайти. Правда, это было давно… поэтому я не сразу и припомнила.
Хозяйка квартиры нахмурила лоб.
– Уже лет десять прошло.
«Десять лет», – эхом отозвалось где-то внутри. И девушку накрыл весь очевидный ужас этого двузначного числа. Вспомнился последний скомканный разговор с отцом и упрек в глазах матери, наблюдающей за ее спешными сборами.
– Рита, я ничего не понимаю… Ты куда!? Объясни ты хоть что-нибудь!
А ей уже было не до объяснений. Да и как объяснить было это?
Она заслонилась от золотистых лучей и положила голову ему на плечо. В этот предзакатный час в лесу было тихо. Июньское солнце медленно скатывалась по верхушкам: сосна, осина, береза. И вот уже обволакивающее свечение, покинув листву, струилось сквозь стволы, превращая этот северный уголок в таинственный лес из фантастических рассказов Толкина.
– А ты веришь, что дриады существуют?
Рита подняла голову и с улыбкой заглянула мужчине в глаза.
– Конечно, одну только что видела! Вон, за тем деревом. От лешего прячется.
– Леший? Кто это?
Рита хмыкнула.
–Не знаешь нашего Лешего? Ну… это кто-то вроде чансын4. Только леший обитает в лесу, он здесь полновластный хозяин.
– Понятно.
Губы Джину тронула легкая улыбка.
–Так вот кого винить, что мы заблудились.
Поднявшись с земли и отряхнув налипший мох, он потянул Риту к себе.
– Вставай, моя странница! Возглавлю поиски сам, лес не лучшее место для ночлега.
Рита нехотя поднялась и, не отпуская протянутой руки, пошла следом.
Джину понадобилось всего десять минут, чтобы вывести их на знакомую проселочную дорогу.
– Тетя Суа… дом, кажется, ведь где-то там? Зайдем?
Рита указала в направлении небольшого пригорка, сильно приросшего за эти годы цветными разномастными домиками.
Мужчина на мгновенье задумался.
–Нет, давай сначала к твоим.
Они подошли к калитке, ведущей на участок, уже в сумерках. Вокруг стояла непривычная для выходного дня тишина. Ни звука, ни полоски света, выдававших бы присутствие людей, не пробивалось сквозь стены дачного дома родителей, и на соседних участках царило такое же неестественное безмолвие. Рита поежилась, тогда Джину, достав из рюкзака куртку, укрыл девушке плечи, затем заглянул в глаза, намереваясь прочесть ее чувства.
– Рита, останься. Я пойду посмотрю.
– Подожди!
Она поймала мужчину за локоть.
– Лучше я… Я сама.
– Тогда идем вместе.
Он уверенно сжал ее руку и повел через заросшую тропинку к дому.
«Почему же папа до сих пор не скосил траву?»
Эти мысли пробудили в девушке беспокойство. Она поймала себя на подкрадывающемся страхе, что и внутри их встретит то же запустение, которым веяло от всего пути сквозь участок. На стук никто не ответил, тогда Рита, пошарив под половиком, достала зазубренный ключ. Отперев дверь, они ступили на порог темной веранды. Рита, уже стоя на крыльце, знала, что дом окажется пуст. Однако внутри еще теплилась надежда, что они обнаружат хотя бы следы недавнего пребывания. Но и это ожидание не оправдалось. Все говорило о том, что дом был необитаем давно. В тусклом свете июньской ночи, пробивающемся сквозь замызганное окно, девушка оглядывала знакомые предметы и мебель. Все было точно таким, как она запомнила, но теперь в полумраке и какой-то неуютной тишине дом казался чужим. И это еще более усиливало тягостное чувство.
– Господи…я опять сделала что-то не то!
Джину молча притянул к себе девушку, и она привычно спрятала голову у него на плече. Так они простояли минуту, затем Рита, вновь ощутив под ногами опору, отстранилась.
– Надо найти твою тетю.
***
Пробравшись сквозь наступающие со стороны леса заросли иван-чая, они снова вышли на поле. Рита, вдыхая щедро разносимые ветром ароматы трав и близких костров, неожиданно для себя самой почувствовала, как к глазам подступают слезы. Прорастая в другой культуре ветвями, она всегда помнила, с каким трудом корни ее дерева пробивали себе путь в этой глинистой почве. И это все более обостряло потребность убедиться, что те, о ком она так часто думала, тоже обрели свой покой. Но след был утерян, и сердце постоянно ныло от тревожных предчувствий.
Они пересекли перелесок и, обогнув пригорок, оказались у дверей знакомого дома. Краска за прошедшие годы поблекла и местами облупилась, не оставив от былой жизнерадостной зелени и следа. Участок также имел весьма запущенный вид; не наблюдалось ни клумб с цветами тети Суа, ни деревянной скамейки в виде сердца у дома, ни прежних аккуратно выложенных камнем дорожек. От увиденного веяло тем же безучастным неуютом, что и от дачного жилища родителей. Было одно лишь отличие – дом явно был обитаем. В комнатах горел свет, и на крыльце стояли испачканные в глине резиновые сапоги. Джину кинул ободряющий взгляд на девушку и резво взбежал по ступенькам. Дверь была приоткрыта, поэтому, не став стуком оповещать о приходе, молодые люди прошли внутрь. Им тут же ударил в нос запах застоявшегося перегара. Ни дядя Леня, ни их тетя прежде не употребляли алкоголь, поэтому мужчина сперва решил, что его подвело обоняние. Но, поймав удивленный взгляд Риты, он понял, что она тоже ощутила неладное. Увиденное лишь подтвердило это недоброе предчувствие. Стены без малейшего намека на картины тети Суа были прикрыты ободранными обоями, местами свисающими, точно давно не мытые пряди. Пол густо устилал мусор, над которым возвышались стол без скатерти и единственный стул. А в углу, где прежде было спальное место Джину, разместились доверху наполненные окурками пустые бутылки. Сейчас в этом доме все согласно молчало о днях, перевернувших когда-то их жизни.
Молодой человек распахнул настежь окно и, борясь с приступами тошноты, старался осмыслить увиденное. Внезапно за стеной послышалась тихая возня, и, подав знак Рите остаться, Джину прошел дальше. Здесь, на летней веранде, он и обнаружил спящего в кресле Леонида Сергеевича Бурнуева, а попросту их старого знакомого дядю Леню. Ему едва удалось распознать когда-то стройного, пышущего здоровьем спортсмена в расплывшемся мешковатом старике. Мужчина пошевелился и открыл глаза. В первые минуты его бессмысленный взгляд, не на чем не фокусируясь, блуждал на пару с разумом еще где-то в далеких мирах. И только после приветствия, произнесенного Джину на корейском, в глазах дяди Лени промелькнула некая тень осознанности, говорящая пока лишь о том, что он заметил еще чье-то присутствие. Однако чем дольше он смотрел на гостя, тем больше недоумения, перерастающего в недоверчивое замешательство, читалось в его взгляде. Наконец, сделав попытку встать с кресла, дядя Леня натужно прохрипел:
– Ты кто?
***
Он поднялся и, шатаясь, сделал пару неуверенных шагов. Джину подался вперед, но не успел. Мужчина, споткнувшись о разделявший их стул, неуклюже плюхнулся на пол. Но через минуту уже, беззлобно чертыхаясь и потирая ушибленное место, дядя Леня вполне дружелюбно рассматривал гостя.
– Вы меня не узнаете? – спросил молодой человек на корейском, но в ответном взгляде прочел лишь смущение.
– Что, что? Ты китаец, что ли?
Джину уже сознавал бесполезность дальнейших расспросов, но все же предпринял еще одну попытку.
–Суа, вам это имя знакомо? – спросил он на русском.
Дядя Леня задумался.
– Суа? Что за имя такое? Нет, не знаю… Так ты что? Кого-то хочешь отыскать в садоводстве? Тогда ты обратился по адресу!
Внезапно мужчина оживился.
– Послушай, я ведь тут всех знаю! И тут, и в соседнем… Ты садись, садись! Ты сам откуда будешь-то? А по-русски-то как чисто говоришь, молодец.
На столе материализовались бутылка с сомнительным содержимым и какая-то залежалая закуска. Джину, отказавшись от выпивки, присел на ручку старого кресла. Он не вникал в смысл произносимых дядей Леней речей, он прислушивался только к голосу. Да, несомненно, это были интонации его старого друга, но с голосом тоже было не ладно. Как в облике, так и в манере говорить проскальзывало что-то неуловимо жалкое, неуклюжее, никак не вязавшееся с образом человека, которого помнил Джину. И это пугало.
– Вы женаты?
– Нет и не был. Хотя, знаешь, ведь мог! Да, знаешь, сколько женщин с ума сходили по мне? Я ведь плаванием занимался и даже в олимпийской сборной был. Ты сейчас не смотри на меня! Это у меня так… небольшой отпуск. Захочу, пойду тренером в молодежку! Меня вот постоянно…
– Возможно, вы знакомы с семьей Ерофеевых из Озерного? – вмешался гость, не в силах более слушать этот бессвязный поток.
– А это из соседнего садоводства, что ли? Конечно, знал их. Крайний дом их по Парковой, у них еще дочка-студентка пропала.
– Да, именно. Вы что-нибудь знаете?
В осипшем голосе мужчины послышались плаксивые нотки.
– Да, как не знать-то? С Константином как с тобой вот сидел. Жену его поминали. Умерла Ирина-то… от болезни, что ли, какой? Не помню. Да, только ненамного он ее и пережил. Слышал, не стало этой зимой и его.
За стеной раздался неясный шум.
«Рита», – щелкнуло в голове у Джину. Он вскочил и через мгновенье был уже на крыльце.
– Рита! – позвал он еще раз и прислушался. Ответа не было. Июньский полумрак окутывал лес, и под несмолкающую колыбельную соловьев ночные сумерки плавно перетекали в утренние. Джину ощутил, как внезапно сбилось дыхание, и непереносимый озноб стал захватывать онемевшее тело. Однако, усилием воли вернув контроль над членами, он перемахнул через крыльцо и побежал в сторону леса.
***
Девушка устроилась на самом краешке стула, единственном свободном островке посреди залежей мусора, теперь полновластного хозяина прежде столь любимой ею комнаты. Из-за приоткрытой двери до ее слуха доносился хрипловатый бас, в котором, словно в мутном водовороте, иногда всплывал невозмутимый голос Джину. Но Рита больше не прислушивалась к происходящему за стеной, для нее и так было все очевидно. Лишенные жизни оголенные стены и вся вмещенная в них обстановка говорили явственнее слов. Она любила дядю Леню и не находила в себе смелости, пойти и посмотреть, что с ним сделало время. Или это было не время, а она сама? Уже несколько дней девушка настойчиво искала ответ, скрытый где-то в глубине мироздания. И то, что так долго принималось ею за дар, теперь стало лишь частью мучительной головоломки. Она увязала все глубже, позволяя невидимым копьям мыслей уязвлять свое существо. Со дна памяти невольно поднимались ее первые месяцы после отъезда из России, отмеченные непрерывными звонками в родительский дом. Тогда равнодушные длинные гудки рождали в ней чувство, схожее с болью первой безответной любви. Но однажды ей удалось все отпустить. В тот день они с Джину были в горах. Зажженное над городом солнце бросало полные нежности взгляды на их убежище под сосной, и девушка, греясь в этих лучах, смотрела, как любимый рисует. Он писал прекрасную картину, где обретали цвет и форму слова, и каждый образ, пройдя через корни и ствол языка, раскидывал свою богатую крону над миром. Тогда впервые после приезда ей тоже страстно захотелось притронуться к краскам. Осторожно исследуя свое побуждение, она внутри уже ликовала: сегодня ее лист не будет пустым.
И в этот момент, как тогда, она снова почувствовала себя необыкновенно счастливой. Однако следом мысль о родителях проскользнула в ее грезу, и в этой нескончаемой борьбе с самой собой девушка не сразу заметила, как начался процесс преломления окружающей действительности. После возвращения в Россию Рита чутко отлавливала любое внутреннее изменение, не позволяя поколебать свой покой. Но в этот раз было поздно. Когда она осознала себя, комната плыла перед глазами, и внутри набирал силу стихийный водоворот переживаний и впечатлений последних дней. Рита попыталась встать со стула, но почувствовала, как ее ноги проваливаются во что-то мягкое и тягучее. И в этот момент ей стало по-настоящему страшно. Она позвала Джину, но услышала лишь эхо собственного голоса. Тогда девушка, желая сохранить сознание любой ценой, погрузилась в дорогие ее сердцу воспоминания. Она воссоздала образ небольшого дома в провинции Чеджудо, уличных торговцев рыбой, чьи зазывные крики будили ее по утрам, их старого пса Чона, любившего греться на солнце, и даже каждый уголок уютной закусочной. Но реальность продолжала раздваиваться. Рита снова видела себя маленькой девочкой, что сидела на траве возле старого дуба и наблюдала, как, принимая очертания зеленых пламенных всполохов, колыхался лес. Где-то рядом она слышала родной взволнованный голос, но откликнуться сил уже не было. И как ни держалась девушка за свои с такой любовью прорисованные образы, все стремительно оседало на дно: маленький ресторанчик, набережная и даже самый близкий ей человек.
– Хочу домой… ну, пожалуйста!
Последняя беспомощная мысль коснулась сознания, и весь ее мир погрузился во тьму.