Башкортостан, Чишмы (координаты: 54°35'38''с. ш., 55°23'42''в. д.), 2033 г. от РХ
В Чишмы Пуля вернулся через два часа вместо обещанных трех. Уставший, промокший от мороси до самых подштанников и злой. Прошел по широкой главной улице, где сохранились даже двухэтажные коробки, оставшиеся от бывшего поселка, вновь ставшего селом. Жизнь вокруг прямо-таки кипела, особенно по сравнению с тихим спокойствием старицы, с ее мертвенно-зеленоватыми кругами на стоячей воде и ссохшимися зарослями камышей. И запахом, мертвым тленом смерти, диким и непрекращающимся ни на секунду криком погибших людей. О да, не услышать вопли душ, не желающих уходить, он так и не смог. Да и не хотел. А сейчас, ощущая улетавшую прочь грусть, чугунно-тяжелую, шел по раскисшей улице и радовался жизни вокруг. Дыму из труб, такому домашнему и приятному. Ребятне, с визгами гонявшей по лужам старые ободья от бочек с помощью палок. Стаду разнорогих коз, загоняемых пастухом. Аромату где-то пекшегося хлеба, пусть тот больше чем наполовину состоит из травы вперемешку со всяким жмыхом. Грязи, чмакающей под подошвами его собственных далеко не новых сапог. Азамат старался не думать о подошвах, грозящих в скором времени отстать, и радостно мыслил вот про эту грязищу, такую милую, потому что в ней хватало парящего навоза, но не виднелось поблескивающей и впитывающейся крови. Жизнь и покой стоили нынче дорого. И радоваться, не платя ни патрона, хотелось все больше.
Местные, в основном старики и детвора, да женщины, открывающие ворота для своего скота, вовсю косились на него, таращили глаза. Кто и какую сплетню пустил про него, стало неважным. Взгляды, в основном испуганные, говорили сами за себя.
Девка в выцветшем платке, катившая на маленькой тележке здоровенный бидон с водой из колодца, разом затормозила. Колесики устройства, разные по высоте, и без того увязали в грязи. А сейчас, когда хозяйка отпустила ручку и одновременно шарахнулась в сторону, ушли в жадно чавкнувшее серое тесто полностью. Азамат покосился в сторону девчонки, испуганно уставившейся на него, вздохнул. Почему-то казалось, что причина не только в Саблезубе. Уж кого-кого, а мутировавшего зверья, чем дальше от Уфы, тем больше. Пусть даже его и уничтожают с такой скоростью, как здесь.
Помогать ей он не стал. На улице хватало «помогаев» и без него, а время дорого. Дом Ильяса ему показал хмурый мужик, пока еще неумело стучавший новенькой и пока светлой деревяшкой вместо левой ноги. А жил местный хозяин довольно скромно, пусть и в большом доме, но уж точно не во дворце. Внутрь его пропустили без задержек, разве что один из давешней пары охраны незамедлительно возник рядом.
– Нашел. – Азамат плюхнулся на недавно выскобленную лавку, вытянул ноги. Те ощутимо гудели, намаявшись лазать по вывороченным кустам, упавшим деревьям и густой топи у берега. Снимать сапоги не хотелось, хотя марать пол было стыдно. – Завтра утром пойду. Помощь все же нужна будет, человек пять, и с чем-то горючим.
– Может, сразу огнем? – Ильяс ощутимо обрадовался, в глазах замелькали быстрые расчеты. – Сапоги не снимай, отмоют.
– А как же девочка? – Азамат благодарно кивнул симпатичной черноглазой девушке, незаметно поставившей перед ним большой ковш. В посудине что-то парило, вкусно и сладко пахло. Кружки приземлились на столешницу следом, чуть звякнув об бок сковороды с засохшим и остывшим мясом.
– Да жива ли она?
– Ты не просил помощи ни у кого, а меня позвал друг, я приехал. Друга сожрали на твоей земле и запросто оприходуют еще многих, если ничего не делать. Ты сам пока не можешь, время идет. Если я готов сделать это сам… – Пуля жадно глотнул теплого молока с медом из кружки, скребанув зубами по эмали, еще не сбитой до конца. – Так, может, мне решать – как и что делать? Ты говорил про плату, помнишь?
– Ты отказался.
– Я отказался от меха, мяса, патронов или еще чего-то. И не знал тогда, что точно жива.
– Хорошо. – Ильяс перестал хмуриться. – Пять человек?
– Да. Трое встанут по берегу, двое будут ждать меня у входа в гнездо навьи. Это сложно, на самом деле.
– Хорошо. Я сам пойду с тобой.
Азамат пожал плечами. Хозяину хочется искупить вину хотя бы так? Его дело.
– Еще мне нужен оружейник. В Чишмах ведь есть мастерская?
– Да. Я…
– Найду. Где мне остановиться?
– У меня. Комнату приготовили, баня стоит с паром, ужин, как стемнеет.
– Хорошо. Я вернусь позже, меня не надо ждать. Встаем не очень рано, мне надо отдохнуть как следует. А мутанты эти, водяные, вернутся с охоты рано, как раз к обеду лягут спать, а навья еще долго будет ленивой и спокойной.
Ильяс не ответил, лишь кивнул головой. Большего Азамату было и не нужно.
Лавку оружейника, совершенно сивого хрыча с пегой бородой веником, несколькими парами очков и люто дымящего трубкой, Пуля нашел быстро. Людей на улице прибавилось, косились так же часто, но без прежнего испуга (все-таки новый человек, и даром что с котом-живоглотом), если не считать давешнюю красотку с бидоном, вновь встреченную и теперь для разнообразия не шарахнувшуюся в сторону, а застывшую на месте. Азамат вздохнул, пожал плечами и пошел дальше, провожаемый тягучим взглядом. Глаза, к слову, оказались большими и красивыми, с дрожащими ресницами и влажной поволокою. Или ему это показалось, мало ли, давно не был среди людей, одичал.
Дед, если судить по грубой вывеске, звавшийся Палычем, задумчиво ковырялся в агрегате, отдаленно напоминавшем разобранный до последнего винтика АГС. Хотя с таким же успехом он мог оказаться невесть откуда взявшимся в Чишмах отбойным молотком. И тому и другому делать здесь было категорически нечего, и Азамат даже немного удивился, хотя дальше удивляться предстояло больше.
Пусть старый пень и не выглядел, как любой его коллега из Уфы, Стерлитамака или Челнов, наикрутейшим спецом в собственном деле, упакованным с головы до ног в лучший камуфляж и амуницию, лавка его оказалась чистым сокровищем. Сам хозяин, в своих вытертых до белизны брюках и застиранной рубахе защитного цвета, смотрелся неряхой. Рукава, закатанные до сбитых локтей, блестели пятнами масла, очки либо обмотаны изолентой, либо спаяны вместе из двух разных половинок. Борода нечесана, прокуренные усы не стрижены и полностью закрывали верхнюю губу. А вот большая комната и ее ассортимент…
Экипировка, редкие довоенные экземпляры, висели бок о бок с новыми экземплярами сбруи для патронов, гранат и прочего убийственного инвентаря. Камуфлированный «Тарзан» и пара «Пионеров», армейский жилет для «химиков», кем-то и когда-то найденные среди останков военных баз и руин городов, соседствовали с блестевшей от масла кожей подсумков и карманов, сделанных уже сейчас. Практически вечные синтетические ремни с застежками и пряжками из пластмассы – против брезента с медными и латунными деталями. Новодел явно преобладал.
Оружие, вновь ставшее главным и лучшим союзником человечества после одного дня пылающего неба, стояло, лежало и висело в достатке (в основном, правда, холодное). Отдельно от всего блестела хищными щучьми мордами и гравировкой по лезвиям пятерка настоящих злато-устовских ножей, соседствовавшая с куда более скромными, но куда более удобными боевыми армейскими экземплярами. Остро и зло бликовали граненые стрелы, становившиеся все более популярными, и рядом, широко расставив плечи из полиамида, металла и даже рога, висели арбалеты. В отдельной высокой пирамиде стояли рогатины, дротики, топоры и граненые шестоперы.
Азамат не удивился, понимая все больше возрастающую роль давно, казалось бы, забытых приспособлений. Острыми твердыми перьями пробить череп любому мутанту проще, чем старым и далеко не надежным патроном «макарова» (в случае, если для ближнего боя есть ПМ). Нож, несомненно, штука хорошая, но против дикой всеядной свиньи, становящейся все более многочисленной, тяжеленная дурында на палке – куда лучше.
Огнестрельного оружия висело и лежало меньше: три АК разных модификаций, один РПК с погнутым стволом, чуть блестевший чистыми накладками гранатомет и с десяток разнокалиберных ружей. За половину всего этого арсенальчика, практически не глядя, Азамат не отдал бы и собственный обрез. Видимо компенсируя бедность выбора заводского огнестрела, хватало самоделок, куда без этого. Одна здоровенная дура с откидным прикладом и здоровенным барабанным магазином даже глянулась Азамату. Очень уж грозно смотрелось это непотребство, калибра девятого на глазок. Вот только где к такой брать боеприпасы? Хотя и этого добра в лавке хватало.
Цинк, найденный в схронах, стоял открытым, показывая патроны в промасленных пачках. Рядом же лежали россыпью их менее везучие товарищи, на которых сразу бросались в глаза удаленные следы ржавчины, убранной маслом или соляром, рубчики от тисков, державших цилиндрики во время перезарядки кустарным порохом. Рисковать и приобретать такие Пуля не решался никогда, даже если его положение становилось совсем тяжелым. Но сегодня его интересовали их более крупные и безопасные родственники. Для обреза, с дробью, а лучше – даже с картечью на медведя или кого-то его габаритов – в последние годы встречались всякие твари. А для цели его завтрашней охоты нет ничего лучше хорошо и крупно нарубленной или отлитой металлической начинки обычного охотничьего патрона.
– Здравствуйте, абый.
– Ой, вот не надо, а?! – Палыч поднял голову, снял одни очки, слепленные из черной и красной оправ, и нацепил другие, склеенные вместе изолентой. – Я тебе, сынок, не абый, ты уж не обижайся. Хочешь дедом называть, так и называй.
– Как скажете. – Азамат пожал плечами.
– Это ты к другу приехал, а теперь вроде как, по души наших местных убивцев ночных собираешься?
– Все село уже знает?
– Все не все, а половина точно. – Палыч усмехнулся, не убрав трубки изо рта и окутавшись густым клубом дыма. – Думаю, ты ко мне не потрындеть о погоде зашел?
– Ваша правда. – Азамат улыбнулся в ответ. Оружейник ему нравился.
– Так ты садись вон там, пододвинь ящик. И говори, чего тебе, сталбыть, надо.
– Хорошо. Если по делу, так патронов бы к ружью, с картечью. И…
– Да погоди ты, милок, – дед бодро встал и тут же схватился за поясницу. – А, будь ты неладна, зараза проклятущая. Как стрельнет, так хоть вой. Так… сынок, а ну-ка, помоги. Давай сперва решим один вопрос, а там и дальше посмотрим, что к чему. Патроны, говоришь… Вон тот ящик давай сюда. Да нет, не тот, а деревянный, крашеный. Ага, молодец. Вот и спускай его сюда. Так…
Азамат осторожно спустился по шаткой стремянке, сняв с верха стеллажа ящик армейского образца, и поставил перед стариком. Внутри отыскалось необходимое.
– От, смотри, чего у меня есть. А?! Не, ты глянь, ручная работа, мастерская… – Палыч крутил в пальцах толстый цилиндр из латуни. – Сам делал, снаряжал, не, ты на-ка вот, посмотри!
Азамат взял патрон, провел пальцами по гладкому металлу, присмотрелся к донцу. Придраться оказалось не к чему, дело свое седой оружейник знал. В ящике насчиталось двадцать снаряженных «самоделок», осталось только определиться с ценой.
В рюкзаке, во внутреннем кармане, лежало несколько интересных вещей, которые Азамат рассчитывал обменять именно на боеприпасы. Посмотрел на дело рук Палыча, и невольно закралось сомнение: а сговорится ли? Кустарно, да, но ведь и перезаряжать можно, и куда надежнее хоть пластиковых, хоть картонных. С патронами-то беда, где их отыщешь много?
Покопавшись в заветном хранилище, таскаемом за спиной, он решился. Палыч, посасывая трубку, хитро прищурился, явно прикидывая размеры торга. И то верно, будь у Азамата самая ходовая валюта – автоматные «патрики», не стал бы рыться внутри потрепанного мешка, достал бы магазин, поторговался и отсчитал сколько надо. Стало быть, как ни крути, придется сейчас искать компромисс.
Уж чего только не довелось видеть коренному жителю бывшего города, инженеру по образованию, капитану по званию и мастеру-оружейнику по призванию за последнюю двадцатку лет! И поросят за ремонт куцего АКСУ, и связку дорогих и вроде как даром ненужных браслетов золота чистейшей 585-ой пробы, и… Да даже попытку всучить тощую замухрышку невнятного возраста с непонятными болячками за найденный и любовно восстановленный «Печенег».
Поросята прижились, дали потомство, даром что половина сожрала своих же собратьев. Золото Палыч тоже взял, уже зная о дантисте, перебравшемся в Чишмы. Ну а девчонка, отмытая и отстиранная с мылом, щелоком и порошком от педикулеза, стала ему и старухе и помощницей, и внучкой. Но сейчас, спустя двадцать лет с Войны, Азамат смог удивить Палыча.
На стол, зашуршав тонким пергаментом пакета, легла большая квадратная коробка. Азамат достал ее, аккуратно поставил перед Палычем. Тот странно кхекнул, дернул шеей и, явно не веря, пальцами погладил серо-голубую крышку, провел по почти стертой, но все еще видимой надписи.
– Нестеров?.. – голос деда даже дрогнул. – Чать, смеешься, нет там ничего.
Азамат улыбнулся, открыл коробку. Палыч вздохнул, выдохнул, затянулся своим ядреным самосадом и закашлялся.
– Ну, так это ж… и идут, да? И даже механические. Дык, мил человек, откуда ж если чего, запчасти-то на них, а?
Пуля вздохнул и положил рядом еще мешочек, мягко звякнувший содержимым.
– Не… ну если так-то, то чего уж, оно конечно… – дед все же достал блеснувшие в свете лампы металлом браслета и корпуса кажущиеся новехонькими часы «Нестеров». – От ведь, гребаные микитки, ты ж посмотри, это ж…
Азамат отошел, оставив мастера один на один со свалившимся счастьем в виде работающих часов и памяти о минувшем прошлом. В мешке оставались еще две заветные коробки, в свое время найденные в сейфе. Один раз найденные хронометры компенсировали все потраченное время и силы, ушедшие на переноску и его вскрытие, сейчас история явно повторялась.
Нужное и дополнительное устройство, так необходимое для охоты на навью, у Палыча имелось. Осталось только решить – хватит ли деду, явно не простофиле, одних часов и запасных частей к ним, или придется торговаться дальше.
Обернувшись, Азамат натолкнулся на хитрый взгляд умных глаз за стеклами очков.
– Что-то еще жалаете, голуба моя?!
Солнце старательно пробивалось через низкую и плотную хмарь, затянувшую небо. Плотный белесый туман, густой, как хорошая сметана, неохотно расступался перед идущими людьми. Коней вели позади, аккуратно обмотав копыта всякой ветошью. День днем, ночные ночными, а осторожность никто не отменял. Азамату не хотелось столкнуться с проснувшимися из-за стука по поверхности и злыми нелюдями раньше времени. Если, конечно, слуг навьи можно было назвать именно нелюдью.
Сам Пуля, Ильяс, двое его одинаковых спутников и еще тройка местных охотников – вот и все. А, и кот, само собой, этот друга никогда не отпускал одного. Шли тихо, мягко наступая на землю. Охотники косились на Азамата, и было с чего: не каждый пасмурный день рядом с тобой совершенно спокойно идет человек в кожаных летных очках с зеркальными стеклами. Но на их удивление Пуля плевать хотел. Ильяс причину знал, телохранители, как и до этого, игнорировали. А Саблезубу так вообще без разницы.
В берлогах любого хищника, что мутанта, что обычного (хотя остались ли такие?) медведя, темно. Не глаз выколи, но и вряд ли что увидишь сразу. Особенно со света, пусть на улице и хмарь, и солнца днем с огнем не отыщешь. Стоит ли, сунувшись к навье практически под землю, потеряться в черном провале логова, стать слепышом? Азамату такого не хотелось.
Проснувшись и умывшись, сразу же достал из мешка кожаную укладку, сложенную вдвое и стянутую шнуром. Современный мир просто так не ничего не давал, учил долго и вдумчиво. Если Всевышний послал испытания, так и пройти их следует достойно, и не надеясь только на его, Всевышнего, помощь. Аллах милосерден, Яхве, если верить православным батюшкам, тоже, Иса так вообще был милосерднее некуда. Но есть ли им сейчас дело до относительно сильного Азамата? Когда вокруг хватает тех, кто куда слабее и кто куда как больше нуждается в их помощи? То-то и оно. А раз так, то не следует отвлекать Всевышнего на помощь тому, кто и сам способен помочь себе.
Несколько капель, раз-два-три, в каждый глаз, зажмуриться, скрипнуть зубами от едкого и расползающегося под веками огня. На ощупь дотянуться до гладкой, вытертой от нескольких лет носки маски с очками, нацепить и крепко прихватить на затылке застежкой. Вот… теперь можно и открыть глаза, да и драло уже не так сильно. Ну, а рассказывать всем и каждому о вредном излучении солнца, насквозь проходящего атмосферу, лишенную озона, Азамату было несподручно. Темных очков на всех не напасешься.
Сухостой трещал под ногами. Азамат пока не ругался, до входа в пещерку, прячущуюся под берегом, оставалось довольно времени.
– Слушай… – Ильяс, жующий щепку с самого выхода, догнал его. – Скажи, оно тебе зачем?
А, проняло. Азамат посмотрел на него, видя свой ответ в его глазах: человек, если он человек, от самого себя не убежит. Да, мир вокруг против людей, пусть и по их собственной вине. Но оскотиниться, наплевать на слабых ради других… Этот мужчина не смог до сих пор.
– Я… – Азамат приостановился. – Мне очень хочется вернуть в этот мир немного добра.
– Да? – Ильяс усмехнулся. – У тебя татуировка на предплечье, группа крови и характерный такой череп. Там, где ты ее себе сделал, вас учили делать добро?
– Нет. Хотя мы его делали для других.
– Ну да. – Ильяс сплюнул, треснула сломанная щепка, хрустнула, наконец-то, в его пальцах. – Добро победит зло, да? Найди всех злых людей и убей, потом возьми их женщин, изнасилуй и тоже убей. Добро обязательно победит зло.
Азамат не ответил. С погибшим Мишкой они служили в особых частях, рассусоливать и заниматься гуманизмом там не принято. Оправдываться ему не хотелось. Пришло его время, и Пуля ушел – стал сталкером, контрабандистом и охотником. Охотником на мутантов. И, даже убивая за деньги, старался думать о правильном выборе. И о добре.
О добре для родителей трех оставшихся детишек в сельце Буздяк. То добро он принес им в ящике из-под овощей. Подобрал там же, где убил трех упырей, свивших гнездо на бывшей оптовой базе, куда детишки повадились бегать и искать всякие мелочи. Головы мутантов выглядели ужасно, воняли еще хуже, но стали добром – людям не пришлось уходить в другое место.
Дорога, что выбрал Азамат, с добром пересекалась, пусть и по-своему. Со своей надеждой на что-то хорошее, на что-то… вроде бы и потерянное, но бывшее рядом. Обидно только, что большую часть добрых дел, идя по своему пути, ему приходилось делать с помощью стали.
Всякое добро попадалось ему на пути. И сейчас следовало совершить еще одно хорошее дело, в память о друге и для примера жителям села Чишмы. Азамат шикнул на спутников – шуметь стало опасно, старица уже показалась вдалеке.
Оренбуржье, бывш. Донгузский полигон, Орден Возрождения (координаты засекречены), 2033 г. от РХ
Инга поправила ремень планшетки. Прикрикнула на двух замешкавшихся техников, приставленных к одной из «Выдр». Времени ей и отряду еще хватало, но следовало торопиться. Выход отряда она сама и назначила на эту ночь – в темноте следовало пройти по хорошо изученным окрестностям и пройти как можно дальше. Выжимать из машин следовало все возможное, но не сейчас. Подвести Мастера Инге не хотелось.
Подземный ангар, освещенный еле-еле на одну четверть, наполнялся шумом и лязгом металла. Кроме дежурных бригад, в нем сейчас находилось в два раза больше вспомогательных. Командиры техников ворчали, но и не думали перечить Войновской – себе дороже.
Мастер сказал: «Возьми все необходимое». Пока никто из совета Ордена не скажет ни слова против. Но… Инга вполне понимала, уходя в такой дальний рейд, что Мастер остается практически один. После гибели Андрея Ливнева и его отряда полгода назад, верных людей у Мастера оставалось очень мало. И не только людей. Всего, столь необходимого для продолжения идей Ордена, больше не становилось.
Что помогло Мастеру создать Орден сразу же после Войны? Только ли появившиеся возможности? Нет, Инга знала это совершенно точно, не будь Донгузский полигон тем, чем являлся… ничего бы и не вышло.
Жужжа электродвигателем, постукивая загруженными емкостями и шелестя протертыми покрышками, мимо проехала грузовая платформа. Круглые пластиковые цистерны, под завязку заполненные горючим, со склада выкатили сразу же. Дополнительный запас топлива придется тащить с собой, хотя Инга этому не радовалась. Соляр, конечно, сам по себе не загорится, если в него не попадет неслучайная зажигательная пуля, но…
Хотя в готовящейся экспедиции «но» хватало. С самого ее начала.
– Пятнадцатый! – Инга повернулась в сторону одного из своих бойцов. Номера на левом наплечнике она не видела, незачем. Людей, входивших в собственный отряд, Войновская различила бы и ночью, и без ПНВ. – Ты видел Илью Серого?
– Нет, майор! – Пятнадцатый замер.
– Ты чем сейчас занят?
– Экипировкой, майор.
– Сейчас же иди в правое крыло, в координационный отдел, узнай, где сейчас Илья, найди его и пригласи ко мне. Разрешаю выполнять.
– Есть.
Боец развернулся и немедленно отправился в указанную сторону. Один из техников, тощий и длинный парняга в синем комбинезоне, только покачал головой. Войновская дернула щекой, отворачиваясь. Раздолбайство «мазуты» многим в Ордене казалось нормальным и даже неискоренимым, но не ей.
Инга прошла вперед, остановившись у «Выдр». Взвод, идущий на колесных вездеходах, облепил машины, как муравьи. Разведка, подбираемая ею постоянно вновь взамен погибавших бойцов, работала слаженно.
– Девятый, закрепи трос лучше! – сержант, Тридцатый, практически не повышал голоса. Не требовалось, выполнять приказы командиров в отряде Войновской приучали сразу. – Двадцать седьмой, поправь ящики с патронами по левому борту, притяни надежнее. Майор?!
Инга остановилась. Оглядела одного из своих самых старых бойцов, оставшись довольной увиденным.
– Продолжайте. Паек уже доставили?
– Так точно. Жду выстрелы к гранатометам.
– Я потороплю оружейников.
Войновская пошла дальше. Техники, проверяющие станции на машинах, косились ей вслед. Да-да, Инга вполне понимала ход мыслей синекомбинезонных: ее жесткость с подчиненными, требовательность и прагматичность многих из них пугают. Это Войновская знала прекрасно.
Историю о бывшем Пятнадцатом, на которого Инга потратила один патрон, распространилась среди Ордена мгновенно. Хотя ей на это было наплевать, боец умер бы чуть позже, даже успей отряд добраться до базы – не спасти от заражения, вызванного укусами огромной стаи мутировавших насекомых, напавших на бойца. И от ожогов четверти поверхности кожи, случившихся из-за отражения атаки этих слепней с помощью огнеметов, тоже.
Инга принюхалась. Несло паленой резиной из-за спин техников, группкой окруживших одну из радиостанций. Профилактический ремонт, что поделать, лучше здесь и сейчас, чем потом. Когда погиб Пятнадцатый, воняло намного сильнее: и резиной от комплекта ОЗК и противогаза, и шерстью сукна куртки, и паленой плотью. Да-да, запашок в тот день стоял еще тот.
– Майор! – голос донесся сверху. Инга повернулась в сторону «Тайфуна», вставшего под заливку топливных баков. – Сейчас я спущусь.
Даже при приземлении он не издал ни одного лишнего звука, несмотря на вес около полутора центнера и росте в метр девяносто, а то и больше.
– Шатун. – Инга пожала протянутую руку. На удивление, один из самых опасных одиночных оперативников Ордена не обладал кистью титанических размеров. Скорее, наоборот, ладонь у Шатуна отличалась скромными размерами и мягкой кожей. Кроме габаритов, страшного в нем не было ничего: мягкое и доброе лицо, с морщинами от привычной улыбки. Ну, шрамы, так у кого их сейчас нет? Но из всех одиночек, постоянно уходящих в дальние рейды, именно его Войновская была не очень рада видеть. – Довольна сотрудничеством.
– Я тоже, майор. – Шатун кивнул. Из рейда он вернулся давно и явно заскучал. Борода, сбритая сразу по возвращении, уже успела отрасти. – Введешь в курс дела?
– Несомненно. – Инга покосилась на новые серебристые клепки широкого ремня. – Кого взял на этот раз?
– О-о-о, милая, рад, что заметила. Вот, смотри! – палец с аккуратным и ухоженным ногтем ткнул в первую из пяти бляшек. – Марат из Сорочинска, редкая тварь, проныра и обманщик, о прошлом месяце подкинул нашему резиденту инфу про поставки шкур со стороны Орска. Ну, якобы там коров смогли превратить в пользу для окружающих, слышала?
– Да. – Инга пожала плечами. – Диких буренок наловили, дождались потомства и стали потомство растить. До четырех месяцев, а потом на забой. Так у тебя у самого же есть куртка новая?
– Верно, майор. – Шатун расплылся в улыбке. Учитывая шрам, идущий от шеи и до переносицы, выглядело это не особо красиво. – Только этот поганец решил всех перехитрить. Ему тогда оружие нужно было, так он и прикинулся валенком, слил, что, мол, там содружество фермеров, коллективное. Прямо, етишкин свет, колхоз, во-во! Не, майор, ты представляешь, колхоз, ахахах!
Шатун довольно захохотал, наплевав на привычно недоумевающий взгляд Войновской. С юмором у него всегда выходило швах… Но Инга терпела. Пользу Шатун приносил неимоверную, порой находя нужное место или человечка где угодно.
– А на самом деле? – прервать хохочущего Шатуна можно было лишь одним способом, а именно: попросить рассказывать дальше.
– На самом деле… и-хи-и… – здоровяк вытер выступившие слезы. – Так там целая группировка, какие-то выжившие военные, лесники, менты, куча всякого отребья. И все окучивают этих самых фермеров, представляешь?
– И?!
– Так наш резидент, не будь дураком, все проверил и…
Что случилось с каким-то там неизвестным Маратом, пытавшимся обмануть Орден, Инга могла представить. Как Шатун разбирался с подобными «обманщиками», Войновская видела. Лучше бы он умел разбираться в запутанных делах. Осторожное покашливание за спиной дало ей возможность извиниться перед ним и прервать только-только начинавшуюся историю.
– Да?
Старший техник вытянулся в струнку.
– Госпожа майор, возникли некоторые проблемы с танком.
Инга нахмурилась. Когда темные брови выгибались изогнутыми молниями над голубоватыми льдинками глаз, многим хотелось спрятаться куда подальше.
– Что?
Казалось бы, такой простой вопрос… «что». В нем нет даже толики угрозы, скрывающейся в «кто виноват» или «кто ответственный», но старший техник испугался. Нет, у него вовсе не затряслись колени, не задрожали пальцы на руках ладоней, прижатых в уставном порядке к бедрам, не задергались губы, и даже не напал нервный тик. Но страх пожилого человека с седоватыми, какими-то крысиными усиками, наполнял воздух в радиусе не меньшем, чем два метра.
– Турбина, эм, да. Госпожа майор, возникли некоторые вопросы, связанные с работой турбины в максимальном режиме, эм…
– Отставить блеяние! – Войновская дернула подбородком. – За мной. Шатун, извини.
Старший техник послушно двинулся следом. Куда идти, майору показывать не требовалось. Главный козырь всей операции хорошо виднелся в самом дальнем углу, подсвеченный сразу несколькими мощными прожекторами. Черными массивными силуэтами стояли несколько штурмовиков из основной группы отряда, которых майор выставила, несмотря на саму глупость подобной охраны. Проникнуть в самую сердцевину Ордена? Кто мог бы совершить такое? Но Инга, взвесив все «за» и «против», решила поступить по-своему.
– Что именно не так в работе турбины?
– Ну, эм… – техник старался поспевать за широким шагом майора. Получалось не очень хорошо. – На высоких оборотах слышны совсем незаметные звуки, как бы, эм…
– Сколько времени необходимо на выяснение причины и ее устранение?
– Эм…
Инга резко остановилась, развернувшись. Техник, едва не налетев на нее, испуганно вытаращился. Момент, когда АПС покинул кобуру и прижался прямо в центр его лба, он упустил.
– Пять часов. Я понятно излагаю ход своих мыслей?
– Так точно, госпожа майор! – глаза, и без того вытаращенные, выпучились еще больше. Страх перестал ощущаться только вымышленной электризацией воздуха, страх обрел четко ощутимый запах. Пахло неприятно.
– Выполнять!
– Так точно!
Инга хмыкнула, глядя на галоп припустившего к танку технаря. Просто самостоятельно найти, понять и устранить проблему, доложив о принятых мерах, многие так и не научились. Даже здесь и сейчас.
– Нам точно нужен танк? – Шатун потер подбородок. – А?
– Артиллерия у вероятного противника? Те ползучие твари, как их… тихоходки? – Войновская смотрела на засуетившихся техников. – И не только.
– Майор! – Пятнадцатый выполнил задание быстро, и обратившийся к ней высокий мужчина в свободном маскировочном халате, подтверждал это яснее ясного. – Вы меня искали?
Цепкий взгляд темных глаз. Жесткие и неулыбчивые губы. Всегда гладко выбритое лицо с еле заметными морщинками. Черное горло свитера, туго обтягивающее сильную шею. Ежик чуть седых волос. Илья Серый, паладин Ордена, мастер выживания, тот, кого указал Мастер, одна из немногих серьезных проблем для Войновской.
– Илья.
– Наш выход не сейчас, для чего я вам так срочно потребовался?
Войновская мысленно досчитала до десяти. Ссориться с Серым ей просто опасно, но вот решать вопрос о его подчинении стоило прямо сейчас.
– Совещание, Илья.
– А, ясно…
Илья Серый не нравился Инге. Майор Войновская не нравилась паладину.
– Что именно ясно?
– Что совещание. – Илья почесал мочку уха. – Прямо здесь?
– Пока нет. – Инга стукнула стеком по голенищу. – У нас уже есть проблемы.
– Куда без них… – Илья пожал плечами. – Нет проблем, так считай, что умер.
– Проблема с танком.
– Ну, так уж с ним проблема-то всегда… – Серый хохотнул. – Да брось, майор, все же решится. Ну, пойдем в ту сторону, что ли. А то я как увидел нашего старшего техника, как он от тебя убегал, даже перепугался. Думал, ты старика так и шлепнешь на месте.
Войновская не ответила. Их с Серым взаимная нелюбовь проявлялась во всем. Отвечать на его подколки было глупо и непрактично.
Серый шел рядом и молчал. Это ее полностью устраивало – наслушаться его в экспедиции только предстояло. А пока Инга старалась заметить любую оплошность вокруг, вполне ожидаемую. Но… вроде бы все шло как надо.
Ордену досталось многое. Орден взял все, что смог. Орден хотел еще больше.
В ангаре, по которому шла Войновская, хватало техники. Особая гордость Ордена, боевая техника на ходу, стоявшая когда-то на консервации, удерживаемая в рабочем состоянии с самой Войны или даже созданная вновь. Похвастаться несколькими готовыми к походу «Выдрами» и «Тайфунами»… Многие ли могли сейчас такое?
Не говоря уж о «Разрушителе». Инга остановилась рядом с металлической громадой, в очередной раз невольно залюбовавшись.
– Да уж… – Серый остановился рядом. – В первый раз мне не хочется спорить с тобой, майор. Нам он наверняка потребуется. Да и просто красиво, прямо мальчишеская мечта.
Самарская обл., крепость Кинель (координаты: 53°14'00''с. ш., 50°37'00''в. д.), 2033 г. от РХ
– Дарья, значит… – Морхольд хлебал наваристый бульон с лохмотьями капусты, картошки и какой-то травы. От мятой алюминиевой плошки густо парило сытным запахом. – Ясно.
Девушка кивнула, завороженно глядя на мерно поднимающуюся и двигающуюся назад ложку. Морхольд покосился на нее, зачмокал еще вкуснее. Отломил горбушку от буханки, лежащей на столе, понюхал. Хлеб на хмелю, драгоценнейшая штука, в Кинеле стоила пяток патронов, но отказать себе в таком счастье сталкер не смог.
Спору нет, обходиться без хлеба давненько стало не просто привычно, а… обыденно. Ну, нет его, так нет. Нет горячего, с пылу с жару, съедим стародавние галеты из запасов Госрезерва. Пахнут плесенью? Ой, какие мы нежные, не хочешь, не ешь. Нет галет? Найдем сухари. Хотя сухари Морхольд жаловал не особо. Если с чаем из запаренного шиповника, да хоть размоченные в воде, так еще ничего, сойдет.
Причина нелюбви, вот незадача, была самая простецкая – зубы. Стоматологов и дантистов в Кинеле немало, но методам их Морхольд доверял не особо. Особенно зная о сроках действия анальгетиков, что сам таскал и продавал то в «Белый клык» Фимы Яцеховского, то в «Small Dent» Зазы Цицишвили. Терпеть боль, сидя в кресле и раззявив рот, Морхольду не нравилось. Мосты, поставленные хрупкой и милой Ириной Петровной прямо перед самой Войной, пока держались. Но будить лихо, пока оно тихо, не следовало.
А у девчонки-то, пригляделся Морхольд, прямо чистая металлокерамика. Ровные, белые, молочно-матовые… хотя нет. На верхнем правом клыке даже при плохом освещении забегаловки-«рыгаловки» хорошо заметен скол. Но ей-то, скорее всего, сейчас на это глубоко наплевать. Вон как взглядом провожает каждую ложку. Морхольд вздохнул.
– Эй, человек!
Человек, юркий и смазливый, с завидным чубом, возник тут же, перебросил полотенце через руку и весь выгнулся, показывая свое полнейшее внимание к такому уважаемому гостю, как сталкер Морхольд.
– Так, мил друг, – Морхольд усмехнулся, – давай-ка сообрази девушке супчику, да с потрошками, эге? И чего-нибудь еще, основательнее. Мяско есть, с овощами? Свининка с грибами? От, умничка, давай, неси.
Он повернулся к Дарье.
– Совсем на мели?
– Да. – Даша поежилась, плотнее запахнув куртку. В «рыгаловке» стояла духота, от двух раскалившихся печек шел жар, а она куталась в одежду… – Последние несколько дней совсем.
– Так. – Морхольд дохлебал свой суп. Отодвинул, сыто рыгнув, откинулся на спинку стула. Стул жалобно скрипнул. – Ты сейчас давай, ешь, а я пока буду спрашивать. Не против?
Дарья помотала головой, уставившись на плавно плывущего официанта, бережно несущего на обшарпанном подносе тарелку с похлебкой.
– Вот-с, как заказывали! – ласково протянул чубатый, осторожно ставя на стол поднос. – Расстарался, не просто супчик, а с потрошками, с гущей.
Дарья сглотнула, робко потянув из кармана помутневшую мельхиоровую ложку. Варево парило, било в голодный нос запахами разваренного до мельчайших волокон мяса, требухи, взвеси из еще молодой картошки, чеснока и еще чего-то. Морхольд пододвинул к ней оставшийся хлеб.
– Давай, рубай, – и повернулся к официанту. Тот, чертяка въедливый, уже уплывая в сторону кухни, тут же развернулся на каблуках справных невысоких сапожек. – С мясом не торопись, пусть прожарят как следует. Гельминтов еще не хватало у вас подцепить.
Официант всплеснул руками, поцокав языком и всем видом показав свое огорчение от такого предположения: мол, как так, с чего бы, да и просто ах! Морхольд только хрюкнул и достал кисет с табаком – уж во что-во что, а в отсутствие глистов в местной свинине он не верил.
Дарья, стараясь не торопиться, глотала обжигающий суп. Сдерживаться сил уже не было, и ложка начала ударять по бортику плошки все быстрее. Сталкер вздохнул, глядя на нее, и занялся набивкой трубки. Желтоватые пальцы быстро и уверенно делали необходимое.
Табачок он прикупил еще вчера, зайдя по дороге к гостинице в знакомую лавку. Жителям Кинеля повезло с самого начала великой Срани, последовавшей за Войной: прямо под боком, всего в паре километров, жил да был себе целый сельскохозяйственный институт. Да не просто с наглядными пособиями, а со своими учебными делянками, садами с огородами, коровниками, свинарниками и курятниками, полями и прочими сокровищам аграрного назначения. Даже если жители Усть-Кинельского, где и находился «сельхознавоз», захотели бы возмутиться, то вряд ли что из этого вышло бы – силы явно выходили неравными.
Так вот и вышло, что сейчас Морхольд мог набивать свою старенькую подружку, темно-вишневую, привезенную ажно из самой Шотландии, если верить бумажонке, лежавшей в найденной коробке. И набивать не сушеными березовыми или кленовыми листьями напополам с полынью или еще какой-то травой-лебедой, не-не. Благодаря давнему умному ходу первых жителей крепости на железной дороге сталкер мог в полной мере насладиться самым настоящим душистым табаком.
Сидящие рядом, за соседним столом, крепкие ребята-«челноки» покосились на него неодобрительно. Морхольд выпятил подбородок с короткой бородкой и поиграл желваками. «Челноки» покосились еще несколько раз и вернулись к распиванию чего-то явно хмельного, судя по запаху и мутному цвету – браге.
– Ты ешь давай, ешь… – Дарья кивнула и застучала ложкой еще сильнее. – Так, милая моя, мы с тобой, несомненно, познакомились. Только вот очень многое так и не прояснили. Так?
– Угу, я… – Девушка попыталась одновременно проглотить и ответить. Получилось неприглядно, Дарья закашлялась.
– Тебя никогда не учили что перебивать старших не очень хорошо, э? – сталкер усмехнулся. – Да и помереть же так можно. Вот только представь, взяла такая, решила потрындеть, и подавилась… ну, скажем, незамеченным хрящиком. Фу, мерзость-то какая, хрящом какой-то неведомой крысы взять и подавиться. И никого вокруг нет, кто смог бы помочь, к примеру, трахеотомию сделать, ай-ай. И некрасиво так кони двинуть, и глупо, а?
Дарья заглянула в собственную, практически пустую, плошку. Ложкой поковырялась в гуще, явно оставленной напоследок, большущие глаза моргнули, недоуменно и обиженно уставившись на мужчину.
– Почему крысы?
– Полагаешь, куренок? – Морхольд подвинул плошку к себе, принюхался. – Да черт его знает. Ты и порося своего, с шампиньонами, что вон уже несут, проверь. Мало ли, вдруг он не так давно гавкал?
Официант, поменявший тарелки, неодобрительно покосился на него и даже набрал воздуха, явно собираясь ответить. Морхольд незаметно подмигнул, разом заставив прощелыгу успокоиться. Девушка вздохнула, глядя на бурые кусочки тушеного мяса, плавающие в густой и горячей слизи подливы. Потом снова подняла глаза, серые, с искрами бирюзы, на сталкера.
– А? – Морхольд чиркнул толстой спичкой об молнию куртки. Зачмокал, раскуривая трубку. – Что-то хотела спросить?
– Что такое шампиньоны?
– М-да… – Морхольд откинул полу куртки и, со стуком и легким лязгом, бросил на стол свой тесак. «Челнок», все-таки было вставший, как ни странно, тут же сел. – Грибы такие, вроде как даже и вкусные.
– Почему вроде? – Дарья улыбнулась, решившись съесть первую ложку жаркого.
– Да не ел никогда. Отравился в детстве, теперь на дух не переношу. Еле сижу вот, глядя, как ты их трескаешь.
Дарья кивнула и замолчала.
– Правильно. – Морхольд благодарно кивнул официанту, незаметно принесшему две кружки с потрескавшейся эмалью. – Травничка попей, не чай, конечно, но уж что есть. Ты прачкой, что ли, работала?
Дарья снова поперхнулась.
– Надо же. – Морхольд глубоко затянулся, окутавшись дымом. – Как мне в голову залезать, так все хорошо, а кому другому, так ни-ни просто. Про Шерлока Холмса и метод дедукции, полагаю, ты не слышала? М-да, кто бы сомневался. Пальцы, девочка моя, да и все кисти, вместе с запястьями в цыпках, потрескавшиеся, морщины чуть белые. Разве что ты недели две как не работаешь, вот кожа и становится нормальной. Так?
Дарья уже привычно мотнула головой вниз и вверх. Волосы, пусть и изрядно засаленные, на миг блеснули золотом.
– Угу, – сталкер ткнул чубуком в куртку девушки. – Самая обычная штормовка, согласишься со мной? Но новая, надеванная от силы с месяц. О чем это говорит?
– О чем? – Дарья даже чуть приоткрыла рот, ловя слова сталкера.
– О чем, о чем… Работала ты не в городской прачечной, там одежду не выдают. Такие вот штормовки, характерного светлого оттенка, притащили железнодорожники, с полгода назад, откуда-то со складов в стороне Отрадного. Там еще много другого шмотья нашлось, весьма даже неплохого. Сам пару кальсон теплых сменял, помнится.
– И? – Дарья даже заерзала по скамье.
– И… – Морхольд достал из подсумка, притянутого ремнем к левому бедру, точило. Начал неторопливо точить тесак. Вокруг оглядывались, но молчали. – И, значит, становится ясно, чего ты так давно не работаешь, и почему есть хочешь, и почему такая грязная.
Он потрогал лезвие пальцем, одобрительно лизнул порез, тут же засочившийся кровью.
– Штормовки эти стоят патронов пятьдесят. Откуда они у одинокой, и, вдобавок, слегка малахольной прачки вроде тебя, а? Вот и я думаю, что ниоткуда. Да ты не ерзай, не надувай губ и не злись. Правду, девочка, порой следует принимать в любом виде. Одежонку тебе выдали после испытательного месяца в прачечной у Сашки Клеща, сына кого? Правильно, Клеща старшего, барыги и известного филантропа… в смысле, что определение «филантроп» в его случае пишется исключительно в кавычках. И…
Трубка потухла, забытая хозяином. Морхольд сплюнул и начал раскуривать. Дарья насупила брови, глядя на него. Сталкер молча смотрел на девушку, стараясь спрятать усмешку.
Что бы там ни происходило в его голове из-за нее, но она ему чем-то нравилась. Нет, видов на нее у Морхольда не возникало, слишком уж та оказалась молода. Не то чтобы сталкер сомневался в самом себе (он справедливо полагал, что для такой замухрышки покровительство взрослого и серьезного человека окажется нужным), нет. Просто свои требования к противоположному полу пришлось сформировать за последние десять лет совершенно ясно и окончательно.
Уж точно постарше двадцати пяти и, желательно, не обремененная семьей в виде малолетних спиногрызов с очаровательными глазенками и обосранными штанишками, равно как и заложенными с самого детства «правильными» жизненными принципами. И все, что требовалось ему, приходя с рейдов по мертвым и только-только начавшим приходить в себя землям, – это самые простые радости. Чистая теплая постель, еда, порой выпить, ну и, само собой, устроенная и постоянная личная жизнь. И чтоб без последствий – лечить заболевания, подаренные богиней любви Венерой-Афродитой, сейчас выходило не только непросто, но еще и очень накладно.
А эта вот, тощенькая секильда, только что поевшая за его, Морхольда, счет? Свяжись с такой, много ли хорошего ждет? Да куда там, ну его. Вроде бы вокруг не просто все плохо, вокруг царит просто-напросто адский чад кутежа с конями и псевдо-птеродактилями, и что? А ничего, один черт, хватает особ, желающих романтики и поклонения. Хотя (тут Морхольд и спорить не хотел) от возраста мало что зависело: хватало таких не только среди ровесниц девушки Дарьи, но и среди куда как более великовозрастных дур. Эт точно.
Хотя… ох уж эти глаза. Сталкер хмыкнул, понимая – стоит уже закончить излагать свои выводы и не разводить драматизм. А то, глядишь, от натуги еще чего с ней случиться, так гипнотизировать-то.
– Ай, ну тебя. В общем, милашка-очаровашка, все проще простого. Прачечная принадлежит Сашке, являющему собой совершенно охамевшего упыря, задаваку и мачо. Что такое мачо? Эм… Ну, как тебе объяснить. Эй, земляк!
Давешний «челнок» повернулся сразу, ничем не показывая недовольства от такой наглости.
– Я тебя знаю откуда-то, не? Лицо знакомое больно.
Торговец вздрогнул, чуть побелев.
– Не, мы не знакомы.
– Точно?
– Да-да.
– Ну, извиняй, видать, ошибся.
Дарья непонимающе уставилась на него.
– Что это было?
– Демонстрация мачизма во всей его неблаговидной красе. – Морхольд вернулся к заточке тесака.
– Ты себя считаешь этим самым… мачо?
– Упаси меня Господь Бог, Аллах милосердный, Яхве и все реинкарнации Будды от такого. – Морхольд хмыкнул. – Если ты не обратила внимания, не так давно именно этот парень вел себя как самый главный петух в курятнике. Вот именно то поведение и есть мачизм.
– Ну-ну, – Дарья недоверчиво покрутила головой, – мне показалось, что наоборот.
– Да? – Морхольд поскреб подбородок. – Однако, незадача. Ну да и ладно. Так вот, Дарьюшка, речь-то о чем. Какие нравы у Сашки в хозяйстве, всем известно. Вроде бы как и не особо оно хорошо, что, если понравилась какая девка, так раз ее и кверху задницей-то… но так ведь? Так-так. Сашка-то, вот какое дело, столько пользы приносит городу, и папа его тоже, верно? И тут, о как, появляется в этом самом гнезде барства и самодурства девушка Даша, вся из себя милая и симпатичненькая. Сперва-то хоть галантно подкатывал?
– А? – Дарья непонимающе уставилась на него.
– Тьфу ты… подарки дарил?
– Да, – Даша отхлебнула из кружки. Кипяток, сдобренный шиповником, душицей и медом, пробрал сразу. На лбу появилась испарина, блестящая в свете коптилок и свечей. – Один раз отрез фланельки принес. Я ее отдала Лене, у нее дома двое маленьких.
– Угу… а потом, так нежданно-негаданно, в углу зажал.
– Почему неж… неожиданно? – Дарья улыбнулась. Хищно, странновато для своего, все еще по-детски мягкого лица. – Весьма даже ожиданно.
– Молодежь… – Морхольд выбил пепел прямо в плошку. А сплюнул на пол. – Все время забываю про ваши нравы современные. И?
– Я ему вальком челюсть сломала.
– Умница девочка. И ничего умнее не придумала, как прятаться здесь же, в городе?
Даша подняла на него глаза. Бирюза пропала, уступив место серой осенней хмари.
– Я боюсь выходить за укрепления. Мне некуда идти, но и здесь оставаться нельзя. Я нашла тебя, позвала, сама не знаю, как. Здесь страшно. Очень страшно.
Морхольд не успел спросить – почему?
– Вот она! – радостно заорал кто-то от самого входа в «рыгаловку». – Говофил фе, найдем. Лекфандр Лекфеич, вон сидит шалава. Ща я ее…
Даша затравленно оглянулась. Двое невысоких и крепких ребят, довольно улыбаясь, шли к ним. В двери, закрыв просвет, появилось еще несколько человек.
– Говорил, надо подождать, сама выберется, как жрать захочет, – первый, с мелкими шрамами, явно от когтей, осклабился. Морхольд почувствовал запах гнилых зубов, поморщился. – От подстилка дешевая… нашла себе ханыгу какого-то, тварь. Эй, ты, мразота, вставай, щас мы тебя мала-мала убивать будем, за Александра Алексеевича-то.
«Шестерка», по давнишнему обычаю своих коллег, суетился и доказывал собственную нужность. Сам Сашка Клещ, красиво именуемый Александром Алексеевичем, уже оказался у стола. Обычный парень, лет на семь старше Дарьи, встал за ней. Челюсть еще поддерживала плотная повязка, опухоль спала, но он еще ни разу не брился. Отросшая светлая бороденка смешно топорщилась, но вот кривившиеся губы ее хозяина как-то отбивали желание улыбаться. «Челноки», не так давно грозно косящиеся на Морхольда, замолчали, завороженно ожидая чего-то.
– Дарьюшка… – Морхольд улыбнулся. – Помнишь, что я говорил тебе про мачизм?
– Д-д-д-а… – серая хмарь в глазах совсем побелела, уступая место блеклому страху. – Помню.
– Ну, так вот, милая, вот это и есть его яркое проявление. В смысле, я говорю именно про вот этого молодого человека, все еще носящего поддерживающую повязку. К слову, моя дорогая, именно она свидетельствует о слабом ударе. А еще вальком, говоришь.
Клещ вытаращился на него. Кивнул четверке подручных, раздувая ноздри и наливаясь дурной краской.
– Сучку – ко мне в дом. А этого… уройте, нахрен.
«Челноки» зашевелились, зашоркали отодвигаемыми в сторону стульями и скамьями. Дарья, уставившись на сталкера, сжала пальцы на отворотах штормовки. Морхольд аккуратно положил трубку на стол и побарабанил пальцами по столу, совсем рядом с выложенным тесаком. «Шестерки» Клеща дружно ухмыльнулись, разом двинувшись вперед. Первый, воняющий гнилью, осклабился еще шире, зашелестела цепь с грузилом. Второй, шепелявящий, щелкнул солидных размеров «выкидухой». Чуть более громкое «чпок» последовало тут же, сменившись грохотом «шестерки», от боли и неожиданности рухнувшего на пол. Начавшийся было крик, прервал сам Клещ, наступив подручному на лицо.
Морхольд не пожалел молодость, дальнейшую жизнь и все остальное, должное идти у гнилозубого «как у людей» – останется калекой, так туда и дорога. Пороховая резь начала рассеиваться, смешиваясь с табачным дымом, пригоревшим жиром с кухни, духовитым потом от «челноков» и другими, не такими сильными запахами. Кровь из простреленного колена не хлестала тонкими сильными струйками, а ровно и спокойно просачивалась на пол. Развороченное мясо, белеющие осколки кости, брызнувшие во все стороны… И небольшой аккуратный пистолет, непривычно толстый, удобно устроившийся в левой ладони Морхольда.
– Да вы отойдите, ребят… – ствол качнулся влево, прижимая оторопевших людей к стене. – Не маячьте. Дашенька, а ну-ка, пересядь ко мне сюда.
И похлопал свободной рукой по своей скамье.
– Ты знаешь, кто я такой? – негромко спросил Сашка Клещ.
– Да. – Морхольд кивнул. – А ты меня знаешь?
– Должен?
– Не обязательно. Меня зовут Морхольд.
Лицо одного из «шестерок» явственно и страдальчески перекосило. Клещ посмотрел на него, уставился на сталкера.
– Я слышал про тебя.
– Это так радует, юноша, просто безгранично. Так вот… – Морхольд отпил остывший сбор из кружки. – Сдается мне, господа, что сейчас вы немного ошиблись. Ну, либо поторопились.
– Это почему? – Клещ явно не хотел сдавать назад, теряя лицо. – Наше право…
– А, ну-ка, хавальник завали! – Морхольд улыбнулся. Так, что еще один из прижавшихся к стенке совсем молодых парней побелел. – Право у него… Хотя что это я, давай, проясни мне, что у тебя за право.
Клещ покосился на стул, кем-то опрокинутый.
– Садись, садись. В ногах правды нет. – Морхольд не убирал пистолет. – Давайте, юноша, вещайте. И помните о том, господа, что есть такая наука, как физиогномика.
– Чего?
– Рассказывай, ушлепок, на что ты право имеешь. В чем, так сказать, правда, брат?
Клещ дернул подбородком, аккуратно присев.
– Да не брат ты мне.
– Вот в этом месте стоило бы прибавить про черножопую гниду, но с фольклором ты явно не знаком. Ну да и ладно. Итак?
– Она сломала мне челюсть. – Клещ насупился. Странноватый и опасный тип наверняка раздражал парня. Имеющихся же у Морхольда слухов, рассказов и просто ненароком услышанных сплетен хватало для понимания: Клещ опасен. Да, несомненно, папка молодого хищника поддержит сынишку всегда и во всем, но и сам отпрыск купчины наверняка мог многое. Не то сейчас время, чтобы за батиной спиной прятаться.
– И? – Морхольд удивился. – Что дальше-то?
– Она. Мне. Сломала. Челюсть! – Клещ прищурился. «Шестерки» вернулись к нормальному цвету лиц и потихоньку отлипали от стен. Морхольд покосился на них и поиграл желваками. Те вжались обратно. Хотя, скорее всего, дело было не в садистском выражении лица сталкера, а все в том же упрямо смотрящем на них ПС.
– Давай-ка разберемся. – Морхольд вернулся к прерванному разговору. – Девушка сломала тебе челюсть, так?
– Да.
– За то, что ты ее хотел тупо отодрать, так?
– Да. – Клещ насупился, сам поиграл желваками. – И что?
– И что… Ты видел головы возле администрации? – Морхольд наклонил голову набок, кивнул девочке на свою трубку и кисет. Та неумело начала набивать чашечку, заметно волнуясь, просыпая недешевую труху. – Видел?
– Да.
– Вот ты лаконичный-то, а? Подожди-ка. Ты вон, пальцем, что ли, утрамбуй… вот-вот, именно что надо. Ага, давай сюда. Тепефф разофги спичку и дай пфикуить. Так…
Сталкер окутался дымом, прищурился.
– О чем мы с тобой там разговаривали? Точно, про головы. За эти самые доказательства моей работы мне еще и заплатили, представляешь? У меня, Саша, есть работа, даже не так, не поверишь, но у меня есть любимое дело. Страх как, понимаешь ли, люблю убивать всяких там упырей. Да и просто, прикинь, мне нравится мое хобби. Обожаю, представь себе, сгоревший порох, паленое мясо и волосы. А уж как мне по душе свежий запах напалма с утра, мм-м, сказка просто.
– И? – Клещ заметно нервничал. Глядел на сталкера, раздувающего ноздри, блестевшими глазами и нервничал.
– Те ребята получили по заслугам. Причины, как сам знаешь, разные: грабежи с убийствами, нападения на караваны и путников, на территории Кинеля по окраинам. И за изнасилования тоже. Понимаешь меня, хорошо слышишь?
– Да.
– Да… – Морхольд покачал головой. Движение Дарья не успела и заметить. Тесак, только что лежавший на столешнице, метнулся вперед, рубанул, казалось, прямо по лицу Клеща. И с хрустом врубился в доски, еле заметно вибрируя в вязкой древесине. – Вот этим самым мачетом я отрубил им их поганые головы. Хотя сперва, с а-а-а-громным удовольствием отсек кое-чего другое. Повязка? Ну, тебе она все равно уже не нужна.
Клещ сглотнул, провел по щеке, посмотрел на кровь, потекшую из разреза.
– Ненавижу, когда кто-то приходует девок, козел. Это моя прерогатива, ясно тебе?
– Да, – страх перед смертью, чуть коснувшейся его, мелькнул в глазах Клеща почти сразу, но сейчас виднелся особенно сильно. Лоб заблестел мелкими капельками пота, резко и неприятно запахло мочой.
– Обоссался что ли? – Морхольд погрыз чубук. – Ай, какие мы впечатлительные. Вали отсюда, упыренок, и кодлу прихвати. Это моя девка, и если надо, я тебя на куски за нее порежу. Усек?
– Усек.
– Есть претензии?
– А?!
– Что за народ тупой пошел, а?! Говорю тебе русским языком, дубина ты стоеросовая, имеешь, чего мне предъявить, или как?
– Нет, не имею. – Клещ неожиданно и сильно побледнел. – Совершенно ничего.
– Эй, жоподуи! – Морхольд повернулся к «челнокам». – Все все слышали? Молодцы. Хозяин, ты слышал? Все, Алехандро, Лешкин сын, катись отсюда нахер.
«Шестерки», во главе с хозяином, выкатились быстро. Напоследок сбили с ног заходящего в «рыгаловку» патрульного и пару табуреток. Морхольд усмехнулся и повернулся к девушке.
– Поговорили, называется. Ты это, милая, расскажешь, как мне в голову залезала, а?
Дарья кивнула. Посмотрела на него и просто кивнула.