Это так больно, так странно и так скучно – когда уходит любовь.
В конце концов, это же не насморк, которым переболел и выздоровел.
Бизя не смог пережить моего успеха. После «насморка» у него начался гайморит.
В особо тяжёлой форме.
С тех пор, как Бизон уволился из школы, он стал другим человеком. Мнительным. Раздражительным. Не знающим, куда себя деть…
Я предложила ему стать моим агентом – вести переговоры с издательством и киностудиями, организовывать встречи с читателями, контактировать с прессой. Бизя взялся за дело с энтузиазмом, но потом сник, скис, заскучал и заявил, что лучше он пойдёт двор мести – пользы от этого больше будет.
Не увлекла его и роль мужа известной писательницы. Бизону вдруг стало не хватать собственной значимости, и чувства наши от этого стали какими-то шаткими, зыбкими и ненастоящими.
Он вообразил, что я заигралась в звезду, в то время, как я пахала как лошадь.
Писать книгу в месяц, это вам не метлой мести… Глаза постоянно слезились и воспалялись от работы за компьютером, спина болела, пальцы ломило, а место, на котором сидят, превратилось в большую трудовую мозоль. Такой интенсивной работы не выдерживали даже компьютеры, они горели с периодичностью раз в три книги, и я меняла их как перчатки. Только Бизя никак не мог понять: я не играю в звезду, я просто работаю, и эта работа мне нравится. Его вечное недовольство стало смахивать на депрессию. Он заявил, что чувствует себя декоративной собачкой, которую таскает под мышкой богатая барышня.
Это я-то – барышня?!
С вечно красными от работы глазами, сведёнными судорогой пальцами, больной спиной и отсиженной в блин пятой точкой?!!
Ну, купила я себе пару тройку колечек с бриллиантами, так что же мне голой ходить?!! Впрочем, мне и носить-то эти бриллианты некуда, потому что работа писателя состоит в вечном сидении дома.
Зато как возмутился Бизя, когда я попросила его побриться и причесаться перед фотосессией в «Бэлль»! Как обиделся! Он пыхтел, гундел, ворчал как старая перечница, и, в конце концов, припёрся на съёмки в разных носках, в грязных ботинках, с порезом от опасной бритвы на щёке, с машинным маслом под ногтями и с чесночным запахом изо рта. Декоративная собачка…
Думаю, больше в «Бэлль» меня с мужем не пригласят.
А когда нас снимали в телепередаче «Домашний любимец», он заявил вдруг, что любит закусывать пиво сухим собачьим кормом со вкусом кролика. Ну, и каково мне там было в бриллиантах?!! Пришлось улыбаться и говорить, что муж у меня породы сенбернар, и что они очень дружат с моей кавказской овчаркой Рокки.
А его манера спрашивать у моих поклонников, не читали ли они «Идиота»?! Конечно, все начинали думать, что это мой новый роман, и я вынуждена была объяснять, что князь Мышкин не мой герой, не мой формат, одним словом, не мой идиот.
А его привычка страшно чесаться и чесать меня, когда я раздавала автографы?!! При этом он заботливо спрашивал, не забыла ли я принять лекарство от красно-бурой чесотки. Поклонники отпрыгивали от меня как от бродячей собаки и бежали на дезинфекцию. Каково мне было в платье за три тысячи долларов орать им вдогонку, что я здорова, что никакой красно-бурой чесотки в природе нет, и что мой муж юморист, клоун, шутник и вообще, неизвестный артист, которого никто не снимает.
В общем, наши отношения дали трещину.
Чтобы спасти их, я нарастила волосы, ногти, ресницы и чуть было не увеличила грудь, но хирург, к которому я обратилась, сказал, что он ни за что не рискнёт впихнуть имплант шестого размера в мой исходный нулевой номер.
Увидев меня «нарощенную», Бизя нахмурился и сказал, что Элки нет дома, а он из принципа никому не подаёт.
– Это же я! – заорала я.
– Ты?! – удивился он. – А я думал, бродяжка пришла милостыню просить.
Рыдая вечером в ванной, я отдирала ресницы, волосы и ногти. Хорошо, что грудь не пришлось отрывать.
Любовь проходила как насморк. Это было больно, странно и скучно. В очередном разговоре на кухне, мы решили, что «надо пожить отдельно». Формулировка означала, что старого не воротишь, а нового мы ничего создать не смогли.
Наутро я нашла на столе записку «Уехал» и карту с двумя жирными точками, сделанными красным фломастером. Одна точка украшала африканскую столицу Найроби, а другая – южный городок у моря Солнечногорск.
Я порвала записку, а карту зачем-то повесила на стену. Представлять Бизю в Найроби было смешно, а в Солнечногорске – грустно. Каждый день я рассматривала эту чёртову карту в надежде, что жирные красные точки исчезнут, а Бизон… окажется на диване. И пусть у него будут руки в машинном масле, пусть он грозится мести дворы, пусть болтает с водителем мусорки о погоде, пусть фальшиво орёт в ванной песни «Битлов», пусть воняет чесноком, лишь бы эта карта не мозолила мне глаза.
Новая книга встала. С тех пор как Бизя уехал, я не написала ни строчки, ни дала ни одного интервью и стала чесаться на нервной почве, находя у себя все симптомы красно-бурой чесотки.
А вдруг ушлая негритянка нарожает ему негритят?!! От этой мысли у меня начинался цистит, гастрит и шевеление камней в желчном пузыре, которых никогда не было.
В конце концов, я позвонила в издательство, и, предупредив, что задержу книгу на месяц, собрала чемодан, бросив туда только старые джинсы, пару маек и путеводитель по Найроби.
Куда я ехала и зачем?! «Проветрится» – определила я для себя цель своего вояжа. В Найроби билетов не было, да и прямой самолёт туда не летал, поэтому я купила купе до Солнечногорска.
Оставив собаку на передержку соседке, я отправилась в самое бессмысленное и глупое путешествие в своей жизни.
Чего я хотела добиться? Ещё одного насморка? Я старалась об этом не думать.
Не думать и не чесаться.
Курортный город встретил меня жарой, толпами ошалелых туристов и дикими ценами в гостиницах. Как человек, зарабатывающий нелёгким трудом, я решила поискать вариант жилья подешевле и… Нашла миленький домик недалеко от моря за вполне сносные деньги. Хозяйке нужно было уехать куда-то на месяц, и она пустила меня в своё увитое зеленью гнёздышко всего за сто долларов, а также клятвенно данное обещание вытирать с мебели пыль, кормить канареек в клетках и поливать петуньи на клумбах.
Петуньи её особенно волновали.
– Вон той, голубенькой, нужно говорить по утрам «Здравствуй, милая девочка!», а розовой спеть песенку «Зайка моя». Вы умеете петь?
– Что вы, я же певица! – заверила я тётку, понимая, что такого уютного домика за такие смешные деньги мне не найти.
– Да, да, да, – прищурившись, она посмотрела на меня из-под широких полей соломенной шляпы. – А я-то думаю, отчего мне ваше лицо знакомо?! Тогда, может, и беленькой споёте?
– Спою, – закивала я. – Чего ж не спеть-то?!
Хозяйка перекрестила свои петуньи, помахала мне ручкой и вдруг запоздало представилась:
– Меня зовут Геля Абрамовна.
– А меня Элла.
– Только не забывайте вовремя поливать петуньи! – Она ушла, волоча за собой чемодан на колёсах.
Интересно, куда можно уезжать из такого райского места на целый месяц?!
О том, что Бизя не в Найроби, я узнала из местных новостей.
Чёртовы канарейки разбудили меня в шесть утра. Уж не знаю, какие колена они там выдавали, но их хотелось перестрелять, а не накормить. Я попыталась накрыть все десять клеток скатертями и простынями, которые нашла в доме, но это не помогло. Птиц такое затемнение только раззадорило.
Со сном было покончено.
Сварив на уютной маленькой кухне крепкий кофе, я вышла с чашкой во двор. Петуньи выглядели прекрасно, и, на мой взгляд, не требовали полива. Спеть для них меня могла заставить только выпитая бутылка виски, поэтому ни голубым, ни белым цветам ничего не светило.
Я выпила кофе, как смогла, полюбовалась на восход, вернулась в дом и включила старенький телевизор. Смотреть в это время суток было решительно нечего, кроме новостей, поэтому я отыскала местный канал и… сразу же, во весь экран увидела разгорячённое лицо Бизона. Это была съёмка с мобильного телефона какой-то драки возле кафе, и комментатор что-то оживлённо болтал о разборках бандитских группировок.