Глава третья, в которой Чармейн путает чары
Ванная развеяла опасения Чармейн не хуже ласкового голоса дедушки Вильяма. Там был потертый пол из зеленого камня и окошко, на котором трепетала занавеска из зеленого тюля. А еще там были все удобства, к которым Чармейн привыкла дома. А дома все только самое лучшее, подумала она. Более того, там были одновременно и краны, и ватерклозет. Правда, на вид ванна и краны были странные, какие-то раздутые, как будто тот, кто их устанавливал, не очень хорошо понимал, зачем они нужны; но когда Чармейн пустила из кранов воду, то удостоверилась, что оттуда, как положено, течет горячая и холодная вода, а на сушилке под зеркалом нашлись подогретые полотенца.
Может, вывалить белье из одного из мешков прямо в ванну, размышляла Чармейн. Только как потом отжимать?
Напротив ванной вдоль коридора тянулся ряд дверей, теряясь в сумрачной дали. Чармейн подошла к ближайшей и толкнула ее, решив, что она ведет в гостиную. Однако вместо гостиной за дверью оказалась спаленка – судя по беспорядку, принадлежавшая дедушке Вильяму. С неприбранной постели съехали на пол белые простыни, прикрывавшие несколько разбросанных по ковру полосатых пижам. Из полуоткрытых ящиков комодов свисали сорочки, а также носки и что-то похожее на длинные кальсоны, а в открытом платяном шкафу хранилась какая-то форма, пропахшая сыростью. Под окном стояли еще два мешка, набитых грязным бельем.
Чармейн громко застонала.
– Ну да, он же так долго болел, – произнесла она, стараясь пробудить в себе сострадание. – Силы небесные, что же мне со всем этим делать?!
Постель зашевелилась.
Чармейн подпрыгнула и развернулась к ней лицом. Шевелился Потеряшка, который уютно устроился в груде белья и выкусывал блоху. Когда он увидел, что Чармейн на него смотрит, то завилял тоненьким хвостиком, улегся на пузико, прижал потрепанные ушки и умоляюще заскулил.
– Тебе сюда нельзя, да? – спросила Чармейн. – Ну и ладно. Я же вижу, что тебе тут удобно, и ни за какие коврижки не лягу в эту кровать сама!
Она решительно вышла из спальни и открыла следующую дверь. К ее облегчению, за дверью оказалась еще одна спальня, совсем такая же, как у дедушки Вильяма, только чистенько прибранная. Постель была аккуратно застелена свежим бельем, шкаф закрыт, а когда Чармейн заглянула в комод, то обнаружила, что ящики пусты. Чармейн одобрительно кивнула спальне и открыла следующую дверь по коридору. Там была еще одна чистенькая спальня, а за ней – следующая, и все совершенно одинаковые.
Закину-ка я, пожалуй, вещи в свою комнату, решила Чармейн, а то потом никогда не пойму, которая из них моя.
Она вернулась в коридор и обнаружила, что Потеряшка слез с кровати и скребется передними лапками под дверью в ванную.
– Туда не ходи, – предупредила его Чармейн. – Там тебе делать нечего.
Однако дверь почему-то открылась сама, без участия Чармейн. За ней была кухня.
Потеряшка весело просеменил внутрь, а Чармейн снова застонала. Беспорядок никуда не делся. В кухне были и грязная посуда, и мешки с бельем, к которым теперь добавился еще и чайник, лежавший на боку в луже заварки, одежда Чармейн, грудой сваленная у стола, и большой кусок зеленого мыла в очаге.
– А я уже совсем забыла… – проговорила Чармейн.
Потеряшка оперся обеими передними лапками на нижнюю перекладину стула и с умоляющим видом выпрямился во весь свой крошечный рост.
– Опять проголодался, – определила Чармейн. – Я тоже.
Она села на стул, а Потеряшка – ей на левую ногу, и они поделили еще один пирожок. Потом они поделили фруктово-песочную корзиночку, две пышки, шесть шоколадных печений и ватрушку с заварным кремом. После этого Потеряшка довольно-таки тяжело протопал к внутренней двери, которая открылась, стоило ему поскрестись у порога. Чармейн собрала одежду в охапку и последовала за ним, намереваясь отнести свои вещи в первую пустую спальню.
Но тут все немного не заладилось. Чармейн толкнула дверь локтем и, понятно, повернула направо, чтобы попасть в коридор со спальнями. Она очутилась в полной темноте. И тут же натолкнулась на другую дверь, с громким звоном ударившись локтем о ручку.
– Уй! – сказала Чармейн, нашарила ручку и открыла дверь.
Дверь плавно и торжественно отворилась внутрь. Чармейн вошла в большую комнату, в которую лился яркий свет через полукруглые окна во всех четырех стенах, и вдохнула сырой, затхлый, кожаный запах комнаты, куда давно никто не заходил. Похоже, запах исходил от дряхлых кожаных сидений на резных креслах, расставленных вокруг большого резного стола, который занимал бо «льшую часть комнаты. Перед каждым креслом на столе лежал кожаный коврик, а на каждом коврике – ветхий листок промокательной бумаги, за исключением самого большого кресла на дальнем конце стола, на спинке кресла был вырезан герб Верхней Норландии. Перед ним на столе вместо коврика лежал короткий толстый жезл. Все это – и кресла, и столы, и коврики – было покрыто пылью, а в углах возле оконных рам висели фестоны паутины.
Чармейн ошарашенно огляделась.
– Это что, такая столовая? – спросила она. – А как отсюда попасть в спальню?
На этот раз голос дедушки Вильяма прозвучал совсем тихо, словно издалека.
– Вы добрались до конференц-зала, – сказал он. – Если вы здесь, значит, вы несколько заблудились, поэтому слушайте внимательно, душенька. Один раз повернитесь по часовой стрелке. Затем, продолжая поворачиваться по часовой стрелке, откройте дверь, непременно левой рукой. Выйдите и подождите, пока дверь за вами закроется. Затем сделайте два больших шага влево. Тогда вы снова окажетесь подле ванной.
От души надеюсь, что так оно и будет, думала Чармейн, старательно выполняя указания.
Все прошло гладко, не считая момента, когда дверь закрылась и стало совершенно темно, а Чармейн обнаружила, что смотрит в совсем незнакомый каменный коридор. По коридору брел согбенный старичок и катил перед собой столик на колесах, нагруженный серебряным чайником, от которого шел пар, всяческими горшочками и соусниками, кастрюлями на спиртовках и грудой оладий. Чармейн поморгала, решила, что, если старичка окликнуть, ничего хорошего из этого не выйдет – ни для нее, ни для него, – и сделала два шага влево. И вздохнула с облегчением, снова оказавшись у двери в ванную, откуда было видно, как Потеряшка ерзает на кровати дедушки Вильяма, устраиваясь поудобнее.
– Уф! – сказала Чармейн, пошла в ближайшую пустую спальню и сгрузила охапку одежды на комод.
После этого она прошла по коридору к открытому окну в торце – и несколько минут смотрела в него на залитый солнцем зеленый склон и дышала свежим прохладным воздухом. Вылезти из этого окна проще простого, подумала она. И влезть. Но на самом деле она не любовалась зеленой травкой и не дышала воздухом. На самом деле мысли ее были поглощены той восхитительной колдовской книгой, которую она оставила открытой на столе дедушки Вильяма. Никогда в жизни Чармейн не подпускали так близко к волшебству. Соблазн был слишком велик. Открою ее наугад и сотворю первые попавшиеся чары, решила она. Одни-единственные, и все.
В кабинете «Книга Палимпсеста» по непонятной причине была теперь открыта на чарах «Как найти себе прекрасного принца». Чармейн помотала головой и закрыла книгу.
– Кому он нужен, этот принц? – сказала она. И снова открыла книгу, проследив, чтобы ей попалась другая страница. На ней был заголовок «Как научиться летать». – Отлично! – воскликнула Чармейн. – Вот это уже по делу!
Она нацепила очки и изучила список ингредиентов.
Лист бумаги, перо (проще простого, вот они, тут, на столе), одно яйцо (кухня?), два цветочных лепестка – голубой и розовый, – шесть капель воды (ванная), один рыжий волос, один белый волос и две перламутровые пуговицы.
– Пара пустяков, – заявила Чармейн.
Она сняла очки и помчалась собирать ингредиенты. Сначала она поспешила в кухню – чтобы попасть туда, пришлось открыть дверь ванной и повернуться налево, и Чармейн пришла в полный восторг, когда обнаружила, что сделала все правильно, – и спросила в пустоту:
– Где тут яйца?
Ласковый голос дедушки Вильяма ответил:
– Яйца в кладовой в глиняной миске, душенька. Кажется, это за мешками с бельем. Прошу вас, извините меня за такой беспорядок.
Чармейн отправилась в кладовку и перегнулась через мешки с бельем – и действительно нашла там старое блюдо с полудюжиной бежевых яиц. Одно из них она осторожно отнесла в кабинет. Поскольку очки болтались на цепочке, Чармейн не заметила, что теперь «Книга Палимпсеста» была открыта на разделе «Как найти потерянное сокровище». Чармейн бросилась к окну, под которым очень кстати рос куст гортензии – наполовину розовый, наполовину голубой. Сорвав лепестки, Чармейн положила их рядом с яйцом и метнулась в ванную, где собрала шесть капель воды в стакан для полоскания рта. По пути обратно она перебежала через коридор в спальню дедушки Вильяма, где на одеяле, похожий издали на большую белую меренгу, свернулся Потеряшка.
– Прошу прощения, – сказала Чармейн и запустила пальцы в его взъерошенную белую спину.
Оттуда она извлекла изрядное количество белых волосков, один из которых положила рядом с лепестками и добавила туда рыжий волосок с собственной головы. Что же касается перламутровых пуговиц, их она попросту оторвала с блузки.
– Отлично, – сказала она и торопливо нацепила очки, чтобы прочитать указания.
Теперь «Книга Палимпсеста» была открыта на разделе «Как защититься от покушений», но Чармейн так разволновалась, что ничего не заметила. Она прочитала только инструкции, состоявшие из пяти пунктов. Пункт первый гласил: «Положить все ингредиенты, кроме пера и бумаги, в подходящую емкость».
После того как Чармейн сняла очки, внимательно оглядела комнату и не нашла никакой емкости, ни подходящей, ни неподходящей, ей пришлось снова покинуть кабинет. Пока ее не было, «Книга Палимпсеста» лениво и коварно перевернула еще парочку страниц. Когда Чармейн вернулась с сахарницей с прилипшими остатками сахара на дне – остальной сахар она вывалила на почти что чистую тарелку, – «Книга» была открыта на разделе «Как усилить свой магический потенциал».
Чармейн ничего не заметила. Она поставила сахарницу на стол и бросила в нее яйцо, два лепестка, два волоска и две свои пуговицы, а сверху осторожно накапала воды. Потом она нацепила очки и наклонилась над книгой, чтобы разобраться, что делать дальше. К этому времени «Книга Палимпсеста» уже рассказывала, «Как стать невидимкой», но Чармейн глядела только на рецепт и этого не увидела.
Пункт второй предписывал: «Смешать все ингредиенты, пользуясь исключительно пером».
Размешать яйцо пером не так-то просто, но Чармейн справилась с поставленной задачей, хотя сначала ей пришлось долго-долго тыкать в яйцо заточенным концом, пока скорлупа не раскололась на мелкие кусочки, потом размешивать его с такой силой, что волосы растрепались и рыжими прядями свесились на лицо, и, наконец, когда стало ясно, что однородной смеси не получится, взболтать ее обратным концом пера. Когда Чармейн наконец выпрямилась, отдуваясь, и липкими пальцами отбросила волосы, «Книга» украдкой перевернула еще одну страницу. Теперь она подсказывала, «Как разжечь огонь», но Чармейн была поглощена тем, что старалась не замазать яйцом очки. Она надела их и изучила Пункт третий. Пункт третий этого заклинания гласил: «Трижды пропеть „Гегемония гауда“».
– Гегемония гауда, – прилежно пропела Чармейн над сахарницей.
Ей показалось – хотя она не была уверена, – будто при последнем повторении кусочки скорлупы вокруг пуговиц немного заколыхались. Вроде бы действует, в восторге подумала она. Потом поправила очки на носу и прочитала Пункт четвертый. К этому времени она читала Пункт четвертый чар под названием «Как подчинять предметы своей воле».
«Взять перо, – говорилось в книге, – подготовленной смесью написать на бумаге слово „ЫЛФ“ и начертить вокруг него пятиугольник. Ни в коем случае не касаться бумаги руками».
Чармейн взяла намокшее липкое перо, украшенное кусочками скорлупы и обрывком розового лепестка, и сделала все, что могла. Писать смесью было нелегко, к тому же никак не удавалось удержать бумагу на месте. Бумага скользила, бумага елозила, а Чармейн макала перо в смесь и процарапывала буквы, и слово «ЫЛФ» получилось клейкое и еле различимое и корявое и было похоже на «МУХ», потому что рыжий волосок из сахарницы зацепился за кончик пера и окружил буквы затейливыми росчерками. Что до пятиугольника, когда Чармейн пыталась его начертить, бумага съехала в сторону, поэтому самое большее, что можно было о нем сказать, – да, в нем было пять углов. Заканчивалась линия страшноватой желтковой кляксой с торчащим из нее собачьим волоском.
Чармейн перевела дух, приклеила выбившиеся пряди к голове рукой, которая стала уже совсем липкой, и прочитала последний Пункт – пятый. Это был Пункт пятый чар «Как добиться исполнения желаний», но Чармейн ужасно устала и ничего не заметила. Там значилось: «Положить перо обратно в емкость, трижды хлопнуть в ладоши и произнести: „Так-с“».
– Так-с! – произнесла Чармейн, трижды громко хлопнув в липкие ладоши.
Что-то у нее определенно получилось. Бумага, сахарница и перо растворились в воздухе, тихо и бесследно. То же самое произошло и почти со всеми липкими потеками на столе дедушки Вильяма. «Книга Палимпсеста» закрылась с резким хлопком. Чармейн попятилась, отряхивая с ладоней ошметки, – она выбилась из сил и была порядком обескуражена.
– Значит, я теперь умею летать, – проговорила она. – Ну-ка, где можно попробовать?
Ответ был очевиден. Чармейн вышла из кабинета и направилась к концу коридора, где поджидало ее открытое окно, выходившее на покатый зеленый склон. Подоконник был низкий и широкий – как будто специально созданный, чтобы через него перелезать. В считанные секунды Чармейн оказалась за окном на вечернем солнце и вдохнула холодный чистый горный воздух.
Она очутилась высоко в горах, и большая часть Верхней Норландии простиралась далеко внизу, уже подернутая вечерней синевой. Напротив, залитые оранжевым закатным светом и обманчиво близкие, высились снежные вершины, отделявшие родную страну Чармейн от Дальнии, Монтальбино и прочей заграницы. Позади тоже были горы – над ними грозно собирались темные серые и багровые тучи. Там скоро прольется дождь – в Верхней Норландии частенько шел дождь, – но пока было тепло и тихо. На соседнем лугу, под какой-то скалой, паслись овцы, а где-то неподалеку раздавалось мычание стада коров и звяканье колокольчиков. Поглядев туда, Чармейн даже немного испугалась: коровы расположились чуть выше по склону, а дом дедушки Вильяма вместе с окном, из которого она только что вылезла, бесследно исчез.
Чармейн решила не переживать по этому поводу. Ей еще никогда не доводилось бывать так высоко в горах, и от этой красоты у нее закружилась голова. Трава под ногами была зеленее любого городского газона. Она источала аромат свежести. Чармейн присмотрелась и обнаружила, что аромат исходит от сотен, тысяч крошечных изящных цветов, которые прятались в траве у самой земли.
– Ух, везет же вам, дедушка Вильям! – воскликнула Чармейн. – Прямо рядом с кабинетом!
Некоторое время она блаженно гуляла по лугу, обходя деловито жужжавших пчел, и собирала себе букет – по одному цветку каждого вида. Она сорвала крошечный алый тюльпан, потом белый, потом цветок, похожий на золотую звездочку, миниатюрный махровый мак, лимонный лютик, фиолетовый флокс, оранжевую орхидею и по одному цветку из густых зарослей – розовых, белых и желтых. Но больше всего ее восхитили голубые колокольчики – такие пронзительно-голубые, что она и представить себе не могла подобной голубизны. Чармейн подумала, что это горечавки, и собрала не один цветок, а несколько. Очень уж они были маленькие, изысканные, голубые. При этом Чармейн понемногу уходила по склону вниз, туда, где виднелся какой-то обрыв. Она решила спрыгнуть с него и проверить, научили ли ее чары летать.
Она добрела до обрыва как раз тогда, когда цветы перестали помещаться в руках. На каменистом краю росли еще шесть разновидностей, однако их пришлось оставить. Но тут Чармейн забыла о цветах – и стала смотреть.
Обрыв был высотой в полгоры. Далеко-далеко внизу, у дороги, которая отсюда казалась ниточкой, виднелся дом дедушки Вильяма – крошечная серая коробочка, окруженная пятнышком сада. Были там и другие домики, так же далеко, разбросанные вдоль дороги, и в них зажигались малюсенькие оранжевые искорки окон. Все это было в такой дальней дали, что у Чармейн пересохло во рту и слегка задрожали коленки.
– Отложу-ка я пока упражнения по летанию, – проговорила она. А подавленный внутренний голос уточнил: как же мне теперь отсюда слезть?!
Сейчас мы об этом думать не будем, отрезал другой внутренний голос. А будем любоваться пейзажем.
Ведь сверху ей было видно почти всю Верхнюю Норландию! За домом дедушки Вильяма долина сужалась в зеленую седловину, сверкающую белыми водопадами там, где через перевал можно было попасть в Монтальбино. В противоположной стороне, за выступом горы, на которой сейчас стояла Чармейн, ниточка дороги сливалась с более извилистой ниточкой реки, и они петляли среди крыш, башен и бастионов Норланда. Там тоже загорались огоньки, но Чармейн еще различала матовый блеск прославленной золотой кровли Королевской резиденции, трепещущий над ней флаг – и даже, кажется, родительский дом позади. Все это было не так уж далеко. Чармейн даже удивилась, когда увидела, что дом дедушки Вильяма на самом деле стоит у самой окраины города.
За городом долина простиралась до самого горизонта. Там было светлее – туда не дотягивались тени гор, – и долина растворялась в сумерках, пронизанных оранжевыми точечками огней. Чармейн видела продолговатые, горделивые очертания Кастель-Жуа, где жил кронпринц, и какого-то другого замка, о котором она и не слышала. Он был высокий и темный, и из угловой башни у него валил дым. Дальше начинались еще более голубые дали, полные ферм, деревень и фабрик, составлявших сердце страны. За всем этим Чармейн различила даже море – туманное, бледное.
Получается, страна у нас совсем небольшая, подумала она.
Однако додумать эту мысль ей помешало громкое жужжание, донесшееся из охапки цветов, которую она держала. Чармейн поднесла охапку к лицу, чтобы посмотреть, что это жужжит. Здесь, на склоне, солнце сияло по-прежнему ярко – и при этом ярком свете Чармейн разглядела, что одна из ее голубеньких горечавок шевелится, дрожит и жужжит. Наверное, Чармейн случайно сорвала цветок с пчелой внутри. Чармейн опустила букет и встряхнула его. На траву к ее ногам вывалилось что-то лиловое и шевелящееся. Оно было не похоже на пчелу и не улетело, как улетела бы пчела, а сидело на траве и жужжало. Жужжало и росло. Чармейн испуганно отступила на шаг по краю обрыва. Существо стало уже больше Потеряшки и продолжало расти.
Мне это не нравится, подумала Чармейн. Что это такое?!
Не успела она двинуться с места и даже подумать еще что-нибудь, как существо рывком выросло в два человеческих роста. Оно было темно-лиловое и похоже на человека, но не человек. На спине у него крепились прозрачные лиловые крылышки, которые трепетали так быстро, что их было не разглядеть, а лицо у него… Чармейн была вынуждена отвести взгляд. Это было лицо насекомого, со всякими жвалами, хваталками, усиками, антеннами и вытаращенными глазами, в каждом из которых было не меньше шестнадцати маленьких глазок.
– Ой, мамочки! – прошептала Чармейн. – Да это же лаббок!
– Да, я и есть лаббок, – объявило существо. – Я лаббок, я хозяин здешних мест.
О лаббоках Чармейн слышала. В школе рассказывали про них всякие истории – и все как одна неприятные. Если встретишь лаббока, говорили все, остается только одно – вести себя очень вежливо и уповать на то, что удастся унести ноги, пока тебя не ужалили и не съели.
– Извините, пожалуйста, – произнесла Чармейн. – Я не знала, что это ваш луг, иначе, конечно, не пошла бы сюда.
– Здесь все мое, куда ни шагни, – прорычал лаббок. – Все земли, которые ты видишь, мои.
– Что? Вся Верхняя Норландия? – удивилась Чармейн. – Глупости!
– Я никогда не говорю глупостей, – сказало существо. – Все мое. Ты моя. – Крылья зашевелились еще быстрее, и существо двинулось на нее – вместо ступней у него были какие-то жилистые наросты, ужасно неестественные. – Уже очень скоро я приду и заявлю права на свое имущество. Прежде всего я заявляю права на тебя. – Лаббок с жужжанием шагнул к Чармейн. Протянул к ней руки. И длинное жало, которое выдвинулось из нижней части его лица. Чармейн завизжала, отскочила – и упала с края обрыва, рассыпав цветы.