Вначале они ползли, затем – передвигались пригнувшись, а далее был лесок с деревьями и густым кустарником, где можно было передвигаться во весь рост. Ночь подходила к концу, занимался тусклый февральский рассвет, и уже можно было различить лица вблизи и отдельные предметы в отдалении.
– Я больше не могу, – сказала Катя. В ее голосе слышались слезы. – Я устала.
– Привал! – выдохнул Звягин. – Кажется, здесь мы в безопасности. – И он вопросительно посмотрел на адъютанта.
Тот в ответ лишь неопределенно передернул плечами, снял с шеи автомат, еще раз повел плечами.
Катя устало опустилась на мерзлую землю, на которой почти не было снега. Звягин присел рядом. Адъютант остался стоять, осматриваясь и прислушиваясь.
– А стрельбы-то почти не слыхать, – сказал он. – Тут одно из двух: либо наши все-таки вырвались из окружения, либо… А, товарищ полковник? Что вы думаете по этому поводу?
Звягин ничего не ответил. Он сидел, прислонившись спиной к дереву, его глаза были закрыты.
– Я так думаю, что прорвались, – предположил адъютант. – Потому что невозможно окружить и уничтожить целую дивизию за такой короткий срок. Это нереально. И в плен они сдаться не могли всем личным составом. Значит, вырвались из мешка. Без нашего участия. – Он помолчал, затем вдруг резко обернулся и в упор взглянул на Звягина. – Я говорю – без нашего участия! – повторил он. – Точнее – без вашего, товарищ полковник. Вы ими не командовали, а они прорвались. И сейчас, должно быть, те, кто уцелел, среди своих. И командование у них спрашивает: а куда подевался командир дивизии полковник Звягин? Может, он убит? А если не убит, то где же он? Как вы думаете, что они говорят в ответ? Барышня, этот вопрос касается также и вас.
– Не вам об этом рассуждать. – Полковник Звягин открыл глаза и со злобой взглянул на адъютанта. – Если что – я отвечу сам.
– Это конечно, – согласился адъютант. – Вот только что именно вы ответите? Почему вы здесь, а ваши солдаты – там?
– Ну, так и вы тоже здесь, а не там, – сказал Звягин.
– А что я? – возразил адъютант. – Я при вас. Так сказать, по долгу службы. Ну, про барышню мы и вовсе говорить не будем. Что барышня? С нее спросу нет. Но все-таки мне интересно – что дальше? Почему мы сейчас здесь, а не там?
Адъютант повернулся и указал рукой вдаль, туда, где затихала отдаленная стрельба. Полковник Звягин выхватил из кобуры пистолет и трижды выстрелил в адъютанта. Тот вздрогнул, недоуменно посмотрел на полковника и упал. Звягин выстрелил в адъютанта еще два раза. Катя вскрикнула и испуганными глазами взглянула на полковника.
– Вот так, – деревянно улыбаясь, сказал Звягин. – Вот так… А ты не кричи. Не надо кричать. А то вдруг услышат…
– Вы… вы его убили! – в ужасе произнесла Катя. – Своего…
– Он сам себя убил. – Деревянная улыбка не сходила с губ Звягина.
– Зачем? – Катя не могла прийти в себя. – Зачем вы его застрелили?
– А ты что же, хотела, чтобы он застрелил меня и тебя? – зло выговорил Звягин. – Вишь, как он завел! Почему мы здесь, да что я скажу… А дальше дошло бы дело и до стрельбы. Не зря же он снял автомат с шеи. И что же – было бы лучше, если бы он застрелил нас, а не мы его?
На это Катя ничего не ответила. Она не сводила испуганных глаз с мертвого адъютанта.
– И все равно я не понимаю… – наконец проговорила она.
– Чего ты не понимаешь? – взглянул на нее Звягин. – Ну, что тебе непонятно?
– Я не понимаю… – повторила Катя.
– Хорошо, я тебе объясню, – сказал Звягин. – Растолкую. Первое: возвращаться туда, – он указал рукой куда-то вдаль, – нам нельзя. Там нас не пощадят. Там для нас – смерть.
– Почему же? – тихо спросила Катя.
– Потому что моя дивизия там, а я здесь! – резко ответил Звягин и кивнул на мертвого адъютанта: – Он был прав. Что я скажу там, – он опять указал вдаль рукой, – когда меня спросят? Кто станет слушать мои объяснения и оправдания? Я завел дивизию в мешок, и я ее из мешка не вывел. Более того: я – сам по себе, а дивизия – сама по себе. Это же трибунал! А то, может, и до трибунала не дойдет… Так получилось… Потому-то нам туда и нельзя.
– Нам? – Испуг в голосе Кати сменился удивлением.
– А ты что же, думаешь, они тебя помилуют? – Звягин желчно усмехнулся. – Меня, значит, поставят к стенке, а тебя наградят орденом? А за что тебя награждать? За то, что ты была со мной? Хороший повод для награды, ничего не скажешь.
– Но… – попыталась возразить Катя.
– Ты хочешь сказать – там разберутся? – скривился Звягин. – Как же – они разберутся… Станут они возиться с какой-то связисткой. Уж если меня не помилуют, то и тебя тоже.
Катя, подавленная, долго молчала. Она не знала, что ей говорить и что делать. Она просто сидела на мерзлой земле, обхватив руками коленки, и невидящими глазами смотрела вдаль.
– Так что же делать? – наконец спросила она.
– Жить, – ответил Звягин. – Для чего нам умирать? И мне, и тебе тоже? Надо жить дальше…
– Как? – спросила Катя.
– А вот ты меня послушай! – наклонился к ней Звягин. – Но только внимательно слушай – без всяких таких… – Он не договорил и пошевелил пальцами. – К своим нам возвращаться нельзя – это понятно. Сидеть в этом мерзлом лесу – много не высидишь. Да и какой смысл? Значит, остается одно – уйти к ним.
– Куда? – не поняла Катя.
– К ним, – жестко повторил Звягин. – К немцам.
На это Катя ничего не сказала, лишь ошарашенно приоткрыла рот, и в ее глазах заметались испуганные тени.
– Да, к немцам! – все так же жестко повторил Звягин. – Ну, а что? Я – полковник, командир дивизии. Не каждый день им в руки попадают полковники и командиры дивизий! Я много чего знаю, я – специалист. А немцы ценят специалистов. Так что не обидят. Ну, а ты будешь при мне. Скажем им, что ты моя жена.
– Но… – заикнулась было Катя.
– Или, может, ты думаешь, что советская власть в этой войне победит? – не дал ей договорить Звягин. – Как же – победит… Все эти наступления – дело временное. А дальше начнутся сплошные отступления. Уж я-то знаю. А где отступления, там и смерть. Зачем нам умирать?
– Но ведь это предательство! – выговорила наконец Катя. – Как же так? Ведь нельзя предавать… Надо сражаться…
– Это жизнь, детка, – назидательно проговорил полковник. – Которая, как мы знаем, всем дается лишь один раз. Значит, надо жить. И в той ситуации, в которой мы оказались, выжить можно только так, как я сказал. Ты меня поняла?
На такие слова Катя не нашла что ответить. Ей захотелось плакать. И чтобы ее кто-нибудь утешил. Но некому было ее утешать, это она прекрасно понимала. Кто бы ее мог утешить? Мертвый адъютант? Полковник Звягин – ее нечаянный походный сожитель? Так ведь он не утешит. Вон какие страшные слова он говорит! Надо, говорит, сдаваться фашистам. Но ведь нельзя сдаваться фашистам! С ними надо воевать! До последнего патрона, до последнего вздоха! А может, Звягин шутит? Может, он говорит такие слова всего лишь для того, чтобы ее проверить? Но нет, нет. Все серьезно, он ведь своего адъютанта застрелил. Значит, и сейчас не врет. Но как же быть? Ведь нельзя же сдаваться врагу! Лучше умереть!
Но какие слова она может сказать полковнику Звягину – да и проймут ли его слова? Говорит, что ты – моя жена. При других обстоятельствах она бы, конечно, обрадовалась таким словам. Она была влюблена в Звягина. Да-да, влюблена! Без любви разве бы она пошла на связь с ним? Разве бы решилась стать походно-полевой женой? Но для чего ей такая любовь сейчас, в этот самый момент, когда человек, которого она любит, говорит ей такие страшные слова о предательстве и всерьез намеревается предать? Он – враг, а с врагом надо бороться, потому что идет война.
Катя повела вокруг глазами. Оружия при ней не было. Но в пяти шагах от нее лежит мертвый адъютант, а рядом с ним – автомат. Надо только сделать эти пять шагов, схватить автомат и… Но как же их сделать? Ведь это так много – пять шагов!
Звягин, все это время с внимательным прищуром наблюдавший за Катей, понял ее намерения. Он хмыкнул, подошел к мертвому адъютанту, поднял автомат и забросил его себе на плечо.
– Не дури, детка! – сказал он. – А то ишь, что удумала! Я предлагаю тебе хороший вариант! К черту эту войну, к черту всё и всех! Заживем нормальной жизнью! А не в колхозной землянке или в заводском бараке. Решай, время дорого.
Слушая его, Катя понимала, что теперь, когда Звягин разгадал ее намерения и забрал автомат, она осталась совсем беспомощной и беззащитной. Сила была полностью на стороне Звягина. В любой момент он мог сделать с ней все, что захочет. Может увести с собой силой или убить. Такой, стало быть, был у нее выбор – быть убитой или оказаться в плену у немцев.
– Ну, так что же? – спросил Звягин. – Надумала? А то ведь времени совсем не осталось. Уже утро.
– Никуда я с тобой не пойду! – решительно произнесла девушка. – Ни к каким немцам! Потому что это предательство!
– Вот как… – Звягин, казалось, даже слегка растерялся от такого решительного ответа Кати. Похоже было, он все же надеялся, что девушка произнесет совсем другие слова. – Вот, значит, как… И что же ты собираешься делать? Вернуться к своим? Донести на меня?
– Миленький! – вдруг торопливо, сбивчиво и взахлеб проговорила Катя и подбежала к Звягину. – Миленький… не надо! Не надо идти к немцам… что ты! Давай лучше вернемся к своим! Упадем в ноги, повинимся. Что они нам сделают? Ну, разжалуют тебя, отправят на фронт рядовым, так и что же? Я тебя буду ждать! И ты вернешься живым и невредимым! Разве это так важно – генерал ты или простой солдат! Важно другое, миленький! Я тебя буду ждать. А ты будешь писать мне письма. А когда война закончится… а она закончится очень скоро, потому что вот – мы наступаем… и когда война закончится, то мы…
Звягин не дал ей договорить. Он с силой оттолкнул от себя Катю. Легонькая девушка от толчка отлетела на несколько метров и упала на спину. А когда она поднялась, то увидела, что Звягин наставил на нее автомат.
– Миленький… – сказала Катя, и это были ее последние слова.
Автомат коротко застучал, Катя переломилась и упала на спину. Да так и осталась лежать, глядя широко раскрытыми глазами в пасмурное февральское небо.
– Никто теперь не скажет, что полковник Звягин жив, – сам себе проговорил Звягин. – Потому что никого не осталось, кто бы мог это сказать. А значит, никто не станет искать полковника Звягина. Подумают, что он погиб. Вычеркнут из списков и забудут.
Он постоял еще немного над мертвой Катей, глядя куда-то в дымное пространство февральского утра. Затем тряхнул головой, забросил автомат в кусты и пошел в ту сторону, где, по его мнению, должны были находиться немцы.
Долго идти ему не пришлось. Вскоре он увидел немцев. Это был небольшой мобильный немецкий отряд на нескольких бронемашинах. Расположившись на обочине дороги, солдаты завтракали. Какое-то время Звягин наблюдал за ними из кустов, не решаясь подойти. Но потом решился. Он высоко поднял руки и вышел из укрытия. Немцы, ничего подобного не ожидавшие, удивленно уставились на Звягина. Их удивление было так велико, что они даже не схватились за оружие, а просто сидели и молча наблюдали, как к ним приближается какой-то человек с поднятыми руками.
– Не стреляйте! – по-русски крикнул Звягин. По-немецки он не мог произнести даже нескольких расхожих фраз, которые на фронте знал каждый солдат. – Не стреляйте! Я – полковник! Я – командир дивизии! Я хочу добровольно сдаться!
Похоже было, что и немцы не знали ни единого русского слова. Но слова «полковник» и «дивизия» они все же поняли. Несколько солдат взяли оружие и, держа его на изготовку, осторожно пошли навстречу Звягину. Сблизившись со Звягиным, они окружили его. Двое солдат стали обыскивать полковника, остальные стояли рядом и держали пальцы на спусковых крючках, готовые выстрелить в любую секунду.
– Не стреляйте! – повторил Звягин. – Я – полковник. Отведите меня к вашему командиру. У меня есть важные сведения.
Для большей убедительности Звягин снял с себя полушубок, чтобы лучше были видны нашитые на гимнастерке знаки различия и погоны. Один из солдат, увидев погоны, что-то сказал другим солдатам, а затем, глянув на Звягина, произнес: «Ком!» И сделал соответствующий знак рукой.
– Да-да, конечно! – с готовностью ответил Звягин и, не опуская рук, пошел с немецкими солдатами.