Окрестности Рима, зима 48 г. до н. э.
– Фабиола! – разнесся в тишине голос Брута. – Подъезжаем!
Доцилоза приподняла тканый полог носилок, позволяя госпоже выглянуть наружу. Хотя рассвет только занимался, путники были в дороге уже третий час, – правда, женщинам и в голову не приходило жаловаться на ранний подъем: обеим хотелось скорее попасть в Рим, домой. Любовник Фабиолы Децим Брут спешил не меньше – Цезарь, застрявший с несколькими когортами в Александрии, поручил ему переговорить с Марком Антонием, начальником конницы: для прорыва египетской блокады, из которой Бруту с Фабиолой только что удалось ускользнуть, требовались новые войска.
При виде каменных гробниц, тут и там мелькающих за растущими вдоль дороги кипарисами, сердце Фабиолы забилось сильнее. Сооружать внушительные кенотафы на самых подступах к Риму могли лишь немногие богачи; строения, бросающиеся в глаза любому путнику, помогали хрупкой человеческой памяти хранить воспоминания об умерших. Да, Брут прав: столица уже близка. Все пути в Рим походили один на другой, бегущая перед Фабиолой дорога из Остии – римской гавани – мало отличалась от южной Аппиевой дороги, пусть и гуще других усеянной гробницами. Здешние усыпальницы с крашеными статуями, изображающими богов и предков усопших, стали приютом разбойников и дешевых шлюх – редко кто отваживался ходить здесь ночью. Даже сейчас, в предрассветном сумраке, колеблемые ветерком деревья и едва проступающие сквозь мрак строения таили угрозу, и Фабиола только порадовалась, что их сопровождает полцентурии отборных легионеров и ее верный телохранитель Секст.
– Наконец-то примешь вожделенную ванну, – улыбнулся Брут, подъезжая ближе.
– Хвала богам, – отозвалась Фабиола; ее дорожные одежды промокли от пота и липли к телу.
– Я вчера выслал гонца – он проследит, чтобы к нашему приезду все приготовили.
– Ты так заботлив, любовь моя. – Фабиола одарила Брута сияющей улыбкой.
Явно польщенный, Брут пустил коня рысью и поскакал в начало колонны – он, подобно Цезарю, всегда предпочитал быть в первых рядах.
Фабиолу вдруг передернуло от долетевшей до нее явственной вони. Тяжелый и густой запах нечистот, такой же привычный – хотя далеко не такой приятный, – как запах свежеиспеченного хлеба, пропитывал весь Рим и был знаком Фабиоле с детства. Смрад ощущался уже за милю от городских стен. Многолюдный Рим, где тысячи плебеев не имели доступа к канализации, разительно отличался от чистой и аккуратной Александрии – там Фабиола и не вспоминала о столичной вони. Здесь же запах пронизывал все пространство, даром что из-за легкого утреннего ветерка воспринимался легче, чем в душные летние дни.
Четыре года, проведенные вдали от родного Рима, показались Фабиоле вечностью. Египет, недавнее ее пристанище, был неприветлив к чужакам и особенно ненавидел римлян, стремящихся подчинить его себе. Однако злость на египтян и желание поскорее отплыть в Рим исчезли в тот же миг, как она нежданно увидела Ромула. Ее брат-близнец жив! И служит в римской армии! Фабиола рвалась остаться и помочь Ромулу, но Брут, к ее ужасу, воспротивился задержке – египтяне наступали, и Брут, даже сожалея о страданиях возлюбленной, остался непреклонен. Фабиоле пришлось подчиниться. Боги сохранили Ромулу жизнь – значит, помогут им встретиться вновь. Если бы только расслышать его слова! Ей показалось, что Ромул пытался выкрикнуть номер легиона, однако его голос затерялся в шуме, сопровождавшем отход триремы. И все же, несмотря ни на что, их встреча изрядно прибавила Фабиоле сил.
Сейчас, после недели изнурительного путешествия, Фабиола с Брутом приближались к цели. Воздух внутри носилок, несмотря на плотные занавеси, уже пропитался запахом нечистот.
Фабиола едва могла побороть тошнотворный комок, подкативший к горлу при воспоминании о грязном ведре, предназначенном для рабов в доме Гемелла. Больше никогда! – гордо выпрямилась Фабиола. Она уже не прежняя! Даже в публичном доме, куда продал ее хозяин-купец, были приличные уборные. Правда, это мелкое удобство терялось на фоне того, что ее тело служило тогда для утоления похоти случайных мужчин. Грубая жизнь Лупанария сломила дух большинства тамошних обитательниц – но не Фабиолы. Она выжила. Поставив себе целью отомстить Гемеллу и выяснить, кто их с Ромулом отец, она поклялась избавиться от позорного положения – любой ценой.
Пребывание в публичном доме содержало в себе и выгоду – обилие богатых посетителей. По совету опытной приятельницы Фабиола решила завоевать подходящего аристократа и, со знанием дела пользуясь всеми секретами обольщения, принялась отбирать ничего не подозревавших кандидатов.
Приподняв тяжелый полог, она тайком окинула взглядом Брута, который вернулся к носилкам и ехал теперь рядом. При виде Секста, державшегося на расстоянии вытянутой руки, как и обычно днем (по ночам он спал у выхода из ее комнаты), Фабиола удовлетворенно кивнула. Брут, заметив ее, просиял улыбкой и получил в ответ воздушный поцелуй. Мужественный и привлекательный Брут, бывалый воин и верный сторонник Цезаря, полностью подпал под ее чары после первых же встреч в Лупанарии. Хотя выбрала она его, конечно, не за это.
Все решила близость Брута к Цезарю. Фабиола и до сих пор не понимала, какой инстинкт ею руководил, но ставка на Брута оправдала себя с лихвой. Пять лет назад он выкупил ее из публичного дома и сделал хозяйкой своей новой латифундии – поместья недалеко от Помпей.
Предыдущим владельцем латифундии оказался ни много ни мало сам Гемелл. Губы Фабиолы изогнулись в торжествующей усмешке – даже сейчас мысль о его поражении отзывалась сладким мстительным чувством. Она бы не задумываясь убила его собственноручно, подвернись ей такой случай, однако все попытки отыскать мерзавца провалились, и Гемелл, как и многое из прошлого Фабиолы, канул в неизвестность.
Фабиола, выглянув из носилок, окинула взглядом дорогу. Путники встречались все чаще: торговцы вели в поводу груженных товарами мулов, крестьяне спешили на рынок, дети гнали на пастбища коз и овец. Тут и там попадались прокаженные на грубо сработанных костылях и ветераны, освобожденные от службы и теперь по двое-трое добирающиеся до дому. Мимо прошел жрец со стайкой бритоголовых учеников, сердито рассуждая о каком-то религиозном предмете. Здесь же тянулась колонна рабов в нашейных цепях – впереди вышагивал мускулистый надсмотрщик в кожаном панцире и с плетью в руках, по сторонам маячила вооруженная охрана на случай, если рабы вздумают бежать. Обычное зрелище, ничего примечательного – Рим как никогда нуждался в рабах. Однако Фабиола юркнула за полог и сидела сжавшись, пока шаркающий, не поднимающий головы строй не остался позади: даже спустя четыре года ее повергала в ужас мысль о Сцеволе – злобном охотнике за беглыми рабами, от которого ей едва удалось спастись.
Впрочем, на ее решимость это не влияло.
До александрийской встречи с Ромулом Фабиоле удалось выяснить главное – что их отцом был Цезарь. С полководцем, так разительно напомнившим ей брата, ей случилось быть наедине лишь однажды – и Цезарь, не упустив случая, попытался ее изнасиловать. В том, что он был насильником ее матери, Фабиолу убедил не столько похотливый взгляд, сколько грубо брошенные слова – «Молчи, а то будет плохо»: чутье подсказало ей, что произносил он их не впервые. С тех пор, уверенная в истине, она лишь следила и выжидала, не сомневаясь, что час расплаты для Цезаря еще настанет.
Сейчас в Египте ему наверняка приходилось туго, однако Фабиола не желала ему немедленной гибели: смерть от рук чужеземных толп – вовсе не та триумфальная месть, которую она задумала. После Египта его поманят и другие войны – республиканская армия еще сильна в Африке и Испании. Фабиола же, вернувшись в Рим, получала редкую возможность готовить заговор к возвращению Цезаря и подбирать убийц. Недостатка в желающих не будет – стоит лишь сказать им, как некогда Бруту, что Цезарь лелеет мечту сделаться римским царем: от такой мысли даже самый мирный римский гражданин немедля вспыхивает ненавистью.
Дом Брута, правда, совершенно не подходил для заговоров, однако Фабиола положилась на богов – уж они-то помогут ей найти нужную опору.
Минула не одна неделя, прежде чем Фабиола отважилась выйти в город без Брута. С возвращением в Рим вновь ожил страх перед мстительным Сцеволой, и на улицах ее неминуемо охватывала паника. К тому же со временем ей понравилось хлопотать по дому – вести хозяйство, готовить пиры для друзей Брута, заниматься греческим языком со специально нанятым преподавателем. Она выучилась читать и писать, что лишь добавило ей уверенности, и жадно проглатывала все рукописи, которые могла найти. Теперь стало ясно, почему Йовина предпочитала неграмотных девиц: их проще держать в повиновении. Каждый вечер, возвращаясь домой усталым после долгого дня, Брут поражался ее вдумчивым вопросам о политике, истории и философии.
Доставив Марку Антонию – второму лицу в Риме после Цезаря – известие о затруднительном положении Цезаря в Александрии, Брут присоединился к Антонию и другим главным соратникам диктатора, управляющим сейчас Республикой. Облегчения не предвиделось: Рим переживал тяжкие времена. Пока Брут не привез вести из Египта, о Цезаре ничего не знали больше трех месяцев – римляне забеспокоились, выступления следовали одно за другим. Подстрекаемые рвущимися к власти политиками, нобили – в издевку над прежним указом Цезаря о частичной кассации задолженности – теперь требовали полного возмещения всех долгов, в которых успели погрязнуть. Кое-кто из недовольных даже переметнулся к республиканцам. К тому же в Италию вернулись сотни ветеранов Десятого легиона, самого любимого Цезарем, – деньги и земли, обещанные в вознаграждение за службу, им выдавать не спешили, и ветераны то и дело выходили на улицы требовать своего.
Марк Антоний, действуя, по обыкновению, жестко, ввел в город войска, чтобы разогнать зачинщиков, и вскоре на улицах уже лилась кровь. Как заявил Фабиоле Брут, это скорее напоминало расправу с мятежными галлами, чем обращение с гражданами Рима. Когда приверженцев Помпея удалось-таки успокоить и угроза республиканского восстания рассеялась, Антоний мало что предпринял для обуздания ветеранов: символическая попытка их унять только ухудшила дело. Бруту, более дипломатичному по натуре, чем грозный начальник конницы, пришлось встретиться с главными бунтарями Десятого легиона и на время утихомирить страсти, однако до окончательного спокойствия было еще далеко.
К началу лета Брут по горло увяз в делах, Сцевола по-прежнему не появлялся, и Фабиола наконец, поддавшись сумасбродной идее, решила наведаться в Лупанарий – тот самый публичный дом, в котором когда-то служила. Посвящать в свои замыслы Брута она не собиралась: чем меньше любовник знает, тем лучше. Правда, без его ведома стражу из легионеров не возьмешь… При мысли, что ей придется ходить по улицам в сопровождении одного Секста, в девушке закипал страх, однако она себя пересилила. Не сидеть же вечно за толстыми стенами! И не таскать же за собой отряд воинов всякий раз, как захочется выйти в город!
Сейчас главное – скрытность…
Поэтому, несмотря на поджатые губы верной Доцилозы и недовольное ворчание оптиона, командующего солдатами Брута, Фабиола под охраной Секста отправилась на Палатинский холм. Населенный преимущественно состоятельными римлянами, он, подобно прочим районам столицы, вмещал в себя и немалое количество инсул – деревянных многоквартирных домов, в которых проживала основная часть горожан. Над нижним рядом магазинов, выходящих прямо на улицу, высились еще два-три, а то и четыре этажа квартир для сдачи внаем. Полутемные, кишащие крысами каморки без удобств, обогреваемые одними жаровнями, часто становились рассадниками холеры, оспы и дизентерии, дома то обрушивались, то занимались огнем и сгорали вместе с жильцами. В тесные проходы между строениями почти не проникал свет, улицы едва насчитывали в ширину десяток шагов, мощеных было и того меньше, и все это ежедневно кишело горожанами, торговцами, рабами и ворами, отчего толчея на узких улочках делалась невыносимой.
Родившаяся и выросшая в Риме, Фабиола успела полюбить простор и безлюдные земли вокруг латифундии, хотя и считала, что по-прежнему привычна к городской тесноте. Однако стоило им с Секстом отойти от дома на сотню шагов – и уверенность начала таять. В обступившей их толпе девушке то и дело грезился Сцевола, ноги от страха подгибались, она замедлила шаг.
– Что случилось, госпожа? – Секст, взглянув на ее осунувшееся лицо, взялся за рукоять гладиуса.
– Ничего, – выговорила Фабиола, плотнее закутываясь в покрывало. – Дурные воспоминания.
Секст прикоснулся пальцем к пустой глазнице – следу от давней стычки со Сцеволой.
– Знаю, госпожа, – проворчал он. – И все же не медли. Лучше не выделяться из толпы.
Решив не поддаваться страху, Фабиола последовала за Секстом. В конце концов, сейчас начало дня, люди заняты привычным делом – женщины и рабы торгуются с хлебопеками, зеленщиками и мясниками, виноторговцы нахваливают свой товар и предлагают глоток каждому, кто согласится слушать, кузнецы стучат по наковальне под добродушную болтовню горшечников и плотников, присевших рядом с чашей ацетума. Над всем носится вонь от кожевенных и сукновальных мастерских, менялы испепеляют грозными взглядами калек, зарящихся на аккуратные стопки монет, уличные мальчишки снуют в толпе, гоняясь друг за другом и норовя стащить что подвернется. Все как раньше.
«Кроме легионеров», – поправила себя Фабиола. Давний закон, запрещавший солдатам появляться в Риме, отменен лично Цезарем: угроза мятежей не стихала, и Рим наполнился войсками сверх прежней меры. Под охраной Секста и в присутствии легионеров ей ничто не грозит…
– Пойдем, – заявила Фабиола, вздернув подбородок. До Лупанария оставалось всего ничего.
Секст, видя ее привычную решимость, с улыбкой кивнул.
Вскоре они уже подходили к улице, лучше других знакомой Фабиоле: здесь, невдалеке от Форума, располагался Лупанарий. Девушка вновь замедлила шаг, однако на этот раз совладать со страхом оказалось проще: она уже давно не та тринадцатилетняя рабыня, которую притащили сюда на продажу. Беспокойство вскоре сменилось оживлением, Фабиола зашагала скорее, обгоняя Секста.
– Госпожа!
Фабиола не обернулась. Толпа наконец поредела, и девушка застыла с открытым ртом в нескольких шагах от входа. Ничего не изменилось. Два ярко раскрашенных каменных фаллоса высились по обе стороны от арочного портала, недвусмысленно указывая на природу заведения, снаружи стоял бритоголовый великан с окованной дубиной в руке.
– Веттий… – Голос Фабиолы дрогнул от волнения.
Великан даже не взглянул.
Откинув с лица покрывало, Фабиола подошла ближе:
– Веттий!
Услыхав свое имя, привратник нахмурил лоб и огляделся.
– Не узнал? Неужели я так изменилась?
– Фабиола? – с запинкой выговорил великан. – Ты?
На глаза Фабиолы навернулись счастливые слезы, она кивнула. Веттий входил в число самых преданных ее друзей; она умоляла Брута выкупить вместе с нею и обоих привратников, однако Йовина ловко ушла от сделки – для заведения эта парочка была слишком ценна. Расставание с ними отозвалось тогда в сердце Фабиолы жгучей болью.
Веттий кинулся было к ней с объятиями и тут же замер на месте: путь ему преградил Секст – явно проигрывающий ростом противнику, но от этого не менее бесстрашный.
– Назад! – рявкнул Секст, выхватывая меч.
Удивление на лице Веттия вмиг сменилось злобой, однако ответить он не успел – Фабиола коснулась руки Секста.
– Это друг, – объяснила она, стараясь не замечать смущенного взгляда телохранителя. Секст хмуро отступил. – Как же давно мы не виделись! – с чувством произнесла Фабиола, глядя на Веттия.
Помня о разнице в положении, привратник уже не порывался обнять девушку и лишь отвесил неловкий поклон.
– Клянусь Юпитером, рад тебя видеть! – чуть сдавленно произнес он. – Боги вняли моим молитвам.
Фабиола, уловив озабоченность в его голосе, тут же насторожилась:
– А где Бенигн? Он здоров?
– Куда ему деться! – По небритому лицу Веттия скользнула кривая ухмылка. – Дрыхнет в покоях, могу голову прозакладывать. Отсыпается после ночного караула.
– Хвала Митре, – выдохнула Фабиола. – Тогда в чем дело?
Веттий неловко покосился по сторонам.
Фабиола вспомнила собственную настороженность в те времена, когда здесь жила, и поняла, что речь о Йовине.
Веттий склонился к ее уху.
– Порядка нет который месяц, – шепнул он. – Еще и клиентов теряем.
– Почему? – поразилась Фабиола. На ее памяти в Лупанарии всегда было многолюдно.
Привратник не успел ответить.
– Веттий!
При звуке сварливого голоса, который почти четыре года выкликал ее к клиентам, Фабиола едва сдержала подкатившую к горлу тошноту.
– Веттий! – еще раздраженнее повторила Йовина. – Ступай в дом!
Привратник, виновато взглянув на собеседницу, повиновался. Фабиола с Секстом последовали за ним.
Приемный зал с мозаичным полом выглядел таким же пестрым и помпезным, как и в былое время. Стены от пола до потолка покрывала яркая роспись, изображающая леса, реки и горы, с которых поглядывали на посетителя пухлые купидоны, сатиры и разнообразные божества – из них особо выделялся Приап с внушительным пенисом. Одна стена изображала в ряд любовные позы, каждую под своим номером, чтобы клиенты могли без затруднений указать желаемое; в центре мозаичного пола высилась статуя обнаженной девушки в объятиях лебедя. На всем лежала легкая печать затхлости, будто зал давно не чистили. Теперь слова Веттия стали понятнее.
При виде стоявшей в стороне щуплой женщины, одетой в низко открытую столу, сердце Фабиолы подпрыгнуло: шутка ли – снова встретить Йовину, пусть и через пять лет. На первый взгляд она показалась прежней: все та же дряблая плоть напоказ, те же яркие губы и глазки-бусины на лице, покрытом свинцовыми белилами, охрой и сурьмой, все то же обилие золота и каменьев на шее, пальцах и запястьях – богатые клиенты не скупились награждать Йовину за всегдашнее молчание и скрытность.
– Ступай разбуди этого дурака Бенигна, – бросила она Веттию. – Для него есть поручение.
– Да, госпожа, – пробормотал Веттий и направился к коридору, ведущему в задние комнаты. Фабиола, скрытая за его спиной, теперь осталась на виду.
– Йовина.
Старая карга в кои-то веки не сумела скрыть удивление – морщинистая рука взметнулась к накрашенному рту и вновь опала.
– Фабиола?..
Секст изумленно вздернул бровь: прежняя жизнь его госпожи связана с этим заведением?..
– Я вернулась, – просто сказала Фабиола.
– Прекрасно, добро пожаловать! – зачастила очнувшаяся Йовина – профессиональные манеры наконец взяли верх. – Чашу вина? Закусить? Девочку?
Она хохотнула в ответ собственной шутке и тут же зашлась в приступе кашля.
– Какая любезность, вина, пожалуй, – улыбнулась девушка, внутренне поражаясь измученному виду хозяйки.
В давние дни, попав в Лупанарий, Фабиола застала содержательницу уже немолодой, теперь же Йовина сделалась и вовсе старухой, к тому же явно не блистала здоровьем. Тело, и раньше худощавое, сейчас походило на скелет, из-под морщинистой кожи тут и там проступали кости – Фабиола не удивилась бы, случись ей увидеть в углу Орка, владыку преисподней, притаившегося в ожидании Йовины.
Хозяйка метнулась к столику у выхода в коридор – там для особых клиентов она держала красно-черный глиняный кувшин, четыре тонких синих стакана и тарелочки с оливками и хлебом.
Возвращаясь с двумя полными стаканами, Йовина споткнулась и чуть не упала.
– Прости, я такая неловкая, – пробормотала она, нервно улыбнувшись.
Старуха и вправду слаба, поняла Фабиола.
– Давай же выпьем, – замурлыкала хозяйка. – Совсем как в старые времена.
– Не совсем, – насмешливо отозвалась Фабиола. – Я теперь свободная гражданка Рима.
– И любовница самого Децима Брута, – испытующе добавила Йовина. – Он отвалил за тебя кучу денег.
– Хвала богам. Не устаю выказывать ему благодарность.
– Чудесно! – Хозяйка Лупанария расплылась в фальшивой улыбке. – Такой счастливый исход!
Женщины потягивали вино и вежливо болтали ни о чем, исподволь изучая друг друга: Йовина силилась понять, зачем бывшая рабыня сюда пожаловала, а та приглядывалась к обстановке в Лупанарии. Усилия обеих ничем не увенчались, и беседа закономерно перетекла в обсуждение гражданской войны и возвышения Цезаря. Йовина – искренне или нет – не скупилась на похвалы полководцу, начальствующему над Брутом.
– Говорят, в Александрии его войско угодило в ловушку, – наконец осторожно произнесла она. – Врут, наверное?
– Нет, все правда. У египтян огромная армия. Мы с Брутом едва спаслись.
Йовина ахнула:
– Чтобы Цезарь, да при его дальновидности, попал в переделку!.. Как так?
Фабиола не собиралась вдаваться в подробности. Стремительно преследовать Помпея после битвы при Фарсале, имея лишь малую часть войска, было вполне в духе Цезаря. Тактика, к которой он прибег, – наступать быстро, чтобы враг не успел подготовиться, – обычно себя оправдывала, однако в этот раз все обернулось иначе: египтяне яростно сопротивлялись, причиняя урон где только можно.
– Когда мы отплывали, из Иудеи и Пергама уже шла помощь, – объяснила Фабиола. – А Марк Антоний вчера выслал целый легион из Остии. Блокада скоро кончится.
– Хвала Юпитеру. – Йовина торжественно подняла стакан вина. – И Фортуне.
– Несомненно, – кивнула Фабиола, обуреваемая жаждой мести. Выиграв гражданскую войну, Цезарь вернется в Рим. Прямо к ней в руки.
По коридору разнесся стук сандалий, и на пороге появились Веттий с Бенигном. Оба улыбались до ушей.
– Фабиола! – завопил Бенигн и, рухнув на колени, припал к краю ее одежды, как проситель перед царицей.
Йовина, несмотря на явную досаду, изобразила удовольствие.
– Встань. – Фабиола ласково взяла Бенигна за руки. – Рада тебя видеть!
Заметив следы от золотых браслетов, некогда охватывавших мощные запястья, она нахмурилась. Лишиться обоих браслетов, полученных в награду? Йовина, должно быть, и впрямь впала в крайнюю нужду…
Владелица заведения, не обращая на них внимания, суетилась у стола – запечатав воском какой-то документ, она вручила его Бенигну.
– Отнесешь куда обычно, – заявила она.
– К прежним ростовщикам? – озадаченно переспросил привратник. – Рядом с Форумом?
– Разумеется! – Йовина нетерпеливо замахала руками. – Ступай, ступай!
Бенигн кивнул и направился к двери, по пути обменявшись улыбками с Фабиолой. Вышедший за ним Веттий занял свой пост на улице; Секст устроился у самого входа, бдительно наблюдая за происходящим.
Мозг Фабиолы лихорадочно работал. Бенигн по поручению Йовины ходит к ростовщикам! И хозяйка явно недовольна, что Фабиола об этом узнала! Былая сумасбродная идея вдруг показалась девушке не такой уж невыполнимой.
– Как дела в Лупанарии? – спросила она непринужденно.
Лицо Йовины сделалось непроницаемым.
– Лучше прежнего! – Новый приступ кашля сотряс ее щуплое тело, лишь усилив подозрения Фабиолы. – А почему ты спрашиваешь?
– Утомительно, наверное, управлять Лупанарием в одиночку, – сочувственно проворковала Фабиола. – Ты совсем измучена!
– Я прекрасно себя чувствую! – Хозяйка выдавила улыбку, обнажив гнилые зубы и покрасневшие десны, никак не свидетельствующие о сытой жизни. – Хотя, конечно, дела не так уж хороши.
Почуяв в противнике слабину, Фабиола придвинулась ближе:
– Неужели?
Йовина помрачнела.
– Даже скорее плохи, – призналась она, позволяя Фабиоле себя усадить. – Год назад открылось новое заведение, за три улицы отсюда. Молодая смазливая хозяйка, грозный совладелец. – Морщинистое лицо Йовины, покрытое слоем краски, жалобно дернулось. – На невольничьем рынке у них связи, красивых рабынь скупают до общих торгов – приличного товара не видишь месяцами! Разве с такими сравнишься? Замкнутый круг – расходы не убавляются, девочек осталось лишь два десятка…
– А как же Бенигн и Веттий? – участливо осведомилась Фабиола. – Они-то отделают кого угодно!
В усталых глазах Йовины мелькнула слабая искорка.
– Верно, да только дюжину головорезов с мечами и кинжалами не одолеть даже им.
Настал черед Фабиолы изумляться: с тех пор как она ушла из публичного дома, проституция явно стала делом еще более опасным.
– Вели купить еще стражников, – посоветовала она и сама удивилась, насколько близко к сердцу принимает судьбу Лупанария. – Или найми гладиаторов. Что тут сложного?
Йовина вздохнула:
– Я так устала, Фабиола! Да и здоровье не то. Бороться за власть… – Она обреченно замолкла.
Фабиола едва могла скрыть изумление: та самая Йовина, чей Лупанарий десятилетиями славился на весь Рим! Та, что выкупила ее у Гемелла, самолично убедилась в ее девственности, а потом требовала с клиентов целое состояние за право провести с ней первую ночь! Несгибаемая как клинок, Йовина удерживала публичный дом железной хваткой, и немудрено, что со временем ее силы иссякли. Слабый вид хозяйки потряс девушку, однако жалости и сострадания не вызвал. Фабиола ей ничего не должна.
На миг повисла тишина, и до Фабиолы вдруг дошло, что, пока она тут сидит, ни один мужчина не заглянул в заведение. В прежние времена Лупанарий так не простаивал.
– Насколько плохи дела?
Йовина окончательно сникла:
– Если клиентов в день больше полудюжины – радуемся, как улыбке Фортуны…
– Так мало? – Потрясенная Фабиола едва могла скрыть изумление.
– Чего только я не перепробовала! Особые условия, скидки, мальчики… Пикантные услуги от девочек…
Фабиола поморщилась, однако предпочла не перебивать.
– Без толку. Все идут к той стерве. – Йовина сжала губы, в ней словно вспыхнул былой огонек. – Столько лет трудов – и ради чего?
– Может, не все потеряно?
– В каких только храмах не была, каких приношений не делала! На что еще надеяться? – Голос Йовины вновь потух.
Фабиолу вдруг словно подхлестнуло – вот он, повод! Не упустить, стать хозяйкой положения! Она чуть помедлила: слишком велик риск, надо действовать наверняка. Обставить все так, чтобы Йовина не отказалась: старая карга не так уж немощна, вмиг почует неладное. Нельзя, чтобы план провалился. Лупанарий может стать главной опорой ее замысла – мести Цезарю. Губы Фабиолы едва заметно дрогнули от предвкушения.
– А ты не подумывала… отойти от дел? – осторожно спросила она. – Отдохнуть?
Йовина фыркнула и тут же уставилась на Фабиолу глазами-бусинами, как орел на жертву. Дряхлый, бессильный орел…
– А кто будет управлять заведением? Ты, что ли?
Девушка заговорила вкрадчивее:
– Я просто предположила. Конечно, я бы заплатила хорошую цену – не по нынешним доходам, а по состоянию на прошлый год. – Она беззаботно повела рукой. – Если захочешь, можешь остаться на время, помочь все наладить.
Навык Йовины справляться с повседневными заботами Лупанария грех было бы не использовать на первых порах, пока Фабиола не освоится.
– Ты что? – Йовина не сразу пришла в себя. – После всего, что ты здесь натерпелась? Зачем тебе Лупанарий?
Фабиола лениво разглядывала тщательно отполированные ногти.
– Мне скучно, – ответила она, почти не покривив душой. – Подумываю, чем бы занять время. А уж в здешних делах я разбираюсь.
– А как же Брут?
– Он позволяет мне все, что захочу. Годами скитаюсь с ним по походам, а тут и вовсе гражданская война на носу – кто знает, скоро ли кончится, – пожаловалась Фабиола. – В Греции и Египте просто измучилась. И тащиться за ним в Испанию или Африку не желаю.
Йовина потеребила массивный золотой браслет на запястье.
– А цена?
– Думаю, сойдемся на ста пятидесяти тысячах денариев, – бросила Фабиола, занимавшаяся в уме подсчетами ровно с той минуты, как Йовина назвала ей число клиентов. И после паузы, чтобы сумма отложилась в уме хозяйки, продолжила: – Пять тысяч за каждую девочку и пятьдесят за здание. Все неоплаченные долги – за твой счет.
Глаза Йовины чуть не вылезли на лоб – предложение было более чем щедрым.
– Ты распоряжаешься такими суммами?
– Брут богаче, чем ты думаешь, – безмятежно улыбнулась Фабиола. – И не скупится на подарки, лишь бы сделать мне приятное.
Йовина, затихнув, принялась обдумывать возможности, Фабиола следила за ней украдкой. Хитрости хозяйке было не занимать, и, когда Йовина явно сосредоточилась на подсчетах, настало время финального удара.
– Я не прибавлю ни единого асса. – Голос Фабиолы звучал уже не так дружелюбно. – И вторично предлагать сделку не стану.
Йовина обмякла, откинувшись на спинку сиденья.
– Дай время подумать, – прошептала она. – Несколько дней.
– Ну уж нет, – торжествующе заявила Фабиола: уж теперь-то хозяйка никуда не денется. – Хватит и двух часов.
– Хорошо, – нехотя кивнула Йовина.
Осушив бокал до дна, Фабиола двинулась к выходу:
– Я вернусь к полудню.
Девушка торжествовала: наконец-то все идет по ее воле! Ромул теперь в армии – значит, Рима ему не миновать, они обязательно встретятся. Брут, всецело ей преданный, может пробиться в ближайшие помощники Цезаря, а девочки в Лупанарии – который будет ей принадлежать всего через два часа! – помогут завоевать и его соратников. Ради главной цели. Ради того, чтобы убить Цезаря.
Фабиола так глубоко ушла в мысли, что не услышала предостерегающего оклика Секста и подняла глаза лишь тогда, когда телохранитель преградил ей дорогу.
– Что случилось?
– Неприятности, – озабоченно ответил тот, вытаскивая из ножен гладиус и оттесняя Фабиолу от выхода, чтобы она не пыталась даже выглянуть наружу.
С улицы вдруг донеслись громкие голоса.
– Отвалите, ублюдки! – перекрыл их голос Веттия.
– Не удержишь, не старайся, – рявкнул кто-то в ответ. – Мой господин желает потолковать со старой стервой и ждать не намерен.
– Через мой труп! – прорычал Веттий.
Раздался взрыв хохота – Фабиола поняла, что привратник один против многих. Следом послышался лязг вынимаемых из ножен мечей, и с ее губ сорвалось проклятие. Неужели так стоять без дела, пока на тебя нападают? Где Бенигн?
– Кто они? – бросила она Йовине, чья бледность стала заметна даже под краской.
– Головорезы из нового заведения, – едва прошептала та.
– Ладно, придурок, даю еще шанс, – бросил противник Веттия. – Отойди.
– Проваливай, откуда пришел! – рыкнул Веттий. – Всех перебью!
Помимо гордости – ведь не будь здесь Фабиолы, Веттий упорствовал бы не так сильно, – девушку объял ужас. Кто знает, чем все кончится…
С улицы послышались гневные крики – толпа подступала ближе.
– Веттий! – Йовина умудрилась перекричать шум. – Пусть войдут!
Снаружи воцарилась тишина.
В Лупанарии, затаив дыхание, ждали.
Дверной проем закрыла тень, и Фабиола невольно сжалась за спиной Секста, который оттеснил ее к стене. На пороге возникла закутанная в плащ фигура, за которой виднелись пятеро мускулистых громил с мечами наголо. Следом ввалился Веттий с поднятой дубиной. Убедившись, что Фабиола цела, он тоже встал впереди, отгородив ее от вошедших так, что те поначалу не заметили ни ее, ни Секста. По шее Фабиолы струился пот, ноги приросли к полу.
Взгляд вожака остановился на явно струхнувшей Йовине.
– Чего надо? – визгливо крикнула она. – Мало тебе, что угробил мое заведение?
– Йовина! – Пришелец театрально оскорбился. – Мы только зашли спросить о твоем здоровье! Говорят, ты неважно себя чувствуешь?
– Пошел вон, наглец! – огрызнулась хозяйка. – Я здорова!
– Отлично! – Визитер отвесил издевательский поклон, и сердце Фабиолы дернулось – слишком уж знакомым показался жест. И мощное телосложение, и серебряные браслеты на запястьях… Однако собраться с мыслями не удалось: пришедший продолжал речь:
– Ведь мы за тебя так волнуемся! Лучше бы тебе оставить Лупанарий. Отдохнуть. Чем скорее, тем лучше.
Былая вспышка лишила Йовину последних сил.
– Это все-таки мое детище, – пробормотала она. – Что с ним будет? И с девочками?
– А мы присмотрим! И за домом, и за привратниками, и особенно за девочками. Правда, ребята? – Говоривший кинул взгляд на подручных, те загоготали.
Фабиола почувствовала, как желчь подкатывает к горлу, и попыталась прогнать тошноту. Сомнений не оставалось – перед ней Сцевола. Фугитиварий, охотник за беглыми рабами.
Она судорожно кашлянула.
Сцевола тут же обернулся. Небрежно окинув взглядом Веттия с Секстом, он воззрился на Фабиолу, и лицо его перекосилось злобной ухмылкой.
– Клянусь всеми богами! – выдохнул он. – Кто бы мог подумать?
На Фабиолу нахлынула внезапная дурнота – и девушка оперлась на плечо Секста, чтобы устоять на ногах.